Под Звездой. О рассказе Людмилы Салагаевой

      Рассказ Людмилы Салагаевой "Звезда Майя", представленный дважды, в двух редакциях, вызывает противоречивые чувства. И вот почему. Рассказ о виртуальной писательской среде. Тема и сюжет обречены  на наш интерес и внимательное прочтение.
      Меня занимает другое. Мы явно сталкиваемся здесь с несколькими  этическими проблемами писательского творчества.
      Вот эти проблемы  - взаимоотношения  автора с прототипами героев в реальной жизни(в данном случае  реальность виртуальна, но это не упрощает проблемы, хотя придает ей несколько сюрреалистический оттенок) и взаимоотношения самих прототипов между собой. Вправе ли автор навязывать читателю собственное видение описываемых ситуаций и тем самым, возможно, влиять на эти ситуации. Отвечает ли он за последствия своих трактовок для героев и для себя?
      Писателя всегда отличает любопытство. Жадный интерес  к тонкостям и ракурсам , к мотивам и перипетиям, к причинам и следствиям действий будущих героев  побуждает  его выведывать  у реальности, выводить из потаённости факты, по-началу кажущиеся разрозненными и необъяснимыми, и создавать из них осмысленное  единство. Писатель упорядочивает хаос. От разрозненности ведёт к цельности и осознаниванию бытия.
      Однако всё это безбрежное, бушующее море эмоций и страстей, запутанность связей и отношений, переплетение судеб и деяний пропущено через душу самого писателя, обременённую непростым опытом жизни, комплексами, "якорями" и зачастую невротическими реакциями. Душа не остаётся безучастной. Она всё переплавляет, переиначивает на свой лад и тон, всё становится материалом. И даже ВСЕ.
       Вот и ответ на вопрошание читателя-критика - зачем автор копается в подробностях чужих взаимоотношений. По необходимости. Подробности -  плоть произведения.
       Переписки и полемики на ПРОЗЕ зачастую концентрируют такие подробности.
       Переписки публичны, порой демонстративно публичны. И оппоненты, и приятельствующие авторы прекрасно это осознают и пользуются публичностью не без умысла, конечно, чаще всего невинного - привлечь дополнительный интерес к своему творчеству.    
        Все мы здесь - писатели и надеемся, уповаем  на встречу с понимающим, эмпатирующим читателем.
   
         И всё же остаётся главный вопрос - имеет ли право писатель создавать фиктивные, игровые биографии, ситуации с участием реально существующих людей, хотя и выведенных под вымышленными именами. При этом в произведение включаются многие детали, вплоть до цитат, безошибочно расшифровывающие, "кто есть кто".
         На этот вопрос совершенно определённо отвечала своим творчеством Марина Цветаева. (Я отнюдь не намереваюсь сравнить рассматриваемый рассказ с Цветаевскими произведениями).   
        Интересен сам подход великого поэта к переживанию реальных, фактических и фиктивных, воображаемых ситуаций  в личном пространстве души.
          В Цветаевском творчестве неразрывное переплетение аутентичной и игровой(зачастую страстно желаемой) биографий встречается постоянно.
          На нём построены такие вдохновенные произведения, как "Новогоднее" (на смерть Р.М.Рильке) "Поэма Горы" и "Поэма Конца" (посвящены Константину Родзевичу) и огромное количество стихотворений многочисленным адресатам - вдохновителям.
          Однако ближе всего к рассматриваемой проблеме по духу и форме подходят "Флорентийские ночи" и "Повесть о Сонечке". Их герои - издатель Абрам Вишняк и актриса Софья Голлидей.
          Я не буду проводить литературоведческий анализ замечательной Цветаевской прозы. Скажу лишь о главном её принципе - ИНТЕРИОРИЗАЦИИ, вбирании, переселении субъектов, личностей из внешнего мира во внутренний с полным правом обладания ими как ВНУТРИПСИХИЧЕСКИМИ образами и структурами. О "правде жизни" при интериоризации вспоминать не имеет смысла.
          Внутрипсихическим образам придаётся исключительная ценность, которая даже может быть тождественна обладанию эротическому. Объект - возлюбленный  -  внутри, в пространстве "Я", следовательно, взаимоотношение с ним уже воспринимается как слияние. При этом реальные личностные качества вбираемых  становятся неразличимы, своего рода слепота настигает прозорливую и тонкую прежде (и после) душу (психику) творца.

          Вот оценки пронзительной высоты, страстности и самообольщения цветаевской любви, данные самыми близкими людьми поэта, дочерью Ариадной и мужем Сергеем Эфроном.   

          Рассуждая о кратковременности большинства романов матери, Ариадна пишет: «Перенасыщая своими щедротами хилые души, она открывала в них собственные же клады, дивилась им и восславляла их – но донышко было близко, всегда слишком близко; отношения пересыхали – оставались стихи, уже забывшие об источнике, их породившем...

         Справедливости ради надо сказать, – замечает далее Ариадна, – что некоторые из этих душ были хилыми лишь по сравнению с Марининой мощью; что в своем (общепринятом) измерении, они оказывались порою не столь уж мелководными – но что до того было самой Марине с ее безмерностью в мире мер!»

         Для Сергея Эфрона, мужа Цветаевой, ее влюбчивость, потребность горячо увлекаться людьми, не была секретом.

         Вот что он писал по этому поводу в одном из писем начала 20-х годов к их общему близкому другу, поэту Максимилиану Волошину: «Отдаваться с головой своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Кто является возбудителем этого урагана сейчас – неважно. Почти всегда (теперь так же, как и раньше), вернее всегда, все строится на самообмане. Человек выдумывается, и ураган начался. Если ничтожество и ограниченность возбудителя урагана обнаруживается скоро, М[арина] предается ураганному же отчаянию… Что – не важно, важно - как. Не сущность, не источник, а ритм, бешеный ритм.
          Сегодня отчаяние, завтра восторг, – любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние.И это все при зорком, холодном (пожалуй, вольтеровски-циничном) уме. Вчерашние возбудители сегодня остроумно и зло высмеиваются (почти всегда справедливо). Все заносится в книгу. Все спокойно, математически отливается в формулу. Громадная печь, для разогревания к[отор]ой необходимы дрова, дрова и дрова. Ненужная зола выбрасывается, а качество дров не столь важно."
   
          Погрузившись в Цветаевские "печи" и "клады" я призадумалась: "Quod licet Jovi, non licet bovi" (Что позволено Юпитеру, то не позволено быку)?

          Или у литературного творчества единые законы, и питают его одни и те же источники, овевают одни и те же ветры.
         Философ философов Платон называл их платонической любовью -  вечным и тщетным стремлением  к Красоте - идеальному, истинному предмету Любви.
   
          В своих размышлениях я не касаюсь  многих глубинных психологических мотивов творчества, таких как самопознание, сублимация. Иначе рецензия на рассказ по объёму превысила бы сам рассказ.

          Желаю Звезде неугасимости.   
 

  Критические рецензии авторов, заподозривших в героях рассказа себя, побудили Людмилу Салагаеву закрыть свою страницу. К счастью для нас, её поклонников, отсутствие было недолгим. Надеюсь, и "Звезда Майя" снова появится на  Прозе.ру
На нашем портале кипят нешуточные страсти.