8 контекст

продолжение
                СЛАБАЯ СТОРОНА

 ....... Отпуск в восемьдесят девятом у нас совпал в марте. Мы решили сходить на Эльбрус.  Олег на него уже поднимался, но только на Западный, а мы выбрали Восточный — он немного проще в подъеме, а высота у них примерно одинакова: наш  ниже всего на 21 метр — 5621.   
    Поездом доехали до Минвод. Оттуда автобусами сначала до Нальчика, потом до поселка Терскол. Совсем рядом располагался Альплагерь. В нем мы зарегистрировались, как и положено, у спасателей. Нас они предупредили, чтобы были осторожны — в леднике много трещин скрытых снегом — можно провалиться. Олег об  этом знал и сам до этого мне о них говорил.
    Вышли рано утром. Проходя полосу альпийских лугов повстречались с местным жителем — молодым чабаном. Он спросил нас на какой Эльбрус мы собрались. Ответили, что на восточный.
- Там надо внимательный быть. Много трещина ледник под снег прячется.
   Ему также, как и спасателям, ответили, что знаем про это и ему тоже сказали спасибо за доброе пожелание.
- Неделя ходить будете? —  то ли спросил, то ли сделал предположение.
- Дня за четыре надеемся управиться.
- Дня четыре это время быстрый нога надо. Вернетесь, гости заходите. Мой дом третий. Чабан спросите, всякий скажет.
- Спасибо дорогой. Обязательно зайдем.
   Сил у нас было хоть отбавляй, опыт тоже имелся. Серьезное препятствие только одно — ледник Терскол, протяженностью на маршруте около километра. Прогноз погоды благоприятствовал. Именно поэтому мы прикинули, что за четыре дня этот пятитысячник, с тремя ночевками,  сможем «взять». Это время мы и заявили у спасателей. 
    Кавказ сам по себе великолепен. Когда мы встали на тропу за альпийскими лугами красота его показалась нам  еще более восхитительной. Погода — какую только желать! Ослепительно голубое небо. На нем ни облачка. Ослепительно белый снег на вершинах, слегка отдающий голубизной. Чуть прохладный, свежий чистый воздух. Мы его, поначалу, даже не дышали, глотали, пытаясь делать это с жадностью и чаще обычного. Отчего, вскоре, у нас появилась одышка и наступил обратный эффект — стали задыхаться. Лишь после того, как «взяли» себя в руки, успокоились, нормализовали дыхание, одышка прекратилась, наше физическое состояние «устаканилось». Однако, улыбаться мы не переставали. Дурацкая, детская гримаса не сходила с наших физиономий.
    Идти было одно удовольствие. Мы улыбались, о чем-то болтали. Хотя, болтать, мне Олежек особо не давал — сам любил, а я сильно и не сопротивлялся. Слушал  и, нет-нет, чего-то вставлял в редкие промежутки его долгоиграющей речи. Так мы на таком энтузиастском подъеме, как принято говорить на одном рывке, дошли до ледника. Перед ним подыскали подходящее место для ночевки и устроились на первый привал.      
   Проснувшись рано утром  наскоро собрались, плотно позавтракали, и в начале десятого тронулись в путь.
    Почти все ледники Эльбруса, особенно   Терскол, Большой и Малый Азау, очень коварны своей непредсказуемой обманчивостью. Идти по ним довольно легко. К тому же много соблазнов — то орла увидишь, то зверек какой пробежит, или что другое, которые то и дело отвлекают, притупляют бдительность. Ко всему этому, пьянящий чистый горный воздух, дурманит, создает состояние эйфории. Все это постоянно подрывает осмотрительность, особенно у новичков. За это расслабление, неосторожность, горы могут сильно наказать, что в этих местах и в такое время года не раз бывало. Можно упасть в трещину, которая, иногда, достигает глубины в несколько десятков метров. Свалившись в  нее, человек может погибнуть.    
     Перед тем, как вступить на ледник, сделали связку  из капроновой веревки длиной метров в двадцать пять.  Так всегда делается при любых горных восхождениях для страховки, хотя обычная длина связки, особенно в больших группах, метров тридцать, тридцать пять. После этого вышли на заснеженный лед. Свой путь начали торить, соблюдая повышенную осторожность. Каждое место, намеченное для шага, предварительно тщательно протыкивали длинной палкой, приготовленной заранее. Пройдя метров двести я, чуть отклонившись от проторенного Олегом пути, правой ногой едва не угодил в трещину.  Совсем рядом с ней  обрушилась, вероятно, от сотрясения, шапка снега и с шумом упала вниз. Поглядев в образовавшуюся  дыру еле-еле различил дно; глубина щели была, наверное, метров пятнадцать-двадцать, не меньше, ширина метра полтора. 
- Там встречаются такие глубокие расщелины? — спросил Слава
- Даже глубже чем та, в которую я чуть не угодил. На Терсколе встречаются колодцы и до сорока метров в глубину. В леднике Азау бывают трещины и до ста метров. Тогда, помню, мне стало жутко от одной мысли, что было бы упади я в этот колодец. К счастью это оказалось единственное несчастное приключение, случившееся на нашем пути через ледник и на всем маршруте на восточный Эльбрус. Ледник мы одолели часа за три, потом, перед самым восхождением, заночевали и рано поутру двинулись на гору. Поднялись  мы на нее благополучно. Посидели рядом с туром, написали и оставили записку, сфотографировались и двинулись обратно.
      Вниз, к тому же уже по знакомой дороге, шагалось легче и быстрее. Сначала хотели заночевать у скалы Пастухова, но потом передумали и стоянку спланировали уже после ледника. К несчастью выпал небольшой снег и проторенную тропинку засыпало. Пришлось вновь, соблюдая такие же меры предосторожности, прощупывать каждый пошаговый отрезок. На этот раз первым шел я. Метров через четыреста, как обычно сделав очередной шаг, я стал прощупывать следующее место. Тут вдруг услышал громкий крик «Падаю». Успеть предупредить товарищей является святой обязанностью у альпинистов, от этого, в буквальном смысле, зависит, порой, жизнь всей группы. Я машинально напрягся. Слегка обернулся и успел заметить, как Олег, вместе с шапкой снега начал падать вниз. Никто из нас опомниться не успел.

        ........ Виктор, упав на живот, сразу же напряг все силы, удерживая на веревке своего друга, свалившегося в ледяной колодец. Их, можно сказать спасло, то, что шапка снега не сразу ухнула в глубину колодца, а чуть застряла  в узком месте. Если бы это случилось сразу, то Олег, возможно, утянул бы своего друга за собой и, окажись щель глубже, чем длина их веревки, то последствия для них могли быть самые плачевные. Случившаяся благоприятная ситуация позволила Виктору быстро среагировать, благо опыт был, да и оба они шли в постоянном ожидании подобного происшествия. Он мгновенно скинул рюкзак. Перевалившись на спину  лег ногами вперед, быстро утоптал ими снег для упора. Потом, удерживая веревку левой рукой, быстро правой рукой схватил палку и вогнал ее под углом в снег, что было сил с правого боку от себя. Подтянув веревку он обмотнул ее за палку. Это позволило удерживать веревку уже не ладонями, а в изгибе у предплечья правой руки. Сделал он это вовремя. Шапка снега ушла вниз. Виктор мгновенно ощутил многократно увеличившуюся нагрузку. К ней он уже был готов. Сползание вслед за Олегом было предотвращено. 
- Олег, —  крикнул он другу, — как ты там?
   Ответа не последовало. «Жив, ли?» —  задал вопрос самому себе. Виктор понимал, что так долго ему не выдержать. Он скоро ослабеет и не сможет удержать веревку. Надо ее обязательно застопорить. Удавку можно сделать при помощи ледоруба. Надо вогнать его рядом с палкой и обмотнуть вокруг него веревку, желательно раза два. В помощь руке надо приспособить ногу. Нога намного мощнее. Собравшись с силами, поднатужившись, он стал тянуть. Несмотря на огромное физическое напряжение подъём шел очень медленно — за один рывок не более пяти сантиметров. Решил установить ритм — через каждые три рывка небольшой отдых.
     Поступили они поспешно и, как получилось, неправильно. Не пообедали.  Думали, что по проторенной дороге смогут быстро миновать ледник и уже за ним, встав на ночлег, хорошо поедят.  Хоть они и плотно позавтракали, но этих калорий сейчас явно не хватало. Силы ощутимо таяли.
     Он отдыхал после девятого раза. Передохнул уже. Надо подтягивать веревку. «Сейчас, — сказал он про себя, — погоди еще чуток». Потом еще раз повторил «Сейчас», потом еще раз «Сейчас». Снова  «сейчас» «....сейчас, сейчас, сейчас», — эхом таяла команда в мозгу.....

......Витька, Витька, догоняй, догоняй — искрилась смехом Аленка. Выбежав из реки она побежала по берегу.
    Виктор, доплыв до берега, быстро выскочил из воды и побежал за своей невестой. Скоро догнал ее, подхватил на руки и стал кружиться с ней на прибрежном песке. Потом они упали. Легли на спину и стали смотреть в  бездонное голубое небо.
- Мама сказала, — произнесла Аленка, — что мы должны расписаться только после получения дипломов. Ты согласен?
- Слушаюсь, — задорно ответил Виктор.
- А ты меня всегда будешь слышать Витя?»....

..... - Витя, Витя — донеслось до него из колодца.
    Он словно стряхнул незаметно пленившую его дрему, замутившую его сознание сладким сонным образом. Сразу же ощутил, что вот-вот уже выпускает веревку.  Напрягая силы вновь ее крепко сжал.
- Олег — сначала прохрипел, — Олежка — уже взбодрившись, сказал он громче, — ты жив?! — произнес он то-ли вопрос, то-ли восклицание.
- Жив, жив. По крайней мере пока. Ты чего не отвечал?
- Отключился. Я тебя тоже кричал и ты тоже не отвечал.
- Меня, наверное, оглушило. Ты пробовал тянуть.
- Да, тяну, но идет медленно.
- Ты сейчас держишь больше ста килограммов. Рюкзак килограммов двадцать пять и к тому же его заклинило. Придется его скинуть.
- Олег, ты что? Там же основная еда и твоё тепло.
- С рюкзаком тебе меня не поднять. У тебя один спальник есть. Как-нибудь обойдемся. Сейчас главное вылезти из этой щели.
    Виктор тоже понимал, что это  главное.   Был полностью согласен со своим другом. По неписанным туристским правилам, как поступить в такой ситуации советовать никак нельзя. Всякий сам должен принять решение. Витя, конечно же будет держать. Держать будет всяко. Даже если  Олежка и не скинет рюкзак. Он держать будет во что бы то ни стало и чего бы ему это ни стоило, до самых, что ни на есть, своих из последних сил, даже, когда они и  кончатся будет держать...
     Тут он почувствовал мгновенное облегчение и услышал, как ухнул вниз рюкзак, с шумом увлекая за собой снежно-ледяную смесь. Снижение нагрузки как-будто подпитало его новыми силами. Он подтянул веревку,  сумел-таки обмотнуть веревку вокруг ступни правой ноги, создавая значительную помощь правой руке. После небольшой передышки он достал ледоруб и немного поодаль от палки с силой вогнал его в снег. Обмотнул вокруг него три раза веревку застопорив её «намертво». Сейчас можно освободить себя от веревочных пут. Отстегнул карабин. Подошел к обрыву.  Олежка висел метрах в семи от него. Поговорив с ним, приободрив, хотя и не нужно было — характер у него волевой, многим другим в пример, закаленный в многочисленных походах и не раз бывалых переделках — пошел готовить подъемные приспособления. Благо Олежкина палка осталась на поверхности. Отрезал от нее шест длиной сантиметров пятьдесят для страховки. Длинный отрезок вогнал в снег рядом с веревкой метрах в десяти от обрыва, второй под углом  градусов 70 в сторону, противоположную вектору направления усилия. Лег на спину ногами к обрыву, тщательно утрамбовал упоры под каждую ногу, потом сел, взял веревку, напрягся всем телом, крикнул другу «Начали» и принялся с силой тянуть. Веревка врезалась в снег. Подъем, как и в первый раз, также шел  медленно, но за рывок удавалось поднять уже сантиметров по пять-десять. Олег снизу, как мог помогал, пытаясь нащупать любые уступы для отталкивания правой или левой ногами. Вытянув его сантиметров на пятьдесят Виктор застопорил свободный конец на страховочном околыше. Можно немного передохнуть, расслабить руки. Он с блаженством растянулся на снегу. Минуты через две услышал какой-то шум, быстро поднял голову — веревка вырывала околыш из снега, тот уже поддался в сторону по направлению тяги и вот-вот уже «пойдет». Виктор стремглав кинулся к веревке, схватил ее и с силой потянул к себе, но сила инерции уже была значительной, которую он таки успел предотвратить, упершись руками в палку.    Превозмогая сильную боль он неистово надрывая себя стал тянуть веревку.
- Олежка, — крикнул Витя, как мог, громко, — помоги, как можешь. Могу упустить.
     Олег, пытаясь зацепиться руками за что угодно, чуть ли не за воздух, стал активно общупывать ногами ледяную стену, стремясь найти хоть какой-нибудь выступ. Тут, левой ногой наконец нашел его, быстро дав незначительную, но все же помощь, «слабую»  для своего друга. Виктор вновь вогнал околыш в снег под еще более острым углом. Потом перехватил веревку, снова подтянул ее на несколько сантиметров и, удерживая правой рукой, левой вытащил из снега тот страховочный костыль, и с силой вбил его в другое место под острым углом. Потом запястьем руки добил его глубже в снег, после чего зафиксировал на нем свободный конец веревки. На этот раз Виктор уже не расслаблялся, не отпускал веревку полностью, постоянно держа ее в натяжении, после каждого  подъемного рывка. Ему сейчас надо поднимать постоянно, во что бы то ни стало, превозмогая самого себя! Иначе нельзя. Иначе, случись, что снова подобное, у него просто не будет сил для нового рывка, а оставшиеся, постепенно растают и он, в конце концов, отпустит веревку. Осторожно, с постоянным вниманием, с неослабевающим напряжением, он, установившимися размеренными отрезками, снова начал монотонный подъем своего друга. Подняв его около метра усилилась боль в правой руке. Превозмогая ее он продолжал подъем. Скоро она стала почти раздирающей, но подъем останавливать нельзя. Пытаясь как-то заглушить эту боль, ставшей уже чуть-ли нестерпимой, он старался, усилием воли, не думать о ней. Однако, эта проклятая боль, вгрызалась в сознание, заставляла подчинить его себе. И тогда Виктор стал громко говорить враспев, экспромтом сочиняя «белые» стихи, как он часто делал это в молодости.
«Ну и что!? Кому ты хочешь, доказать что я слабее, что не выдержу напруги, что вот брошу, покорившись адской боли нестерпимой. Будет мне себе прощенье, что, мол, дескать, не виновен в смерти друга своего, что не выдержал мой стержень силы воли той нагрузки, что повисла вдруг стотонно, раз от разу возрастая при слабеющих руках. Что, мол, дескать человек я, для которого пределы очень скоро наступают. Мне не можно бесконечно противляться дикой боли. Я, наверное, Олежек, вот еще чуть-чуть  натужусь. Вот поднял, еще отрезок, вот еще один рывок... —  тут его в очередной раз боль сильно кольнула в руке. Он слегка застонал, но потом опять продолжил — Ох, Олежек, мне б дружище, как-то выскоблить из мозга чувство боли проклятущей. Вот бы я тогда ретиво, вмиг бы вытащил из пасти этой щели ледяной. Вот опять стрельнула «пушка». Не простой, видать, заряд. Ох, как чувствую ломает он мои все кости пальцев, да и всей руки и тело тоже сильно достает.  Мне бы плакать, мне б стонать, мне бы лучше просто сдаться, попросить у всех прощенье. Ну, Олежка, ну не смог я... Ты прости меня дружище, что не выдержали жилы. Ты прости, что не хватило злости, силы, матюков, и еще чего, что значит быть не может ни чего.... —  Стараясь концентрировать внимание на произвольном верлибровом стихосложении, боль не то, что исчезала, а, как-бы затушевывалась, давая ему хоть и мнимое, но утешение. —  ....Но вот это вот НИЧТО, всех пошлет к «едрени фени», «мать-мать-мать» себе сказав, изрыгнет такую силу, что похлеще океана...,  да какой там океана! Во сто крат сильнее мира будет всей природы дикой! Вот и я такой невзрачный... Что, ты думаешь сломаешь? Фиг тебе. Да, нету силы... Мне так больно, так мне больно, что уж лучше б умереть. Ты уж скалишься победой, надо мной и над Олежкой? Я тебе, зловредной дуре, вот такой кукишь подсуну. Не видать тебе победы. Вот тяну я этот раз, тот который  был последним, вот еще раз потянул. Буду столько сколько нужно! Мне плевать, и пусть ломает, все равно мне жизнь не станет, если выпущу я друже. На, проклятая «болюка», вот тебе моя рука, вот тебе мозги и тело. Хочешь мучай, хочешь рви, хочешь — можешь изничтожить. Не боюсь тебя и буду я назло тебе тянуть. Мне совсем еще немного поднапрячься уж осталось, вон видать уже Олежку....» — Витя еще рванул, потом еще из много раз последних, не понятно откуда выкопанных сил, и еще, и еще...
   Вот наконец показалась голова Олега, вот он уже уперся руками в край обрыва и вот уже навалился корпусом на этот край, и начал осторожно ползти к Виктору, который на всякий случай страховал его, опасаясь непредвиденного сползания его со снегом обратно, для чего не отпускал веревку полностью.
    Лишь, когда Олег сел рядом с Виктором, тот полностью расслабился от своего перенапряжения. Повалился опять на снег и сразу заснул......

.......Они на речном прибрежном песке. Алёнка,  лёжа на спине, улыбаясь, смотрит в голубое, бездонное небо. Витя лежит рядом с ней на правом боку смотрит на нее и левой рукой посыпает ее белым речным песком.
- Витька, чего ты молчишь? Скажи мне что-нибудь красивое
- Давай я тебе стихотворение расскажу.
- Про любовь?
- Про любовь, про любовь. Слушай — и начал читать стихотворение нарочито растягивая в определенных местах гласные, придавая им певучесть и ласкающую нежность.
   Стихотво-орная му-узыка Фета
        Не даё-ёт мне спокой-йно заснуть.
        Грустный о-отблик подлу-унн-нного света
       Обнажа-ает мне же-енскую суть...
- А чего ты тогда заснул? — неожиданно вдруг спросила Алёнка. —
Витя не спи....

....- Витя, проснись, слышишь, проснись, — тряс его за плечо Олег, — замерзнуть так можно.
    Он открыл глаза. Лето, река, Алёнка — все это мгновенно «испарилось» в его сознании.   Его организм уже остыл от недавнего перенапряжения  и уже начал слегка зябнуть.  Помогая левой рукой сел рядом с Олегом.
- Долго я спал?
- Минут двадцать.
- Что будем делать дальше.
- Сейчас идти опасно — темно и к тому же мы сильно устали. Поэтому надо ждать рассвета и отдыхать. Спать будем по очереди сорок минут. Спальник у тебя пятислойный можно прямо на снегу, второй дежурит рядом на «пенке» (коврик полиуретановый — прим. автора). Ты немного поспал, очередь моя. Ровно через сорок минут меня будишь.
       Олежка залез в спальник и сразу же уснул.  Виктор сел на коврик и стал коротать отведенное время для дежурства. В походе, естественно, всякое бывает. Они, разумеется, не исключали, что и в этом восхождении что-нибудь может быть, Однако допускали большую вероятность несчастного случая по пути туда и, в большей степени, на леднике, но, чтобы обратно, когда уже путь проторен — меньше всего. Ну, да ладно. Случилось, случилось, Главное —  он спас своего друга. Утром они ледник преодолеют, а там уже альпийские луга, а за ними и Терскол рядом. «Должно все хорошо быть» — обнадежил он себя мысленно согревающей надеждой. Что-то с правой рукой неладно. Никак согреться не может. Все время, что он тянул Олега она лежала на снегу и наибольшее напряжение приходилось на нее.  Несомненно он ее переохладил. Плечо начало немного покалывать, признак начала кровотока, а, значит, и постепенного согревания. Запястье же словно онемело. Чтобы оживить правую, он левой рукой начал ее тереть, встав на ноги принялся делать ею круговые вращательные движения, пытался сжимать, разжимать пальцы, при этом, нет-нет обдувая их своим теплым воздухом. Тепла они не чувствовали.
    Сорок минут при таких активных упражнениях прошли быстро. Надо будить Олега, но он не стал. Пожалел. Решил дать ему поспать еще час — пусть хорошо отдохнет и согреется — как-никак он висел на веревке часа три, не меньше.  За этот час он будет, не переставая, пытаться отогреть свою правую руку. 
     Крутил рукой, тер ее левой, грел своим воздухом, наверное минут пятьдесят.  Потом присел отдохнуть. Усталость и зябкость на него тут же навалились и сонливость заставила сомкнуть глаза.
- Витя, ты опять уснул — разбудил его Олег. — Ты  почему меня не растолкал через сорок минут.
- Пожалел. Решил дать тебе еще часок.
- В итоге прошло два часа десять минут. Залазь в спальник и спи.
    Погрузившись в тепло он тотчас ощутил убаюкивающий комфорт, сладостно поёжившись он улыбнулся, даже про руку забыл, закрыл глаза и уснул.
     Точно, какая тревожинка  внутри его ёкнула. От предощущения какого-то несчастья он открыл глаза. Он чувствовал нездоровый жар. Тело было в поту. Расстегнув молнию он приподнял голову. Олег сидел рядом и  кемарил. Витя спешно вылез из спальника. Тряся за плечо разбудил друга. Тот, оказалось, дремал минут пятнадцать. Спал Виктор около двух с половиной часов.
- У тебя похоже поднялась температура. Ты чего-то бормотал во сне, часто повторял Алёнку. Поэтому я решил понемногу двигаться вниз с тобой. До конца ледника осталось метров пятьдесят.
- Ты  волок меня и рюкзак? Ты, Олежка, точно сумасшедший. Ты что не мог разбудить? А если бы опять в щель свалились?
- Не свалились бы. Каждый отрезок я протыкивал палкой.
- Все. Давай запихивайся в спальник и спи.
- У тебя, кажется, температура. Тебе нельзя на холод.
- Не разговаривай, Олежек, не разговаривай. Я на месте сидеть не буду. Буду активно дрыгаться.
    Когда Олег захрапел он, так же тщательно, протыкивая каждый участок палкой, попеременно протаскивая метров на десять сначала спальник с Олегом, потом, вертаясь обратно, тащил рюкзак.  Пройдя так двадцать метров он почувствовал, что та боль в его правой руке, которая после сна ощутимо утихомирилась, снова возобновилась. Он уже знал как с ней бороться.
«Что, опять ко мне подкралась? Снова ты меня пытаешь, снова жаждешь испытания воли, силы ты моей? Ты тогда не одолела и сейчас тебе подлюка не видать победы славы надо мной и над Олежкой. Пусть и капли нету силы, пусть берет меня озноб, буду я ползти. ...Не знаю, как смогу я доползти! Мне откуда черпать силы третий раз тащить Олежку, третий раз идти обратно, третий раз тащить рюкзак, а потом еще два раза все проделать это снова? И ведь ты еще, зараза, сверлишь болью монотонно. Не отпустишь на секунду, все вытягиваешь нервы. От напора боли дикой я б, наверное, катался  по полу, или все же на кровати, окажись сейчас в палате нашей городской больницы. Но такое наслаждение  не могу тебе позволить, не могу себе доставить я такое расслабление....» —  и он тащил, и тащил, и тащил превозмогая боль, превозмогая себя, непонятно откуда черпая давно уже израсходованные силы, не замечая не здоровый пот и овладевший всем его телом жар.
     Часа через два он наконец-то преодолел ледниковую зону. То там, то там были видны проталины от снежного покрова. Уже занимался рассвет. Витя разбудил Олега. Тот вылез, Виктора, так же, как следует, отматерил и, так же загнал в спальник — спать и согреваться.
     Когда двигался не замечал, но только он окунулся в нагретое теплое гнездышко, как почувствовал озноб. У него явно была высокая температура. Плечо правой руки ощутимо покалывало, запястье никак не ощущалось.  Уснуть он не мог.   Стремясь сбить  температуру закрылся в спальнике с головой. Начал сильно потеть, казалось — всё его тело пышет жаром. Или, как следствие повысившейся температуры, или дополнительно к ней, у него вновь усилилась боль в правой руке. Ситуация получилась почти безвыходная: и вылазить из спальника нельзя с такой температурой и в нем находиться невмоготу. Он высунул голову. Олег сидел невдалеке, разжигая костер. Виктор сказал ему про свои проблемы, тот запретил ему вылазить из спальника, сказав, что главное сейчас сбить температуру, а боль можно и перетерпеть. Потом сказал, что сейчас попытается вскипятить чаю и будет его поить. Скромно позавтракали, (или поужинали). Олег велел больше пить жидкости, чтобы дать организму возможность длительно пропотеть. Боль в руке не унималась, сейчас она была режущей с периодическими  прострелами в плечо. Виктор иногда, начинал слегка стонать.
- Витек, а ты там чего бормотал, когда меня вытаскивал из щели и волок по снегу в спальнике? — спросил он, стараясь как-то отвлечь друга от больных ощущений?
- «Белые» стихи на ходу сочинял, чтобы боль унять.
- А вот то стихотворение, которое ты говорил во сне, когда только-только достал меня из пропасти.
- Какое?
- Там про какую-то музыку света.
- Понятно. Но это не музыка света, а стихотворная музыка Фета.
- Ты не сможешь мне его рассказать
- Попробую — какое-то время задумавшись Виктор начал декламировать:

Стихотворная музыка Фета
Не дает мне спокойно заснуть.
Грустный отблик подлунного света
Обнажает мне женскую суть.

Ту, что может коварной быть,
                милой
И любой смеет стать иногда.
Завлекательна жизненной силой
Не покинет меня никогда.

Пусть она иногда замаячит
Словно диво вселенских чудес.
Знаю я однозначно не значит
Только прелесть житейских небес.

И совсем никаких наслаждений
Не сулит нам союз вековой,
Если нет горькосладких томлений
Ожидания муки земной.

Вещий голос в семейном ненастье
Нам судьбу предсказал на двоих.
Ненарокое жидкое счастье
Топит жертву в тенетах своих.

Ну и пусть!, если время не лечит
Гордый ум вековой слепоты.
Раз от разу мозольно перечит,
Если вдруг не совсем так как ты

Указал, приказал. Что наделал!?
Твой союзник в семейном быту.
Но пойди разберись кто не сделал
Взглядов нужных и слов? Нет ладу!

Ты и будешь так вечно скитаться
В полутемках ума и души!?
Неужели нельзя вдруг подняться
Из дремучей сердечной глуши?

Оглядеться вокруг и увидеть,
Что мир грешный совсем не такой
Уж плохой. Зачем нам ненавидеть
В пустяковых причинах покой,

Счастье, трепет взаимной неволи?
Из которой  легко убежать.
Без душевной мучительной боли
Нам желанных оков не сдержать.