Заметки охранника

или

08.08.08

 

Смена двадцать первая

На самом деле, не помню точно, какая именно по счёту смена. Просто мне нравится число двадцать один. Картёжнику будет понятно, а кому другому без разницы… Можно, конечно, заглянуть в календарик, там всё отмечено… так, где он у меня?.. Хотя, не всё ли равно? Лишь бы соблюсти некую логику развития событий. Впрочем, с логикой всё относительно. В памяти нашей житейские подробности всплывают иной раз совсем не в той последовательности, чем когда происходили в реальности. Так что будем считать очередную смену дежурства – как смену впечатлений.

Вот только с чего начать? С диспозиции?

Нахожусь я в центре Москвы. Кремль неподалёку. Академия художества тут под боком. Читальня с большой буквы, так как носит имя большого писателя. Площадь перед ней – площадка… а когда-то ведь, наверно, смотрелась площадью настоящей. Теперь же обычный дворик, занятый машинами. «Мой» двор куда обширней… Напротив входа под арку – театр "И т.д.", естественно в латинской интерпретации.  "Как-то недавно директор театра с Табаковым под ручку мимо меня прошли, - с гордостью сообщил мне сменщик мой Эдик. - В гости к кому-то, должно быть".

Стоп. С диспозицией покуда повременим… Андрей подъехал, он ставит мотороллер за моей дверью – передним колесом в уголок к изгороди, где ворота во внутренний двор академии, – под самую камеру слежения.

- Андрюш, ты чуть поглубже его закатывай. А то ночью за мусором приезжал совсем уж дикий киргиз. Воротами так и норовил долбануть твой мотопед.

- У, басурмане!

- Я хотя придерживал воротину – вишь, даже сосуд на пальце лопнул, посинел, во. Чуть подальше пихай. Вот так, ага. А то расшибут всю твою красоту, как пить дать. Киргизы, говорю, что с них взять – привыкли скакать на лошадях своих по долинам и по взгорьям, а тут им «ЗИЛок» раздолбанный всучили... Задел-таки, как нарочно. Полчаса твоя сигнализация визжала… Сторож с академии даже и не полюбопытствовал, не вышел. Как снял замок с ворот вечером, так и захрапел…

- Хорошо. Спасибо.

- А я нормально поставил? – спрашивает  приятель Андрея, он всовывал свой мопед в промежуток с крайней машиной и стеной художественной мастерской.

…И тут в мою будку врывается разъярённая тётка, вламывается – как бегемотиха, едва голову не откусывает, так мощно рот свой раззявила:

 - Ну и чего?! Чего?! Чего, спрашиваю, наставили тут столько машин?! Нам и припарковаться негде! А ну давай сюда список! Будем проверять, кто должен тут быть, а кого отсюда вон! Отчитайся давай! Охранник, твою налево! Быстренько! Чего вылупился? Давай шевелись!

И сама уже пухлыми пальчиками, перехваченными перстенёчками,  тянется к спискам машин на стене.

Я её ручку аккуратненько придерживаю:

- А вы, пардон, кто, мадам?

- Я те дам – кто! Я старшая по подъезду! Ты должен знать! Ну! Долго будешь соображать?! Пошли разбираться. Понапускал тут чужих! Монету сшибаешь?!. Разберёмся! Давай пошевеливайся! Вылупился! Оглох? Онемел? Язык присох? Чего?! Ноги, что ль, отнялись?!.

Андрей заглядывает в распахнутую дверь, он удивлён не меньше моего:

- А это ещё кто? А ну пошла отсюда! Чего ты вломилась к человеку? Или не грамотная? Не видишь надпись на двери? Посторонним вход воспрещён!

И мне:

- Гони ты её! Всякая шмакодявка будет тут базарить! Права качать!

Тут тётка как заверещит истошным воплем, точно ей прищемили что:

- Да я тут живу с восемьдесят шестого года! И всякая шваль мне будет указывать! - И ножкой притопнула: - Сам ты бяка! Сам поди прочь, говнюк!

Андрей в ответ осевшим голосом – полушёпотом, по сути, от избытка чувств:

- Кто говнюк? Я? Да я здесь с восьмидесятого!

При этом он то ли задел её, то ли подтолкнул слегка, но она оступилась на приступочке и оперлась на «ВМВ», к будке впритык брошенный (я как раз отлучался…), царапнула своими перстнями по капоту и взвизгнула, заблажила. Андрей мне невозмутимо:

- Да ты, Ген, закройся в будке, и чёрт с ней! И пошла она, дура!..

И – «дуре»:

- Ты, набитая тряпками, вали отсюда! Совсем обалдела, что ли?! Размахалась она тут! Старшая она! По подъезду! Так иди в свой подъезд и командуй там!

А тётка, побагровев круглым своим ликом, уцепилась за косяк одной рукой, другой размахивает, так что все мои прикнопленные  к стенке листки на пол закружили. И в этот момент, откуда ни возьмись мужик вырисовывается – представительный, крепенький, кулаки сжал – и на меня! Ах ты! Кулаки он сжал! Глаза бешенные. Я попятился внутрь будки, чтобы дверью, в случае чего, руки ему прищемить. И глаза на него сузил предупреждающе:

- Ты чо, мужик, заболел?!

И опять вмешался Андрюша, выскочил вперёд и стал с этим мужиком пихаться, ладонями у лица его размахивать – этакую джиу-джитсу по телевизору то и дело показывают. А баба-бегемотиха (чуть не сказал «бабариха»), естественно, за мужика своего вступилась. Толкнула Андрея, он, в свою очередь, её оттолкнул от себя, как помеху в более серьёзной драчке. И тут к разгоравшейся сваре примешивается ещё один персонаж – от подъезда стремглав несётся парень и на бегу кричит:

- Ты мою мать толкаешь, да?! Падла! - И бьёт Андрея в спину кулаками. Тот и полетел к машине, где приятель его всё ещё возился со своим мотороллем. И Андрюша головой так и вписался в живот ему. Вскакивает и – на этого сынка бросается! Размахались оба – что две мельницы. Сынок, в конце концов, куда-то отлетел, родители его от этого пришли в неистовство, и стало уже совсем трудно разбирать, где чьи руки и ноги. Приятель Андрея пытается разнимать, но безуспешно... Пару минут продолжалась эта бестолковщина, но мне показалось – не меньше получаса, и я даже вспотел изрядно. Уже несколько задетых машин истошно орали своими сигнализациями. И назревало, по ощущению, кровавое побоище… И в этот критический момент я как заору прорезавшимся басом:

- А ну прекратить! Щас же! Немедленно! Взрослые люди! Свалку устроили! Щас милицию вызову! Уже звоню! Едут уже!

Неожиданно подействовало. Дерущиеся отпрыгнули на пару шагов друг от друга. Дышат по-паровозьи. А мужик той бабы мне и говорит задышливо, но с угрозой:

- Ну, всё!.. ты тут больше!..  не работаешь! Эдик тут дежурит когда… то всё в порядке. А как ты… так бардак сплошной!

И взглядом меня из-под насупленных бровей так испепеляет, что за спиной у меня обшивка вагончика  трещать начинает.

Андрей ему вместо меня в ответ:

- Напугал! Ежа голой жо!.. Платить сперва надо по-людски, а то копейки по ночам считаешь, а сам на «Ауди» раскатываешь! Чо, не так, чо ли? Вытаращился он! Спрячь свои зенки, говорят! Мало тебе попало?!

- И с тобой тоже разберёмся!

- Разберёшься, как же! Кишка тонка!

- Посмотрим, щенок!

Я же помалкиваю, не желая новых обострений. И воинственная семья с торжественно-гордым видом нарочито неспешно удаляется – вереницей шествует в свой подъезд. Говорю Андрею:

- Извини. Вишь, ерунда какая получилась.

- Вот именно – ерунда! Чо ты на них смотришь?! Им только покажи слабину, они враз оседлают. Кретины вонючие!

Он весь ещё на взводе, дёргает свой мотороллер туда-сюда – поправляет.

- А, ладно! Нормалёк! Развлеклись. Да, Лёш?

Его приятель хмыкает и, потирая ладонь о ладонь, передёргивает плечами.

- Уж это точно! Развлеклись!

И они вразвалочку уходят за угол дома.

Я закрылся в будке и сижу теперь, перемалываю-осмысляю происшествие. Не могу никак успокоиться. Но и посмеиваюсь, хоть и нервно. Ну, правда, бред на ровном месте. Ни с того – ни с сего. Не иначе как выпивши эта баба-бабариха… бегемотиха. Гиппопотамиха.

 

Что же я сделал не так? В какой момент потерял контроль над ситуацией?.. – такие вопросы я привык задавать себе давно. Но сейчас они, по-моему, неуместны. Есть самокритика, а есть самоедство… Как вот дам по голове! – это самый лучший способ отбрехнуться от самого себя.

Но всё равно состояние остаётся пришибленным. Потому что всё произошедшее глупо... С этим мужичком я мог разобраться  в две секунды, но…  и это глупо, и это! Сплошная глупистика с начала и до конца. Вот что, собственно, и угнетает. Никто ж не любит попадать в дурацкое положение.

Впрочем, а ну их всех! Ну, в самом деле, разве это первая моя глупость? И не последняя, надеюсь. Пока живы, будет всякого довольно. Опять же – надеюсь…

А вообще, это всё от недосыпу. Будь я внимательней, засёк бы поползновение этой бабы загодя, почуял бы… моему чутью многие обязаны удачей, а то и жизнью. Без преувеличения. А тут… всё же график наш – двое через двое – не вполне подходящ для моего возраста. Надо что-то придумать на сей счёт. Ведь вначале было сказано, что ночью можно будет спать. Но какой там сон, если полуночников столько же, сколько и спящих – всю ночь шастают, ездят… я только сейчас уразумел, что сов и жаворонков строго пополам… как и всего остального на белом свете.

Смотрю направо, смотрю налево, перед собой – в окна смотрю. Так, поднял шлагбаум, пропустили Фольксваген, закрыл шлагбаум… Кнопку иногда заедает. Надо попросить электрика… или самому посмотреть.

На столике у двери покачивается голубой шар… Откуда? Что такое?! Сперва никак не соображу – что за шар, откуда, в самом деле? Молния шаровая?!. Затем меня разбирает смех. Это пакет с кефиром от жары превратился буквально в футбольный мячик. Хорошо, не лопнул. Все складочки распечатались на нём, все эти ушки-уголки, и он, правда, как мяч сделался. Гляжу на градусник: 37 градусов… На всякий случай кладу осторожно эту бомбочку в ведро с водой, слегка остынет – распечатаю. Не испортился если – выпью…

Обозреваю дальше заоконное пространство. Я это своё состояние ничегонеделания называю «Обозревон».

 

У вас, вероятно, созрел вопрос. С какой стати этот Андрей влез в чужой конфликт?

Отвечаю. Всё довольно прозрачно. Он не столько меня защищал, сколько самого себя, свои позиции отстаивал... возможно, даже, так сказать, в превентивном плане. Дело в том, что он работает водителем вон на том японском фургончике. Ну и вот, ставит эту свою рабочую лошадку тут, во дворе, хотя не положено. Но ему так удобно. И я не возражаю, не препятствую. Опять же – почему? Его школьный товарищ – сын Аллы Михайловны, старшей по дому. Это тоже кое-что значит.

А живёт Андрей в единственной, оставшейся в этом доме коммуналке, квартирует-обитает у Нины Васильевны – самой, на мой взгляд, приятной личности в этом дворе. С ней я иногда сижу на лавочке и, что называется, точу лясы. У неё, у Нины Васильевны (вы обратили внимание, что мы оба Васильевичи?.. хотя нет, о себе я ещё ничего не говорил, пардон), есть сынок Вася, тридцати лет, поздний ребёнок. О нём и об Андрее, с кем Вася дружен, Нина Васильевна мне регулярно рассказывает новости. Кроме того, Ботвинья... Н, эта бегемотиха, старейшина по подъезду, мечтает, как мне рассказала консьержка Марго, занять место старшей по всему дому, потому что считается: на этом поприще можно зарабатывать хорошие деньжата. Имеются в виду сборы с жильцов – за охрану машин, за разные хозяйственные работы: где-то лампочку поменять, ямку заасфальтировать и прочее, прочее. Не будем вдаваться в подробности – не наше это дело. Однако Нина Васильевна мне как-то рассказала… а рассказывает она, надо заметить, весьма искусно. Никого она никогда не ругает, не порицает, но и не хвалит. Она всего лишь излагает факты, но делает при этом паузы в каких-то таких местах, где вроде что-то надо бы ещё добавить, – типа замечания-пояснения, однако не добавляет. Ты сам должен прочувствовать и догадаться. Так вот, она про хозяйку дома, Аллу Михайловну, мне поведала:

- Я когда ещё могла ходить, то посещала различные мероприятия ихние. Знаете, иногда на праздник устраивают что-нибудь жевательно-развлекательное – ужин, например, за счёт спонсора какого-нибудь или от домоуправления. Или нежевательное: собрание, скажем. На собрание позовут непременно, а там кормить не обязательно. И были, значит, там перевыборы в ЖЭКе… или как это теперь называется – ДЭЗ? И Алла Михайловна очень хвалила свою начальницу – дезовскую – на собрании. Очень хвалила. Прям не начальница, а чистое золотце – радетельница всех жителей Москвы и окрестностей. А уже после этого перевыбирали саму Аллу. Так начальница эта, из золота сделанная, само собой уже Аллу хвалила. Тоже очень-очень. Я аж слезу уронила, так сладко стало… мёд натуральный.

Нина Васильевна смотрит куда-то на крышу соседнего дома, потом переменяет положение своих отечных и распухших ног  – правую пяткой на землю, а на неё кладёт левую.

- Вон девку видишь –  из окна супротив высовывается? Не из нашего пятого строения, а  правее – ампир голубоватый. Узрел? Вот. Звонит давеча: Васю мне подай. Пьяная в дугу. И говорит мне: пусть Василий придёт ко мне – опохмелит. Васи нет, говорю, и не звони. - И мне, как пояснение: - Вася – мой сынок.

Она мне постоянно что-нибудь поясняет-напоминает, полагая, что я, как и она, забываю все эти мелочи. Иной раз подойду, присяду, она смотрит на меня пристально-подозрительно, пытается вспомнить, кто ж я такой… обычно это происходит после непогоды, когда она не выходит из дома по нескольку дней.

Познакомился я с ней очень просто. Точнее, как-то запросто. Иду в обход по двору. Вижу, старушенция лавочку пытается передвинуть у подъезда своего. И старушенция – что тебе матрас в нашем вагончике, такой же бесформенный тряпичный комок – тоже вот-вот распадётся-рассыплется на составные части. Ну, помог установить лавку, как ей хотелось, присел рядом, разговорились. Мне сразу понравилась непосредственность старухи. Буквально как ребёнок. Ну да, оплывшая, с больными ногами, но с удивительно каким-то молодым выражением лица. По-детски удивлённым, незамутнённым годами, непосредственным. И глаза васильковые. И реакции очень по-ребячьи естественны. От неё исходил… как бы сказать?.. хороший тонус?

- У тебя, - спрашивает, - телефон с собой?

Достаю мобильник, объясняю, что он запрограммирован только на служебные номера. Смотрит на меня, кончик языка покусывает, вздыхает разочарованно.

- А у меня телефон отключили за неуплату.

Тогда я сходил за трубкой стационара в вагончик.

- Не знаю, получится – нет ли, от базы далековато.

- От базы? - и ждёт пояснений, что такое база.

Позвонила в отдел заказов: блинчики ей не понравились, дайте ей назавтра кабачков. Вот весь звонок. Такое впечатление, что проверить хотела… опять же как сказать? – мою готовность откликаться на её просьбы? Ну что-то в этом роде. Потом стала рассказывать. Работала на закрытом предприятии ведущим конструктором, которое сохранилось и по сию пору. Сохранился и дом отдыха, где она в этом году отдохнула с сыном месячишко. Была ещё база в Сухуми когда-то. Но война в Абхазии девяносто четвёртого подвела черту под её существованием.

- Директор оттуда убёг скоропалительно и прибежал в Вышний-Волочок. Там теперь директором.

Опять повздыхала, посмотрела на меня – убедиться: интересно мне её слушать, нет?

- Андрея знаешь? На фургоне ездит. Вот. Мы с сыном в двух комнатах, он в третьей. Сосед-квартирант. Васин друг. Не знаю, платит ли… не заметно что-то. Но Василия сбивает с панталыку – это как пить дать. Каким образом? Да к нему девицы ходят то и дело. А я с ними борюсь, борюсь, да всё бестолку. В ванну, в туалет им надо... не могу же я за всеми убираться, мне  тяжело. Я их сторожу, так Андрей ходит вместе с ними. Сопровождает, чтоб я их не шуганула. Смешно, да? Ну это я не от вредности, больше от скуки. Я же и  на улицу редко выхожу. И поговорить не с кем.

Да, действительно, знаю, Андрюша бабник ещё тот. Ловелас настоящий. Как название цветка, допустим: нарцисс настоящий, гиацинт пунцовый.  Ему также лет тридцать с небольшим. Сухощав, симпатичен, одевается модно. Девки к нему так и льнут. Как-то даже попросил меня, чтоб я держал язык за зубами, если кто из его девиц с расспросами ко мне подойдёт… Чудак-человек, право. Разве я не понимаю таких вещей?

 

Мимо прошла женщина в тёмных очках, поздоровалась.

Нина Васильевна смотрит на меня удивлённо:

- Это она с вами поздоровалась?

- А не с вами разве? Я её не очень-то и знаю.

- Не может этого быть! Мы с ней с февраля не поддерживаем отношения.

- А что такое?

- Да было дело.

Помолчала, взвесила, очевидно, про себя за и против, и решила всё же рассказать.

- Лавочку всё время уносит... и не она одна. Унести унесут, а на место поставить – и не надейтесь.  Говорю ей по-доброму: поставь на место. Ты ходячая, говорю, а я нет. Как же я за ней потащусь? Без всякой скандалезности говорю… Упёрлась: ни за что! И отвечает надменно-надменно: ты в коммуналке живёшь, а я в отдельной трёхкомнатной – сто пятьдесят метров квадратных. С маленьким ребёнком.

Нина Васильевна скосила на меня глаз (понял ли я, что тётка не в своём уме?) и произнесла: «Хм. В какой коммуналке? Старыми представлениями живёт. Когда-то давно, да, была коммуналка…». Затем:

- Сын у неё восьми лет выпал из окна – насмерть расшибся. Девятый этаж как-никак. Муж Петя через год тоже с девятого, но, правда, не здесь… где-то в другом месте… я что-то забыла, где именно. Но именно также с девятого. Не знаю, но говорят, что в квартире этой она даже не прописана – им Петина мать, художница, оставила в подарок к свадьбе, сама в другом районе проживает – Катей зовут. Мы с ней почти ровесницы. Только я, видишь, какая колода, а она ещё и прыг и скок – в спортивной форме, короче. Блюдёт и творчество и физкультуру. Наверно. А может, просто генетика хорошая. Приходила давеча, так эта полоумная её даже не пустила. Пришлось через дверь разговаривать: «Я – Катя, открой. А где Петя?» - «Петя в могиле. Уходи». И всё. Вот так.

На соседней железной лавке – метрах в десяти от нас – два мужика, потягивают пивко из банок, беседуют. То неслышно, то доносится… Нам с Ниной Васильевной приходится умолкать, мы поворачиваем головы в  их сторону: спорят? О чём? Не подерутся? На бомжей или бичей не похожи, но кто их теперь разберёт…

Вдруг один, тощий, в красном кепончике с пластмассовым жёлтым козырьком вскакивает и быстро направляется к нам. Меня он подчёркнуто аккуратно огибает (на рукаве у меня "охрана" жёлтым шрифтом топорщится), переступает при этом через клумбу с поребрика на поребрик,  и почтительно склоняется перед моей собеседницей:

- Можно, я прочту вам стихотворение?

Нина Васильевна слегка оторопела, – от этого, видимо, нечаянно высовывает кончик языка, и спрашивает, наконец:

- Почему мне?

- Вы мне мать напомнили. Такая же красивая.

Нина Васильевна смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и в них я не вижу никакой умильности – скорее, настороженное недоумение.

- Ну что ж…

Тощий читает с выражением – о женщине, перед которой он преклоняется… хорошие, в общем, стихи, на мой взгляд. Я так и говорю:

- Мне понравилось, - и смотрю на старуху. Нина Васильевна молчит. Тощий берёт её пухлую руку в коричневых крапинках и целует. Затем быстро уходит  к приятелю. И мы теперь стараемся не смотреть в их сторону… почему-то. И пропускаем момент, когда те исчезают.

 

Смена…

Да, о консьержках пару слов надо бы сказать.

Начну с Марго. Она в третьем подъезде дежурит. Первый раз я увидел её в ярко-красном пиджаке. Глаза и лицо пиджаку под цвет. Размыты они у неё будто, как с тяжелейшего похмелья. Правда, запаха я не почувствовал. Она прибежала в мою конуру звонить в домоуправление: у французов вода протекла.

- Кудреватый где?

Во-первых, не кудреватый, ей отвечают, а кучерявый. Фамилию перевирать, мол, не следует.

Она мне при этом подмигивает и шёпотом объясняет:

- Вообще-то он лысый, а мы его кудреватым зовём.

А сама этакая тумбочка полтора на полтора и в алом пиджаке. Затем, уже днём, поменяла пиджак на такого же точно покроя другой, но цвета серой мышки.

И о французах, у которых сейчас фонтанирует вода:

- Хозяйка машет руками: много-много воды! Мужики у них работают, а бабьё дома сидит – это она мне объясняет, как умеет… четверо детей. Французы мне приятны. Просты…

Поглядела Марго на меня внимательней – дескать, не обременяет ли своим присутствием? Пожаловалась на шум, который производят маленькие французята.

- Но это ж дети, - отвечает мне их мать, француженка, по-русски. А я ей на чистом французском: у всех, мол, дети. Но мебель-то зачем ломать?

Раньше она работала в каком-то африканском посольстве машинисткой, знает языки. Наверно и шпионкой была, не без того. Я же про неё сперва подумал – кадровичка. Вкрадчива, с цепким прищуром и язвит всем подряд – правда, уже вослед, вдогонку. С кем только что любезничала: ха-ха – хи-хи, теперь, значит, в спину едким полушёпотом – чуть ли не плевок через губу:

- Щасливо! Пёрышка вам в одно место, - и улыбается, если те обернутся на её сладкий голосок.

Ко мне почему-то сразу прониклась доверием. Возможно потому, что у неё сын тридцати пяти лет, и, по её мнению, несправедливо обойдён удачей – как по службе, так и в семейной жизни (то есть, по-видимому, и про меня она думает также – обойдён, дескать, и не счастлив, иначе с какой стати в охрану подался). Хотелось бы ей, чтоб у сыночка работа была поденежней, попрестижней. Тянула его в МИД, да девушка, которую он приглядел, не захотела ехать в жаркую Африку. Сейчас у него двое детей… от другой, правда, женщины. По-прежнему подыскивает ему варианты получше. Манера её разговора сугубо доверительная, с выкручиванием твоей пуговицы, то есть подходит вплотную, чтобы никто посторонний не услыхал, и хвать тебя за пуговицу (в каком-нибудь фильме подглядела и присвоила). Я при этом невольно делаю шажок назад. Ну, поболтали туда-сюда – в общем и целом… Мне она скоро надоела из-за постоянных жалоб на здоровье. Хотя кое-какие полезные сведения почерпнул. Например: муж Аллы Михайловны до сих пор директор химического института. Она же, супруга, будучи в недавнем времени у него в сотрудницах, защитила кандидатскую диссертацию. Сын старший – фотохудожник, живёт отдельно. Я уже с ним общался – надменный малый. Какое-то он мне замечание сделал мимоходом… а, вспомнил. Что это, спрашивает, за машина? Генерала здешнего, отвечаю. Неправда, говорит, это чужая машина, вы ушами прохлопали или он вам заплатил. Невестка – жена младшего сынка – тоже постоянно цепляет. И поручения даёт:

- Если пойдёт мой тесть, скажите ему, что я в магазин ушла. И тёща… вы же знаете старшую по дому, Аллу Михайловну?

Так она, вероятно, напоминает о своей значимости, приближённости к власти…

А младший сынок, проезжая мимо, обязательно остановится, выглянет, несколько секунд пристально, со значением посмотрит на меня, потом сухо спросит:

- Всё в порядке?

Не смешно? На мой непросвещённый взгляд, не очень всё как-то солидно. Мелко, пожалуй, даже. Во всяком  случае, для директора и, тем паче, для учёного. Или и вправду, измельчал здешний жилец, не смотря на звания и регалии? Или я чего-то не понимаю?

 

- Извините, пожалуйста, вы не знаете, не сдают ли тут помещение в аренду?

Когда человек вежлив, и я соответственно… Послал  его к Марго, она точно всё знает.

 

Вторую  консьержку, из пятого подъезда, зовут Там-Там или ТЦ – почти ЦэЦэ-муха, однако жалит не столь смертоносно – или, наконец, Тамара-цветочница (так её Нина Васильевна кличет) – по собственному почину высаживает она по весне цветы. Особенно мне нравятся её космеи. Мне они из детства запали в душу. И непритязательны, и разноцветны… цветики-семицветики, трогают меня они и по сию пору. Аж слёзы наворачиваются.

Странная такая, интересная бабулька, эта Там-Там – лет ей за семьдесят, выглядит интеллигентно. Рассказала мне про свою семью. Пожаловалась на зятя, который пьет и бьёт дочь. Вот она их развела, и он как-то, в отместку, набросился на неё с ножиком. Зарезать не зарезал ("Не на таковскую напал!"), и дали ему условно… впрочем, суд ещё не закончился. Условно, говорит Там-Там, её не устраивает. Справедливость и неотвратимость должна торжествовать. Вот ей надо ещё внучку подымать, потому и прирабатывает здесь. Внучка поступила на английский факультет и ещё в параллель хочет на экономический… А зять, получив год условно, сейчас не дерётся, не ругается, по-прежнему работает на кладбище трактористом. Но не верит она ему, потому что месть – процесс длительный. То есть борьба. А борьба, конкуренция и тому подобные вещие – двигатель прогресса… Говоря, она иной раз сгребает всё в кучу. Главное, поумнее и покрасивше.

Ну, что-то такое в ней есть, буквоедство, эдакий чрезвычайный аккуратизм. Такая бабулька иной раз заточит кого хошь до умопомешательства этим своим педантизмом. Впрочем, это всего лишь подозрение –  могу ошибаться, надо ещё пообщаться-присмотреться… Хотя не всё ли мне равно?

Да, ключ мне, наконец, дали от туалета в подвале. И там, на стенке читаю объявления: на унитаз не становись, газеты не бросай, о раковину не облокачивайся, а то лишишься и того и другого. Зайти в эту комнатёнку довольно непросто. Нужно сперва дверь распахнуть на всю катушку, затем перешагнуть через унитаз, держась за стену, и только после этого можно закрыть за собой дверь, чтоб остаться наедине со своими думами. А двери скрипят! Так страшно, особенно в ночи, аж вздрагиваешь… вернее, передёргиваешься от невозможности переносить этот хамский скрип. И значит, из крана днём вода не льётся совсем, зато из стены (из трещин?) постоянно мелко-мелко брызжет. Так что если особенно и надолго задуматься, то можно выйти оттуда совершенно сырым, ну или отволглым. Так вот, Там-там и говорит мне, подавая ключ:

- Ходят все, ходят и ходят, ноги не вытирают, а пол постоянно сырой… И разносят грязь, и разносят! А швабру не видят – в уголочке, между прочим, стоит.

Но это я так ласково выражаюсь, а у неё голос скрипучий и вреднючий. И как бы в сторону она говорит, но говорит это всем и каждому, нравоучительно, превентивно, и постоянно забывает, кому уже про это сказано, а кому нет. И приходится выслушивать не единожды…

- Вот, - говорит, - я замучилась за всеми доглядывать. Эдику сказала, так он: не буду подтирать! Чуть не отвали, понимаешь! Это мне, пожилой даме!

Ну, взял я швабру и подтёр, чего мне, не трудно. Было б сказано, как выражаются.

Там-Там в своё дежурство с утра обязательно приходит звонить, подчёркнуто деловита, всегда спешит. И поговорить охота, и в то же время дела какие-то постоянно ждут… на даче. Она как бы всё время там – либо фактически, либо мысленно… всё время там-там, неусыпно бдит и видит своё хозяйство.

А, вот, слышите, за дверью опять её скрипучий голос слышен.

- Заходите, заходите, открыто…

 

Третья консьержка Таисия Петровна – Тая, но не с Алтая, а из четвёртого подъезда. Ей тоже за семьдесят, но выглядит на шестьдесят. Кривоногая, редкозубая, но с улыбкой счастья на лице. Именно: с улыбкой счастья на лице! Не дурочка ли?

Наставляет меня регулярно:

- Надо ходить. Не сидеть, не стоять, а ходить. Движение – жизнь, - и без мотивированного перехода – про Эдика, презрительно:

- Этот твой напарник! сидит безвылазно в своей будке, животик отращивает. Или помойку сторожит.  А что, давеча коньки на роликах надыбал, да и другое всякое барахло, что от богатых выбрасывают, - и вновь перескакивает мыслью: - Вот мне участковый наш листочек дал с телефоном. Чтоб я женщину одну сторожила, но у меня ж нет телефона, можно я к вам позвонить приду, когда застукаю?..

О дочери своей:

- С золотой медалью школу окончила, сейчас закройщицей работает. Сорок лет, без мужа. У Зайцева-модельера работала, в журналах красовалась. Надо ходить, ходить, чтобы кровь не застаивалась.

Есть в ней, действительно, нечто пугающе-шизоидное.

 А как мне детектив читала. Иду мимо, она на лавочке с книгой.

- Садись.

Присел. Она стала читать вслух. С выражением. Детектив. Шкилова какая-то. Бред параноика. Сплошные трупы, расчленёнки и всякая другая мерзость смакуется чуть ли не в каждой строчке. Так, смотрю: какой тираж. Ого. Сколько любителей эдакого чтива… вот это да! Им бы дать оружие да в горы спровадить – с боевиками сражаться. Там бы они быстро утолили пристрастие к мертвечинке… За это я ручаюсь. Оскомина долго ждать себя не заставила б.

- Тая, - закрываю ладонью страницу, - ты мне что, всю книжку хочешь прочитать?

- А тебе не интересно?

Я поднялся:

- Мне в дозор. Извини. Я ж охранник.

Про неё Там-Там отзывается следующим образом:

- Ей бы про туалет и здоровье потолковать и больше ничего. Взяла деньги из сбора жильцов – нам всем, консьержкам, в уплату – и говорит: у меня день рождения, мне положено. Алла Михайловна у неё спрашивает: как же так,  эти деньги на всех вас... Как же так? А она ей в ответ: у вас что было по математике в школе? Ну, пять. А у меня, говорит, шесть.

Тая однажды и меня напугала натурально. Я набирал в канистру воду в туалете, она забегает и как закричит:

- Уходите, уходите скорей!

Минут через пятнадцать – сижу на лавочке у подъезда – вижу: Тая, полусогнувшись, торопливо пересекает наш двор и скрывается за калиткой – в соседний. До окончания её смены ещё часа четыре. Но я же ей не пастух.

Про остальных консьержек мне рассказать нечего, они неприметны, со мной почти не общаются.

 

Смена…

Я принёс из дома портативный телевизор. На радость моему сменщику Эдику… Правда, показывает сей кинескоп более-менее лишь в сырую погоду. Но Эдик всё равно доволен.

Сейчас смотреть нечего. И я совершаю обозревон.

Две молодые, но весьма упитанные женщины идут по-утиному – вразвалочку: восточная знать спешить не любит, – а сейчас ещё и жарко. Между ними мужчина с большим носом и далеко вперёд выдающимся животом, в ярко-жёлтых с оранжевыми полосами шортах. Женщина справа от него несёт довольно крупного ребёнка – он сидит на её пышных бёдрах, обхватив ножонками за поясницу. Женщина слева тащит в каждой руке по объёмистой сумке. А мужчина, значит, налегке, с невозмутимостью падишаха, развязно-капризно как бы пританцовывая, при этом проворачивает в пальцах солнцезащитные очки, поигрывает ими, и что-то говорит, говорит, говорит… За угол восьмого строения свернули.

А вот мама с дочкой – раз уже в пятый или шестой проходят мимо. Дочка – пёстрая бабочка на  булавочке, вся такая из себя фифа, – впереди метров на пятнадцать с обиженно-надменным кукольным личиком и претенциозной походкой манекенщицы. Мать за ней без всяких эмоций на широком лице, точно тёлочку великовозрастную выпасает, что ли? – но каждый раз и сама в новом платье, и сама, стало быть, покрасоваться не прочь, да? Перед кем, интересно? Порыв ветра вдруг задувает ей под подол нарядного  платья и делает выпуклым её животик, будто она в одно мгновение забеременела…

Тэк-с, открыли шлагбаум самой дорогой машине нашего двора – Кадиллаку. Закрыли. Молодой, но пухлый водитель этот каждый раз подъезжает под самый шлагбаум своим капотом с цветной эмблемой. И при этом сигналит – несколько раз подряд. Для чего?.. Козлище. И проехав, опять сигналит. Делая обход, я иногда прохожу мимо него. Жирный козёл никогда не выходит из своего шикарного салона – зачем, у него там кондиционер. Постоянно играет на своём миникомпе. Физиономия при этом почему-то неизменно брезгливая… вернее, чванливая. Фон-барон. Апломб из него так и прёт. Ну да шут с ним. Как-нибудь проясним отношения – сам нарвётся. Он, кстати, ночью тоже сигналит. Другие фарами мигнут, или просто встанут и ждут, пока охранник очухается… Короче, думают о спокойствии своих соседей, стараются не тревожить их трепетный сон…

Звонок. Подымаю трубку. Хозяин из пятой квартиры попросил пропустить такси в три часа ночи.

- Хорошо.

 

Разговариваю с Марго, консьержкой из третьего подъезда, помните, да? – она пришла позвонить сыну, – о давешней драчке говорим (я уж почти и забыл), зачинённой старшей по подъезду. И прояснила ситуацию – с Бот-свиньёй, так невзначай мы её перекрестили, нашли, короче, более точное определение. Оказывается, она вовсе не старшая по подъезду, а, стало быть, и не Ботвинья вовсе – это настоящая фамилия совсем другой женщины. А назвалась так для солидности, чтобы навести тень на плетень. Интересно, да?

- Какая она старшая! Никто! Даже не кочка. Пупок с ноготок. И назвалась чужой фамилией, представляешь?

- Как это?

- Так это. Подставила настоящую Ботвинью – вот и всё.

-  То есть – самозванка?

- Вот именно. На Руси, что ни наглец, так непременно самозванец. Я книжек-то много прочла.

- Чудеса в решете.

- И не такие ещё случаются. Как-нибудь расскажу – закачаешься. Но сейчас некогда.

И побежала в свой подъезд.

 

Откуда школьники? Эта шумная орава?! –  они меня последнее время то и дело полошат с утра пораньше, когда я начинаю соловеть и глаза закрываются. Это, в принципе, своевременно, а значит и хорошо – иначе проверяющий командир из конторы может застукать дремлющим… А-а, – это студенты академии! Смекалка подвела. У них, что же, занятия начались? Или это абитуриенты? Девчонки прячутся за уголок моей конуры (меня в полумраке за стеклом не видно) и шепчутся – обсуждают своих бой-френдов. Мне всё слышно. У одной под глазом синяк, воспринимаемый ею как орден… ну или, по крайней мере, медаль...

- Представляешь, застал меня с  этим… и как психанёт! И в глаз мне! Еле мы его успокоили! Ревни-ивый!

Второй девчонке – я вижу в зеркало её кислую мимику – явно завидно… Она протягивает свои солнцезащитные очки:

- Хочешь, надень. Не будет фингала видно.

Подружка примеряет, смотрится в моё окошко как в зеркало. Качает головой, возвращает очки:

- Не, чё-то не климатит… на носу как-то не сидят…

 

У хозяина казино, оказывается, два сына – одному лет девять, другому семь. На отца-армянина мало похожи. Мать из русских?.. Он выходит пораньше и ждёт в машине, сынки же, заспанные, неторопливо тянутся следом… балованные. Он ночью, возвращаясь с работы своей, стучит ко мне мимоходом и зло спрашивает: "Спишь?" В прошлый раз добавил:

- В дежурство твоего напарника машину украли, знаешь?

Не знаю. Эдик ничего не сказал.

Да у тебя украсть, - хочется мне ему бросить вслед, - сам Бог велел. Но – молчок, зубы на крючок. Ни в чём другом он мне не досаждает. А рассматривает меня, по всей видимости, как охранника из своего заведения. В подпитии. А в подпитии он каждую ночь.

 

Кто-то может подумать, что я плохо отношусь к заполонившим Москву басурманам… И напрасно: я сам наполовину басурман, мать моя потому что из Осетии, и по отцу, стало быть, наполовину белорус. Просто опыт подсказывает… Нет, оставлю эту тему. Как-нибудь после сформулирую своё отношение…

 

Прошла ватага ребят с хоккейной площадки – точно снежный поезд прокатился – гвалт спорящих голосов по децибелам, в самом деле, равен снежному обвалу... Однажды я уходил (на лыжах, естественно) от лавины. Если б не «Штырь» – так мы называли каменный зубец или скалу, прямо в середине лощины, – на который я успел взлететь по специально на такой случай проложенной снежной тропке – вряд ли бы я тут сегодня сидел и разглагольствовал. Что касается соразмерности децибелам, – конечно, я преувеличиваю, но сходство есть, уверяю вас. И прежде всего в том, что остановить невозможно – само собой затихнет, когда прокатится мимо.

 

Между пятым и седьмым строениями, в колодце так сказать, разворачивается фотосессия  кружка «Старый город». Молодёжь от тринадцати до восемнадцати. Все прыгают, как макаки (нет, точнее не скажешь: прыгают, словно у них в подошвах пружинки – со скамейки на скамейку, с парапета на бетонную тумбу, кое-кто даже за сетку железную уцепился и повис, дёргается… Словом, один фотографирует своего фотоколлегу, тот показывается свои кадры тому-этому, их в это же время фотографирует третий, третьего – четвёртый... Короче говоря, дурачатся, как умеют. Что-то такое я уже где-то видел…  В кино? У Феллини, что ли? Этакая нарочитость, невсамделишность… поумничать, покрасоваться, повыпендриваться… Впрочем, Феллини тут не при чём – он всё правильно подметил – это его некоторые персонажи выпендриваются, а не он сам…

Чего это меня потянуло на критику искусства?.. Тоже мне знаток…

В прошлую фотосессию эти ребятки искали необычный сюжет. Одни снимались рядом со спящим на газоне под кустом бомжем, другие выходили на руках на тротуар в толпу прохожих, третьи – рядом с моей будкой, чтобы захватить в кадр афиши театра и мусорные баки…

 

Мужчина ищет старшую по дому, чтоб отключить воду – меняет сантехнику... И вид у него пришибленно-измученный.  Дал ему телефон. У него нет машины (по списку смотрю – квартира номер такая-то). Возможно поэтому и вежливый?.. Остальные свысока глядят. У одной дамы спрашиваю: вашего номера авто нет в списках, как же так?...

- А-а, - отвечает, - у меня их четыре, поэтому…

То есть, получается, вносит плату за одно место, а занимает четыре?

Да, особенно дамы здешние озабочены своим статусом или социальным положением. Как говорится, сразу видно, что из кухарок… ну или из грязи да в князи… Их мужья, скорей всего, из тех, кто в мутное время хапнул деньжат по-крупному, прикупил и квартиру, и дом, и яхту… короче, всё, о чём мечталось под прежним ветхим одеяльцем… И теперь поглядывает на всех вокруг с этаким снисходительным пренебрежением… Впрочем, нет, мужики, скорее всего, понимая, как эфемерно то, что они хапнули, не высовываются, как принято сейчас по фене ботать, но женушки их сполна обрели, чего хотелось… Вот будет какой-нибудь новый дефолт, и всё у них гикнется… и сколько будет слёз, соплей, истерик…

А собственно, какое мне до них дело?

 

А некоторые без всякого стеснения веселятся на чужом празднестве. Это надо уметь. Ресторан «Апропос», что прилепился к торцу театра, гудит до трёх ночи. Уже и киргиз прилетал за кузовом со строительным мусором, и мусоровозка с ноющей челюстью приезжала, а музыка всё ещё бухает низкими тонами. Я их не то что бы слышу, но в организме моём дёргается всё ощутимо… И вот я наблюдаю: две девчонки и парень – они-то как раз не из приглашённых – внутрь ресторана их не пускают. Но им, похоже, не очень и нужно: гогочут, болтают-орут беспрерывно. По очереди облегчают свои пузыри мочевые за мусорными баками. Девки, присев, замолкают, парень же, наоборот, прибавляет голосище. Я постучал в окно одной из присевших:

- Сюда уж, в будку, зашла бы тогда, что ли.

Не услышала?

Обидно отчего-то. Как собаки у каждой помойки мочатся... И без того дышать нечем. Ночь душная да вот ещё и тошная…

 

- Помойка – это, понятно, ещё та отрава, - сказал в начале нашей совместной деятельности Эдик. - Если, конечно, ты генетически не приспособлен…

«Это что-то наподобие намёка?» - хотел я уточнить, но не успел, так как он продолжил:

- Не знаю, у кого как, а у меня от обилия испарений голова иной раз побаливает, это точно, не буду врать. Но!.. Но есть и свои преимущества…

- Преимущества? – озадачился я и переспросил, когда не дождался продолжения его мысли. - Какие же, например? Хм, преимущества…

- Это ж элитный дом. Богатенькие все. За некоторым маленьким исключением. Но этим исключениям недолго тут осталось жить-поживать – всё равно продадут… старики помрут, а отпрыски предпочтут на вырученные денежки купить себе квартирку подешевле, машинку, дачку и прочее… да и покутить. Знаешь, сколько тут метр квадратный стоит?.. Да, так вот, про богатеньких я начал… Они выбрасывают такое, чего ты и во сне не увидишь, и в магазине не купишь… из-за отсутствия у тебя нужной суммы денег. Короче, пораскинь мозгами – сам поймёшь.

 

Смена…

Да, всё же, надо думать, вы хотите знать: как я сюда попал, на столь замечательно тёплое местечко? Да вот так – товарища своего встретил, а он в частном охранном предприятии – ЧОПе – начальником охраны подвизался. Попробуй, говорит, глядишь – понравится. Отдохни малость, говорит, осмотрись, осмысли прожитые годы, а то всё прыгаешь, воюешь… Ну это он так выражается метафорически.

А у меня даже лицензии нет, потому в документах я числюсь пока стажёром. Но это дело наживное, как говорит мой товарищ начальник. Или товарищей-начальников не бывает? Ну да время покажет.

И  в превентивном плане – скажу: да, фамилия моя всех удивляет, а то и настораживает, и поэтому предполагает этакий несерьёзный тон… как с внешней, так и с моей стороны.  Ну, сами посудите – Ографен Геннадий Васильевич, не то граф: «О, граф, здоровеньки буллы!», – не то графин:  «О, сосуд ты наш хрустальный, нельзя ли испить?..» – кому водицы испить, кому винца… И это ещё не самые последние шуточки, которые отпускает в мой адрес напарник мой, Эдичка – пузанчик. Я как-то обмолвился, что вот, мол, интересный тут Обозревон  – ну то есть обзор. Это словечко у меня с детства засело в памяти. Так же как и жерка… я всё никак не мог уразуметь, что этажерка вовсе не из двух слов состоит: из жерки  и местоимения это, образуя таким образом: это есть жерка. И долго-долго так говорил: жерка эта падает и падает, заденешь её всего чуть-чуть – она сразу на бок и валится… А Эдик, значит, с ходу составил словосочетание: «Обозревон Ографена». Уколоть меня хотел. А по мне: нормальное словосочетание. Вполне оригинальное. Главное, не олигофрена обозревон, но Ографена. Так вот и получается – если обозревон, то  мой собственный, то есть субъективный – Ографена Геннадия Васильевича… И вы, я чувствую, сейчас подумали: чудаковат этот Ографен, не всё у него с головой в порядке, похоже… Что могу ответить на это? Опять же: поглядим – увидим, у кого не все дома.… Дальше – по ходу дела, – если общаться будем, разумеется...

В свою очередь и я про Эдика позлословлю, с вашего позволенья.

У него животик довольно оригинальный – при ходьбе колышется из стороны в сторону. Не вверх-вниз, как обыкновенно у нормальных людей, а именно из стороны в сторону. Забавно наблюдать. От этого, вероятно, он ходит не по прямой, а всё зигзагами – центр тяжести смещается – то вправо, то влево. А эти его подначки в мой адрес я привёл машинально, поскольку он употребил их совсем недавно. Причём, не ко мне обращаясь, а к чайнику, но так, чтоб я слышал. Впрочем, о нём чуть позже. Нет-нет, я спокойно отношусь к разного рода подначкам и приколам – жизнь приучила не реагировать. Но к своему напарнику я почему-то не испытываю особого благоговения. Он меня раздражает… Да-да, чуть позже скажу и об этом.

Теперь же – проведём небольшую экскурсию.

Самое замечательное, на мой взгляд, что имеется в этом дворе – это наша ветхая будка. Местонахождение её – внутренний край основного въезда под аркой, аккурат у шлагбаума. Конура. Халабуда. Тронь её покрепче и рассыплется, и уже не соберёшь. Да, её легче сломать, чем отремонтировать. Впрочем, до сих пор не развалилась же... Обещают новую. Но покамест никак не договорятся, кому приобретать – ЧОПу или самим жильцам дома. Впрочем, до зимы время ещё имеется, а в летнюю пору даже лучше, когда сквознячок.

Внутри неё главный атрибут – лежак, на котором едва-едва протянуть ноги – то есть впритык к стенке подошвами. На нём такой матрасище, который лет сто назад пошили. Посредине он имеет прореху во всю ширину, то есть, проще говоря, рваный. И зашить нельзя, потому как вся вата, когда сворачиваешь с ночи постель, сбивается одним комом.  Из дыры каждый раз, когда опять его разворачиваешь, выкатываются эти самые ватные комки, так что надо каждый раз засовывать обратно и разминать до более-менее ровной поверхности. И всё равно, если не накинуть поверх куртку, комки будут притеснять твои рёбра. Короче, легче выбросить, чем… Но мой напарник разумно заметил: «А где другой взять? Или ты принесёшь из дома?» И я представил, как буду ломиться в метро через толпу с матрасом на плече…

Вообще, говоря объективно, Эдик мужик вполне нормальный, хозяйственный при том… ну нормальный он, нормальный. И если б он не оставлял, к примеру, в столе с документами недоеденную пищу, то… Давеча вот масло сливочное забыл убрать. Сунул я руку – книгу регистрационную достать, и в масло вляпался… сперва мысль выскочила: кошка нагадила. Ну, любишь ты поесть – кто ж не любит? – убирай за собой только. И всё. Какие проблемы? Впрочем, не это по большому счёту меня в нём напрягает… Ну ладно, скажу, чтоб отвязаться от занозы. Видите, мыслями то и дело к нему возвращаюсь. Так что лучше, похоже, высказать сразу – и к стороне.

Он самый что ни на есть… без всякого зла говорю, лишь констатирую. Он есть поганый воришка! Не в обычном тривиальном смысле. Тут он чист. А крадёт он у меня, между прочим, самое что ни на есть дорогое – моё время! Вчера пятнадцать минут, сегодня десять... А посчитай, сколько набирается за месяц, а за год сколько накопится? Страшно подумать! Сознательно он это совершает или нет – значения для меня не имеет. Перевоспитывать его бесполезно. Ты ж не педагог и не родитель. Бежать?

Конечно, мы сами по себе транжирим своё время зазря то и дело. Но это мы – сами. С себя самих и спрос будет, если возникнет претензия на подобный эксперимент. А тут некий субъект, вовсе не родной тебе человек, вампирит! Да с какой стати? – спрашивается.

Ведь посмотрите, как он рад твоему своевременному приходу. Иной раз даже забывает попрощаться, так спешит. И получается – сперва он крадёт твоё время, а затем, при смене, ещё и ты сам даришь ему… хм, по собственному почину! Ты ж ни разу не опоздал. Зачем ты приходишь на десять-пятнадцать минут раньше? Ах, ты такой ответственный?!.. Тогда ищи таких же. Что тебя сдерживает от поиска иных пенат? Ищи да обрящешь! Ищи, балда! Нет, действительно, раз не можешь наладить Эдичку на нормальное к себе отношение, значит – изничтожь с ним всякие сношения. В данном случае – выход единственный: бегство.

Помню, как он меня встретил в первое моё дежурство. Этакий пузан-альбинос с прозрачными глазками на круглом хитроватом личике. Хитроман эдакий. Впечатление о нём какое-то двойственное осталось. До сих пор. В наличии какая-то подложка. С одной стороны простецкий вроде бы мужичок, без всяких там несвоевременных мыслей, а с другой – очень и очень неглуп в бытовом, что ли, плане и психолог, к тому же, ещё тот, короче, тип – в этом же смысле. Дальше посмотрим. Сразу постарался уйти, не вдаваясь в инструктаж. В курс дела вводить и не подумал. За пару суток и сам поймёшь, мол. Потом оказалось, я не сделал того-то и того-то, в результате меня оштрафовали. И только после этого он продемонстрировал, как нужно действовать: бежит, записывает номер машины, к кому приехал? – спрашивает. Словом, демонстритует, как надо проявлять своё наличное присутствие… Ничего не хочу сказать плохого о его наблюдательности и методе. Но я как-то сразу сообразил, что он комедию ломает. А по делу если рассудить, то суетиться как раз вовсе и не следует. На стенке весит список машин – сверяй номера, да и всё, чего скакать и прыгать? Да и по тому, как заруливает к тебе машина, сразу видно, что это своя, а не залётная. Любую чужую нетрудно определить по её поведению, по манёвру – не к себе домой она: примеривается, прицеливается, приценивается, прикидывает, надо ли и можно ли сунуться, и сколько за это могут деньжат содрать. То есть, получается, всей этой беготни, которую мне продемонстрировали, совершенно не нужно. Нужно было по существу… Впрочем, вся эта специфика вряд ли кому интересна, кроме нас с ним. Так что пропустим.

Что ещё?.. Если Алла Михайловна – старшая по дому, то Эдик – хозяин двора. Так он себя ведёт. Мгновенно замечает любое изменение… Заприметил давеча погнутый бампер на одной из машин, так позабыв даже поздороваться, посеменил к ней, попинал, потрогал, поцокал языком: «Ай-яй-яй!.. Как же так?»

А с бомжами.

- Эй вы, ну-к… - командует, напоминая о праве «первой ночи». А кто ослушается, тому тычок и прочие репрессии. И всё что касается помойки – моё, я тут наиглавнейший! Первым смотрю я, а уже после меня – остальные, понятно? А иначе совсем!... попру! И пожрать не позволю!

Да, говорю ему неосторожно, ты мальчик, которого не обидишь. Ушёл, руки не подал на прощанье.

При всей его громоздкости, в нём, мне кажется, застрял детский комплекс, – как у меня жерка эта. Иногда это очень заметно. Когда погода меняется, и атмосферное давление скачет и на психику давит, либо Эдичкина неуверенность в себе другие какие причины имеет… тогда Эдик суетлив на слово. Спешит угадать мысль твою, выказать свою понятливость. И тем раздражает ещё сильнее, так как не даёт договорить. А понимает всё равно не так и не то, что я хотел сказать. Так что да, это у него из детства, когда его, по всей видимости, надували сверстники. Был он, скорей всего, доверчивым мальчиком, и дружки-приятели этим пользовались… подшучивали, обводили вокруг пальца, после чего дразнили. И обида в нём до сих пор, знать, дрожмя дрожит.

Попросил его как-то задержаться после смены, чтобы успеть к стоматологу. Но он: я не люблю никого подменять и сам не прошу никого. Что ж, чужие принципы мы уважаем... Но как же опоздания твои сосбственные?

Так, что ещё? Да хватит…

Всё, развязался с этим Эдюшей – выплеснул эмоцию… Нет, минутку! Забыл сказать. Я решил  складывать эти пятнашки (минуты, кои задолжал мне сменщик) и предъявить ему общее их количество по окончанию нашего общения. И будут у меня несколько отгулов. С какой стати я должен ему дарить самое ценное?.. Так я ему и доложил, при нём записал в блокнот его очередное опоздание и – как он не морщился и не старался отвертеться-отговориться – заставил подписаться под документом.

 Продолжим экскурсию?

 

В этой нашей с Эдичкой конуре, где-то с полудня до половины четвёртого дышать совершенно невозможно, потому что солнце светит и льётся, как из жерла доменной печи. Хорошо ещё, есть пульт от шлагбаума: можно взять стул и сесть в тень дома, к моей старухе-наперснице Васильевне, допустим, и оттуда управлять автопотоком. Но это не всегда возможно – места нет, автомобили, автомобили разных мастей… и вскоре оказалось, что башмаки жмут, ноги совершенно одеревенели. А на следующий день стал я хромой.

Так вот замечательная будка замечательна ещё и тем, что рядом с ней, как раз в проёме между зданием академии и мастерской, я, кажись, уже говорил, стоят два мусорных бака. И вонь от них невероятная. При жаре в тридцать с лишним градусов, сидя в будке, испытываешь преогромное удовольствие. Кошки там рядышком с крысами пасутся. Причём, видимо, и тем и другим жратвы хватает, так что они друг на друга особо внимания не обращают. Одна крыса, например, даже днём пытается проникнуть в моё пристанище. Я приоткрываю дверь, она заглядывает и шевелит усами, как бы спрашивая: можно войти? И я ей говорю: не сегодня, приходи после дождичка в четверг.  Она вновь шевелит усами и потихонечку отступает. А сегодня утром сидит за дверью крысёнок – маленький совсем. Поникший, нос опустил, вздрагивает. Не повезло ему, вероятно, где-то и в чём-то. И пытается он отогреться на утреннем солнышке. Да, случилось что-то в его крысиной жизни неординарное. Неудача, в общем, какая-то постигла. Чувство у меня сложное… крыс-то я не очень уважаю, хотя и говорят, что они самые умные твари на нашей земле… но крысёнок такой заморённый, такой жалкий и беспомощный – оттого трогательный. Видел я уже подобных животинок – ну, подыхать приспела пора. Вот он сидит на солнышке, маленький, вздрагивает. Потом куда-то делся. Может, действительно, отогрелся, а может, ворона пожалела да в темечко тюкнула.

Ну что ещё про будку мою сказать?

Про тараканов разве? Значит, кто у меня на иждивении – вороны, голуби и прочие пернатые, крысы, кошки, собаки и тараканы – аж в чайник падают, когда зазеваешься. Жаль, клопов нет. Зато комары ночью заедают… Короче, почти весь набор-ассортимент.

Особенно ночью проявляет себя эта разноликая живность – потому что слышимость аховая, точно в самой голове у тебя все шумы происходят… Аж вагончик шатается, когда крысы хвостами по стенке лупят, а тараканы помогают – шур-шур, шур-шур…

Комаров же – полчище несчётное. В результате – сплошное рукоприкладство с моей стороны: по комару и себе по лбу – заодно уж… Расслабишься – живьём сожрут. Высосут в два счёта. Только оболочка твоя шелестящая останется на матрасе лежать. И не прокиснет, несмотря на духоту, – высосут потому что до последней капли.

Вот такая диспозиция. Крыша протекает, солнце припекает.

Наверно, хватит пока. Экскурсии тоже должны быть по времени ограничены, а то в тягость становятся, да? Да и повторяться начинаю.

 

Смена…

Степан из магазина "Данце фокс" в дальнем торце дома – там мы имеем приработок: утром открываем, вечером закрываем замок на калитке и, соответственно, охраняем объект от внешних поползновений разных забулдыг, – так вот Степан приволок для Эдика большую картонную коробку с бракованной обувью. Я поглядел: нормальная обувка. Да заграничная к тому ж. Где-то, может, шовчик кривоват, но… Зачем ему так много обуви? Не в первый раз уже приносят. Торгует? Если так, то на каких условиях с этим Стёпой-мужичком?

К слову, о мужичке этом: он опять из киргизов, и почему имя ему Степан – не ясно (надо уточнить – возможно, кликуха); приехал он в Москву пораньше своих соплеменников, которые тут же неподалёку дворниками устроились. Женился на одной из девчат из магазина. Шоферит на микроавтобусе "Мерседес". С соплеменниками разговаривает свысока, через губу, как выражаются о задаваках. Задаётся перед своими: мол, я – не вы, я, в отличие от вас, не в дерме копаюсь, а – в эксклюзивной обуви! Мне такие ребята не особенно импонируют.

 

Я порылся в коробках – нет ли размера по моей ноге… Спохватился: я становлюсь похож на Эдика. Ещё немного и начну также гонять бомжей от мусорных баков, дабы первым быть при раздаче… Нет-нет, я далёк от того, чтобы осуждать кого бы то ни было. Эдика, к примеру. Я о другом: никто не знает, как поведёт себя человек при… О себе я, помнится, подумал как-то, что в отличии от Эдика, не способен на… Теперь не уверен.

 

Парень из мастерской аккуратно укладывает большой портрет в багажник своего авто. То ли Льва Толстого вниз головой, то ли Достоевского – не пойму: художник рукой своей пол лица классику прикрывал. Куда он его – на выставку или для кого-то намалевал – схалтурил, так сказать? А что, почему нет?

 

Мужик на костылях проскакал в магазин "Данце фокс". Обратно идёт – костыли уже в руках несёт. Что за метаморфоза? Я невольно озираюсь: может быть, рекламу снимают, о чудодейственной обуви? Был ты хром и сир, а купил башмачки данцефокские, едва обулся в них и хромота твоя исчезла. Нет, не вижу никаких кинооператоров вокруг. На чью-то слабую психику воздействуют? Не на мою ли?.. Нет, судите сами – если не для смеха, то что бы это могло быть?.. А? Никаких зрителей, кроме себя самого, я здесь сию секунду не наблюдаю.

 

Девица  идёт в сиреневой юбочке, которая чуть выше, чем развилочка у её стройных ножек. Это что, мода такая нынче? Любопытно. Но девица, скажу я вам, при ближайшем рассмотрении, оказалась… чуть ли не старушкой. Экие старушенции бывают экстравагантные.

 

Мужик пришёл стремянку спросить, потом и его жена наведалась. Он нерусский, она русская. Активная. Ремонт затеяли, а о причиндалах не позаботились. Ну не кретины? "Нельзя ли доски взять со двора академии?" - "Там свой охранник", - говорю. - "А он не заругает?" - "А я почём знаю". Чудные, право…

 

- А у вас тут толстенький такой был, он уже не работает?

- Работает. Завтра с утра.

- Я с ним познакомился недавно, мимо шёл и познакомился. Вот хотел сказать «здрасте».

По виду вроде не больной.

 

Я гляжу на закрытый, но не перепоясанный зонтик, который сушится у окна на гвоздике. И напоминает он мне летучую собаку. Этих собак я насмотрелся на Цейлоне, когда наёмничал: сингалы там с тамилами до недавнего времени никак не могли помириться, я же денежки зарабатывал… Впрочем, об этом ни к чему.

 

Мне интересно, что за пропуск на стекле вон того чёрного внедорожника – «Ассоциация служб охраны президента». На машине этой ездит некий грузин лет сорока с длинными чёрными волосами. Он высок, красив, статен. Чувствуется, силён физически. Иногда он прохаживается рядом с моей будкой и с кем-то ругается по мобильнику – очевидно, дома, в квартире, ему так ругаться неловко. Ну а я для него кто такой: не нравится – не слушай. А как тут не слушать, когда он маячит у окна моего – туда-сюда, туда-сюда:

- Ты меня зае…л! Ты понял?! Вы все крысы! Ты – крыс! Если вечером не будет того, о чём мы договаривались, сам будешь разбираться с этими ребятами! И я вас уничтожу – как вражеский класс! (Эта фразу звучит у него очень выразительно – ожесточённо, акцентировано, с полным убеждением в осуществимости угрозы). А что я скажу Петру Алексеевичу – это отдельный разговор. И ещё посмотрим, чем ты будешь заниматься после этого... Раздолбай! И твой Леонтьев – тоже!

И он с размаху хлопает мобильником по другой ладони так, точно не закрыть его хочет, а расплющить. А у меня перед глазами как раз на экране политический обозреватель – однофамилец ругаемому грузином. И этот однофамилец вздрагивает вместе со мной за компанию, когда грузин шмякает своим мобильником…

А его мать-старушка – маленькая и страшненькая, похожая на испуганную обезьянку, каждый день выгуливает чудную рыжую собачонку с длинной  бородой и бакенбардами. Когда по двору носится ветер, эти бакенбарды с бородой очень потешно развеваются. И тогда собачка превращается в настырного боцмана. Именно Боцман да и только. Причём, собачонка тащит старушку за собой навстречу ветру, как морской буксир, чуть ли не бегом. Старушенция едва поспевает, да и то потому  только, что упирается.

Сейчас, пожалуй, всего уместней удовлетворить своё любопытство – с позиции охранника вполне уместно подойти и спросить, потому что у машины сам хозяин и  ремонтник, приехавший по вызову и перегородившей проезд к дальнему подъезду своим пикапом.

Я останавливаюсь у пикапа, но замечания не делаю – просто смотрю направо - налево: никому пока не нужно здесь проехать. Подмигиваю ремонтнику, тот кивает в ответ. Хозяин-грузин несколько на взводе – видимо, надо ему ехать, но пока никак. И, похоже, он даже рад моему вопросу насчёт пропуска "Администрация президента".

- Да это я так, попросил, чтоб поменьше цепляли на дороге. Сам я в аналитической службе по экономике.

- Но тоже у президента?

- Ну да.

- У грузинского?

Оказывается, у российского. Грузинский, говорит, работает на США. А что ему остаётся? Он хоть и мудак, но не дурак. Да и вся эта ситуация в традиции страны, оказывается, – иметь внешнего хозяина…

- Его надо было купить и всё. Но мы его не купили, потому Америка купила. Грузия она же всегда жила за счёт того, кто платил. Что при царе-батюшке, что во времена Союза: разве мы не платили всем своим первым секретарям? А потом почему-то вот отказались. А почему? А потому, что Боря не переваривал Шеварднадзе… Глупо с политической точки зрения? Глупо. Заладил: плати за военную подготовку, плати за оружие и так далее. А почему? Казахстан не платит, Киргизия не платит, остальные не платят. Почему Грузия платить должна?

- Интересная, должно быть, у вас работа.

-  В этом смысле не жалуюсь.

- Ну а что нас ждёт в ближайшее время – в экономике?

Этот вопрос возник во мне не столько потому, что я страшно озабочен этим, просто из вежливости – раз ты аналитик, о чём же тебя ещё спрашивать?

Грузин подумал, посмотрел оценивающе на меня, затем на ремонтника, залезшего под капот по самый пояс, и сказал:

- В ближайшее время? Да-а… - и слегка  пошевелил-махнул правой рукой. - Что грядёт –  то грядёт. И никуда не деться. Очередной дефолт – вот что. Или можно сказать кризис, возможно – покруче девяносто восьмого года. Хотя не факт. Но доллар точно опять подскочит… Цены подскочат соответственно. Хотя нефть подешевеет существенно.

- А зарплата? – Это из-под капота высунулся ремонтник.

- А зарплата останется на прежнем уровне. Можешь не сомневаться.

- Да я и не сомневался.

Я пытаюсь понять, что мне показалось нелогичным в новой информации… А, вот что:

- Как же так – у нас цены всё время растут, если дорожает бензин. А тут, получается, бензин будет дорожать – по-вашему, а цены на товары будут расти?

- И не только на продукты, но и на все услуги.

- Так вот… почему?

Однако тут у шлагбаума засигналил мой пухлявый водила на белом Кадиллаке, и я побежал открывать.

Когда вернулся, грузин развивал уже другую тему – теперь его основным собеседником был ремонтник:

- Хороший шанс у президента отодвинуть премьера подальше, не правда ли?

- Куда отодвинуть?

- Ну… куда-нибудь. А самому уже открывать олимпиаду в четырнадцатом году… Впрочем, её может и вообще не быть, или типа 80-го года, когда приехали только свои… Да и то китайцы не приедут – какие они зимние игроки?

- Значит, дела неважнецкие?

Грузин усмехнулся и заправил мизинцем прядь волос за ухо.

- А когда они были важнецкие? Я вот когда альпинизмом занимался, то, глядя с вершины Памира на окружающий меня мир, подумал: суетимся мы, ничтожные твари, суетимся… а какой-нибудь метеорит или астероид шарахнет и все наши так называемые ужасти в одночасье покажутся сущим пустяком. Либо смещение земного ядра, либо оси, а стало быть,  и полюса. Мы всё это, конечно, видели в кино. Но не прочувствовали, воспринимаем как фантастику и не реагируем. Ну да, дефолт, избыточная рублёвая масса… Тогда, при дефолте девяносто восьмого, Америка приняла на себя удар, поскольку  у нас были выборы на носу… А сейчас  мы обязаны что-нибудь на себя принять, поскольку  в Америке грядут выборы… Грузия? А что Грузия? Война. Да, грядёт война, - либо в Абхазии, либо в Осетии, либо и там и там. Когда? Да скоро. Сейчас конец июля? Ну вот…

 

Я, признаться, несколько озадачен всем, что услышал – с чего бы это он так разоткровенничался? Или для них это всё обычная, повседневная работа и даже рутина? И они думают, что все кругом такие же аналитики? И нет никаких тайн? Всё на поверхности? Увы, и для меня, бывавшего в разных точках земного шара, в основном горячих, не всё и не всегда прозрачно… Что же говорить про остальных? Впрочем, он, видимо, неплохой физиономист – недаром же он так меня просканировал в самом начале и не проигнорировал моё любопытство.

Н-да, может быть, никаких тайн действительно и нет, но иллюзии... Как быть с ними?  Я ж не директор ювелирного магазина, мне терять нечего... Так что про очередной дефолт лучше узнать непосредственно накануне... А то и в разгар... меньше переживаний.

Ремонтник слушает также внимательно, как и я. Наконец заводит машину…

Я открываю ему и аналитику шлагбаум, и они уезжают.

Вот вам, пожалуйста, думаю я после. Первый президент России  уже в ином измерении – помер то бишь, а вопросы остались… Что-то он тогда нарешал или не дорешал, а мы теперь пожинаем плоды. Если, конечно, этот грузин не врёт. Как-то уж очень у него всё запросто и складно... Хотя, как говорят, каждый на своей кухне не стесняется грязного передника. Да и потом, правда, мне ли удивляться подобным разговорам… Да, вероятнее всего, он почувствовал это, иначе б не стал... Впрочем, молод ещё, не прочь и щегольнуть, наверно, порисоваться… Ишь, какой я знающий, ишь, при каких делах!..

Ладно, опять же: поглядим – увидим. Так говорят умные люди, и нам повторить не зазорно…

 

Смена…

Мне видна громадная гроздь серебристых шаров, привязанных к бетонному столбику у театра – напротив афиши. Потом, глядь, шальной порыв ветра отнёс их в невидимый мне сектор. И вскоре началась какая-то пальба, я осторожно выглянул из проезда на площадь. А это ребятишки давят ногами эти самые шарики.

Свадьба в ресторане  «Apropos», звон колоколов чрезмерно громок – магнитофонная запись.  Никакого вкуса и чувства меры. Богатеи веселятся…

Из-за угла, где калитка в соседний двор, выкатывается женщина… Именно выкатывается, потому что одета во что-то невообразимое – в этакий лоскутно-лепестковый пузырь, так что ноги её будто спичинки торчат из этого пузыря. Когда этот шар приблизился, я разглядел, что лепестки идут слоями – ряд цветных, от фиолетового до зелёно-жёлтого, а поверх прозрачные – из щёлка, похоже… И ведь бывают же такие вот чудеса – хочется вскочить и побежать следом вдогонку: уточнить, разобраться, что и к чему всё это загадочное нечто… Как в детстве: увидел какой-нибудь механизм (экскаватор, например) и остолбенел, разинувши рот… И стоишь, и смотришь, и никак не насытишься новыми впечатлениями…

Напротив остановился «Фольксваген», шеф высунул в окошко руку с бутылкой пива. Я сделал ему отмашку. Не взял, а зря – можно было Эдику оставить. Он тут как-то сказал, что закопошился, потому что попросились выпить в будочке одни торопыги. Ну, ему соответственно тоже поднесли…

Два бомжа постучались – ножик дай: бутылку открыть. Когда в ту сторону шли – дай попить. И закурить…

Внезапно потемнело, точно плотные шторы задёрнули на окнах – аж муторно сделалось на душе… и хлынул ливень. Его струи – да нет же, не струи, а сплошная водяная завеса – в свете фар из моего вагончика смотрятся как что-то сказочно-загадочное… Чувство совершенно детское: хочется плясать от восторга, который внутри тебя словно некое живое существо – оно слегка напугано или ошеломлено и оттого бередит и подстрекает, побуждает к действию… А тут ещё в блескучем перламутре – голубое с бардовым – за водяной стеной дождя просматривается… Да что же это такое?!. Наконец сообразил – да машина же это в луже отражается!

Дождь прекратился также внезапно. В ушах ещё шум его не иссяк, а перед глазами уже как нечаянный подарок-чудо ярко-голубое промытое пространство… Впору удивляться вновь по-детски непосредственно и даже ликовать – душа просит будто… Но тут мимо торопливо пробегает Алла Михайловна и делает замечании, и рукой в знак протеста машет – в сердцах как бы: до чего ж бестолковый этот новый охранник!

- Почему шлагбаум-то открыт?! - И глаза у неё настороженно-недоверчивые, словно только что прошедший дождь – чья-то вражеская каверза, направленная в пику её замыслам.

Виноват – забылся, говорю. Хотя по правде если, то специально в такой ливень не закрываю: есть тут товарищи, которые мне вовсе не товарищи, потому что врезались уже в шлагбаум  в такую же вот нелётную погоду – сослепу, должно быть:  возраст. Иному уже за восемьдесят, а он всё ещё заруливает. И в результате чинить кому пришлось? – мне. Хорошо, сам справился, а то бы воплей не избежать опять же со стороны дворового начальства, как назвала их Нина Васильевна однажды.

Ещё один бомж постучался, не совсем затасканный, он выгреб арбуз из мусорного бака и ко мне – за помощью, я ж рядом:

- У вас ножичка не будет?

Другой бомж огорчён, обследовав опустевшие закрома. Уныло поковылял прочь.

 

Приехал  перегретый «жигуль» из Астрахани, заглох, едва пересёк финишную черту – мой шлагбаум… Из машины кое-как вылезли (засиделись) две девицы и парень – все трое в шортах и майках. Одна девица вместе с парнем сунула голову под капот – выяснить, чего там такое случилось, другая взяла арбуз из багажника и направилась ко мне – я как раз стоял у открытой двери, курил, и подумал: какой-то арбузный навал.

Ещё до того, как девица с арбузом приблизилась вплотную, мне стало понятно, сколь много она за дорогу употребила спиртного… Держа полосатый фрукт под левой мышкой, она свободной рукой пошлёпала себя по губам:

- Закурим?

Пришлось дать ей сигарету. Затянувшись, она заглянула внутрь моего логова.

- У, нормалёк! Тут можно даже спать. Хорошо? – и пристально посмотрела мне в глаза. И подмигнула. И погладила меня по плечу.

- Нормально, - пришлось мне откликнуться.

- Ну, так в чём же дело?..

- В чём?

Девица кивнула на арбуз:

- Закусь есть.

Опять уставилась содержательным взглядом мне в глаза. Я усмехнулся. Наконец, она что-то сообразила – своему состоянию сообразно – и сделала шаг от вагончика.

- Ну как хошь.

Потом из мастерской вышел парень – знакомый мне художник – и спросил у приехавших:

- Ну и чего не звоните? Я вас, между прочим, давно жду…

Девица, что пыталась со мной заигрывать, выронила арбуз…

- Ну вот, - сказал парень из-под капота, - всё понятно…

- Что, интересно, понятно тебе? – развела девица руками, глядя на ало-сочные ломти…

"Ну, ты где ж? - вспомнился мне разочарованный бомж, кому не досталось арбуза. - Тут и ножика не нужно…"

 

Надо сходить к магазину.

Напротив самой калитки сидят трое: юнец с девчонкой, и парнишка (братишка? чей?) лет десяти с фотоаппаратом. Старшие целуется в засос долго-долго, и никакого внимания на окружение. Девчонка не очень-то и симпатичная, но, видать, любвеобильная: сидит на парапете, зажав парня своими крепкими ляжками – как в "Тысяча и одной ночи" возложила на бёдра партнёра свои ножки… А он сосёт-сосёт, не может оторваться – сам или не отпускают? Видно, что утомлён (глаза, когда отрывается от её пухлых губ, блуждают), но готов продолжать. А братишка время от времени щёлкает их украдкой…

А дальше – ближе к железной лестнице по  торцу дома – молодые киргизы пьют пиво, и вид у всех у них весьма и весьма надменный и даже воинственный, точно готовы к драке. Чего это они? Я их вроде не трогал. Может, конечно, Эдик гоняет их в свою смену?..

 

Так что, продолжим экскурсию? Ведь о внешнем мире моего двора я совсем ничего не рассказал.

Дом этот не то чтобы странный, но я таких раньше не видал, – да, вот такой я отсталый. Считается, что это как бы один дом. Но строений несколько. Строение девять и восемь в единой букве «Г», за дальним углом укороченной стороной уходит вправо вдоль спортивной площадки за металлической сеткой. Там в подвале как раз и находится «Фокс», магазин, где продают обувь и экипировку для танцев. Оказывается, столько сейчас желающих танцевать, несмотря на кусачие цены и прочее… В восемь вечера я должен закрывать дверь и калитку в закуток, огороженный металлическим заборчиком, в десять утра открываю. Девчонки никак сами калитку закрыть не могут, её надо чуть ли не вбивать в проём... Про стену я уже говорил, метров восьми высотой, и на ней огромная физиономия артиста намалёвана… никак не вспомню его фамилию. В этой хоккейной коробке парнишки играют в мяч и нередко, не рассчитав силы удара, перепинывают его через стену. Кто-нибудь тут же вскакивает на велосипед  и мчится вкруголя – то есть через мой двор и следующий – за мячом, пока не украли, ногами топать – долго и далеко.

А за магазином, на железной лестнице у стены – бутылки, трёхлитровые банки  со вскрытыми ножом крышками: здесь гужуется разномастная публика. И мне, стало быть, надо присматривать… Вон, пожалуйста. Оттуда вышли четверо. Давешняя девица в трико циркачки и платьице, как у балерины. У одного же из парней на майке спереди начертано: «Хочу много денег!» А сзади как автомобильный знак: красной полосой перечёркнут рабочий с лопатой в руках. И надо, стало быть, понимать так: работу носителю этой майки предлагать не следует.

Да, ещё о девочках из магазина. Их четыре штучки-дрючки. Одна, скромненькая, и, похоже, влюбчивая – при появлении нового покупателя – и даже меня – смущается и начинает, надо полагать, фантазировать… насчёт фаты, должно быть, и подвенечного платья… Но мне-то уже сколько годков, а ей – от силы восемнадцать… Но приятно, когда ты ловишь направленные на тебя позывные – томные взгляды, вздохи, и прочую мимику-моторику. Другая, подружка первой, резковата, и чуть что – в голосе металл – чего, мол, чухаешься? Живенько давай отпирай (запирай), бистро-бистро… затем спохватывается, и настороженно смотрит – какая в ответ реакция воспоследует. Ну, мне смешно. Но когда-нибудь одёрну – под настроение. Ишь ты, козявка, от горшка два вершка, а командуешь… типа того. Третья – бухгалтерша, эта постарше, без закидонов – одним словом, работник надёжный… или не в моём вкусе, хотя симпатичная, высокая, чернявая, в меру накрашенная и т.п. Четвёртую, хоть тресни, не могу запомнить. Какой-то фантом. Во-первых, она всегда проскакивает одна, поскольку регулярно опаздывает, во-вторых, меняет наряды каждый день… я даже не могу определить её рост – то каблуки у неё с четвертью километра, то чуть  ли не в тапочках она на босу ногу. Но главное – это именно неуловимость, этакая юркость ящерная. Фантом, короче, так и окрестил про себя. На войне таким хорошо – противнику засечь чрезвычайно сложно будет. Ей бы в снайперши.

Так, ну ладно, всё вроде в порядке. Иду назад, к будке.

С этого края двора – Российская академия живописи, ваяния и зодчества. Выглядит здание двояко. Если глядеть с Мясницкой и Боброва переулка – это обыкновенное светло-жёлтое здание с обычными углами, как у всех остальных соседних домов, но со стороны внутреннего двора представляет собой этакий серп – изыск или шедевр архитектуры. Полукруг в виде римской гладиаторской арены, дальний конец коей сужен до размеров в одну комнату, а ближний – размеров вполне нормальных, что в высоту, что в ширину. И, повторяю, как линза ловит вечернее солнце и фокусирует тепло на развалинах посередь, и наверно не без умысла: чтобы скорее шёл процесс реставрации.

В дверь стучат, заглядывает рыжий парень.

- Не подскажешь пятое строение.

- Да вон же…

- Красное?

- А тут разве есть другие цвета?

Пятое строение. Как раз фронтоном к академии, или, точнее, на развалины, накрытые зелёной пластиковой сеткой. Такой же красивый кирпичный дом, девятиэтажный – этажи по четыре с лишком метров. Окрашен в светло-бардовый цвет. С разными опять же изысками, с большущими окнами. А на последнем этаже явно мастерские художников, такие там рамищи – всё солнце ихнее.

В пятом строении есть ещё фирма армянская. Все холёные, важные, вальяжные. Надменные даже, с апломбом. Хорошо одетые. Машины у них самые дорогущие. Два белых Кадиллака, на одном из которых тот самый пухлый и нетерпеливый водила, что то и дело сигналит, подъезжая капотом под самый шлагбаум... Впрочем, есть ещё третий Кадиллак, только чёрный, но на нём женщина ездит сама по себе, из восьмого строения. При встречах армяне целуются друг с другом, обнимаются. Похоже на центр армянской диаспоры. И машин к ним заруливает многое множество. То мебель новую, то картины, то технику, то питьевую воду… Богатая, в общем, фирма. Ребятишки, повторю, ухоженные, смотрят на всех свысока. Французы тут с американцами также квартиры прикупили, так они попроще глядятся, подемократичнее. Особенно французы. Хотя ничего против них, армян, не имею. Они подчёркнуто вежливы, корректны. Впрочем, вежливы настолько, что ощущение, будто они тебя не замечают, так – за ту же неодушевлённую мебель принимают. Или даже за пустое место.

Да, в девятом строение за углом, знаменитые артисты – он и она – имеют офис… но их я пока не видел. Вложили свободные деньжата, наняли персонал, сами же гастролируют по городам и весям.

Так вот, все эти строения окружены как бы цельной стеной, оберегающей, укрывающей от внешнего мира. С одной стороны библиотека-читальня имени великого нашего писателя и там же рядом, в торце этой читальни, – контора Нотариуса с переводчиками, которые постоянно пасутся за калиткой с плакатами на груди: подходи – переведу, подходи – все вопросы решу! В первый раз, когда я прочёл сей благородный призыв, то по наивности невольно засомневался и стал оглядываться: сколько ж нужно набрать инвалидов, чтобы переводить их через улицу целым штатом желающих да ещё с плакатами… Извиняюсь, конечно, за такую свою тупость – но вот так, иной раз сдвиг по фазе происходит… либо в связи с переменой погоды, либо вследствие прошлых контузий…

С фронтальной стороны стена непонятного происхождения вровень с крышей здания номер шесть. На ней нарисована всякая всячина, и чей-то знакомый портрет… А, вспомнил – актёра Пьянкова. Там, на этой площадке постоянно снимают кинофильмы. Кстати, этот актёр живёт вон в том красивом доме, что выглядывает своими стройными, ажурными этажами из соседнего двора.

А прямо перед входом, напротив шлагбаума, красуется театр (это я уже говорил, кажись), его афиши освещают меня всю ночь. Сейчас конец июля и там каникулы, до сентября. Представляю себе, когда начнётся сезон. И без того машин тут – некуда наступить, а больше будет, наверное, в разы… не знаю даже, не могу предположить, во сколько раз больше будет. Дальше Бобров переулок, правее – Фролов. По Боброву выход на Бульвар и к Мясницкой, которая, в конце концов, приведёт в Кремль. Рядом, налево если, метро «Тургеневская» и «Чистые пруды». Да. Ещё главпочтамт, где рядом пялится вывеска бара «Неправильный образ жизни».

 Дальше слева трёхэтажное здание, рядом с ним проход в соседний двор с выходом опять же на Мясницкую. И в этом здании автоклуб, компьютерная фирма и, уже упомянутый, фотоклуб в правом крыле – «Старый город» называется. Седьмого строения почему-то нету. Спросил у Тамары-цветочницы, консьержки из пятого подъезда (космеи сажает которая), она подумала, покачала головой: нет, говорит, не знаю.

 

Навстречу шагает крепкий парень, походка решительная, целеустремлённая – мне сразу становится понятно, что он избрал своей целью мою персону… М?.. Рефлекторно напрягаюсь… Отбой, ложная тревога: на самом деле так ходят, дабы не выказать, насколько ноги не держат. Лоб оцарапан, футболка испачкана землёй. И говорит, стараясь, чтоб не заметно было, что язык плохо слушается:

- С-слушай, командир, вот ищу, туда-сюда… Эт-то, тут какой контингент живёт? А? Не скажешь, вот какой тут контингент?.. Ничего, нормальный, да, кон… конт…тин.. гент? - Он хочет-таки и старается выглядеть трезвым, но никак не может съехать с заготовленного загодя текста. Наконец, икнул, сморщил нос и, преодолев «контингент», цитирует себя уже увереннее. - А то хамы кругом понаехали!.. Вон там мы подрались, сидели там, схватил, гад такой, мой портмоне и бежать!.. Через калитку? И куда? На улицу?.. А-а… Поня-атно. Ну извини, а тут я… Контингент… Ну извини. – И руку протягивает, я пожимаю так, чтоб почувствовал… И он делает лицо изумлённым, встряхивает кистью:

- Ну, я пошёл.

- Ступай.

 

А вчера вечером шёл закрывать магазин. И две девчонки никак не могли привести в чувство парнишку. Он, опьянев, свалился с железной лестницы, где они гужевались. Персонал из магазина вызвал «Скорую». Душно, жарко, не подрасчитал, бедолага… перепил. Перепел! Доктор, пожилой мужик, не очень-то тяготел к сочувствию. Как бы опасался пьяного.

- Ну, чего болит?.. Сам пойдёшь? Ну, вот и замечательно, пошли к машине.

И парнишка поковылял, а  девчонки его поддерживали.

 

Смена…

Знакомый художник с бородкой приводит в свою мастерскую даму в широкополой, закрывающей лицо шляпе. Он приехал на дорогущем японском мотоцикле – весь молниево-кожанный, она следом – на красном мерине. Он тормознул у будки, попросил меня пропустить машину, подмигнул. Стало быть, не на сеанс живописи… Пока он, сняв шлем, загонял её машину в промежуток между другими, она прогуливалась по двору. На высоком каблуке, в вечернем красном платье – под цвет мерседеса? – с обнажёнными плечами. И мордашка симпатичная из-под шляпы выглядывает – породистая.

Я у него вполголоса:

- Не продувает в таком костюмчике герметическом?

- Да нет. В жару даже хуже, а холод можно преодолеть.

Минут через несколько он вышел уже в светло-коричневом пиджаке. И прежде чем отправиться за вином и закусью, почистил пальцем носки башмаков… Мне почему-то подумалось, что палец затем он оближет.

 

…приключение с замком. Закрыть закрыл, открыть не могу. Пошёл на соседнюю стройку – метро строят. Витя, совсем незнакомый мне пожилой рабочий, неожиданно охотно откликнулся помочь. Уже у вагончика попросил у меня ключ, вставил в замок и… открыл. Хотел дать ему денежку – он не взял.

 

Мусорные баки перенесли под арку восьмого строения – в театр должны подъехать какие-то значительные персоны (И для них, не взирая на каникулы, специально собрали труппу?) На крышах соседних с театром домов, похоже, засела вооружённая охрана или снайперы. А жители моего благословенного элитного дома по-прежнему несут свои пакеты к моему вагончику и бросают на то место, где стояли баки. А те, кому я указываю новый адрес, уже не могут заставить себя поднять свой мусор, смущаются, пожимают плечами, но идут дальше… Лишь француз, хотя и ни бе ни мэ по-русски, пересилил свою гордыню... Баки, правда, вернули к ночи на прежнее место.

 

Уже сообщал, что баки эти – кормушка для всех тварей, живущих на прилегающей территории, в том числе и бомжей. Например, в настоящий момент у кормушки бородатый, типа кандидата наук. Приходит он сегодня каждый час, как человек после запоя: жрать ему хочется, а не может. Придёт, поковыряется, отвернётся, уйдёт, затем опять… На сей раз за ним следом – женщина с капюшоном на голове. С виду опрятная. Что характерно, бомжи (все без исключения) совершенно не обращают внимание не посторонних, как будто вокруг никого нет, хотя народу тут снуёт (!), не говоря про шмыганье машин… Не спешат, спокойно роются, на месте тут же дегустируют. Набивают сумки, потом медленно уходят. Сомнамбулы прямо…

Кто-то выбросил громадную,  почти новую плетёную сумку. И кандидат так удивился:

- О! У меня своя есть, но тут вишь какая! – он восхищённо, любовно даже рассматривает сумку со всех сторон.

Женщина в капюшоне одобрительно кивает:

- Хорошая… хорошая.

 

 А этот, в брезентовой спецовке, подходит тихо, смотрит в землю. Сообщает – между прочим как бы:

- Я из гестапо.

И дальше говорит тихо – всё больше про Сталина и Гитлера. И что вот сейчас в Думе есть проект закона, который предполагает, что вот если русский составит бизнес с каким-либо иностранцем, то когда их хапнут за манок, то русского расстрелять, а иностранца выслать. То есть этакий геноцид. Ну, тут явная шизофрения. И слово подходящее есть… забыл, какое… обратное русофобии. Короче, я нарёк его: шизоидный гестаповец.

Тут ещё высокая комиссия пришла – накануне приезда важных персон ("Во главе с мэром", – уточнила пришедшая позвонить консьержка). А перед этим прибегал главный инженер района, осмотрел все лампочки во дворе, чтоб горели… И вот, значит, эта комиссия идёт. Человек семь, все такие чопорные, в дорогих костюмах, вышагивают важно, по сторонам голов не поворачивают, лишь глазом косят… И в этот как раз момент мой брезентовый бомж-гестаповец перед носом у них и переходит дорогу, и делает вид при этом, что в упор никого не замечает и замечать не желает! А члены комиссии, в свою очередь, делают вид, что не замечают его. А инженер, когда прошёл уже, на меня обернулся, точно это я им бомжа подсунул. Миновали они мой двор, затем, так понимаю, через другой выход и удалились, не стали уже опять мимо мусорных ящиков… вот после этого их и перетащили.

 

Приволоклась тётка-торговка с сумкой на колёсиках.

- Можно, я оставлю тут свой товар, а то мильтон привязался.

Смотрит на меня вопросительно, терпеливо ждёт моего разрешения. Я разглядываю её поклажу, пытаюсь вникнут в свои ощущения: нет ли тут подвоха с этими сумками? Какую-нибудь бомбу оставит…

- Надолго?

Тётка с облегчением:

- Да нет, пойду посмотрю только, уехала машина, нет? Ладно? Я тебя угощу после, когда вернусь.

Как ушла, я подумал: а если мне обход делать, а её всё не будет? На кого прикажете оставить её добро? Заносить придётся… Занесу, а потом стану торговать. Нормально…

 

Бабы-таджички примеряют обувку у мусорных баков, которую из багажника своей машины выбросил владелец магазина. Да и вся одежда на них, похоже, из мусорных же баков. Но ничего себе одежонка. Нет на них Эдика – он бы их  вмиг турнул. Или «гестаповец»…

 

Эх, молодой человек, молодой человек… Претензию выдал мне таким тоном, как будто я ему что-то должен. Его "порш", видишь ли, загородила другая: ну никак ему не выехать – заперли накрепко. А так спешит, так спешит – прям ногами сучит-перебирает…

Девица давеча тоже: "В университет опаздываю!" - и стоит передо мной, ножкой притопывает, ждёт, когда я найду её врага  и уберу его у неё с дороги. Да нет, много-много таких – и все они почему-то считают, что в обязанности охранника входит освобождать их машины из западни, которую им устроили соседи. Да – охранять их от посягательств соседей… Алла же Михайловна постоянно мне напоминает: это их личное дело – разбираться друг с другом.

- У них синдром хозяев жизни, поэтому ни ближних, ни дальних не уважают! А ты должен их спасать и выручать? Твоя функция – не пущ-щать во двор чужих, охранять от угонщиков. И всё!

Правда, когда застаёт меня за поиском очередной жертвы синдрома, то помалкивает, сохраняет нейтралитет...

Так молодой человек и уехал на такси… а вечером спрашивал: кто это был? В смысле: кто ж его запер утром… И таким опять тоном! Я сказал:

- Женщина из семьдесят пятой. Вы её на той неделе загородили своим мерином.

- Так я и знал! Ну, сволочь, погоди!..

 

На ступеньках  запасного выхода художественной мастерской – трое пареньков, не то шутов, не то… не пойму, в общем, кто такие. Но клоуны – точно. Один – в фетровой шляпе и кожаном пиджаке – на дудочке играет. Другой, в малиновых шароварах, зелёной жилетке и жёлтом берете – в бубен постукивает. Третий, в пышной накидке из разноцветных лоскутов и серебристом колпаке звездочёта, позванивает колокольцами. Вдруг они заметили у мусорных баков детский самокат. Прекратили игру, переглянулись. Осторожно, с заметным благоговением, что ли, или недоумением приблизились они к самокату, стали вертеть-рассматривать и рассуждать: можно починить – нельзя? Зашли за угол. Я – за ними – посмотреть. Они сидели на корточках вокруг самоката – один придерживал за руль, другой подворачивал гайку на переднем колесе не то ключом, не то ножичком, третий держал в охапке музыкальные инструменты и давал советы. Вот, наконец, они починили найденное транспортное средство. Тот, кто держался за руль, гикнул, вскочил на транспорт и покатился вниз по тротуару. Второй, размахивая руками и улюлюкая, побежал за ним, а третий, удерживая бубен и колокольца под мышкой, задудел в дудочку и поскоком, приплясывая, – вслед своим товарищам…

Хм.

 

Смена…

Альфа-рамео, ярко-красная, аж глазам больно, с откидывающимся верхом миниатюрная машинка, прямо-таки игрушка заводная. Хозяйка сей игрушки молодая стройная бабёнка, барби, если угодно – по типажу. По расцветке же она под цвет машины – вся в алом лепестково-шёлковом одеянии. Многие фотографируют эту машинёнку с хозяйкой – она же точно нарочно ждёт фотографов: если приехала, то долго не уходит в дом, если уезжает, то не раньше, чем спустя полчаса после выхода к своей ненаглядной игрушке. Это у неё нечто наподобие сцены или подиума. То сядет она в салон, то выйдет, обойдёт вокруг, закурит, обопрётся о капот… Тут вообще часто все фотографируют – и дома, и академию… в основном туристы. Им чем чудней, тем и лучше…

 

Пустой пакет полетел с нашего двора и высоко-высоко, аж на крышу библиотеки завихрился…

 

Приехали какие-то ребятишки-циркачи на велосипедах – рама на раму приварена, расцвечена тряпочками, воздушными шариками. На таких вот двойных рамах сидят наездники-англичане, студентик и студенточка, по всей видимости. Я от неожиданности без всяких вопросов шлагбаум им поднял – так высоко они сидят… Открыл машинально, чтобы не расшибли свои лбы. "Отвори поскорее калитку…"

Ездят они так-то по Москве или где-то на площадках дают концерты? Или по всей нашей стране колесят? Заехали теперь к знакомой землячке, которая живёт в пятом строении, – кучерявая тощая девица. Это я догадываюсь, поскольку по-английски ни бум-бум…

 

Старший сын Аллы Михайловны, проезжая, свысока, надменно поглядел. Другой, младший, соблаговолил притормозить:

- Что у вас шлагбаум закрыт не на полную катушку? А нам постоянно звонят – жалуются: места нет для своих. Чья это машина?

- Из академии.

- Неправда! Это в театр приехали... зачем врать-то?!

Объяснений ждать не стал. Укатил рассерженный. Трепеща ноздрями. Су-урьёзный мужик.

Но всё же машина эта зам директора академии, он её недавно прикупил… да ладно, переварим, перетрём.

 

Банзай, – водитель мне в окно машины, А что такое банзай, я что-то не помню. Может, ругательство? Надо будет в словаре поглядеть.

 

А вот этот паренёк как-то странно ходит. Бледненький, прыщавый, в очечках. Закурить попросил. Шизо?

 

Дипломатические тут номера приезжают. Артисты знаменитые наведываются. Эдик прямо взахлёб рассказывал… это единственный раз, когда таким восторженным я его видел.

 

В 5 утра постучался паренёк. Из тех двух, что приковыляли с вечера. Коробки из баков ещё взяли. Прошли в тот момент, когда ремонтники приехали, в колодце ковырялись... так сказать, под шумок. Значит, опасались, что я могу их тормознуть?

Значит, постучал этот паренёк. Я открыл, снаружи свежо…  Я за подростка его принял. Тощий, жалкий, едва на ногах держится. Оказалось, двадцать три ему, уже отслужил, в спецназе... Гудит уже с месяц, оттого и отощал… Поругался дома с женой, уехал, теперь хотел бы устроиться на вахту куда-нибудь.

- Нельзя у тебя погреться? Х-холодно…

Закурить... попить – обычное дело. Затем дозволь погреться. А вшей мне сюда не притащишь? Уволь. За мной из окон наблюдают, сразу и донесут…

Покурив, рыгал меж баками… В конце концов, спровадил его в метро.

- Там тепло, бабульки торгуют... присядешь за ними, за их юбками, чтоб не на виду…

Дал ему полбатона и остатки кефира. И он поплёлся…

А где ж второй остался, с которым вчера-то был? Видимо, тот бомж настоящий. У костерочка остался?.. А этот замерз, бедолага, не привык пока…

Видел этого паренька ещё один раз, уже днём, на автобусной остановке, когда в магазин ходил за едой и газетой в киоск. Самый молодой из всей разномастной стаи бомжей... Сидит – икает... Доходит, как тот крысёнок? Или оклемается?

А ведь я мог его тогда отвести в подъезд погреться. А так, получается, толкнул обратно в объятья...

 

Мужик остановился поглазеть на развалины внутри академического двора. Заметно, в какой-то он эйфории.

- С работы чапаю, - сказал. -  Реаниматолог я.

Я его не спрашивал, просто покурить вышел. Значит, точно, не в себе. Может, кого-то спас, а может, напротив, не сумел… И теперь стоит и смотрит на развалины.

- Мне коллега позавчера рассказал… он анестезиолог. Пациентка жалобу на него накатала: «Он меня бил по щекам и спрашивал, как зовут…»

Мужик рассмеялся.

- А сегодня сам под операцию пошёл… и мне говорит: вы запомните – меня зовут Сергей Иванович.

Я кивнул в знак того, что юмор понял …

Спрашивать: помер коллега или выжил, я не стал.

 

Этого поддатенького крепыша я увидал на скамейке рядом с Там-Там, они о чём-то бойко беседовали, третьей поодаль сидела девица – очень непривлекательной наружности. Я – мимо, не останавливаясь – за угол, к магазину. Когда шёл обратно, Там-Там на скамье  уже не было, и крепыш меня окликнул:

- Курнуть не будет? – и он встал со скамьи, уже готовый подойти. Я посмотрел на него внимательней прежнего. Чуть ниже среднего росточка, обрит наголо, отчего круглолиц, как бильярдный шар буквально, и в лице его круглом – незамутнённое добродушие. Лоб в ссадинах, с коростой. Точно бодался с себе подобным… И девица эта рядом, тоже подскочила и ждёт, ну совершенно какая-то неприглядная. Вид у неё, без преувеличения, типа совсем уж дешёвой шлюшки, к тому же с глубочайшего похмелья, передёргивает её даже…

- Ну, пойдём, в будке у напарника вроде есть какая-то пачка.

Почему я схитрил? Поосторожничал? Но почему? Добродушия его опасаюсь? Или девицы?..

Они остановились около двери моей будки, я ещё раз посмотрел на эту девку и прямо-таки отшатнулся – хороша, хороша… Посмотрел и на парня ещё раз оценивающе. Нет, он-то как раз ничего, даже симпатичен… выражением своей физиономии – бесхитростной, но и немного лукавой… если, конечно, возможно такое сочетание. Нос бульбочкой, ушки аккуратными пельмешками, бровки белёсые, изначально настроены удивляться всему вокруг, глаза также круглые, совершенно открытые, распахнутые, даже можно сказать, настежь всему миру… И чего, интересно, он спутался с такой лахудрой?..

Я дал им пару сигарет, они с жадностью закурили.

- Меня Серёгой зовут, а тебя?

- Геннадий.

- А мы не встречались до этого?

- Навряд ли.

Сергей оглянулся на девицу, но так, как если бы хотел проверить: ты ещё тут? И стал говорить, точно соскучился по собеседнику:

- Вон там тётка мне выговор влепила с занесением в личное дело… в тёмных очках, знаешь такую? с собакой на поводке: да ты, типа, чего тут ходишь, говорит, заразу разносишь, и с апломбом мне так-этак. А я ей в качестве возражения: какая зараза?! Я в творческом загуле. А на лбу у меня кровь запеклась, а не проказа. И в пику ей замечание делаю сам: ты-то, говорю, чо по цветам шастаешь? Тамара Михална высаживала, выхаживала, а ты топчешь своими гнутыми каблуками. Ты топчешь да ещё кто-нибудь на машине заедет. Космеи, говорю, хорошие цветочки, я их с детства запомнил и полюбил. Обожаю космеи – сиреневые, лиловые, жёлтенькие, беленькие – не топчи, не надо!

Эти его слова как-то сразу расположили меня к нему. В нём сохранилось нечто неподдельно детское.

- Нет,  определённо мы встречались! Я старший лейтенант. Серёга-старлей. Ну, вспомнил? А ты – полковник, я тебя видел в Югославии.

- Да нет, ты ошибся.

- Ты что ж, не воевал? Ладно, пусть так, скрытничай. Но нам надо с тобой пообщаться.

Он обернулся вновь на свою спутницу:

- Ты иди вон туда – на ступеньках посиди, пока мы поболтаем.

И спутница качнулась, будто очнулась, и бочком как-то, приставным шажком сместилась по стеночке к ступенькам запасного крылечка в мастерскую, там присела и подпёрла рукой щёку.

- Вообще-то я недавно дембельнулся, - продолжал говорить между тем Серёга–старлей. - Был ещё в других местах после девяносто девятого… Ну, понимаешь, да? Женился вот… Но, знаешь, уже разочаровался чего-то… чего-то не то… Какая-то не по мне она оказалась… и неопрятная, к тому же. Да и жизнь… быт, то-другое… на войне даже проще, пожалуй. И жена, понимаешь, неопрятная…

Я посмотрел на сидящую на ступеньках крыльца девицу и усмехнулся: «Неужто неопрятней этой?»

- А-а, - махнул рукой Серёга, - это – так. В общем, такая вот всякая мутотень. А тебе сколько лет?

- Сорок шесть. А тебе?

- Тридцать три. Хочешь сказать, возраст Христа?

 Я сказал:

- Слушай, Серж, тебе надо заканчивать с творческим запоем – пора. Я понимаю, у тебя синдром, так называемый… Я знаю, что это такое, да. Но надо, надо преодолеть.

- Да, ты прав.  Я ж говорю, ты полковник. И я видел тебя. Вот, прочухаюсь, сразу и вспомню. У меня ж память, как фотоаппарат. Что увидел; то запечатлел на всю  оставшуюся жизнь… просто щас… о-ой! Пивка надо! А то остановится моторчик мой. Резко, сам понимаешь, заканчивать нельзя. Да, всё же я видел тебя где-то раньше…

- Ошибаешься. Просто у меня рожа такая стандартная. Всем так кажется…

- Не-е-е, не убедил, я обязательно вспомню. Вот выйду из пике и вспомню. Память моя прочистится… Слушай, а что это за здание? Башенки какие-то. Прям замок средневековый…

- Библиотека-читальня.

- Да-а? О-очень интересно! И туда можно пойти?.. Почитать… Пустят? - Он оглядел себя, отряхнул с коленей сор.

Мне, честно говоря, показался странным этот его интерес. Он явно не входил в число любителей изящной словесности. Единственный интерес, очевидно, мог заключаться в том, что туда, действительно, можно было пойти и… поспать, например. Когда на улице, допустим, не климатит. А потом ещё и пару книг стащить, дабы толкнуть затем на барахолке за пару сотен – допустим,  на бутылку с закусью.

Но Серёга продолжал обозревать окрестности. За читальней виднелось тоже красивое здание. На торце  его прорисовывалось подмигивающее лицо: слева полукруглое окошечка, справа – муляж. Ниже – опять муляж окна, и чуть поодаль – настоящее окно. И в целом – характерная физиономия. Или, если уважительно: лицо ухмыляющегося котяры.

- И вообще, на мой взгляд, окрестности требуют внимательного изучения… - вдруг изрёк мой визави.

- И описания, - добавил я, дивясь поведению своего нового знакомого.

Наконец ушли. И я с облегчением вздохнул. Опасение какого-то подвоха не покидало меня всё это время.

 

Смена…

Уборщица-киргизка, годков двадцати:

- Таблетку от шестого подъезда дай.

- Что?

- Таблетку.

- Не понял опять…

Оказалось, ключ ей надобен.

- Тут одна тоже пришла и говорит: дай пипочку.

Киргизка смеётся:

- Я б тоже непрочь.

 Она ко мне, как я заметил, ищет подходы. Зачем? Да кто её знает. То невзначай спросит, большой ли у меня дом? Есть ли у меня жена?.. Про своё житьё-бытьё рассказывала у себя там, в Киргизии. Паспорт – сестрёнки старшей – оставила на время, пока куда-то там ходила в город по делам, под предлогом: дескать, остановят с чужим паспортом – заберут в отделение. Потом эта её сестрёнка раза три мне на глаза попадалась… не случайно, я полагаю.

 

Парень тут болтался, метр под девяносто, годков двадцати пяти. Хочет снять себе здесь жильё. Где-то у него есть на окраине квартира, бабка оставила. Её он хочет сдать внаём, а здесь снять.

- А чего, я молодой, красивый, буду жить на окраине? Тут веселее, люди побогаче и поинтереснее. Супермаркеты, кафе, кино, бары, дискотеки… Среди богатых жить гораздо приятнее. Как считаешь? Невесту, глядишь, присмотрю. Дочку министерскую, к примеру.

Каков практичный!

 

Инспектор приходил в три ночи. Новенький. Телефон звонит: «Где вы находитесь? Не могу к вам добраться. Все охранники отвечают: не ваши мы». Вышел я к нему навстречу, помахал рукой. Чего, говорит, меня послали в это время, если по расписанию у вас сон. Какой, говорю, сон. На бумаге разве. А так всю ночь болтаются тут и ездят с визгом и гвалтом… Крысы вот надоели тоже, хвостами по вагончику стучат.

 

Уходя с дежурства, Эдик спросил меня: бомжей гоняешь? Надо, надо. Чавкать в другое место пускай идут. А то и отношения начинают выяснять меж собой, да? Схватил жратву и беги, так?

Это он меня ревнует к помойке. Предполагает, что и я с неё тоже кормлюсь. Давеча «гестаповец» мне пожаловался:

- Ну и напарник у тебя! Гад саблезубый! Тыкает мне в лицо палкой. Да, палкой натурально – в харю мне прямиком. Вали, говорит, отсюда… Сторожит баки не на жизнь, а на смерть. Я его отравлю как-нибудь. Насыплю в дождь отравы – будет знать, как драться.

 

Тётка из соседнего двора попросила поставить машину приезжающих родственников. Дала двести рублей.

Приехали в самый неподходящий момент, когда магазин идти закрывать. Показал им место, а сам пошёл. Ну, суеты от них… лучше таких не пускать. Раскорячились на самом проезде. Такие тупые, что ль? С верхнего багажника коробки снимают, из салона вынимают… Пока телились, на указанное им место уже заехал кто-то… Козлы в шортах, короче. Балаганщики. Идут мне навстречу. Ящик с фруктами везут на тележке… Короче, с такими опасно иметь дело. Слишком много шума. В столицу они приехали, смотрите на них, любуйтесь на этих оранжево-жёлтых канареек!

И вообще, не мой сегодня день! Раздражение накатывает крутыми волнами…

 

Не пойму, как это я так прокололся с этими телевизионщиками!?. Никогда, в общем-то, не испытывал я никакого пиетета, что называется, ни к журналистам, ни к киношникам, а тут вдруг на поводу пошёл… Гипноз да и только. Это  бывает, я знаю – не раз наблюдал, как попадают на крючок другие. Этот крючок может быть разного свойства – тут действительно возможен и гипноз, и внезапная симпатия сыграть свою роль может, и некий срыв или сдвиг в психике вследствие какого-нибудь перепада в атмосферном давлении… Причин, короче, много. И впору вспомнить предостережение: не зарекайся и не суди других… Словом, потрепали мне нервы почём зря... И смех и грех.

Подходит женщина, не броская, но симпатичная… в таких случаях говорят: в моём вкусе, и задушевно так спрашивает:

- Слышь, командующий всеми родами войск, чего-то я замучилась с этим автобусом! Нельзя ли его на полчасика к тебе поставить – вон хотя бы к той стенке?

А я уже минут двадцать наблюдаю, как этот одиннадцатиметровый «Мерседес-Дилижанс» пытается пристроиться около театра, чтобы никому не мешать. И ничего у него не получается, поскольку  наставили свои машины тут все кому не лень, и никого из них найти не удаётся, чтобы как-то перегруппироваться…

- Точно, полчаса? - переспрашиваю.

- Клянусь! - И улыбка, заглушающая все сомнения.

И больше я её не видел. А дело имел уже с другими, которые ни в чём мне не клялись и ничего мне не обещали.

Как только автобус заехал, так сразу и начались неприятности.

Армянин, уже известный мне своим апломбом, подскочил:

- Они что, заплатили тебе? Так я!.. я теперь не буду тебе платить!

Одновременно он успевал  и с киношниками перепираться:

- А жителям тут как быть, вам, конечно, наплевать!

Ему в ответ один из рабочих, разматывающих кабели освещения:

- Прописались тут всякие!

Затем подошла невестка Аллы Михайловны:

- У них есть разрешение на въезд?

Только от неё отбоярился, муж Аллы Михайловны, химик, пожаловал:

- Я муж старшей по дому. Знаете, сколько на неё посыплется жалоб! Особенно от этих – владельцев рынков и казино… Да вы знаете, сколько тут киношников за год бывает? И если всех пускать, то… - И минут десять лекцию мне читал. - Если хотите тут работать, то не пускайте таких…

При этом он смотрит мне в глаза и я вижу такую неприязнь в них, что неловко делается… за него… За что, так и хочется спросить,  он меня так ненавидит?

- Надеюсь, в первый и последний раз вы так себя ведёте...

В это время, как нарочно, то отвертку спрашивали (и такие находятся артисты), то адрес…

И в это же время бомжи невозмутимо копошились на помойке... Один совсем без сил оперся о вагончик...

Я же глотал валерьянку.

Знаете, надоели мне все эти радетели общемировой доброты и скорби. Как правило, пекутся они не о том и не о тех, кто в их досягаемости, а о тех, кто о-очен-но далеко от них находится, и о том, чтобы выглядеть благостно, и благодаря этому – стричь купоны в свой собственный карман. А ближним бедолагам от этих фарисеев сплошная морока. Потому как от всамделишных грязных пелёнок они воротят нос, а от вшей падают в обморок. Не говоря уже о  тарантулах и скорпионах из Африки! Они не переносят даже скарлатины собственных детей, если по недоразумению завели их. Так что только на словах они сочувствуют и обильны до любви к ближнему своему. Но предложи им отправиться братом милосердия в какой-нибудь лепрозорий или чумной карантин – и вся любовь испарится в мгновение ока… Так, о чём это я? Заговариваюсь уже? А ведь прав Серёга с бильярдной головой: на войне порой попроще…

Но больше остальных пышет обидой невестка химиков. Наверно потому, что я на её замечания не реагирую. Бодливой корове рогов не  дадено…

Или у неё, похоже, непреодолимая страсть повелевать… В первый раз она подошла и так себя держала (я ещё не знал, чья она такая), точно заигрывала со мной… флиртовала? зачем? Потом я засёк её кое с кем? Виду не показал. Да и зачем мне? Но, скорее всего, она не надеется, что я не развяжу язык…

Впрочем, у всех из этой семейки химиков свои скелеты по шкафам запрятаны. Однако химики – ещё не значит Менделеевы.

Впрочем, о чём это я опять? Кажется, зарапортовался. Спутал собственные проблемы с общемировыми, да?

Ладно, всё, успокоились. Время обозревона.

 

Небо в том же полукруге здания академии как в рамке. Облака разные… Ба, да разноцветные к тому же! Сроду не видал… Нет, ну ты посмотри! Давай посчитаем цвета – бардовый, синий, голубой, оранжевый, жёлтый, розовый… а эти колеры вообще не знаю как назвать…

Дождь, что ли, грядёт? Гляжу, крыса от вагончика к машине и скок под капот. Провода пожевать или укрыться-спрятаться?

 

Шотландец (занимается бензиновым бизнесом), когда в машину садится, то гортанно произносит имя-отчество водителя. Тренируется в произношении. Водитель его, в ожидании боса, мне после жалуется, что сейчас фирма распадается, триста человек увольняются. Шеф – в расстройстве. Но говорит, что так они уже не раз делали. Вдруг на этот раз тоже…

 

На крылечке мастерской, что в проходе, сидит паренёк с наброшенным на голову капюшоном. Наигрывает на дудочке. Я подошёл поближе, чтобы лучше слышать – оказалось, девица. С большими тёмными глазами. Также незаметно исчезла, пока я отходил открыть шлагбаум.

 

Мужчина, рядом сумка на колёсиках, ждёт у подъезда. Ну, я пустил его в подъезд, это предприниматель из подвала. Ключ у него от офиса сломался, и дозвониться до партнёра никак не может. Пошёл в мастерскую, она ещё закрыта. Мимо идёт, бормочет: что такое не везёт и как с этим бороться? – Преодолеем.

 

У фургончика "Фольксваген" копошится парень с длинными, как у хомяка, зубами. Вынимает модерновую сантехнику и относит в четвёртый подъезд. Он попросил меня позволить вклиниться в закуток на пару часиков. Между прочим, поинтересовался, сколько я зарабатываю здесь, в этой будке...

- Новьё? – спрашиваю, когда он закончил свои дела, и киваю на машину.

- Да, - гордо отвечает парень. - За 40 тысяч взял. Долларов, конечно. Очень удобно при моих интересах.

- В смысле, для перевозок?

- И в этом смысле тоже. А потом ещё на рыбалку. Лодка, мотор, эхолот и много чего ещё. Цивилизованно чтоб удить рыбку.

- С детьми на природу тоже удобно.

- С детьми погодим. Надо сперва ради себя пожить.

- А, понял… Видать, хорошо заколачиваешь на сантехнике.

- Нормально, - парень моет руки жидким мылом из баночки и поясняет: - Хозяева должны видеть, что я чистюля, аккуратен, тогда доверия больше и платят лучше. А кроме того я ещё проекты садовых домиков на компьютере делаю.

- Жена, небось, на тебя не нарадуется. Наверно, и дача у тебя есть.

- А как же.

- И жена цветочки высаживает?

- Не, она туда ни ногой, пока все удобства не сделал.

- Не устаёшь?

- Я? Отдыхать будем на пенсии, а пока работать, работать и работать!

- Раньше иначе говорили: учиться, учиться и учиться.

- И это тоже надо.

И он уезжает.

Нет! Есть же такие целеустремлённые молодые люди! И ведь всё о себе рассказывал, как будто мне в назидание...

 

Смена…

Подослал к Нине Васильевне двух девиц-менеджеров из фирмы по недвижимости, которые ходили и выспрашивали: кто тут продаёт квартиру или хочет продать. Той не с кем разговаривать, а тут на тебе, пожалуйста, разговорчивые отыскались. Вот я к ней и послал.

 Кстати, узнал, что эдакая квартира в таком доме стоит минимум два лимона долларов. Да, забыл сказать, дому этому ровно сто лет, то есть он в 1908 году воздвигнут.

Ну вот, они её, Нину Васильевну, так разговорили, что бабулька им всё рассказала без утайки – и какая планировка в квартирах, и какие у неё дубовые двери и прочее. В остальных, дескать,  евроремонт, а у неё, как было всё основательно, так и осталось… Однако затем запаниковала, голова у неё, говорит, даже закружилась… В этот момент я и подошёл.

Галя, повыше которая, с бородавочкой с правой стороны носа, учителка в недавнем прошлом, вторая – экономист, менее разговорчивая, постарше, посложнее. И вот они устроили Нине Васильевне наподобие перекрёстного допроса. Так что та, наконец, замахала на них руками, потому что девицы хотели и с соседями её поговорить и  сыном Васей… в общем, напугали этим старушенцию мою до полуневменяемости.

- Ой, всё, я устала, ни к кому вы не звоните, к сыну моему не ходите…

И мне:

- Ой, зачем вы мне этих девочек подослали… никому я не верю! Ой, зачем я всё это им рассказала!

Кое-как я её успокоил.

- Желторотые, - говорю, - всего полгода как в фирме работают. Никакой психологии не набрались ещё. Ничего поэтому они не понимают. И не волнуйтесь. И наплюйте.

А глаза у Нины Васильевны действительно осоловели, и она смотрела на меня, приоткрыв рот, как малый обескураженный ребёнок.

Девочек же, менеджериц, я уже услал в соседний двор. Там, говорю, молодой охранник, он любит молодых и красивых женщин, потому разговорчив и прочее – короче, то, что вам и нужно. Они уже не очень и хотели туда идти, нагулялись, поди, да и дождь стал накрапывать… или со мной хотели ещё постоять потолковать – не знаю, но мне они тоже поднадоели. Галя сказала, что на Новослободской живёт… Карточку мне дали с телефоном, если что, звоните, мол, получите свой процент…

Мне показалось неправильным оставить Нину Васильевну в таком возбуждённо-опасливом состоянии и я присел рядом на скамью, чтобы затушевать впечатление от менеджериц какими-нибудь более привычными разговорами.

- Что Вася ваш поделывает?

Каждый раз, спрашивая её о сыне, я напоминаю себе, что ничего не знаю о её муже. И каждый раз либо забываю спросить, в удобный, так сказать, момент или не решаюсь почему-то.

- У-у, - Нина Васильевна совершает жест ладонью, точно по лбу кому-то шлёпает, но не больно, а так, для профилактики. - Вася мой в ди-джеи было сунулся, да… гордый очень.

- Гордый? В чём же это проявилось?

- Он думал, с ним считаться будут, а то и под дудку его плясать, ха-ха… А там на это место ещё человек двадцать в очереди стояло. В затылок друг другу. А он начальству и говорит, умник: надо, мол… чего-то там такое из оборудования непременно, иначе звук будет некачественный. А ему: пока давай обойдёмся… А он: нет, не обойдёмся. Думал, за ним побегут. Думал, раз друзья-приятели, то и… А друзья, вишь, на другой день уже и не друзья вовсе! Никто, короче, за ним не побежал. Вот и всё. Теперь вот собирается поехать к одной своей знакомой… У неё дом за городом, трёхэтажный. И надо ей обогрев сделать на эти… как их?..  отливы, что ли, дождевые? Думает теперь, сколько денег за это запросить.

Нина Васильевна посмотрела на мою курточку и пощупала на рукаве материал.

- Не мнущийся?

- Да вроде.

- Плащик у меня был, очень мне нравился, чёрненький. А потом мне из соцпомощи принесли куртку – и не сходится на пузе. Я им звоню, а они мне:  подарите кому-нибудь. Как же я подарю, если я и от дома отойти не могу. Ну выбросьте на помойку, говорят. - Нина Васильевна опять как-то пригорюнилась, взглядывает на меня жалобно-вопросительно. - Рука не подымается – выбросить. Странно как-то всё, непривычно… Не разумею нынешних нравов, никак…

Чтобы отвлечь её от грустного, опять вывожу на Васю.

- А профессия-то у Васи есть? Он до этого кем работал?

- Коне-чно, есть. Его до сих пор к следователю вызывают. Его начальница украла миллион или два и скрылась, а его до сих пор спрашивают: не знаете, где её можно найти? А он, дурачок, похоже, всё ещё надеется, что она вернётся и позовёт его опять в свою фирму. Ну не дурачок?

Я пожимаю плечами. Что-то нынче все мои вопросы приводят к грустным ответам.

- Мне когда вручали медаль ветерана атомной промышленности, я попросила директора… А, нет, я расскажу с самого начала. Значит, за мной приехали. Привезли, отвели в зал, где проходила церемония. И вот называют моё имя. Я подымаю руку и говорю, что ноги не ходят, может быть, как-то по рядам передадите. И тут моя соседка вскакивает и бежит к сцене и говорит: давайте, я передам. А директор ей: нет уж, я сам подойду.  И вот когда подошёл и цепляет мне медаль, я его и спрашиваю: могу ли я к вам записаться на приём? Он мне: ну вы мне позвоните – по телефону, может, вопрос и решим сразу. Вот по телефону я и попросила его, чтоб он сына моего на работу взял.

- И чего же, не взял?

- Да он передал это дело по инстанции, а  там я напоролась на бывшую свою сослуживицу. Раньше она у меня была в подмастерьях, так сказать. Уму-разуму я её учила. И она мне тогда говорила: буду, мол, вам по гроб жизни благодарна. А тут, значит, ноне этакой фифой выступила: да что вы для него хотите, да куда  мы его возьмём, да что он умеет?

- Так позвонили бы ещё раз директору.

- Да Вася запретил. Он слышал мой разговор с этой фифой и осердился… Гордый, говорю ж.

Нина Васильевна сложила губы лепёшечкой и покачала головой.

Я сидел и вспоминал, что же я ещё-то хотел спросить?

- А что же у вас машины-то нет?

- Машина была. «Москвич». Мы на ней на дачу ездили… - и опять губы лепёшечкой. - А потом какой-то деятель приехал в театр и нашу машину эвакуировали куда-то…. боялись, что, может, бомба  там. А когда мы её нашли на проспекте Сахарова, то от неё рожки да ножки остались. Ну да и ездить стало некуда. На даче воры побывали, всю-то мебель увезли, всё поломали, нагадили… И не охота больше. Мне во всяком случае.

- Как же так? И соседи ничего не видели?

- Так видели. Только воры эти сказали, что всё куплено, всё договорено. Э-э, тут прямо из квартиры чуть всё не вынесли, а вы говорите – с дачи, за тридевять земель…

Смотрю на  Нину Васильевну, жду продолжения.

- Да и не знаю, забыла, как и с чего. То ли к Андрею дружки приходили, то ли к Васе… помню только, что вхожу как-то в кухню, а там баба сидит пьяная. Ты кто? – спрашиваю. Молчит. Потом говорит: давай выпьем. И не уходит. Потом, значит, сижу в комнате…  это уже в другой раз. Чего-то слышу. Выхожу, а в коридоре два парня в сумку вещи складывают. Мне в лоб вот так ладонью – не подходи, мол… а что я сделаю? И ушли, вещи понесли. Тут Андрей с Васей приходят. Я им говорю про грабителей. Парни мои бросились вдогонку и догнали их на выходе из подъезда. Шум был страшенный. Так что сосед, генерал этот, абхаз, что ли он, выскочил и давай стрелять из пистолета. Я его потом спрашиваю: откуда ж у тебя пистолет? А он: я ж генерал, мне положено иметь.

- А с ворами-то что?

- А ничего. Как-то потом договорились. Была и милиция… но вот забыла: почему-то всё по-тихому разошлось. Не пойму я ничего, в общем… И Васе моему ничего не говори, что я тебе рассказывала. Он не велел… Клюкой бы всех! Арбуз давеча плохой купил. Дыню тоже. Какой запах, такой и вкус. Ну не умеет он выбирать.

 

Ребята утром спросили код в подъезд: вели домой Васю пьяного… Нина ж Васильевна его на лавочке вчера ждала долго-долго, до самой темени.

 

Смена…

Опять женщина в очках. До того тёмных, чтоб, полагаю, не видно было, куда глазками стреляет.

Кстати, женщину эту я уже давно заприметил. Она прогуливала собаку, толстенького, неповоротливого мопса, старого. Он подошёл ко мне и, опустив голову к земле, похрюкал. Я понял, что его надо погладить. Погладил. Он ещё похрюкал, я опять погладил. Ладонь моя облипла вылезшей щетиной. Ну всё, сказал я ему, шагай дальше, мне работать надо. И он пошёл. А потом я сижу на лавочке у пятого подъезда, этот мопсик опять подходит и садится подо мной – под лавкой, голову ко мне поднял и в глазах вопрос-просьба-мольба – погладишь?

- Как тебе не стыдно приставать к людям! - укорила его хозяйка, но он на неё не обратил внимания. Тогда она утащила его за поводок и запихала ногой в дверь подъезда:

- Иди-иди, постная твоя рожа.

Впрочем, беззлобно. Затем она же пришла к вагончику. Взяла ключ от шестого подъезда и отправилась разбираться, кто там шумит. Когда вернулась, сообщила:

- Ремонт.

Постояла и, прежде чем уйти, зачем-то сказала про Аллу Михайловну:

- Я к ней раньше пыталась обращаться, пока она мне не сказала: я тут никто и звать меня никак.

Ещё постояла, помолчала, поправила тёмные свои очки:

- А ваш напарник – это вообще отдельная песня. Я ему сколько раз говорила: занимайся ты своими прямыми обязанностями.

Чего ей надо, интересно?.. Можно попробовать догадаться, да что-то не хочется. Не в моём она вкусе.

 

Ручеек от машины бежит… от кондиционера? Нет, тосол, похоже. Это, наверное, та крыска, что давеча перед дождём под капот юркнула, шланг перекусила. Хозяин машины, небось, обидел… вот она ему и отомстила.

 

К вечеру резко похолодало. Опять явился Серёга-югослав, уже без девицы. И всего-то его колотит:

- Вот, мандраж забодал, - вздохнул шумно с заметной зубовной дрожью. - Остался я без ничего… Представляешь, баба-то эта, колоритная моя, слиняла с кем-то, и денежки мои прихватила! Как тебе это?

Честно говоря, я ему не очень-то и верю, но он мне чем-то вот импонирует. Этакий безобидный враль.

- А чего ты хотел от неё? У неё на роже написано: проханже.

- Да? А чего ж не сказал сразу? У тебя можно в вагончике посидеть?

- Вряд ли. Сейчас комиссия должна пойти.

- Да? Ладно. Слушай, дай какую-нибудь картонку, пойду за машину лягу… вон за ту, посплю чуток.

И он пошёл в угол художественной мастерской с примыкающим к нему флигелем и залёг за джип. А уже вечерело. И я подумал: хоть бы он до утра, что ль, проспал, не блындал бы тут – а то эта комиссия… И только я так подумал, как эта чудная комиссия и распушилась хвостами…

 

Подошла давешняя тощеватая дама в тёмных очках, с собакой мопсом – кстати, и на него очки напялила, с резиночкой, чтоб не сваливались, и он терпит. Вот подошла опять и про машину, которая не даёт ей подъехать к подъезду:

- Чего она так растопырилась? Мне приходится издалека сумки таскать…

Пошёл посмотреть номер… а что ей скажешь? Это не моё дело? Вы тут друг друга не уважаете, каждые полчаса кто-нибудь кому-нибудь… По-моему, она слегка нездорова. Или ко мне всё же приглядывается? А её собака между тем пописала на угол моей будки, вот ещё отчего так воняет из-под?!. А это, оказывается, доброжелательные собачки моих доброжелателей приноровились у моего порога и под него, и за ним, и ещё во всех остальных местах, где им позволяют хозяева задирать ногу. Вот и прёт из-под…

 

Что касается академии, то молодые люди тоже интересуются её необычной архитектурой. Смотрю, вот девушка ведёт юношу посмотреть…

- Ах, осмотрись – красоты архитектурной кругом не счесть…

И я за ними тоже разуваю глаза, – вот сейчас, например, только и заметил кружева каменные … И ещё какой-то полукруг цветной. И вообще, каждый раз открываешь что-то новенькое.

 

Смена…

Из темноты угла, из-под машины выползает, выходит тут мой Серёга-югослав и говорит:

- Во блин, денег нету… колотит меня, да-а! Я, - говорит, - тут у друга был… а у него дом сгорел, квартира в смысле… А на Красногвардейскую переться… сколько уже – три часа ночи?

Сопля у него тут из носа выскочила… Можно, говорит, у тебя погреться? А мне как? – никак. Только недавно скандал был, из окон, небось, теперь пасут. Ну ладно, заходи, посиди. Вот он и стал мне про себя рассказывать. Как воевал в Югославии, как сапёрными лопатками они зачищали территорию, крошили черепа… Врёт – не врёт, не важно. Главное, складно и время летит незаметно. А то его приглашают в Израиль, тоже по контракту. Потом рассказал, как они поймали снайпершу в Югославии и разорвали танкетками, за ноги привязали… И какой вид при этом  имеет разорванная вульва – так и сказал, этот мускулистый орган между ног у дамы-снайперши. Из Прибалтики, с Украины. О своих однополчанах, про какого-то полковника, который как две капли воды похож на меня… Как они везли пятьсот тысяч долларов, и кто-то их там остановил под видом гаишников или ряженой милиции с игрушечными автоматами…

- …явно за нашими долларами. И мне полковник мигнул, что б я на шаг в сторону отступил и чух-чух из своего автомата, который ему Милошевич подарил, трёх ряженых положил…

Врёт – не врёт? Но кажется мне, я где-то похожее-подобное уже читал или смотрел... в каком-нибудь сериале. Ещё расспросил меня, сколько я тут на левых машинах зарабатываю. Не поверил, что не практикую на этом. Про своего дружка Азиза рассказал, как они гуляли, а потом он его спрашивает: а деньги откуда на кутёж? А тот в ответ: «Да стреляли».

 То есть Серёга мне намекал на то, чтоб я кинул ему деньжат, а я не мог из-за отсутствия оных. Он обещал устроить меня на стоянку где-то тут неподалёку – там-де местечко потароватей… И тут ко мне подходит мужичок приятной наружности, то есть надёжный.

- Мне бы машинёнку на ночь пристроить. У приятеля тут решил переночевать…

- Ну, - говорю, - особенно-то здесь, видишь, и некуда. Да и как-то ноне неспокойно.

И тут мой Серёга и подхватился, за локоть меня чуть в сторонку и шепчет:

- Да ты чо?! Или деньги на дороге валяются? - И тут же взял на себя инициативу. И пока я туда-сюда прохаживался, он и пристроил машинёнку за угол. Мне же ещё и выговор по ходу дела выдал:

- Ты прям как из парника. Такие вещи нельзя упускать. Не солидно это, полковник.

Мужичок меж тем уже уходил в сторону подъезда: дескать, в половине девятого я уеду, телефон такой-то квартиры оставил… И Серёга за ним подхватился и, провожая, что-то втолковывал. Я видел, что мужик полез за портмоне и дал ему денег.

Возвратившись, Серёга смущённо объяснил:

- Слушай, извини, но я его немножко расколол. Сказал ему, что я в творческом запое, он мне полтинничек и кинул. Но ты не бойсь, он тебе с утра тоже кинет, даже побольше. Без обиды?

Если б он был проницательнее, то смог бы догадаться о преднамеренности моего поведения: ведь взяв сейчас деньги, он должен, по логике, и отвалить,  наконец… Психология, не так ли? Как бы он ни был мне симпатичен, но всё же поднадоел… утомил он меня своим трёпом. Пусть думает, что надул меня… и пусть думает. Он парень совестливый – стало быть, в ближайшее время уже не покажется. Хватит, хорошего помаленьку.

Сергей в это время мочится у барьерчика лестницы, уводящей в подвал академии.

- Камера слежения куда повёрнута – на меня не смотрит?

Симпатичный балкончик почти над мусорными баками. Камера слежения смотрит на реставрируемое здание. Странно, что этот балкончик я раньше не разглядывал. Это, действительно, странно. Любопытный балкончик… Вот вчера: вдруг замечаю цветы в каменной вазе у третьего подъезда… У пятого подъезда вдруг заметил опять же вазоны с цветами. Почему-то раньше не обращал внимания. А из вазонов вьётся что-то напоминающее виноградные лозы.

Это что ж такое? Или привезли эту вазу в моё отсутствие? Неужели нюх теряю? Это нехорошо. Утрата бдительности в прошлой моей жизни была равносильна смерти… Это что же, я намерен вернуться на прежнюю стезю?.. Как говаривал мой погибший друг: никто не знает, что будет с нами завтра. Всегда нужно быть наготове и начеку.

 

Искурив последнюю мою сигарету, Серёга заметно стал томиться. Его уже потянуло прочь – к магазину, за бутылкой, но он считал, что невежливо уйти сразу же, как срубил деньжат...

- Да, я не говорил, что детдомовский? Нет? Ну вот – теперь сказал. А потом… ну когда мне захотелось отыскать свои корни, я стал копать…

Завис на паузе и поглядел на меня.

- Ну, - подвинулся я ему, что называется, на встречу: - … и нашёл?

- Нашёл! - торжественно проговорил Серёга. - Оказывается, моя фамилия Бутылкин! И предок мой был граф!

"Что бутылкин – знаменательно, а вот графьёв развелось в избытке…"

- Поздравляю, - сказал я и пожал ему руку. - Граф – это серьёзно. Это солидно. Дерзай теперь дальше. Может, и поместье вернут…

Врёт или нет – значения не имеет. Но это ж как хотелось человеку (детдомовскому пареньку) выбиться в люди, что он придумал себе титул…

Явно парняга хитрован. Но хитрован не от подлости, а по необходимости, что ли. Натура такая. Которая, кстати, может быть и не даёт ему погибнуть в безверии. В безверии в справедливость, допустим.

Мы даже обнялись на прощанье. Прощаясь, граф-Серёга попросил мой телефон:

- Обязательно позвоню… - и всё никак не мог уйти: - Хороший ты человек, Геннадий Василич... где ж я тебя видел. Врёшь, полковник ты, полковник!

Ну, хватит, сказал я мысленно, сколько можно церемоний. Ещё немного и  я скажу: понятно, чего ты тут ошивался: сорвать денежки на похмелку…

Сергей почувствовал: пора! И побежал к выходу из моего проулка. Оттуда, обернувшись, ещё раз махнул рукой на прощанье.

А утром Андрей на своём фургончике не смог проехать мимо той, левой машины, пришлось звонить по оставленному телефону. Мужик прибежал минут через семь, завёл свой «Нисан» и вырулил за шлагбаум. Там, за поворотом, остановился. Я даже подумал, что он хочет и мне ещё чего-нибудь заплатить. Но он ждал женщину, вышел ей навстречу, они поцеловались… Значит, не у приятеля ночевал, как он вечером сказал…

Ну вот, уехал, мне же ничего не заплатил. Да я и так доволен. Что графа Серёгу моего спровадил…

"Не заплатил…"

Ну вот, я становлюсь похожим на Эдика…

 

Смена…

Заметил, что у грузина-аналитика дверь машины не закрыта. Вызвал его по домофону. Он спустился, поблагодарил за бдительность.

- Ничего не пропало? – спросил я его.

- Да нет вроде.

- Так что с прогнозом на будущее?..

Смотрит на меня непонимающе. Напоминаю:

- Насчёт инфляции и тому подобное.

- А-а… - вспомнил. Отвёл обеими руками свои чёрные волосы за уши, оглянулся, усмехнулся. - У вас там приёмник вроде есть … - кивок в сторону моей будки.

- Телевизор.

- Ещё лучше. Смотрите новости. Скоро будет экстренное сообщение.

Воротясь в будку, включаю телевизор… Открытие Олимпийский игр в Китае… Ха-ха.

Но может, это не то?.. Подождём.

Пока жду у распахнутой двери, озираю, что называется, окрестности… Обозревон.

Перед театром, как перед дамой в шляпке – рыцарь в шлеме, здание. А лучше и точнее: господин театр, господин-батюшка в шляпе, а перед ним, чуть пониже, рыцарь в шлеме из потемневшего серебра. А за ним куполочек и тонкий крестик, церковь на Сретенке, что на пару метров в землю ушла… оттого и ров вокруг фундамента вырыт?

Дудочка, баба, шарики, кепочка в клеточку, шарфики – это те двуярусные велосипедисты… Сегодня почему-то англичанин идёт один, в руках ведёт свой велосипед. На спине какие-то вертикальные жёлтые буквы… может, где-то прислонился к покрашенной зебре?

Впечатление от тётки, от её улыбчивости – сплошные выпяченные зубы, направленные остриём вперёд. Жуть берёт.

Парень в джинсах, постоянно читает книгу на ходу

Тот же парень, бёдра вперёд… вернее, плечи откинув, да руки в карманах. Что, травмирован так? Да плавно так плывёт. Сразу запоминается.

Перемещение солнца в полукруге здания зажигает свет в окнах по очереди…

 

Слышу. По телевизору новости… А, вот! Грузия напала на Осетию… Вот оно что!

 

Электрик Саша, проезжая, починил шлагбаум, а то мой полосатый друг совсем клюнул в землю. Потому что ребятишки шалят – идут мимо, нет-нет да и обопрутся.

Саша бананом не стал угощаться, не ест растительной пищи. Забыл у меня пассатижи и фонарик.

 

Дождь утренний, очень душно.

Позвонил Сергей-югослав. Извинился, что забрал тогда все деньги.

- Ну и как, полковник, жизнь?

- Да помаленьку.

- Слышь, ты извини меня, что не пришёл…

- Да ладно тебе.

- Нет, правда, мне совестно.

- А ты где щас?

- Я?.. Вообще-то я завербовался. Уже в пути.

- Понял. На чьей стороне?

- Неужели ты подумал, что с агрессором?

- Нет, не подумал.

- Слышь…

- Чего?

- Не увидимся там?

- В смысле?

- Ну-у… на поле брани…

- А кто знает? Как гласит восточная мудрость: никто не знает, что с нами будет завтра.

- Ты уверен, полковник, что это восточная мудрость?

 

За "полковника" спасибо ему, конечно. Только и мы, сапёры, способны на войне сгодиться.

Да, надо и мне поспешить, а то ведь я, чего доброго, начну стрелять прямо здесь… надоели мне все эти рожи сытые, самодовольные… Не моё это дело, кажется, – охранять элиту…

 

Смена…

Пришла из первой квартиры моложавая дама – позвонить, просрочила уплату за телефон. Имя Снежана. Женщина мне понравилась. И ей, мне показалось, было приятно со мной общаться.

Спросил о ней Марго. Но та знает только, что муж Снежаны художник, пожилой. У них взрослая дочь.

Случайно подслушал их перебранку полушёпотом у подъезда, когда ходил звонить в квартиру, хозяин которой загородил въезд во двор. Странный разговор.

- Ты опять к нему? На отца тебе наплевать?

Стало быть…

Можно пофантазировать.

Не любит мужа? Потому что не способен содержать её? Да к тому же с дочерью… Не в состоянии обеспечить им безбедную жизнь на свои художества?

Женщины, как шахматы, - сказал один мой знакомый вдовец. - Чтобы их изучать, надо бросить ими пользоваться.

Но почему я так сужу обо всех? Потому что моя жена верещала: "Ни заботы от тебя, ни денег!.." И что я мог ей ответить, кроме: "Тебе не хватало денег даже тогда, когда я присылал из горячих точек валюту, а сам жрал всякое непотребство, запивая поганым спиртом, чтоб не отравиться?!."

Не стоит ни оправдываться, ни жаловаться, ни контратаковать… Надо уходить молчком, как сказал… Декарт, кажется? Почему Декарт? Потому что не помню точно, кто так сказал… И вообще, когда это я про Декарта читал? Знать, это был не я.

И ещё подумал о жене: ну, конечно, её можно понять… И ещё: дети взрослые, так что драмы особой не произошло…

 

Мимо прошла дочь Снежаны. Чувствую, приглядывается ко мне. Через полчаса возвращается с целлофановой сумкой – очевидно из магазина. Остановилась у моего крылечка-приступочки, поставила пакет, смахнула с лица прядь волос. Вроде как отдохнуть остановилась. А ничего девочка. Не удивлюсь, что в её головке бродит и такая мыслишка: а не закрутить ли ей самой интрижку с охранником! – в пику матери!

Ох, достукаюсь я! Надо поостеречься.

 

Двое юношей нерусских заехали на иномарке, один долговязик, второй пончик рыхлый. Хотят завести восьмёрку, которую вчера пригнал отец долговязика. Тыкаясь носами в мотор, заводильщики прикуривают. Вдруг под капотом вспыхивает огонь! Долговязик подбегает ко мне:

- Дайте воды, скорее!

Я было дёрнулся дать ему огнетушитель, но уже машинально успел взять в руки флягу с водой и он её выхватил. Сбили-таки пламя. Долговязик звонит отцу, потушил, туда-сюда – лопочет на непонятном мне наречии. Пончик переминается рядом. Уехали, короче, ни с чем. А на утро, смотрю, уже батяня копается в моторе, усы покручивает… и достаёт алюминиевую плошку откуда-то изнутри. Принюхивается… Протягивает мне.

- Я думаю, говорит, - если то был эфир, то запросто могло вспыхнуть от сигареты. Как считаешь? Значит, кем-то могло быть подстроено? Ведь мы смотрели: нигде ничего не подтекало.

Кто он, батяня, из абхазцев, из осетин? Или из грузин?

- А это чья такая новенькая? - спрашивает. - Что-то я её не видал раньше.

- Генерал-абхазец, - говорю, - пригнал только что. И свет забыл погасить.

- Генерал? Ха! Второй день войны всего пошёл… Быстро они успевают отовариться! Ну и выбей ей фары… и не будет светить.

Позже я позвонил в домофон генералу…

 

Сразу после ухода Эдика электричество перегорело – дождь ливанул, замкнуло где-то. Шлагбаум стало поднимать проблематично. И тут Кадиллак с жирным водилой-игрунчиком. И по своему обыкновению он капотом под самый шлагбаум сунулся. И мой «полосатый друг» по  нему и смазал. Опустил стекло игрунчик, раззявил хайло своё, разорался.

- Тебе бы в сортире заведовать!

- Да пошёл ты! - А что я ему ещё мог ответить?

Вспыхнул игрунчик, выскочил и бегом ко мне с перекошенной физиономией… (я лишь усмехнулся: ну-ка, ну-ка… на что ты способен?)… но в последний момент игрунчик одумался, остыл и… хлопнул моей дверью так, что крыша моя с будки едва не слетела… чуть не по носу, значит, мне моей же дверью. Пока дверь медленно открывалась, он уже был за рулём и дал по газам… Пойти сходить к нему? Побить?  Да чёрт с ним. Не в нём дело. Во мне. Что я тут делаю? На дворе война! - как вспышка-прозрение…

- Но я тебя прекрасно понимаю: хочется иной раз… ох как хочется!... взять автомат и по всем этим мордоворотам, по всем этим уродам полоснуть очередью…

Это я себя так успокаиваю. Почему-то вслух.

 

Водитель Стёпа-киргиз из магазина "Данце-фокс" спросил: нельзя ли открыть ворота на территорию академии, чтобы выбросить в кузов мусор?

- А то у меня тут несколько тележек наберётся – все ёмкости забью.

- Так это ж академический кузов. И от ворот ключ у ихнего охранника. Сходи к нему – может, откроет.

Очевидно, Стёпа не договорился, потому что стал вскоре возить коробки с коричневыми бутыльками и складывать в мусорные баки. И действительно, набил их с верхом.

 

Ночь также сидел без электричества. Учебная, так сказать, тревога.

Приехала мусоровозка, стала переворачивать баки в своё алчное нутро, бытыльки посыпались на асфальт, многие побились. Остальные разбил «гестаповец», которому, как я заметил, нравится что-либо ломать, курочить, бить… Да и разные новые запахи, похоже, доставляют ему особое удовольствие. Стоит иной раз, как парализованный, и принюхивается и нашёптывает что-то себе под нос… Вот и теперь – раздавит каблуком очередной пузырёк и некоторое время шумно вдыхает резкий запах, точно щи хлебает – такой хлюпающий звук при этом издаёт… Токсикоман, не иначе. Вонь от баков пошла чудовищная. Я, как мог, плотнее прикрыл дверь…

 

С утра пораньше киргизы-уборщики, зажимая носы, счищают с асфальта разлитую ночью отраву и ругаются почём зря:

- Слышь, охрана, чово тут такое вонючее разлил? Дышать совсем нечем!.. - это они ко мне обращаются. У меня же голова не соображает… не соображу никак: что им отвечать? о чём это они? Вдруг вспомнил про те флаконы, которыми вчера Стёпа из магазина забил мусорные баки… Дверь в будку плотно не закрывается… Значит, я надышался этой гадости под самую завязку… Выхожу наружу, а меня пошатывает…

Алла Михайловна идёт мимо, поохала, посетовала на нерадивость (мою?)и пошла дальше…

«Может, ты и подсыпала, химичка, всю эту гадость? - чуть не сказал я ей вслед. - Или твой муж с невесткой постарались?..»

Ну ладно б на войне! Газовая атака…
 

Так, надо чаю покрепче заварить.

И вот, значит, приведя таким образом мозги в относительный порядок, я решился… Сперва собрал сумку, потом позвонил своему начальнику… «…вне досягаемости…» Это не важно, прозвоню из дома. Главное, решение принято!

Теперь надобно рассчитаться с этим мурлом – дверью он будет мне перед носом хлопать!

Машина его на своём месте. Мурло – там же, в крестики-нолики играет. Оглядываюсь кругом – никого. Ветви деревьев заслоняют от окон. Так, стучим: тук-тук. Мурло выскакивает в ярости. Успокаиваю одним тычком пальца… он и не знал об этом уязвимом месте. Запихиваю его под днище машины. Полежи, охладись… Да, конечно, костюмчик придётся постирать…

 

Теперь нужно дождаться Эдика… Сколько он мне там задолжал отгулов?.. В крайнем случае можно деньгами.

 

***

Мужик с сумками в руках ещё у турникета из метро пристроился в мой фарватер. Я остановился, пропуская его. Однако на светофоре он встал передо мной, повернулся ко мне лицом и бесцеремонно уставился замысловатым взглядом… Ясно, шизофреник. Я подмигнул ему и сделал ручкой – иди, мол, дорогуша, своей дорожкой. Но он вновь за мной увязался. Тогда я вновь остановился и резко развернулся, получилось – нос к носу, и сухо спрашиваю:

- Проблемы?

- Нет! - На его лице растерянность. - Я вон туда иду, - и, опасливо обогнув меня, торопливо пошёл вперёд. На следующем перекрёстке, он, украдкой оглянувшись, свернул в переулок...

Я же вдруг почувствовал страшную усталость и еле дотащился до дому. Встал посередь квартиры и не пойму: чего мне делать – спать залечь или собираться?.. Сейчас, думаю, отдохну, а уже затем... И заснул. И до вечера. И вряд ли проснулся бы, если бы во дворе не стали сбрасывать из кузова грузовика железные трубы… как раз подходящий по размерам будильник  – в меру моей усталости, обычный вряд ли бы меня разбудил. Вот так я и собрался на очередную войну...

 
***
…Человек, репортаж которого вы только что прочли, конечно же, далёк от литературы и не вёл записей в привычном патриархальном понимании: в тетрадке шариковой ручкой и с тайным расчётом на чьё-либо внимание впоследствии. Геннадий Васильевич наговаривал на современный диктофон. Не найдя, очевидно, ему лучшего применения, он использовал его, скорее, как некую игрушку, коротая время на дежурстве. Причём, вёл этот свой дневник не каждое дежурство, а по настроению. Есть оно – рассуждаю, фиксирую мыслишки, нету – ну и ладно… Да и забывал он, похоже, нередко свою игрушку дома, поскольку записи не строго хронологичны  –  это уже мы привели их в относительный порядок. Словом, забавлялся Геннадий Васильевич таким вот образом.

Как попала карта памяти с этого диктофона к нам, значения не имеет. Значение имеет другое обстоятельство. Раз вы дочитали до конца – значит, мы не ошиблись: бормотание Г.В. любопытным показались не только нам…

Что касается  его дальнейших планов, устремлений и прочее – успел ли, к примеру, он попасть на эту краткосрочную войну, метко названную "Три восьмёрки" (08.08.08), нет ли – нам не известно.