И на старой смоленской дороге

Сергей Михайлович ШВЕДОВ

(Минск, 123smsh@tut.by)

И НА СТАРОЙ СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ

фантастическая быль


Дед опустил ружьё – негоже стрелять, не видя добычи.

-- Выходи, кто там прячется в кустах!

Снова затрещали сухие ветки. Дед взвёл курки на ружье, но стрелять не довелось. Чужак поднял руки и улыб-нулся:

-- Доброго здоровья, дед!

-- Сам будь здрав! Скольких за собой привёл?

-- Надеюсь, никого.
-- Как сюда попал?

-- Шёл, понимаешь, шёл себе и...

-- Шёл, ну и иди себе дальше.

-- Негоже так со странником. Гость в дом – бог в дом.

-- Отвык я уже от обычаев дедов. За последние десять лет всего один раз незнакомого человека встретил, и тот от меня дёру дал. Дезертир, наверное.

-- Кто, я?

-- Нет, тот, кто дёру от меня дал. А ты не из бегунков?

-- Из ходоков я.

-- А это как понять прикажешь?

-- По земле хожу, на людей смотрю.

-- У нас зверья на двадцать вёрст вокруг больше, чем людей. Некого смотреть.

-- Ну, вот тебя первого увидел. Хлебушком не угостишь?

-- Нет у меня с собой харчей... А что у тебя за пазухой?

-- Дружок.

-- А ну покажь!

Чужак вытащил из-за пазухи дрожащего щенка.

-- Мордатый... – раздумчиво сказал дед. -- Лапы большие... С доброго телёнка вырастет, если раскормить.

-- Дарю.

-- Шутишь!
-- Может, с кем и шучу, а с добрым человеком всерьёз говорю.

-- Ладно, пошли накормлю. Я не бедный. И в баньке попаришься, сегодня суббота. Но сразу предупреждаю, пять девок у меня – чур, не баловать!

*   *   *

После баньки оба сидели в чистом домотканом белье в горенке за самоваром. Пришелец ел за четверых, словно месяц голодать пришлось.

-- Да не давись ты так! Никто миску у тебя из-под носа не заберёт. Издалека путь держишь?

-- Ох и издалека, дед! Тут без глобуса путь не покажешь.

-- За кобелька-то спасибо. А то у меня три сучки на подросте остались, остальных волки растаскали. Да и то две сучонки от матери, которую волк приблудный обгулял. Мешанки. Может, твой кобелёк кровь вольёт в их потомство пра-вильную. Сам понимаешь, в лесу живём, нам без собак хоть самим волком вой. А ты где им разжился?

-- В Иваньковичах.

-- Да там же всех пожгли, санацию им устроили!

-- Ага, только этот чудик из пепелища ко мне и выбрался.

-- А как ты на Иваньковичи набрёл?

-- Да вот как на тебя. Хотел хлебушком разжиться.

-- Двадцать лет войны уже как нет... нет, двадцать пять, а то и все двадцать восемь годков. А всё стреляют наше-го брата.

-- А ты за кого дед воевал?

--  Нет тебе дела до меня. Я вообще в руку оружию не беру, окромя охоты.

-- Духобор-толстовец?

-- Не твоего ума забота. Ну, давай по последней, что ли, за мир во всем мире, как в старину говорили!

После тоста они долго молчали, а старик всё искоса посматривал на странника, словно выведывал его тайные мысли.

-- Тебе, паря, надо переодеться во все посконное и сермяжное, чтобы от местных не отличаться. Одёжка на те-бе заморская, издалека заметная, а над нами спутники висят, каждого русского на заметку берут. Но ты не бойсь! Если что, я тебя выдам за будущего зятя, ну, примака, что ли. Пять девок у меня, три на выданье. И приданого нет, и выдавать не за кого. Все парни за пятьдесят вёрст в округе – нам родня.

-- Зато рабочих рук в хозяйстве вона сколько! Каждая из девок в день по три десятины сможет сжать. Зажил бы куркулём, если бы пустоши заброшенные поднял!

-- А-а-а – всё пустое. Своим зерна не продашь, у них грошей нема. А чужие и за фук отберут, дорого не возьмут. Я столько ржи не засеваю.

-- Так я поживу у тебя пока, батя?

-- Живи, если ты не охоч девок портить.

*    *    *

Чужестранец вышел с хозяином во двор уже в мохнатом войлочном картузе, сермяжных штанах и рубахе. Обул-ся он в кожаные опорки с подвязанными онучами, как ходят местные. Дед показал ему нехитрый сельхозинвентарь – почти всё из дерева. Правда, вместо сохи он использовал колёсный плуг. Чужак подивился вывешенным на заборе ярё-мам:

-- На бычках пашешь. А лошади разве нет?

-- Лошадей в наших топких местах не водют. Клешнятый бычок по любой грязи потянет. Зато лось у меня упряжной Борька – за двух лошадей встанет.

-- А где его держишь?

-- Пока что в лес отпустил. Гон у него вот-вот начнётся. Осенью с ним не сладишь, пока не перебесится. А потом опять домой вернётся. Худой – одни рёбры торчат.

-- А с лосихами как?

-- С теми полегше чуток. Три дойных лосихи у меня с подтёлками. Тоже в лесу держу с колокольцами на шее, чтоб чужим в глаза не бросались. На дойку только домой приходят. У меня, паря, хозяйство большое. Три коровы, бугаёк, свиньи, я про курей уже не говорю.

-- Так бери меня в батраки.

-- Черт тебя знает, какого ты роду-племени! Может, ты семь раз нерусский нехристь.

-- Может, и нехристь. Я на попов, дед, не заморачиваюсь.

-- Да худой ты больно для работника. Мои девки за тебя подородней будут.

-- А я не силой, а ловкостью беру.

На двор забежала десятилетняя девчонка в длинном сарафане, нарядных красных галошах и звонко крикнула:

-- Батька, бугаёк с привязи утёк. Сюды бегить. Ховайтесь с дядькой у подвал!

Дед аж резко присел:

-- Как это с цепи сорвался?.. Пошли-ка, паря, от греха подальше.

-- Куда, дед?

-- Да вон в погреб!
-- Так бугаёк вон у тебя небольшЕнький, -- глянул за ворота чужак.

-- Ага, прошлый раз стену в сарае рогами своротил. Пересидим под землёй. Он долго не лютует, кровь в глазах перекипит – опять смирный сделается... Ты куда, сумасшедший?

Чужак повернулся и очень медленно пошёл к разгорячившемуся бугайку, который отупело замер посреди двора.

-- Быча-быча! Хороший мой, -- позвал его чужак.

Тот сначала побежал навстречу человеку, потом остановился, загребая грязь передними копытами.

-- Быча-быча, иди ко мне...

Бугай недоуменно уставился на чужака красными от крови глазами и хрипло промычал, роняя до земли липкую слюну. Чужак стал на его пути и протянул руку.

-- Хороший, хороший мой!

Бугай сделал шаг и снова остановился. Чужак тоже сделал шаг, протянул руку к бычьей морде и взял его за ноздри. Бугай задрал хвост, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, напрягся в холке так, что мышцы под шкурой забегали, но вдруг как-то весь обмяк. Чужак наклонился и тепло подышал ему в глаза. Бугры мышц переста-ли ходить под шкурой быка.

-- Куда его вести? – спросил чужак, крепко держа скотину за ноздри.

-- В хлевок, где двери нараспашку. Вводи его осторожненько, а я дверь колом подопру.

Чужак медленно повёл упирающегося бычка к хлеву. У дверей отпустил ноздри и закрутил бугайку хвост так, что тому была одна дорога – в хлев. Задвинул деревянный засов, а дед подпёр дверь длинным поленом.

-- Хлипкий у тебя хлевок, дед.

-- А ты лучше построй.

-- Может, и построю. А ты махорочку, часом, не сеешь? Или ты старовер?

Дед вытащил кисет с махоркой.

-- Закуривай, паря. Махры бери сколько хошь, только бумажки отрывай поменьше. Я уже все книжки в доме, окромя церковных, скурил.

-- Так погоди, батя!

Чужак забежал в летнюю стряпку, куда его определили на проживание, и выскочил со стопкой листовок.

-- На вот тебе на раскурку, дед.

-- Откуда столько? – подозрительно скосился на него хозяин.

-- Вертолёт вокруг погорелых Иваньковичей разбросал.

-- А что в них пишут?

-- Сам почитай.
-- Сам-то я грамотный, у меня другая беда – ни бабу, ни девчонок не смог выучить. Так бесписьменными и оста-лись.

-- А что так?

-- Я, как тот бугаёк, вспыльчивый. Бесит меня бабская тупость, из себя просто выхожу, как их учить сажусь, а те -- в слёзы. Вот и вся наука для них и от меня.

-- Ну, это дело поправимое. Тут главное – терпение иметь. Выучу я твоих девок грамоте.

-- Ты, паря, как бы дурному какую из них не научил.

-- За это можешь быть спокойный. Целыми останутся твои девки.


*   *   *

Они сели перекурить на длинный тёсаный чурбан, служивший лавочкой под навесом крыши.

-- Так что в листовках иноземцы пишут?

-- Международные миротворцы просят доносить о любых подозрительных бродягах в ближайшую комендатуру.

-- Погоди, сам прочитаю... Ага, вот... Дают за донос кирпич печёного хлеба, пачку кунжутовой халвы и банку оре-хового масла.  А что это такое?

-- Перетёртый в пасту арахис, орешки такие, растут как фасоль.

-- Век мне этой гадости не пробовать!

-- Ну, как сам знаешь. Тебе решать, а то мог бы за мой счёт и ореховым маслицем разжиться.

-- А что с ним делают?

-- На хлеб намазывают.

-- Просчитались маленько наши иноземные хозяйва, паря. Никакой мне выгоды на тебя доносить. Хлеб мои ба-бы сами пекут, а абы што заморское я не ем. Вот если б они керосину для лампы пообещали... Ну, ладно, оставайся, у меня работы хватит, если только нас из-за тебя не спалят, как тот хутор в Иваньковичах.

-- Да вроде не было за мной чужого глаза.

*    *    *

-- А что ты умеешь делать, кроме как быкам хвосты крутить?

-- Негоциант я.

-- Негоциант... А это по какой части?

-- Торговой.

-- А с кем тут торговать? Две деревни, три села, и те за тридевять земель. Война же по этим местам прошлась.

-- Я найду оптовиков.

-- Кого-кого?

-- Сбытчиков. Ты только кабанчиков годуй.

-- Ага, а поросят где я возьму?

-- Поросят они сами доставят. Ты только их рОсти.

-- На окорока, колбасы или мясо?

-- Только на сало дед. Они берут только сало.

-- Не потяну я, -- решительно замотал головой старик. -- Кормить нечем.

-- Две коровы и бугаёк -- молока у тебя море. Картошка своя.

-- А муки на запарку?

-- Ты же говорил, у тебя пять девок холостуют. Засеем полоски ячменя и ржи. Можно и овса.

-- Овсы у нас туго родют. Да и на семена где взять?

-- Это дело моё, негоциантское.

Хозяин вприщур всмотрелся в гостя и буркнул в сторону:

-- Ещё бы утей завесть, паря.

-- А на кой?

-- Зимой по трескучим морозам молочных поросят жирным бульоном выпаивать, чтоб падежа меньше было.

-- Достанем тебе и утей, батя. Пруд же у тебя под боком.

-- Пруд бы ещё и зарыбить. От пареной рыбы свинья быстрей толстеет.

-- Мясо будет рыбой вонять, старик.

-- Твоим оптовикам не мясо, а сало нужно, сам говорил. Оно рыбный дух не вбирает.

-- Как скажешь, дед. Только вот ещё что. Диких кабанов у вас в округе много?

-- Дык не знаешь, как от них огород огородить!

-- Должно быть больше. Ты ведь, дед, не только свиновод знатный был когда-то, но и егерем числился не из по-следних.

-- Откуда тебе это ведомо?

-- Неважно. Оптовики просили развести дикого кабана побольше. Ну, чтоб по зиме их бить на мясо.

-- Тут их такая прорва, что нам с тобой их и в десять лет всех не перебить.

-- Это не твоя забота, ты их подкармливай зимой, а бить сами оптовики будут.

-- Ну ты и загнул! Это домашнюю свинью лёгка выгодовать, когда бабы в доме есть. А с диким кабаном возни мно-го и расходу тож.

-- А что там ему нужно? Желудей подсыпать да турнепсу с топинамбуром сотки две засадить.

-- Там не сотки, а поля нужны не меней двух гектаров. Подкормочную площадку сделать рядом с полем под наве-сом, куда сыпать зерно, картошку, кукурузу, яблоки, зерноотходы и всякие кабаньи фрукты.

-- Вырастим, если надо. Нас же двое мужиков и пять баб.

-- Шесть, если с моей старухой считать... Ладно, картошка кабану на кормёжку идёт самая бросовая, мелочь. Крупные клубни иногда замерзают так, что молодняк с трудом разгрызает их.

-- Вот видишь -- справимся.

-- Тоннами там надо сыпать, дурья голова, а не килограммами! Кабанья утроба что та прорва. Солонцы опять же надо поставить, а где столько соли взять?

-- С солью разберёмся. Думаю, и селитра пойдёт. Кормушки делать будем?

-- Кабан берёт пищу только с земли, корм попросту вывалим под деревом. Опять же, кроме соли, нужны чухалки солярные.

-- А это что ещё за штука?

-- Высокий пень обливаешь солярой или маслом-обраткой, да откуда её в лесу-то взять?

-- Не твоя забота. Оптовики-заказчики эту вонючку достанут.

-- Ага, вот-вот, кабан любит о пахучий пень или комель почухаться после свинячьего перекуса... Только вот ещё что -- в сильные морозы лучше подкармливать кормами, которые не замерзают.

-- Чего-чего?

 -- Ну, жёлуди, кукуруза в початках, овёс в снопах, а овсы у нас поди-ка вырасти.

-- У тебя шесть баб – справимся.

-- А на кой это мне? – чуть не взорвался от негодования и отвернулся старик. – Не было печали – купила баба порося.

-- Оптовики платить будут по любой цене, какую только назначишь.

Дед резко повернулся и внимательно всмотрелся в пришельца. Покачал головой, но промолчал.

-- А зубры тут у вас похаживаются? – спросил негоциант.

-- Ну, уже с полсотни развелось после войны. С западу, видать, убежали от страха.

-- И их будем кормить.

-- Рука на зубра не поднимется.

-- Оптовики сами отстреляют и мясо тушами заберут.

-- Ох, чой-то ты, парень, не договариваешь! Кто эти, твои оптовики?

-- Иногда, отец, лучше прикинуться, что не расслышал вопроса.

-- И то верно.

*   *   *

Пять лет прожил чужак на хуторе. Зимой от работы в летнюю страду у всей большой семьи спину ломило, но по-началу десяток, потом аж двадцать пять свиней в год дед продавал заготовителям-оптовикам. Сам он этих заказчиков и в глаза не видел, торговлю вёл его работник-негоциант, а дед только изредка бросал взгляд вслед исчезающим в лесу подводам. Расплачивались заказчики с чужаком долларами, еврами и даже юанями. Настоящими, дед проверял у роди-чей в городе за пятьдесят вёрст отсюда.

На каждые коляды после нового года дед с бабой на двуколке с двумя лосями, запряжёнными цугом,  добирались аж до самых Малевичей, большого торгового села, где не было гарнизона иноземных санаторов. Всем девкам заготови-ли приданое, а вот женихов только не припасли. Старшие девки уже явно переспевали.
 
Как-то дед сказал работнику:

-- Сколько у нас лозы, хмызняка и кустовья всякого! Столько коз можно прокормить.

-- Ребятишек  у тебя нету, некому коз пасти, а у нас забот и так полон рот.

 -- Дык ребятишки дело наживное. Тебе, паря, сорокатник уже накатил?

-- Пока нет, но за этим дело не станет.

-- Слухай сюды! Женись на любой из моих девок. Они ж все на тебя облизываются. Не приглянулась какая из них? Я на обычай не посмотрю и младшую смогу вперёд старшей выдать, если скажешь.

-- Да я бы с радостью, но...

-- Без попа не можешь? Привезу тебе попа.

-- Да не в этом дело, -- отвёл глаза чужак.

-- Чо, гулять по бабам нравится? Так женись сразу на двух. У нас есть поп раскольный, венчальный батюшка прозывается, он и на двух, а то и на трёх сразу окрутит. Я бы пятёрых за тебя выдал, да две дочки ещё сцыкухи мало-летние.

Чужак призадумался.

-- Думай-думай, -- поощрил его дед. -- Пойдут у нас ребятишки, будут козы и овцы. Твои оптовики тебе только спасибо скажут. А мы вообще куркулями заживём. А то мои дочки так в девках и усохнут.

-- В другое время я бы не прочь, батя, хоть на пяти сразу, но мы стоим на старой смоленской дороге.

-- И что с того? Её, дороги этой, почитай что тридцать лет как нет. Некому шастать, места глухие, всё после вой-ны запустело.

-- Так-то оно так, дед. Только ведь сколько раз говорил тебе, что собираются наши заморские хозяева проклады-вать трансантлантическую магистраль «Пасифик-Атлантик».

-- А куда это и откудова?

-- От Бреста Французского через Брест Литовский до Владивостока.

-- Ну и пусть себе ветку тянут, мне-то что.

-- В эту магистраль вольётся и давно заросшая старая смоленская дорога, рядом с которой мы сейчас находим-ся.

-- Ну и что?

-- А то, что туристы в эти края навострят лыжи. Охотники всякие.

-- Ну и пусть, зверьё у нас непуганое. От медведей в лесу уже продыху нет, как мы с тобой кабанов диких распло-дили. Ещё и подзаработаем с туристами по егерской части. Только не верится мне, что в нашу глушь хоть кто-то забе-рётся.

-- Доберутся до нас, дед, вот увидишь. И не туристы это будут – чистое зверьё, пожаднее медведя. Уходить нам всем отсюда нужно, вот что. Сколько раз тебе уже говорил.

-- Говорил, -- крякнул дед с досадой. – Только мне не верится.

-- А зря!

Хозяин с подозрительной хитрецой прищурил глаза:

-- Ты, что ли, для этого, паря, трёх лосят годовалых объездил и сёдла им пошил? Думаешь, бежать куда глаза глядят придётся?

-- От беды, старик, не зарекайся.

-- Кто тебе эту глупость в уши вдул? Я по своей родне с бабкой ездил, никто ни про какую магистраль и слыхом не слыхивал.

-- Думай сам, дед, только нужно от свиней на всякий случай ещё до зимы избавиться.

-- Кто в августе кабанчиков забивает? Сейчас для них самые тыквы пошли, лубен опять же созрел.

-- Не захочешь того люпина, когда тебя вражины за задницу возьмут.

-- Ну ты, паря и загнул! Уж пять лет как санаторы зачисток в волости не проводили. Они же теперь цивилизован-ные, вежливые то ись.

*    *    *

-- Матка, шнель! Куры, млеко, яйки!

Турист в камуфляже наставил на бабу охотничий карабин с оптическим прицелом и начал что-то громко лопо-тать по-своему, словно ругался с ней.

-- Он говорит, -- перевёл деду работник, -- что у русских исторический долг перед великой Германией. Мы когда-то их великого фюрера до самоубийства довели, два миллиона немок изнасиловали и тысячелетний рейх со столицей в Воронеже им на нашей земле построить не позволили. Говорит, исторический должок за нами.

Немцы-туристы почти что и не набедокурили, как деду показалось. Выпили молока и сырых яиц. Постреляли кур, уток и гусей, хлебнули шнапсу и укатили восвояси на диковинном болотоходе с огромными дутыми колёсами.

-- Значит-ка, восстановили-таки немцы старую смоленскую дорогу, -- почесал дед затылок под картузом.

-- Говорил же тебе, что уходить пора, -- ответил работник. – Ещё и сегодня не поздно. Собирайся!

-- Давно ты у меня, парень, на дворе хозяином стал? – гаркнул на него дед. – Подумаешь, случайно раз в сто лет занесла нелёгкая к нам незваных гостей! Чего паниковать раньше времени?


*    *   *

Следующий туристский десант прикатил на дорогих внедорожниках оливкового цвета. Одеты туристы были во всё-тот же охотничий камуфляж, только куртки с запахом налево. А у бородатого главаря на высокой бараньей шапке была намотала белая шёлковая материя.

-- А чего этот немец намотал себе на шапку занавеску? -- шепнул хозяин на ухо работнику

-- Это не немец, а турок или араб, и не занавеска это, а чалма.

-- А на кой она ему?

-- Для спасения души, чтобы в рай к девкам-гуриям после смерти попасть.

-- Ну и пусть в свой рай летит, а у нас басурманину что надо?

-- Он говорит, что за русскими должок. Им должны были по исторической справедливости отойти земли татаро-монгольской Орды -- Казанского, Астраханского, Крымского, Ногайского и Тобольского ханств, Рязанская и Тверская об-ласти, а также весь Кавказ. А мы, русские, им помешали великий тюрский каганат восстановить. Теперь вот мы должны расплачиваться за грехи прадедов.

-- Чем?

-- Мусульмане любят баранину.

-- Да пусть хоть всех моих овец перестреляют. И козу с козлятами и козлом в придачу. Лишь поскорей бы к себе умотали, так и скажи.


*    *    *

И двух дней не прошло после визита басурман, как из леса, давя гусеницами мокрую землю, выполз грозовой вездеход с белыми орлами на бортах.

Щеголеватый охотник с ружьём под мышкой насмешливо натянул деду картуз на глаза:

-- СмОленьск – то есть польска земя.

-- Так Смоленска уже полвека как нет. Вы же сами его и снесли на войне.

Молодой охотник хорошо говорил по-русски:

-- Ты егерь? Устрой нам засадные вышки в лесу.

-- Так стоят уже, пан!

-- Мы заберёмся наверх, а ты подгони к нам под выстрел лосей и польных коров.

-- Зубров, что ли? Дык немцы с турками ещё допрежь этого их далеко в лес загнали. Они, поди, уже в брянских дебрях.
-- Тогда выгонишь нам под выстрел своих коров и телят.

-- Сколько?

-- Всех!

Когда туристы ломанулись назад через лес на своём гусеничном вездеходе, дед с работником сели перекурить. Руки ещё дрожали после погрузки в кузов тяжеленых коровьих туш.

-- А что, в Смоленске и вправду поляки жили когда-то?

-- Ага, оттяпали у русских и владели века с три.

-- Ох, господи, кому мы ещё должны?

-- Ты бы, дед, не охал, а снялся бы с места и укатил всей семьёй от греха подальше.
-
- Вот заладил! Скотина – дело наживное, главное – у нас все живы и здоровы. А там, дай бог, к холодам туристы уймутся. Иноземец мороза боится.

*    *    *

Элегантный серебристый дирижабль водило под лёгким ветерком на якоре, как малька-живца на крючке в тихой речке.

Работник нарубил дров, погрузил их на тележку и подвёз их к бане. У входа в баньку на приступках сидел хозяин. Руки его тряслись, неподвижные глаза подрагивали, а лицо было ярко-красного цвета.

-- Что, отец, охотники тебя подпоили?

Старик ответил отрешённым голоском, каким говорят смертельно больные, отходящие в мир иной:

-- Французы моих девок к себе в баню затащили.

-- Силком?

-- Не, девки сами к ним охоткой прыгнули.

-- Ну-ка, пошли, старый! Тебе в таком состоянии тут опасно сидеть, да ещё топор у тебя под рукой.

Дед прошёл пару шагов, потом вырвался из рук чужака:

-- Баню подпалю!

-- Тиш-ш-ш! А то будет нам, как пять лет назад в Иваньковичах. Прости, старик, я тебя в подпол на время закрою. Для твоей же безопасности. Ты там выкушай литру самогонки и поспи. Пусть туристы улетят подобру-поздорову. А с девок какой спрос? Прости ты их по-отцовски, они ж у тебя до сих пор необгуленные.

-- Не, баню всё равно подпалю! Хай мои девки вместе с французами сгорят!

-- Кинь дурное дело! Не по-божески так... Французы – народ незамысловатый. Они тоже считают, что историче-ский должок остался за русскими. Мы их императора Наполеона на дикий остров в океане загнали, а лучшую в мире французскую гвардию перебили. Они по простоте своей считают, что когда-то несли нам свободу. Думают, если б не Ку-тузов, то демократическая Европа соединилась бы с демократической Азией под французским вертикальным триколо-ром.

-- А что это такое?

-- Ну, флаг России, только вверх тормашками.

*    *    *

На следующее утро дед был ни в одном глазу даже после литры самогонки. И сила в нём проснулась недюжин-ная. Запыхавшийся работник едва успел повалить деда на землю. Выстрел жаканами из обоих стволов пришёлся в по-ленницу, а не попал в отлетающий дирижабль.

-- С ума сошёл, старый идиот! А если бы в свою старуху попал?

Весёлые девчонки махали на прощание родителям платочками из открытой гондолы поднимающегося дири-жабля, а бабка висела на выкидной лестнице и визжала из всех сил:

-- Вернитесь, дочушки родненькие!

Работник силой развернул хозяина к себе и прижал его лицо к своей груди. Пальцы старухи занемели и она с высоты ста метров рухнула на родной двор.

*   *   *

Хуторское хозяйство осиротело и запустело. Ни мычания, ни хрюканья, ни кудахтанья не услышишь, только со-бачий брех. Совершенно седой старик с трясущимися руками часами сидел на крыльце и разговаривал сам с собой. Он даже и не заметил, как на выгон за домом опустился чёрный вертолёт с жёлтыми иероглифами.

Работник подошёл, потормошил его за плечо и указал на приближающихся охотников.

-- Японцы? – вяло и отрешённо спросил старик.

-- Китайцы.

-- А на кого они охотятся?

-- На всё, от дождевых червей, до болотных крыс и диких котов.

Здоровущий охотник, два метра роста на полтора центнера веса, что-то весело крикнул им на английском.

-- Что он говорит?

-- Он говорит, что Китаю принадлежит любая земля, которой касалось копыта лошади потомка Чингисхана.

-- А смоленской земли чингисханово копыто касалось?

-- Касалось, дед, -- вздохнул работник. – Так нам русские историки втюхивают в мозг.

-- Тогда скажи им, пусть берут с этой земли всё, что им заблагорассудится, -- безучастно ответил бывший хозяин своей земли.

Китайцы оказались самыми культурными и обходительными из всех туристов. Они ничего не тронули, не изгади-ли, только постреляли всех собак и котов. Сфотографировались с трофеями. Ободрали дичь и даже оставили шкуры хозяину на шапки. Щедро расплатились юанями и улетели, приветливо улыбаясь в иллюминаторы.

*   *   *

Хозяин как изваяние неподвижно стоял посреди двора. Работник молча подошёл к нему и взял деда за руку:

-- Ну, старик, пора нам трогаться. Тут нам жизни не дадут.

Дед поклонился могилке с крестом во дворе и неумело перекрестился.

-- Прощай, бабка, не довелось нам с тобой повнучковаться.

На дворе догорал костёр из грубой деревенской мебели, одежды и всякой деревянной утвари. Чужак вытащил горящую головню из огня, поднёс к соломенной крыше и вопросительно посмотрел на деда.

Дед отрешено кивнул:

-- Давай, чего уж там жалеть. Хай новым хозяйвам ничего не достанется.

Оба забрались на заранее осёдланных лосей.

-- Куда тебя отвезти? – спросил работник.

-- Теперь один путь – в лес.

-- А говорил, дед, что не партизанил.

-- Не твоё дело это знать.

Когда доехали до кромки леса, старик остановил своего лося, обернулся на пылающую усадьбу и вздохнул:

-- Патронов на зиму не хватит, паря.

-- Можно позаимствовать на чек-пойнте «Змеище».

-- А что такое чек-пойнт?

-- Это у новых хозяев земли русской так контрольно-пропускной пункт называется.

-- А кто там сидит?

-- Турки.

-- Это бандюки, а не вояки. Их можно взять лёгка. Только вот у них автоматы и пулемёты калибра 5.45. В лесу не годится. Нужно 7.62.

-- А говоришь, что не воевал дед, -- усмехнулся работник.

-- Тебе этого знать не надо. Где ещё военные с оружием стоят?

-- Есть блок-пост в Хмелёвке. Но он с пулемётной вышкой. Нужен подствольный гранатомёт.

-- У меня пять выстрелов к нему есть в тороках на седле.

-- Хватит с избытком.

-- А кто там засел?

-- Раньше были немцы и, по-моему, латыши или голландцы. Сейчас, кажется, эстонцы.

-- Не пойдёт, у них старые винтовки М-16, -- сказал дед. -- В лесу не морозе эти пукалки не стреляют. 

Работник призадумался, прокладывая в уме маршрут. Потом оживился:

-- Знаю, батя, где бандеровцы со старыми «калашами» торчат.

-- Где?

 – В Петровичах на мосту.
-- Вот там и запасёмся патронами на всю зиму.  Потом безопасней всего идти прямо на Сураж, там в лесах нас никто не достанет.

-- Спятил, дед? Там зондер-команда карателей «Кастусь Калиновский» по всей округе свирепствует.

-- Ляхи?

-- Нет, полуляхи и недоляшки. От них живым не вырвешься. Зубами нас будут рвать.

-- Тогда на полпути зимовье срубим, чтобы до весны продержаться.

-- Ладно, дед. Пофантазировал и хватит. Никуда я тебя от себя уже не отпущу. Нам бы до места назначения ещё до морозов дойти бы, а там я тебя к делу приставлю.

-- А куда?

-- Чернолесьем и болотами мимо Орши до Крупок, а там уже бойцы бригады имени Константина Заслонова нас встретят.

Старик понурил голову и вздохнул:

-- Вот уже не думал, что на старости лет снова партизанить придётся.

-- Воевать нам с тобой, дед, как раз-то и не придётся.

-- А на кой мы идём в лес?

-- Будем ставить лесные свинофермы и обустраивать охотничьи делянки с дикими кабанами, чтоб партизан кор-мить. А ты будешь молодёжь учить этой хитрой науке.

-- Без баб за поросятами ходить трудно.

-- Баб нам найдут. Будем полоски ячменя сеять и жать да драть зерно на круподёрке.  И свиней годовать.

-- Только на сало?

-- Партизанам зимой в лесу без сала не выжить.

-- Согласен, сынок.

-- Ну, какой я тебе сынок?

-- Так ты ж у меня один родной остался, -- смахнул слезу дед. – Ты только доживи до победы. Мне не удастся, старый уже.

-- Да, батя, партизанские войны не на один десяток лет растягиваются.

-- Понятно, это ж такую землю от Бреста аж до самого Владивостока от вражин ослобонить... Но, пошёл, леший!

И в лесной тишине по болотистой почве зачмокали клешнятые копыта двух верховых лосей с молчаливыми всадниками в сёдлах. Третий лось шёл за ними на привязи с поклажей.


КОНЕЦ__