Рассея...

Ты, Рассея моя...
Рас...сея...
Азиатская сторона!

С. А. Есенин


Российская глубинка. Присутственное место.

– Здравствуйте, – и решительно, и робко говорит пожилой мужчина, входя в кабинет.

– Добрый день, – важно цедит сквозь зубы одетая в ядовито-зелёную обтягивающую блузку полная женщина, сидящая за столом.

– Присаживайтесь, – добавляет она казённым тоном, лишь слегка шевеля тонкими ярко накрашенными напряжёнными губами.

Мужчина садится, готовый изложить своё дело.

– Что вы хотели? – не улыбаясь, продолжает вести приём дама.

– Дело у меня такое, – начинает посетитель и усаживается на жёсткий стул, – хочу дом оформить на сына. Он у меня за границей живёт. Жена моя недавно померла. Да и я не вечный. Время подходит. Случись что – сыну потом бегать, переоформлять… А так – всё сделано будет.

– Вы где проживаете? – спрашивает хозяйка кабинета.

Сказать просто «живёте» дама не может. Это, по её мнению, принизит важность происходящего.

– В Федотушкине, – отвечает проситель.

– Так. А сын?

– А сын – в Норвегии.

Дама замирает и начинает что-то прокручивать в голове. Потом она берёт трубку телефона и набирает номер.

Посетитель покорно ждёт, понимая, что задачу он задал чиновнице сложную. Не каждый день граждане Норвегии оформляют права на недвижимость в их уездном городе.

– Марин Сергевна, – говорит между тем дама в трубку, – тут такой вопрос. Мужчина хочет на сына дом переоформить.

Она делает паузу, слушает и отвечает:
– В Федотушкине. А сын в Норвегии… Да… Хорошо. Перезвоню.

Она кладёт трубку и начинает ждать. Ждёт и посетитель. Он оглядывает взглядом кабинет.

Толстые стены, арочные своды, казённый дух витает везде. Кажется, что присутственное место было здесь всегда – века c XVIII, когда дом был построен.

Через какое-то время раздаётся звонок. Дама неспешно берёт трубку.

– Алло.

Дальше она долго слушает и уточняет:
– Дарственную? Да… Хорошо, подождём.

Она кладёт трубку и говорит посетителю:
– Надо подождать.

Тот покорно кивает седой головой и молчит, готовый к долгому ожиданию.

Столоначальница начинает перебирать бумаги на своём столе. Они мало её интересуют, но делать что-то надо.

Проходит минут пять.

Проситель – само терпение.

Дама не выдерживает и опять берётся за трубку.

– Зой, – говорит чиновница, – может быть, ты можешь подсказать?

– Что? – оживляется она и с пристрастием слушает.

– А он? – выдыхает дама наконец.

– А ты? – выслушав ответ, выдаёт она.

После долгого прослушивания обстоятельного рассказа столоначальница вздыхает и спрашивает о наболевшем:
– Цыплят купила?

Посетитель сочувственно смотрит на неё – весна, хозяйство, общие заботы.

Он вспоминает, как жена каждое лето ухаживала за выводком цыплят, и тяжело понимающе вздыхает.

День у него сложный. Он выбрался в райцентр по делам. И сегодня его ждёт посещение ещё одного кабинета в другом конце города. Он начал было оформлять документы на получение пособия на погребение. Но в деле обнаружилась незадача. Когда-то какой-то нерадивый чиновник перепутал буквы, и фамилия покойной жены в паспорте и в свидетельстве о браке написана по-разному – Панкратова и Понкратова. 70 лет всё было нормально. А после смерти 88-летней супруги у её мужа начались проблемы.

Старик тяжело вздыхает, представляя череду перемещений по разным инстанциям.

– А редиску посадила? – прерываются его невесёлые мысли вопросом столоначальницы.

Ждёт он ещё долго.

Официальная дама наконец заканчивает разговор. После чего делает паузу, собираясь с мыслями. Потом она вопросительно смотрит на телефон, на бумаги слева от себя, в окно, выжидательно стучит пальцами по столу и опять берётся за трубку.

– Марин Сергевна, – говорит она, – ну так как? Выяснили?

Потом она долго слушает длинную речь, непонятно почему подобострастно кивает головой невидимой собеседнице и кладёт трубку.

Посетитель с надеждой смотрит на неё.

Дама хамоватым тоном начинает излагать содержание разговора с высокопоставленной Марин Сергевной. Говорит она долго. Речь её насыщена канцелярщиной и юридическими терминами. Суть она доносит до просителя в конце следующим образом:
– Вот когда вы умрёте, – она делает зазывно-многообещающую паузу, – тогда пусть ваш сын и занимается переоформлением.

Старик молча глотает известие о своей грядущей неизбежной кончине как о счастливом исходе в решении дела. Но дама так быстро, энергично и бездушно тарахтела канцеляризмами, что глуховатый дедушка плохо понял все юридические закавыки её речи. Поэтому в надежде, что ему объяснят всё громче и доступнее, он спрашивает:
– Дочк, а, может быть, всё-таки сейчас?

– Мужчина! – как спичка вспыхивает дама. – Я же вам говорю – сейчас вам это невыгодно.

– Вы поймите, – эмоционально и навязчиво начинает повторять она. – У вас льготы на коммуналку. А оформите на сына – вам платить надо больше. Ну, дедуль! – стыдит она его за непонятливость.

Потом сбавляет обороты и «по-человечески» добавляет:
– Вот умрёте – пусть приходит.

Посетитель покорно встаёт. Видно, что он засиделся и идти ему трудно. Он некоторое время стоит, потом медленно на плохо гнущихся ногах направляется к двери.

– Спасибо. До свидания, – говорит он, берясь за дверную ручку.

– Передайте там: следующий пусть подождёт! – командирским тоном напутствует его чиновница.

Дверь за посетителем закрывается.

Дама берёт трубку:
– Зой, ты почём цыплят брала?

А старик идёт по пыльным и уже по-летнему душным улицам провинциального города в другое присутственное место. Ему надо спешить, чтобы отсидеть очередь там, выслушать гневно-обличительную тираду по поводу своего и покойной жены легкомыслия в течение семидесяти лет, получить нужную справку и отправиться на автостанцию ждать автобуса на Федотушкино.


(«Всё та же коллекция», Рига, 2013.)