Алый дейксис

Читали «Бедных людей» Досоветского. Свеча в комнате давно догорела, поэтому читали наощупь, вбирая в себя страшную трагедию жизни Макара Девушкина. Когда чтение кончилось, долго ещё пела в ушах слушателей тишина. Потом поднялась Леночка и спросила:
- Так она никогда и не вернулась к нему?
Леночке не отвечали. В окна алыми лентами знаменился шёлковый рассвет: скоро начнётся смена, уже не общегодовая и круглогодичная – скоро начнется смена.
Я слушал Леночку и думал, что всё-таки есть что-то прекрасное в идиотах, что-то сильное, молодое, вечное. Кровь приливала к моему сердцу – сердце выкачивало положенные литры и низвергало их по моему телу, желтоватому – если раздеться – как давно догоревшая свеча. Да, прекрасно быть дурой, - снова и снова думалось мне. На сердце от этих дум становилось хорошо и весело.
- Давайте заканчивать.
Тихо горела луна над лотманосовским университетом. Веял спокойный весенний ветер, и от этого ветра, а еще от распластанной над городом весны, с которой капали ароматы любви и соблазна, - хотелось плакать и каяться. Вдали над городом стоял спокойный и величавый Каин, оседлавший непокорного Авеля, и медным оком обозревал наши силуэты.
Мы шли по каменному, безлюдному бульвару, я – подобно Энею, она – подобная Дидоне, оно – подобное городу. Вдали злобно и вяло ворочался и шуршал в своих простынях речной брат Авеля – Авен. Ветер вторгался в ночное рандеву, срывал нежные черные покровы с лиц, обнажал безумную бренность жизни.   
- Какие дивные почки, - говорила Леночка.
Мне снова стало ужасно весело и хорошо от ее дурости. От Леночки пахло книгами и пылью, на губках оставались крошки недоеденного Леночкой пирожного, вместе – они  были очень вещными и смешными. А у меня болела печень и желудок, и хотя секундами я понимал, что дело не в болезни слепой кишки и не в блуждающей почке, я чувствовал, как растёт раздражение и вместе с ним закрадывается в меня дух отрицания.
Проходя мимо магометанского собора, я заметил, что Леночка дрожит и прижимается ко мне. Минутою мне казалось, что Леночка – это кошка, которую нужно накормить и согреть. Потом я понял иное. Леночка – лень. Тварь, что мешает мне работать.
Мы шли по набережной, по какой-то безлюдной верфи, в которую своими челкашьими острыми носами вонзались черно-желтые корабли. Их медово-змеиные тени, слившиеся с нашими силуэтами, создавали магическое представление, сродни тем, что я наблюдал в театре теней. Леночка была быстра и бесшумна, она, подобно змее, опутывала меня, и я, дрожа, оттолкнул ее от себя… Подобно картонной кукле, она грустно и укоризненно посмотрела на меня, потом пошатнулась и пала в клокочущую воду. Вода смыла краски, лишила ее лица, обезобразила ее силуэт, хищный Авен раскаленными руками разъял ее тело и обратил его в подводное течение.

Я снова был свободен: от нее, от себя, от него – того, что шёл по следам и пятам. Занимался новый день, начиналась новая смена; подобно оплавившемуся сыру, забытому в подсвечнике, капал на голову ниоткуда появившихся жителей день. А мне оставалось читать книжки, мечтать о Досоветском, и искать новую Леночку, чтобы, наслаждаясь ее простительной дуростью, избавлять мир от страшных пороков, проклиная видимый смех и стирая с пергаментного лица не видимые ему слёзы.