Апельсины для Гены

   
 – Тётенька, а где вы взяли такое умное лицо?– Женечка Степанов, бывший спецназовец, а теперь сотрудник частного охранного предприятия вышел поинтересоваться, всё ли нормально у корреспондентки Симы Морозовой. Сима стояла, приклеившись глазами к черному стеклу вагона, как к экрану телевизора, словно ей должны были показать  очередную серию блокбастера под названием «Командировка в никуда».
 – Отойди, мальчик,  –  Морозова не первый раз ехала нарываться на неприятности вместе с Женечкой и его коллегой, Славой Радичем,  тоже в прошлом бойцом отряда спецназначения, – Думаю, вот зачем я всё это затеяла?
    Сима ненавидела чувство легкого недовольства собой. Оно, как едва различимый писк комара, точило её душу. Только комара можно было бы прихлопнуть, или подождать, когда он напьется крови и улетит. С легким недовольством всё обстоит намного хуже. Прихлопнуть его невозможно, и если что-то получится не так, как хотелось бы Симе, оно легко перерастет в отчаяние, досаду,  злость,  и в конце концов  – разочарование в себе. Сима знала, что если «ориентироваться» по этому звуку, то он со стопроцентной вероятностью выведет её к поражению. Поэтому на него нельзя обращать внимание. Отмахнуться бы. Но как?   
 – Не парься, Сима! Завтра подумаем. Как проснемся, все по очереди пойдем и подумаем! –  Славка вышел из купе и окончательно перегородил длиннющий вагонный коридор. Сима его обожала. Он, как и Женечка, был высокий, красивый и отважный. Только характер у Славки выдался сложный, и от него редко можно было услышать  что-нибудь хорошее. – Я люблю задумываться по утрам!  – продолжал Радич, – Главное, чтобы комната раздумий была свободна! Столько  людей! И все такие думающие!
 – Обхохочешься!  – мрачно отреагировала Сима.
 – А кто-то заранее уже обхохотался!  – Славка почему-то рассердился, дернул дверку купе, и, разложив на столе газету, принялся разбирать и собирать пистолет.
   Симу от возмущения подбросило, как вагон на стыке рельсов:
 – Прекрати немедленно! Убери его!
 – Я так успокаиваюсь,  – заверил её Славка, не собираясь прерывать своего занятия.   
   Морозова забралась на верхнюю полку, сунула под голову сумку с косметикой и диктофоном, после чего продолжила свои размышления.
   Конечно, она бы никуда не поехала. Если бы к ней в редакцию не пришла мать этого непутевого зека, Геннадия Иванова, сгинувшего в непролазной тайге полгода назад. Последнее письмо Гена прислал аж прошлой осенью. В нём единственный сын написал всего десять строк. Дескать, нет у него больше сил, чтоб мёрзнуть и голодать, устал он от себя и от всяких гадов вокруг, ждать домой его не надо, возвращаться он не собирается. Потому что дошел до такой крайности, что решил повеситься. Зачем-то ещё добавил, что уже намылил верёвку.
   Сима держала это письмо в руках и не понимала – как можно написать такое матери? Даже если ты  – И ПРАВДА – намылил веревку?!
   Может, посоветовать ей воспринимать Генино самоубийство, если оно, конечно, произошло, как запоздалый выкидыш? Только произошел он не в двадцать недель беременности, а в двадцать лет самостоятельной жизни?
   Хорошо хоть, глупая Сима ничего такого ей вслух не сказала.
   Мама у Геннадия была молодая и красивая. Странно только, что Юлия Николаевна совсем не красила волосы, и её довольно свежее лицо в облаке седины выглядело слишком молодым. Она рассказала Симе, каким хорошим мальчиком рос Гена, как замечательно он рисовал, и никогда,  даже если было очень нужно, никого не обманывал. Она так  трудно его носила… так тяжело рожала… А когда он болел, то просто сходила с ума! А как  она плакала от радости, когда он получил медаль на школьной олимпиаде! На выпускном вечере ходила по школе, держала его под руку, и страшно им гордилась. Потом, когда случилась эта беда, рвалась к нему на свидания в следственный изолятор, на последние копейки собирала передачи, и, не пряча глаза, стояла в зале суда, когда ему оглашали приговор! Она всему назло верит, что тяжелые времена пройдут, Гена вернется, устроится на работу, женится, внуки родятся. 
   А это все – недоразумение, нелепость. И никакое не преступление. Ведь, правда? – Генина мама заглядывала Симе в глаза, искала понимание.
   Как же все случилось? Сначала мальчик рисовал космонавтов и пионеров-героев, потом стал в шутку рисовать деньги и разные документы. Особенно хорошо выходили голубенькие  пятирублевые купюры и проездные билеты. Не отличишь. Все удивлялись. Особенно друг Геночки, Павлик, удивлялся. Он одну такую поделку, в смысле, подделку выпросил себе в подарок. Долго любовался почти настоящей денежкой, а потом, ради смеха, попробовал купить на неё сигарет в гастрономе.
   Бдительная кассирша немедленно вызвала милицию. Паша про Гену всё рассказал. Дома у Ивановых произвели самый настоящий обыск, изъяли кучу «рисунков».   Творчество Геннадия государство оценило в четыре года лишения свободы. Два из них он уже отсидел в колонии общего режима на Северном Урале. Потом Гену перевели в специальное поселение около деревни Посошково.
  Сима знала, что спецпоселение, это такая деревня, можно сказать, колхоз в лесу. Здесь до окончания срока лишения свободы находятся люди, которые просили о смягчении режима содержания, ещё когда находились в исправительно-трудовой колонии.  Им его и смягчили, поменяв ограду из колючей проволоки на ограду из сосен. Осужденные валят лес. Это тяжелый и опасный труд.
   Там можно ходить без конвоя, потому что на тысячи километров вокруг расплескалась тайга. Жить можно не в казарме, а в общежитии. Командует «колхозом» офицер внутренней службы, он же проверяет списочный состав поселенцев на построении. 
   Из развлечений – только каторжный труд. Выходных и праздников стараются не допускать, чтоб население от изобилия свободного времени случайно не взбесилось. Ни радио, ни телевизора там нет, газеты привозят на вертолете вместе с письмами один раз в неделю. Кормят кашей и капустой на воде.
   Если Геннадий жив, то он сейчас находится в таком гиблом месте.  Раньше писал аккуратно, раз в месяц, как мама и просила. Пока не пришло это проклятое письмо.
   Юлия Николаевна заплакала, неожиданно став какой-то старенькой-старенькой и маленькой-маленькой. Она ведь думала, когда его рожала, что дарит ему  огромный мир, а в результате оказалось, что подарила только голод, холод, страдания, намыленную веревку. И с каждой слезинкой  она становилось всё меньше и меньше. «Если её не успокоить, – подумала Сима  –   она исчезнет, растворится в своем горе, и останется только соленая  лужица возле  стола».
   Сима обратила внимание на  толстую папку, лежавшую перед ней  – материалы переписки Юлии Николаевны со службой исполнения наказаний. Она, оказывается, всё это время  пыталась как-то убедиться, что Геннадий жив. И никак ей это не удавалось. Получала бумажки с ответами типа «осужден, согласно решению суда направлен». Из этих справок невозможно было понять главное   –  жив Гена, или нет?
   Юлии Николаевне удалось узнать, что в это спецпоселение, которое находится на расстоянии семи километров от деревни Посошково, добраться всё-таки можно. Надо сначала ехать на поезде до станции Полуяново. От Полуяново к Посошково, в зависимости от времени года, придется двигаться по зимнику, то есть по накатанной в снегу дороге, или плыть по реке. Потом ещё семь километров нужно преодолеть пешком по тайге.
   Хотя, если добираться на вертолете, то от спецпоселения до Полуяново всего полтора часа лёта. Но где взять вертолет? Знаете, сколько стоит один час аренды вертолета? Нормальные люди столько за месяц не зарабатывают! Иначе Юлия Николаевна давно бы уже съездила к сыну, только боится, что  не доедет.  И никто не доедет!
   Сима пошла к редактору. Всесильная Алина Геннадиевна выслушав историю, созвонилась с частным охранным предприятием, которое возглавлял её знакомый, он сам когда-то работал в службе исполнения наказаний. Они уже раньше так делали – Алина Геннадиевна бесплатно предоставляла его фирме  рекламные площади в газете, а  за это его бойцы сопровождали Симу в наиболее рискованных экспедициях. И в этот раз Алине Геннадиевне удалось с ним договориться. Она давно замечала этот особенный блеск в глазах Симы, и не сомневалась, что материал получится отменный. Вон как Симка вцепилась в этого зека… Хотя, ну кто он ей, этот Гена Иванов? Опять сердобольничает, «спасает человечество».
   Серафима Морозова в срочном порядке  занялась подготовкой таёжного десанта. На следующий день Юлия Николаевна принесла ей в редакцию апельсины для Гены и незапечатанное письмо. 
   Сначала Симу удивили эти апельсины, потому что правильнее было бы послать мясных или рыбных консервов, но потом она поняла, что  там не пионерский лагерь, и можно передать только то, что можно.
   Сима повесила кулечек с апельсинами на крючок для одежды и они радостно покачивались под стук колес, Славка что-то бубнил, Женечка уткнулся в газету. Морозова задремала.
  Утром поезд выгрузил их в Полуяново. Бывшая столица Северураллага привлекала внимание резко выделявшимся на фоне черных хибар помпезным зданием управления лагерей. Судя по облупившейся краске и обвалившейся лепнине, здание частично утратило свое былое величие. Но его всё ещё оставалось вполне достаточно, чтобы сто раз подумать, прежде чем перешагнуть через порог этой цитадели закона. Теперь оно называлось, не управление «Северураллага», а просто – «Лесное» управление. И хотя название стало гораздо симпатичнее, вряд ли  это хоть как то отразилось на сути происходящего в нём.
   Внутреннее убранство Лесного управления глаз категорически не радовало. И дело даже не в однообразии коричнево-розовых коридоров и почти черных дверей. Сима обратила внимание на то, что стены управления были спрятаны под «шубу». «Шуба», это такое специальное рельефное покрытие, чтобы заключенные не оставляли надписей на стенах и чтобы не могли покончить жизнь самоубийством, разбив о стенку голову. Было понятно, что ни того, ни другого предназначения «шуба» не выполняет. Зато она морально добивает человека, делает его жизнь в неволе ещё тяжелее: стены колючие, к ним не прислонишься, по ним не проведешь ладонью, не разодрав её до крови...
   В кабинет начальника управления их проводил помощник дежурившего на вахте офицера. Странный это народ – тюремщики. Во всём они ищут подтекст и подвох. Симина история про заключенного Гену Иванова, талантливого самородка, мастерски изготавливавшего фальшивые документы, их совершенно не тронула. Финал рассказа про одинокую мать, которая сходит с ума, не имея вестей от сына, начальник Лесного управления и его коллега, слушали, едва не давясь от хохота. А Сима всё  никак не могла понять, что же такого смешного она говорит?
   Если ещё добавить, что Симина беседа с офицерами внутренней службы происходила в комнате, стены которой по всему периметру были закрыты встроенными шкафами, так, что даже не понятно становилось, а где же настоящая входная дверь, их веселье принимало какой-то зловещий характер. Морозова запаниковала – она уже и сама не знала, в какую из этих дверей зашла. Слава и Женя для беседы допущены не были. Ждали в коридоре.
   Неожиданно из одних шкафов стали выходить люди, пересекать кабинет начальника и с деловым видом скрываться  в других шкафах, совершенно игнорируя присутствующих.
     – Интересный тут у вас дизайн,  – попробовала Сима разрядить обстановку.
     – Наследие мрачных времен,  – с готовностью подхватил начальник управления,  – Кстати, я ведь так и не разобрал, кем вам приходится Иванов? Чтобы вы меня правильно поняли, могу сообщить, что здесь не так давно уже была одна корреспондентка, якобы, из «Известий». На том же стуле, что и вы сейчас передо мной сидите, сидела. Тоже героя материала искала. Я ей помог. Она его нашла. И устроила ему побег. Обоих задержали во Владивостоке. Это был её жених.      
   Серафима сделала печальное лицо, как бы сострадая доверчивому начальнику, собралась с силами, и ещё раз всё, как есть, спокойно рассказала. Про фальшивые пятирублевые купюры, про мать, про намыленную верёвку.   
 – Это мы уже слышали, – перебил её третий собеседник, человек в погонах полковника,  –  Вы только объясните, кем лично для вас является Геннадий Иванов. Вам он для чего нужен? Он вам кто?
 – Никто, я его не видела ни разу в жизни,  – Морозова  с радостью обнаружила, что ей нечего скрывать от внутренней службы. «Правду говорить легко и приятно», - вспомнила она цитату из любимого Булгакова.
 – Ну, мне-то не надо рассказывать. Я-то на писателей насмотрелся,  – продолжал убеждать полковник, – Из «Аргументов и фактов» приезжали. Разбили в лесу палатку, тайком пробрались на территорию спецучреждения. Потом оклеветали нас на всю страну!
   Сима и  не подозревала, что у них здесь такое популярное и оживленное место.
– Мне достаточно просто убедиться, что человек жив,   – продолжала она настаивать на своём,  – побеседовать с ним, апельсины передать от родственников.
 – Кстати, о родственниках. Иванов находится в спецпоселении, доступ в которое в это время года возможен только по реке или на вертолете. Года два назад туда приезжали матери и жёны отбывающих наказание. Мы их доставили на режимную территорию. А потом, представьте себе, погода испортилась, и мы их смогли вывезти обратно только через две недели. Вы хотя бы догадываетесь, чего они там натерпелись?! 80 молодых здоровых мужиков дичают в лесу годами, вы хоть соображаете, куда вас несёт?
   Серафима уже давно поняла, что её несёт куда-то не туда,  но остановиться всё равно не могла. Как это ни странно, ей удалось достойно покинуть кабинет, не перепутав двери. А то оказалась бы в шкафу и просидела бы там всю жизнь…
   Тогда отцы-командиры нарочито вежливо пригласили в свой встроенный шкаф-кабинет Славку и Женечку, и принялись горячо убеждать их уже «по-мужски»:
 – Ничего из этой затеи не выйдет,  – доносилось из-за неплотно прикрытых дверей, – Забирайте вашу корреспондентку и езжайте домой! У нас даже связи нет с этим местом, погода уже сколько дней стоит нелетная. Делать здесь вам нечего!
   Не убедили. В Посошково, как и предполагала Сима, летали вертолеты гражданской авиации. Вся троица решительно отправилась в аэропорт.
   «А уж оттуда,  – наивно мечтала Сима,  – каких-то семь километров по тайге, пробежимся-разомнемся, и мы на месте!».
   Морозова внимательно разглядывала купленные в кассе аэропорта билеты, когда к их компании неожиданно присоединился какой-то человек в капитанских погонах и сообщил, что он командир вертолета Ми-8, принадлежащего службе исправительных дел.
 – Мы летим в Гари,  – доложил он Симе, у которой и в мыслях не было ни о чем его спрашивать.  – У меня есть устное распоряжение начальника Лесного управления.  Вы летите с нами! Давайте, грузитесь.
 – Нам не надо в Гари! Зачем нам ваши Гари? Нам в Посошково надо, вернее, в спецпоселение. Вы нас туда доставите? – до Симы никак не доходило, что на основании устного распоряжения начальника управления   её можно вот так вот запросто, как надоевшую кошку, засунуть в вертолет, завезти подальше от дома, и выбросить в лесу, чтоб обратно уже не вернулась!
 – Не хочет по-хорошему,  – продолжал бредить капитан,  – хватайте её под руки и тащите в вертолет.
   Надо было видеть, с каким интересом Женечка и Славка стали разглядывать Симу, словно прикидывая, как бы половчее за неё ухватиться и отбуксировать к вертолету.
 – Нет, – после длительных раздумий Славка решился огорчить капитана, – у нас приказ, чтоб мы её сопровождали. Она командует. Не захочет, не поедет… – потом,  с удовольствием  посмотрев на Симино перепуганное лицо, добавил,  – Вот если захочет, тогда конечно!
 – Какие Гари? У нас через двадцать минут посадка на вертолет в Посошково!  – завопила Сима, капитан помрачнел, горящие фанатизмом глаза постепенно гасли, в них появилось отчаяние и растерянность. И тут Морозовой стало его невыносимо жалко. Ещё застрелится… у них здесь все какие-то слабонервные, кто веревку мылит, а у кого табельное оружие торчит из расстегнутой кобуры, как если бы могло понадобиться в любую секунду.
– Если нам надо будет в Гари, мы только с вами полетим, обязательно! Честное слово! – затараторила Серафима. Бесчувственные Славка с Женечкой заржали, как кони, ей даже стало за них стыдно.
   А эти самые Гари  – дыра  похлеще Полуяново. Сима не так давно бывала в этих краях. Писала материал про то, как местное население спивается, вместо того, чтобы работать на огородах, читать книжки и участвовать в жизни страны, которая сейчас стремительно меняет экономическую формацию, и поэтому не может им дать зарплату или, хотя бы, работу.  Стране вообще не до них пока. Она даже может погибнуть. Но это ещё не повод, что б уж так сильно расслабляться! Серафима пробыла в  Гарях два часа, и уехала. Потом всех заклеймила, конечно. Но они об этом, судя по всему, так и не узнали. И вряд ли взялись за ум. Теперь что-то не хотелось Симе к ним возвращаться.
   Народ набивался в вертолет, как в автобус, которого долго пришлось ждать на остановке. Билеты проверили только у Морозовой. К её огромному удивлению всем хватило мест на скамейках, тюки и коробки огромной горой разделяли пассажиров.
   Приятной вертолетной прогулки не получилось. Вместо зеленого моря тайги внизу простиралась какая-то свалка.   Словно орды безумцев носились здесь с топорами и пилами, беспорядочно и бессмысленно убивая деревья, оставляя гнить их желтые  трупы…
   Посошково встретило коробками черных изб и покосившимися плетнями. Радостно веселившиеся возле весенних луж худосочные подростки, улыбались, отбрасывая солнечных зайчиков золотыми коронками на зубах. Какие-то тётки, расположившись на крыльце административного барака, на чём свет стоит, крыли матом поселковое начальство. Оказывается, деревушка живет на привозной воде, которую уж две недели, как не завозили. А снега мало, да и тот грязный, не говоря уже о речке, изгаженной лесосплавом до полного безобразия. Не ровен час, помрет кто, так не самогоном же обмывать покойника. Сима с интересом отметила, что чего здесь всегда полно, так это самогона. Для него, главное, и вода находится! Уже легче.
     Администрация посёлка была объединена одной крышей с администрацией специального поселения, в которое направлялись Сима с парнями. Здесь их уже поджидали. Не успели они перешагнуть порог, а майор внутренней службы поспешил протянуть журналистке для ознакомления личное дело Геннадия Иванова. Из дела следовало, что за два года неволи Иванов дважды был замечен в нетрезвом виде, трижды нарушал режим содержания и ещё при каждом удобном случае поносил администрацию поселения нецензурной  бранью. Покойнику такое было явно не под силу. Обратила внимание на даты. Последний проступок был зафиксирован чуть меньше месяца тому назад. Сима возликовала, получив первое, пусть даже  косвенное подтверждение того, что Гена жив.
  И тут открылась неприятная подробность.
 – С поселением нас разделяет река. Лед уже  непрочный. Читали, какой «фрукт» этот Иванов? Да, он ещё там работает хлеборезом. Должность, как у нас говорят, «шерстяная», так что он точно не голодает. Не стоит ради него рисковать жизнью. Возвращайтесь в редакцию,  – майор с состраданием посмотрел на Симу. Она удивилась, почему это он не спрашивает, кем ей приходится Иванов. 
     В ожидании любого вертолета, который доставил бы их на исходные позиции, Серафима бесцельно бродила вокруг дома, пока не споткнулась о не слишком трезвого сезонного рабочего. Растянувшись  на весеннем солнышке прямо на земле вдоль стены административного барака, мужичок крепко спал. Спал и даже не подозревал, что только он, предварительно не проконсультировавшись со службой исправительных дел, мог дать корреспондентке совет, как добраться до спецпоселения. Самый, что ни на есть, правдивый совет, честный,  искренний.
   Сима склонилась над дядькой и потрясла его за плечо. Он не подавал никаких признаков жизни. Тогда она, не давая себе паниковать, зачем-то стала торопливо рассказывать спящему пьянице про Гену Иванова, который находится в спецпоселении  уже полгода и не пишет писем маме. И про то, как мама переживает,  и что Гене надо передать от неё апельсины и письмо. Обязательно надо передать. А вот как туда добраться? Ведь никак! Неужели разворачиваться и возвращаться ни с чем?!
 – Что я ей скажу?  – Серафиме вдруг стало так обидно,  горестно, досадно, что она была в семи километрах от разгадки тайны исчезновения Гены, но ничего не узнала. Горячая слеза закипела в Симином глазу и капнула на щетину пьяницы. Как в сказке, упав на спящего красавца, она произвела в нем революционные преобразования. Он неожиданно уселся, смахнул Симину слезу и вполне внятно произнес: 
- Вон борт 485 садится. Это газопроводчики. Они службе не подчиняются, может, и отвезут вас на спецпоселение.
- Как зовут командира вертолета? – Симу захлестнула волна благодарности, и она едва удержалась, чтоб не расцеловать доброго человека.
- Сергей Викторович.
     Шквальный ветер, порождаемый вращающимися лопастями вертолета, едва не унёс её, зато командир экипажа 485-го борта отреагировал на Симину просьбу согласием. Предупредил только, что на обычных картах координаты спецпоселения не указаны, и корреспондентка должна сама показать ему на его карте точную координату, в которой он её с легким сердцем и высадит.
 – Да покажу я эту точку на карте,  –  нагло блефовала Сима, которая последний раз видела топографическую карту  лет десять назад, ещё когда изучала в школе географию. 
     И начался кошмар. Серафима, Женечка и Славка налетали над тайгой несколько часов. Разглядеть через иллюминатор таёжное поселение оказалось таким же нереальным  делом, как попытка найти иголку в стоге сена. Каждые пять минут её по громкой связи вызывали в кабину вертолета, и Сергей Викторович требовал, чтобы она поставила на карте точку, уже определилась, где их  высадят на съедение волкам. Сима очень расстраивалась и даже пугалась, когда ей показывали карту, но всё-таки щурилась, делая вид, что прикидывает,  где бы поставить точку среди мутных разводов и линий,  поуверенней ткнуть остреньким карандашным клювиком. Сожрут их волки, и точка в этой истории поставится, как бы сама собой, печально думала Сима.
    – Так зачем тебе Иванов? –  пытаясь перекричать рев моторов, спросил Симу Сергей Викторович. Ничего странного, вопрос знакомый, надо набрать побольше воздуха в легкие и ещё раз проорать рассказ про маму, письмо и апельсины.
 – Апельсины! – выдохнула Серафима.
 – Сейчас высажу,  – отреагировал Сергей Викторович, и снова,  –  Зачем тебе Иванов?
  – Ему мать письмо передала.
 – Где письмо?
 – В сумке!  – пропищала Сима
 – Неси!
   И снова пришлось перебираться через какую-то арматуру, выложенную по всей площади днища вертолета, проползая на четвереньках мимо сдвижной двери, которая в этот раз почему-то была не закрыта, и если бы Сима была птицей, она могла бы запросто полетать вокруг вертолета, а потом вернуться в салон.
 – Ну, поставила ты им эту их дурацкую точку?  –   участливо спросил Женечка и Симе захотелось надеть ему на голову свою сумку. Но она взяла себя в руки и серьезно спросила:
 – Как вы думаете, мы в тайге выживем?
 – Ты точно не выживешь,  – Славка подключился к разнузданной травле корреспондентки,  – Потому что мы тебя съедим!   
   Сима метнула в него взгляд мощностью в тысячу вольт,  забрала письмо из сумки, и поползла обратно в кабину,  пообещав себе всё-всё про них рассказать Алине Геннадиевне, если конечно, доживет, и её кто-нибудь в конце концов  не съест. Красная шапочка… Дура. 
 – Читай! – приказал Сергей Викторович, как будто кто-то кроме Гены Иванова имел право совать нос в это письмо.
   Серафима укоризненно посмотрела на него и молча стала доставать листочек в линеечку из конверта.
 – Вслух читай! – рявкнул командир.
     И Сима стала читать. Письмо оказалось коротким.
 «Здравствуй, Гена. У меня всё хорошо. Давление скачет, но я его стараюсь сбивать. Я с тобой каждый день разговариваю. Прошу, чтобы ты себя  берег.  Помнишь фотографию, когда ещё папа не погиб, и бабушка была жива, и мы праздновали Новый год? Я тебя вырезала из этой фотографии и мне соседка её отнесла в ателье, и её сделали большую, как портрет на стенку получился.  Но я её под оргстекло на столе в твоей комнате положила. И разговариваю с ней. Как твоё здоровье, я уже полгода ничего о тебе не знаю. У тебя зубы плохие, полощи отваром осиновой коры, там есть осины? Видела твою учительницу по черчению. Она тебя вспоминает, и говорит, что когда ты придешь, она поможет тебе устроиться на работу. Если меня не будет, когда ты придешь, ключ возьми у тёти Вали из семидесятой. У нас тут Альму сбивала машина. Я думала, не выживет. Но ничего, уже выводила её во двор, хромает, но ходит. Когда ты придёшь, она залает, и будет бросаться на дверь. Дерматин я пока новый не прибила к двери, все равно раздерет».
   После этих слов у Симы что-то случилось с голосом. Он задрожал, стал пропадать, вообще стало трудно читать. Какой-то комок вырос в горле и стал её душить. Он чуть-чуть подтаивал, и тогда Сима, стараясь его проглотить, сильно моргала, чтобы слезы  размазывались по глазам и ни в коем случае не выливались наружу, чтоб никто не понял, что она плачет.
   Сима всё-таки дочитала до конца, вымочив на груди куртку этими дурацкими слезами. Зря она не носила с  собой носовой платок. Хотя мама ей сто раз говорила, что у любого человека в кармане обязательно должен быть носовой платок!   
   И Гене мама тоже так говорила. А  теперь разговаривает с его фотографией, и не хочет думать, что он умер…
   Внимательно послушав письмо, Сергей Викторович с печалью посмотрел на Симу и совершенно неожиданно пообещал уточнить координаты спецпоселения, чтобы на следующий день именно туда доставить «почтальонку».
  Сима, Слава и Женя кое-как ползли по улицам Полуянова. Серафиму подбрасывало так, как если бы она продолжала  летать на вертолете, а в её ушах ни на секунду не смолкал рев мотора, хотя они уже довольно далеко убрели от аэропорта.
    Помимо монументального здания службы исправдел, поселок мог гордиться наличием аж двух гостиниц. Сима  пожелала разместиться в той, которая была построена из кирпича и располагала всеми необходимыми удобствами.
   Но её намерениям не суждено было осуществиться. Гостиница принимала делегатов от комиссии по правам человека при ООН. Какая-то информация проходила по областным СМИ, что Полуяновский район посетят борцы за права человеков, но Симе перед поездкой некогда было узнавать подробности. А зря. «Что за комиссия, создатель?», некстати подумалось Симе строчкой из Грибоедова.
 …Морозова давно уже не видела такого количества сильно пьяных солидных людей. «Суррогатная водка,  – вслух подумала корреспондентка,  – жалко правозащитников».
 – Ты бы нас, убогих, пожалела, - вмешался в монолог  Славка, который уже привык, что корреспондентка любит поговорить сама с собой. –  Ты вон ту усатую депутатскую морду узнаешь? Это же Сергей Иванович!
   Сима прищурилась. Вот ничего себе. «Как простой человек с крыльца гостиницы блевал заместитель председателя Госдумы», - опять вслух начала «писать заметку» Морозова.
 – Хорошо хоть не с крыльца Госдумы. Нас теперь точно не поселят! Зачем им свидетели их правозащитных будней? – Славка огорченно махнул рукой, –  Опьянели от одного вида огромного поля деятельности?
 – Я бы сказал, окосели,  – неожиданно добавил Женечка.    
   Из-за окошечка гостиничной регистратуры выглядывала администраторша. «Бывают настоящие полковники, - подумала Сима, - а бывают настоящие полковницы». Крупная дама с армейской выправкой, на бюсте которой мог бы спокойно разместиться телевизор, посмотрела на странную компанию:
 – У нас международная делегация, нам запрещено селить посторонних.
 – А если Сергей Иванович разрешит, поселите?
   Администраторша промолчала, и Сима подумала, что это был знак согласия. Она поспешила на крыльцо. Сергей Иванович стоял, обнимая небольшую колонну, поддерживающую портик здания гостиницы.
   Она подскочила к нему и начала объяснять, что  работает в газете, что находится на задании, с ней двое товарищей, и что им негде ночевать. И если Сергей Иванович не возражает… «Да ночуйте, где хотите!», - пробормотал государственный деятель. Сима попыталась льстиво заглянуть в глаза большого человека. Напрасно. В них стоял туман. Да такой густой, что не пробиться.
   Отказываясь признавать поражение, она снова атаковала администраторшу, клянясь, что им можно здесь переночевать, в той же гостинице, что и делегация. Ведь  Сергей Иванович так и сказал: «Ночуйте, где хотите!». А они хотят здесь. Очень хотят!  Администраторша посмотрела на Симу, понизила голос почти до шепота и с проникновенной ненавистью  посоветовала:
 – Иди отсюда!
   Пришлось топать в ночлежку. Сортир на улице пугал Симу  не меньше, чем местные постояльцы. «Придушат и утопят…», ночью, или под утро? Можно выбирать.
  Номера были только восьмиместные. Причем, их было всего два  – мужской и женский. Сима очень просила пожилую глуховатую администраторшу, чтобы ей позволили разместиться в мужском, вместе с парнями, но та была непреклонна, и Морозова получила железный жетон в женскую комнату. Женечка со Славиком получили жетоны в мужскую комнату и, посоветовав Симе, если что, орать громче, заторопились на ночлег.
   «Здорово их вымотал перелет в Посошково, - подумала Морозова, только сейчас обратив внимание на отросшую щетину и ввалившиеся глаза парней.
     Худшие предчувствия начали сбываться. На полу в женском номере сидели три тетки: две почти старухи и одна крепенькая бабёнка помоложе. Все они пили что-то непонятное из кружек и оживленно беседовали, воняло заваркой. Им не понравилось, что к ним подселили Симу, и они ненадолго притихли, подозрительно разглядывая новенькую. Сима не стала уточнять, что обозначает фраза «возьми полотенце, сотри умняк с рожи». Молча сняла куртку, шапку и кроссовки, и всё это разложила на своей кровати, между матрацем и панцирной сеткой. Сумку, как всегда положила под голову. Авоську с апельсинами пристроила между стенкой и «подушкой». Получилась гористая местность. Но это не важно, главное, появилась надежда, что её ночью не обворуют. Она бы, конечно, попыталась с этими тётками пообщаться, и, может быть, даже  подружилась бы с ними, чтобы узнать что-нибудь полезное, но для этого нужны были силы, а их уже почти не оставалось. Серафима рухнула на свое ложе и тут же потеряла сознание. Сквозь сон она слышала байки, а может, они ей снились.
    Как «выломился» (из спецпоселения) один важный парнишка. И погнались за ним  вертухаи с винторезами (сотрудники охраны с винтовками).  И летели они на вертушке (вертолете), и видели они, как он бежал по тайге, и не мешали ему, лыбу давили (улыбались), зарубались (спорили),  сможет ли он пройти две тысячи километров. А он смог. И зауважали парнишку враги. И начальник прослезился и разрешил ему на спецпоселение не возвращаться. Или печальная история. Тоже парнишка  «выломился», но попал в болото и «прижмурился». А ещё  был случай, один послал маляву (письмо) вольняшке (другу на свободу), а тот переслал письмо президенту Ельцину, и  прилетела комиссия, и половину вертухаев поувольняли, а потом обратно взяли, потому что негде других найти. А на парнишку упала сосна, и он стал больной на всю голову. 
   Конец связи. Тут Сима полностью отключилась, хотя и чувствовала, как вокруг неё сгущаются какие-то тучи. Кто-то выдернул из-под её головы сумку, достал  документы и разглядывая редакционное удостоверение, оскорбительно комментировал сам факт её нахождения здесь и высмеивал Симину совсем несмешную фамилию. Но не было возможности вырваться из тугих веревок сна, которые оплели её коконом,  и только сильнее смыкались в ответ на любую попытку проснуться.  Потом её почему-то оставили в покое.  Больше к ней никто не приставал. Может, устали, может, побоялись связываться?
   Морозова подскочила часов в шесть утра, ещё затемно, полностью оделась, проверила паспорт, деньги и удостоверение, да еще письмо Иванову. Все оказалось на  месте. Пошла в  комнату к Славке и Женечке.
 – Опоздаем в аэропорт! Тут пешком топать час!  – заблажила Сима и метнулась к стене, чтобы включить свет. Когда комната осветилась, она с ужасом оглядела кучу небритых жутких морд, высовывающихся из-под скатавшихся фиолетовых одеял, и пулей выскочила в коридор. 
   Унеслась, как ветер, поближе к администратору. Через пару минут вышли парни.
 – Ты так больше не делай,  – попросил Славка,  –  нас из-за тебя чуть не убили! Наверное, уже слухи поползли по городу, что приехала к ним из Екатеринбурга какая-то сумасшедшая с апельсинами, Гену ищет и на мужиков нападает! И ещё с ней два идиота, которые уже не знают, кого им охранять,  то ли её от жителей, то ли жителей от неё!      
   Сима, как ответственная за питание, достала из сумки три раскрошившихся рогалика и конфеты, оставшиеся ещё от домашних припасов. Яблоко долго ломала пополам, приседая, прижимая руки к солнечному сплетению и жутко стеная. Женька яблоко у неё отобрал и, улыбаясь, как кукурузную палочку легко разделил его на две равных части.   Одну половину отдал Симе, вторую Славке. «Плотно перекусили» прямо посреди дороги, здесь же распили бутылку воды, предусмотрительно купленную Морозовой в буфете аэропорта.
 – Хозяюшка,  – Женечка ласково потрепал Симу по макушке.  – Накормила до отвала!   –  Серафима подумала, что сегодняшний день обязательно должен быть  солнечным.
  Побежали к аэропорту. «Только бы не улетел! Только бы не улетел!», - повторяла Серафима как молитву. И ругала себя, и кляла, что услышав от Сергея Викторовича обещание поставить заветную точку и отвезти их с утра в спецпоселение, даже не уточнила, «с утра»  – это во сколько? 
   Сима оббегала все поле, пока не нашла борт 485. Сергея Викторовича не было.
 – Сидим здесь до победного! – Серафима отошла от вертолета и стала проверять снаряжение – блокнот, ручку, диктофон. Чтоб всё записать и ничего не упустить.
   Сергей Викторович совершено не обрадовался, увидев поджидавшую его компанию. Он даже попытался укрыться за хвостом ближайшего кукурузника, когда наивная корреспондентка радостно рванула навстречу по взлетному полю. Словно собиралась упасть к нему на грудь после долгой разлуки.
– Со мной переговорили из Лесного управления,  –  Сергей Викторович проигнорировал приветствие,– Они не советуют лететь.
 – А точку на карте поставили?  – не сдавалась Морозова.
 – Наши никто не знает. Надо у службы спрашивать, где её ставить. У тебя есть карта-двойка?  – кошмар с точкой и картой не хотел отступать,  – Ищи кого-нибудь из службы, только они могут поставить точку. Я этим заниматься не собираюсь. Мне здесь ещё жить после того, как ты уедешь.
 – Если я вам принесу карту с точкой, вы меня отвезете?
 – Где ты её возьмешь?
   Сима подошла к своим товарищам совершенно растерянная. Не любила неопределенности. Она могла пережить, если ей коротко и твердо говорили «нет». Но когда сомневались, оставляя какую-то надежду, как  щелочку возле неплотно закрытой двери, Сима начинала невыносимо страдать. Можно ведь открыть всю дверь, если она уже открыта хотя бы на один миллиметр!
   Слава и Женя равнодушно наблюдали за Симиными метаниями. Никакой заинтересованности в результате. Не выспались, что ли?
   Серафима набралась храбрости и вломилась в святая святых аэропорта, в диспетчерскую. Симпатичный парень, почти ровесник Морозовой, был один в просторном зале, он как раз снимал микрофон и наушники.
    – Меня зовут Серафима Морозова.    Я корреспондент областной молодежной газеты. Скажите, где мне взять карту-двойку?
   Диспетчер обаятельно улыбнулся Симе, придвинул  кресло к пульту, за которым сидел. 
    – Иди в буфет, попроси у них коробку кофе, скажешь, Олег потом зайдет, заплатит. Нальешь кофе здесь, вон кипятильник. Сядешь со мной рядом. И пока мне всё не расскажешь, не уйдешь. Хорошо?
   Сима радостно рассмеялась. У нас везде свои люди!  И помчалась в буфет.
 – Я в диспетчерской! Я влюбилась! Сильно! – сообщила она Славке и Женечке, проносясь мимо на бреющем полете, а парни сделали скорбные лица.
   С Олежкой Сима беседовала часа полтора. Всё рассказала.
Про Гену, про его маму, про апельсины, про обязательства перед редакцией, про то, что если она не найдет Гену, то навсегда потеряет смысл в жизни, и на всей её творческой карьере можно будет поставить жирный крест.
 – Да кто он тебе,  этот Гена?  – поразился Олег.
Морозова ответила не задумываясь.
 – Человек! Этого мало? – и снова о главном,  – Помоги мне найти карту. Ты ведь можешь! Ты вообще всё можешь!      
 –  Иди к ангару,  – Олежка повелительно махнул рукой в сторону каких-то полукруглых серебристых коробок,  –  я сейчас позвоню механику Сане, это мой друг. У него есть такая карта. Дальше сама, от тебя зависит, даст он тебе её, или нет.
   Где-то в недрах ангара Сима кое-как разыскала Саню, он тоже пожелал знать абсолютно точно, зачем ей нужна карта, и кем ей приходится Гена. Сима уже научилась выдавать по первому требованию либо короткую, либо длинную версию происходящего. Сане было достаточно короткой. Он потребовал в залог, то есть в обмен на карту, всю Симину сумку  – с документами, деньгами, диктофоном.
   Сима, не раздумывая ни секунды, переложила редакционное удостоверение, паспорт и письмо в карман куртки, затем протянула Сане сумку. Потом прижала к сердцу дорогие зеленые листы с венами  речек, и помчалась обратно в диспетчерскую.
   Олежка  как раз любовался на приземление того самого вертолета МИ-8, на котором сто лет назад, то есть вчера, её хотели отвезти  в Гари. Правозащитная делегация выгрузилась из его брюха, и  сильно качаясь как бы от ветра, неуверенно проследовала к машинам, поджидавшим возле аэропорта.
 – С Полуя прилетели,  – объяснил Олег,  – там вообще беспредел. Постоянно у них зеки вешаются, топятся, травятся, вены режут.
 – Тебя послушаешь, так можно подумать, что там уже скоро никого не останется,  – картина показалась Симе через чур мрачной.
 – Новых привезут, не волнуйся!  – Олег продолжил,  – Эта комиссия здесь уже второй день болтается, я ещё ни разу в ней ни одного трезвого человека не видел. Они, по-моему, даже и не врубились, куда их возили!  – и без перехода, неожиданно,  – беги на крышу, прячься! Дай сюда  карту, и сиди на крыше, и не дыши! Быстро!  Командир Ми-8 идет. Он мне поставит точку.
   Сима, опасаясь новой встречи с капитаном, ракетой взлетела на крышу и легла на теплый шифер за каким-то порожком, мучительно прислушиваясь.
Прошла вечность. Наконец Олег вылез на крышу:
   – Вот твоя точка! Держи.
   Морозова даже не поблагодарила его, просто слов не было.  Она только молча прижалась щекой к Олежкиному плечу, и поспешила искать Славку и Женечку.
   Уже ставший родным борт 485, судя по всему, готовился взлетать. Издалека было видно, как вокруг толпились пассажиры, но Сергея Викторовича Сима, сколько ни щурилась, не увидела. Растолкав парней, проорала одно только слово «Быстро!» и помчалась впереди, как Чапай, размахивая картой-двойкой, словно шашкой.
   Серафима подбежала к вертолету, залезла по трапу в салон и, радуясь, что убрали вчерашнюю арматуру, просочилась в кабину к Сергею Викторовичу.
  – Вот карта! Вот точка! Летим?
 – Вон газовики стоят, сейчас газопровод облетать будут,  – командир даже не стал смотреть на карту, протянутую Симой. – Высокий мужик в ондатровой шапке, их начальник. Он решает, кто летит, кто не летит! Попробуй с ним поговорить.
   Сима скатилась по трапу и подошла к огромному дядьке в не менее огромной шапке. Это была какая-то башня, а не человек. Морозова сама  была не маленькая, Славка с Женечкой оба под метр девяносто… А этот сколько? Циклоп! Сима  задрала голову и обнаружила, что один глаз великана навеки закрыт шрамом, зато второй слегка косит. Точно циклоп. Да ещё, судя по запаху, слегка подвыпивший.
– Вы хороший человек, я вижу,  – почему-то вспомнив фильм «Мимино» и актера Фрунзика Мкртчяна, вкрадчиво начала Морозова,  – Разрешите вместе с вами на этом вертолете долететь до спецпоселения? У меня есть карта двойка! Вот эта точка обозначает спецпоселение. Мне эту точку поставил сотрудник внутренней службы. Нам очень нужно в спецпоселение! – Сима полезла в карман и достала конверт с письмом от Юлии Николаевны. Потом помахала в воздухе авоськой с апельсинами,  – Мне надо человека найти. А то он повесится! Разрешите, пожалуйста, вы ведь добрый, я вижу!
   Дядька неожиданно молвил.
– Люблю храбрых девчонок. Грузись! Отвезу! 
   Сима, не веря своим ушам, подбежала к парням и поторопила их:
 – Лезьте в вертолет. Мы летим! На спецпоселение!  Только бы долететь… – оставалось лишь отдать карту Сергею Викторовичу.
   Вертолет взлетел. Никакая таежная экзотика не могла привлечь внимания пассажиров. Славка даже уснул, не смотря на жуткий грохот и тряску.
 – Спит,  –  Женька толкнул Симу в бок, и она подставила ухо, чтобы расслышать всё, что он скажет.  – Как к бабушке в деревню поехал. Не понимает, куда мы летим. Если нас через два часа не заберут, всё может плохо закончиться.  Тебя на части разорвут, меня на ремни разрежут. Но ты не бойся. Я тебя убью, потом сам застрелюсь. А что со Славкой будет, не знаю. Он не сможет. Ему будет хуже.
   Сима отказывалась вникать в суть того, что сказал Женька.
 – Не грусти! Прорвемся! – Морозова по-сестрински поцеловала Женечку в щёку,  – Всё будет хорошо. У меня предчувствие.   
      В это время командир по громкой связи предупредил, что те, кому в спецпоселение,  через 10 минут могут готовиться к высадке.   
   Сима разбудила Славку и подошла в кабину к вертолетчикам. Сергей Викторович всем своим видом изобразил крайнюю степень отцовской суровости. 
– Я заберу тебя отсюда или сегодня через два часа, или завтра в двенадцать часов дня. Или через неделю, даже через две. Может, передумаешь?
   Сима приуныла. На троих у них было два пистолета системы Макарова, итого 16 патронов. Одичавших в тайге мужиков, как говорил начальник Лесного управления, 80 человек. 16 патронов на случай «войны» маловато. А если ситуация выйдет из-под контроля? Так вот о чем говорил Женька! 
  – Я понимаю, что надо передумать, но я не могу,  – Серафима умоляюще посмотрела на Сергея Викторовича, потом на Женьку, – Высаживайте нас.    
   Вертолет снижался. Неожиданно в динамике заревел голос диспетчера Олега. 
– Если ты, Викторович, Симу в тайге бросишь, и не заберешь её через два часа, я тебя так посажу, что ты неделю будешь собирать по тайге сраный хвост своего вертолета!
  – Понял. Заберу.   
   К ним по доскам квадратной вертолетной посадочной площадки спешил, придерживая фуражку, лейтенант внутренней службы. Оглядевшись по сторонам, Сима поняла,  почему они не могли заметить спецпоселение с воздуха. Из того, что у нормальных людей ассоциируется со словом «жилище», здесь наличествовал только строительный вагончик. Он же, как выяснилось, штаб.         Поселенцы жили в землянках, или, как их там называют, балкАх , или будкАх.
– Корреспонденты прибыли? – в вагончике работал приемник.
– Прибыли.
– Действуйте по плану.
   Симу не стали ни о чем спрашивать. Уже через минуту в вагончик зашёл истощенный, высокий сутулый человек и, внимательно оглядев её ввалившимися глазами, молча сел на табурет, не дожидаясь разрешения. За ними внимательно наблюдали сотрудники службы.
 – Так вот ты какой, Геннадий!  – вслух догадалась Сима.  На вид Иванову можно было дать лет сорок, хотя Морозова точно знала, что ему чуть больше двадцати.  «Если так выглядит «шерстяной» хлеборез, можно себе представить, как должны выглядеть остальные!?», - пронеслось в Симиной голове.
   Она, конечно, не бросилась к нему на шею, но обрадовалась как родному. Главное, жив. Было понятно, что Иванов держится из последних сил, и поэтому не пишет маме. Мало ли чего?  Сима начала перерывать карманы в поисках письма, потом выложила на свежеструганный стол апельсины. Какой-то парень в зеленом ватнике стал их внимательно разглядывать. Ладно, хоть не разрезал. Вдруг, в них оказалось бы что-то запрещенное для осужденного? У Симы вспотели ладони. А что, если что-нибудь в них найдут? Кто знает, может Юлия Николаевна засунула в апельсин таблетку анальгина, или ещё какое-нибудь лекарство, «от зубов»? Пока разберутся, много что может произойти. Наконец, апельсины были возвращены Симе. Обошлось.
    И тут до неё дошло, что она имеет возможность выбирать, где разговаривать с Геной. Она ведь для этого и тащила с собой охрану, чтобы можно было поговорить практически наедине, под ответственность приехавших с ней людей. Один бы посидел у дверей, второй бы контролировал обстановку за дверями.
 – Пошли у тебя в землянке поговорим,  – Сима собрала в авоську апельсины. – Это тебе от твоей мамы. И ещё письмо.
   Капитан забрал у неё конверт, очень внимательно прочитал письмо и молча вернул Симе. Пока начальство размышляло, Иванов, опять не спрашивая ничьего позволения,  вышел из штаба и уверенно направился к одной из землянок.
   Сима удивилась, что никто из поселенцев ей на встречу не попался. Хотелось понять, они здесь все такие, или Иванов один такой доходяга? Морозовой раньше не приходилось видеть землянку. Оказалось, это такая нора, можно сказать, яма размером два на четыре метра, покрытая плетнем, который засыпали землей. Получился потолок у жилища. Были отверстия для двери и окна. Стены тоже закрыты плетнем, чтобы не сыпалась земля. От двери без навеса несколько ступенек вниз.
   Жил Гена в холоде, голоде, и в грязи. При отсутствии света. В углу  можно было разглядеть печку-буржуйку. Такой ржавый бочонок, с трубой, скрывающейся в боковой стене норы.
   Закрытое куском прозрачной пластмассы крошечное окошко тускло освещало нары и пару перевернутых посылочных ящиков. Весь «интерьер».
  И жить здесь годами? Смотреть на землю, проглядывающую сквозь штакетник со всех сторон. – Серафима поёжилась. – Вокруг лес. Неужели нельзя построить нормальные деревянные бараки? Зачем   живых людей гноить в земле?   За что они так Гену? За подделанный школьный проездной билет? За пять рублей, которые и нарисованы то были синим  карандашом на тетрадном листочке?
   Гена уселся на перевернутый ящик, щурясь, просмотрел письмо. 
– Всё задолбало, – заговорил Иванов, – хотел уже завязывать. Письмо написал, чтобы как-то мать подготовить. И не смог. Пока не смог. Все друг на друга стучат. Опоздал на работу – в карцер на хлеб и воду, не выполнил норму  – в штрафную, самовольно отлучился  – в штрафную, сказал лишнее  – в штрафную.   
   И такой тоской повеяло на Симу, как из склепа, из могилы. Да, по сути, это и была могила.
   Где-то за порогом землянки грохотало лесозаготовительное производство – визжали пилы, стучали топоры, ревели моторы какой-то техники. Так вот почему никого не встретила Серафима: все работали.   
 – Дай руку, – Толстухина сама от себя не ожидала такой прыти,  – Гена протянул руку. От мозолей рука была настолько твердой, что казалась неживой: каменной или деревянной. Она взяла его ладонь двумя своими ладонями и постаралась поймать взгляд.
   Женечка беспокойно заёрзал в полуметре от них. Он, оказывается, сидел  на ступеньках у входа в нору и не сводил с них глаз. «Будем надеяться, что и со Славкой все в порядке», – пронеслось в Симиной голове.
 – Тебя ждут дома,  – заговорила она. Мама ждет. Твоя собака смогла выползти живой из под колес, чтобы лизнуть тебе руку, когда ты придёшь! Ты что, их предашь?
   Гена освободил руку:
 – Говори, говори. Ты же за этим приехала.
   Симе очень захотелось пересказать Гене все городские новости,  вспомнить разные смешные и несмешные анекдоты, фильмы, спектакли. Осыпать его этими сокровищами, чтобы он почувствовал их реальность, захотел ими владеть и не стал бы их менять на веревку и сосну.
 – Боишься, что вертолет не услышишь? Ты не бойся, этот звук здесь особенный, – перебил Гена,  – Он с воли, не такой как все остальные звуки. Ты его ни  с чем не перепутаешь. 
   И тогда они уселись рядышком, как два бомжа на перроне, и стали тихо-тихо разговаривать, чтоб Женька не слышал.
 – Ты мне не приснилась? У меня крыша не поехала?
 – Не, не приснилась. Мама твоя просила тебя найти. Ты придешь ко мне в редакцию, когда освободишься?
  – Приду.
 – Врешь?
 – Вру. 
   И тут с Симой что-то произошло. Она вскочила с ящика, и треснувшись головой о потолок землянки, почему-то заговорила громко и резко. Как будто имела хоть какое-то право орать на Гену:
 – Так нельзя жить! Почему эта служба вас держит в норах, как животных? Сейчас в Полуяново работает комиссия по правам человека! Хочешь, я им скажу? Я ИМ ВСЁ СКАЖУ!
  Гена тоже встал с ящика, сделал шаг в направлении дверей и обернулся, заговорил быстро-быстро, практически шепотом, чтобы успеть рассказать побольше:
 – Здесь от истощения  умирают, гниют заживо. Едят друг друга, насилуют, вешают, пилят бензопилами. Какие комиссии по правам человека?  Где ты здесь людей увидела?
   И тут Сима услышала шум мотора вертолета. Он звучал совершенно отдельно, как голос с неба, не сливаясь ни с какими звуками лесоповала.
– Вертолет шумит, слышишь?
 – Это при Сталине было! Давно, – не могла остановиться Сима,  –   Сейчас всё по-другому, Ты обещал прийти в редакцию. Ты должен. Мы напишем. Тебе ничего за это не будет. Сейчас гласность!
   Женька крепко схватил её за руку и потащил за собой прочь из землянки. Она попыталась оглянуться, чтобы как-то попрощаться с Ивановым. Но Степанов больше не дал к нему подойти. Тащил и тащил её за собой. И она семенила за Женечкой, едва успевая переставлять ноги по киснущим в грязи доскам.
   Экипаж борта 485 встречал Серафиму как героя. Хлопали по плечам, прижимали к груди, трясли руки. А она ничего не видела, потому что слёзы стояли в глазах, и, сколько не моргай, не хотели выливаться.
 – Живая! – Сергей Викторович потрепал её по плечу и легко подтолкнул к вертолету:
 – Залезай уже, хватит подвигов!
     Чудесная песенка про волшебника в голубом (в данном случае желто-синем) вертолете обрела неожиданный смысл, и смех, пополам с кашлем и слезами, едва не задушил корреспондентку Морозову.
   Обратно добрались очень быстро. Едва Сима подошла к ангару, как оттуда выскочил Саня, схватил свою ненаглядную карту-двойку, почти вырвал её из рук, и Морозова поняла, как медленно для него тянулись часы в разлуке с этим сокровищем. Вернул ей сумку, даже не стал спрашивать, как слетали.
   Потом побежала в буфет. Хотелось как-то отблагодарить экипаж 485-го и ещё Олежку, диспетчера надо было хоть  чем-нибудь порадовать. Из бутылок, символизирующих благодарность, в буфете была только настойка Зверобоя. Жуткая вонючая гадость, крепостью в  40 градусов, именуемая в народе «косорыловка». Но делать нечего. Купила 4 бутылки. Две отнесла вертолетчикам «детали протирать», одну Сашке, и побежала к диспетчерам.
   Женька и Славка расположились здесь же под окнами на лавочке и принялись что-то оживленно обсуждать.
 – Тебе не надо здесь ни с кем пить,  – Славка отвлекся от беседы и  посмотрел на Симу, нагруженную бутылками, как на неразумное, малохольное существо .
 – Я не собираюсь. Но если придется, через полчаса вытаскивайте меня из диспетчерской. А то на поезд опоздаем.    
   Олежке Сима наговорила самых добрых слов, какие только нашлись в её переполненном благодарностью сердце. Она уже поставила на стол бутылку и собралась выдвигаться обратно, когда обратила внимание на сидевшего в углу усталого мужчину лет пятидесяти, может, постарше. Он был явно с дороги. И эта дорога была тяжелой. Дядька неожиданно заговорил, и Сима просто вросла в пол там, где стояла. Вот это настоящая репортерская удача!
    Он стал рассказывать, что ехал на Северный Урал из Челябинска, чтобы забрать тело брата, погибшего на зоне. Его убивали шестеро. И всех врагов он победил, но сам погиб. Крепким парнем был Челябинец, ничего не скажешь!
   Скажешь! Вот это тема! Серафима изготовилась к беседе, быстро соображая, как бы лучше разговорить водителя. 
 – Дочка, там грузовик стоит во дворе,  – он сам пришел ей на помощь,  – Вот тебе ключи. Еда осталась с дороги. Яйца, сало, картошка. Всё в газете, а газета в черном целлофановом  мешке под сидением. Принеси. А? Что-то у меня уже ноги не ходят.
   Он бросил Серафиме через стол ключи, и она отправилась выполнять поручение.
   Женечка и Славка начали проявлять беспокойство, когда она, ничего не объясняя, полезла в кабину грузовика, ловко открыв его ключами, извлеченными из кармана привычным жестом.
 – Ты куда? Мы должны сегодня уехать!  – Но  Сима отмахнулась от добрых молодцев, пообещав, что потом всё им расскажет, и подняла сиденье. Там она легко обнаружила мешок. Выскочила из кабины грузовика, не забыла её запереть и помчалась обратно, в диспетчерскую, радуясь, что познакомилась с водителем, оказала ему услугу и теперь он уж точно всё ей расскажет.
    – Я быстро! Дайте мне 15 минут! Я только закуску отдам, и обратно, - на ходу бросила парням.
 – Отдай закуску нам, и можешь никуда не ходить!  –  Славка намекал, что пора бы и поесть.  Женька смотрел на Симу, как на прыщ, который какой зеленкой только уже не мазали, а он все равно чешется.      
    На радостях Сима даже не обратила внимания на двоих мужчин в форме офицеров внутренней службы, которые пронаблюдав за её   копошением в грузовике, прошли в здание аэропорта.
   Сима разложила еду, порезала хлеб, сало, соленые огурцы, почистила яйца и картошку в мундирах. Олежка разлил «косорыловку», выпили, не чокаясь, и Сима стала расспрашивать водителя. В это время дверь распахнулась, и в диспетчерскую ввалились те двое, на которых Сима совершенно напрасно не обратила никакого внимания. Один был капитаном внутренней службы, а второй, судя по петлицам, военным медиком.
   Капитан, демонстрируя жуткую усталость, прямо с порога начал рассказывать:
 – Мы эти трупы вскрывали, вскрывали. Сколько вони, всякой дряни! Мужики! Надо выпить!  Я не могу избавиться от этой вони.. от меня жмурами несет?
 –  Кого вскрывали?  – по деловому поинтересовалась Сима, судя по всему косорыловка, принятая на пустой желудок, даром не прошла.
 – Да мы в зоне перед Пасхой столько бормотухи вылили. Тонны, - продолжал капитан, запросто присаживаясь к столу и наливая себе настойку, – так оказалось, что не всю. Два зека, один из Челябы,  второй с Магнитки решили «поговорить». Один вытесал из полена дубину, позвал пятерых помогать, а второй кухонный нож припрятал. – И, обращаясь уже к  усталому дядьке -  Челябинский  успел один шестерых положить. Этого, которому было больше всех надо, тоже вальнул. Последнего. Ну-у-у … будут сейчас дела у челябинских с магнитогорскими.
 – Это брат челябинского,  – предупредил Олег капитана. 
 – Мы твоего братишку  нормально одели. Спокойно его домой вези,  – неожиданно подал голос медик.
Симе пришлось ещё раз выпить, не чокаясь. 
   Она, борясь с дурнотой, ещё успела подумать, что ей пора на вокзал. Интуиция просто выпихивала её из диспетчерской, но проклятое репортерское любопытство удерживало на месте.
  – Я пошла,  – всё-таки засобиралась Морозова. Спасибо, Олежка! Будешь в Екатеринбурге, вот тебе мои телефоны. Она протянула ему заранее подготовленный листочек. Тогда визитных карточек ещё не делали, и она их себе печатала сама на печатной машинке.
   «Серафима Морозова. Корреспондент областной молодежной газеты»,  – капитан внутренней службы легко выдернул из её рук листочек и прочитал вслух текст карточки.
 – К-к-к-какой к-к-к-корреспондент??! Она разве не с тобой?  – заорал он на водителя,  – Она же в твоем грузовике рылась! Сука! Ну-ка  стоять!
   Медик встал у дверей диспетчерской, отрезая Симе единственный путь к отступлению.
 – Ты отсюда не уйдёшь! Я с тобой сам поговорю. Сдвигай столы.  Сейчас я её трахну, и она молчать будет! Пошли  все вон!  – заорал капитан на Олега и на брата покойного. 
   Олег и не подумал выполнять указание.
 – Ты тоже отсюда не уйдешь. Двух мужиков видишь? – он показал рукой за окно, где разминались парни в камуфляжах. Дурачились, толкались, смеялись. – У них оружие! Они  с ней!
   За последних четыре часа Олег во второй раз спасал Серафиме жизнь.
   Капитан внутренней службы преобразился. Стал говорить, что его неправильно поняли. Даже пригласил в гости. Схватил со стола какой-то обрывок бумаги, и стал дрожащими пальцами записывать свой домашний адрес с указанием «стучать два раза». Сима оценила каламбур, но была слишком напугана, чтобы сообщить об этом окружающим.
 – По сводкам пройдет два самоубийства и четыре пищевых отравления? – Не могла не уточнить осмелевшая Морозова, зачем-то давая ему понять, насколько она в теме. 
 – Если информация уйдет, я тебя везде достану!  – опять озверел капитан.  – Повтори!
   Сима схватила сумку  и выбежала из диспетчерской.
 – Быстро пошли!  – почти прокричала она парням. И бодренько затрусила впереди.
   Славка и Женечка почему-то не хотели торопиться.
 – Или ты нам всё сейчас рассказываешь, или идешь дальше одна!   
   Сима рассказала про семь трупов, и о том, насколько убедительно  её просили обо всём молчать.
 – Ты хоть соображаешь, что мы отсюда можем вообще никогда не уехать?  – Славка взглянул на часы. Надо успеть на поезд, здесь нельзя оставаться ещё на сутки.
    Запыхавшись, вбежали в здание вокзала, быстренько купили билеты. Сима рвалась в буфет, чтобы запастись хоть какой-нибудь едой.
 – Не наелась?  – возмутился Женя и опять, как клещами взял её за руку. Отпустил только в вагоне, затолкав Симу к окошку и уселся рядом, загораживая от неё двери в купе. 
   Поезд не спешил отправляться, всё стоял и стоял на платформе в Полуяново, игнорируя расписание. Четвертым пассажиром в купе оказался какой-то очень маленький напуганный человечек. Он посмотрел на парней в пятнистой форме, на Симу, и забился в самый угол.
 – Здравствуйте,  – неожиданно проговорил сосед,  –  а с какой стороны у вагона тамбур, в котором можно курить? Я 15 лет отсидел, ничего не помню!
   Лучше бы молчал. Сима стала объяснять сидельцу про тамбур и уже начала  рассказывать, как пользоваться туалетом в поезде.
 – Ты сколько Зверобоя выпила?  – Женька втянул носом воздух,  – Ведро?
 – Производственная необходимость! – Серафима нисколько не раскаивалась.  –  Часть профессии. А куда деваться?
   И тут дверь открылась. Незнакомый майор внутренней службы протиснулся в купе, за ним вошли два милиционера. Они стали молча разглядывать Симу. Женька, так же не сводя с них глаз,   молча поправил кобуру.  Молчание затягивалось. Неожиданно поезд начал движение. Трое очень удивились, заторопились, и  уже на ходу спрыгнули на перрон. Замелькали проклятые сосны.
    – Симка, это был тебе от Лесного управления привет!  –  Славка с хрустом потянулся и завалился на спину, наслаждаясь долгожданным покоем,  – Хороша командировочка!! А завтра на службу, как будто никуда и не ездил.
   Тем временем Женечка достал из своей сумки  бутылку ликера «Амаретто», три яблока и сырок «Дружба». Сима обалдела от такой роскоши.
  –  Ну, хоть теперь, только мне скажи, больше никому не говори, зачем тебе этот Иванов сдался? Он тебе вообще, кто?
  И все мужики засмеялись, а Сима заплакала.

  *        *        *
   
   Юлия Николаевна подарила Серафиме огромный букет розовых роз. Очень  красивых, уральских. Как она сказала, «из питомника».  Сима на них любовалась, и думала, что она сама тоже из питомника. В том питомнике, откуда она родом, не бывает горя и отчаяния, голода и предательства, там даже зимы не бывает. Там  много роз и солнышко.
   Серафима быстренько отписалась по командировке, выдав «на гора» целый очерк по то, как можно легко сломать себе жизнь.  Не задумываясь, взять и непоправимо её искалечить.  Потом с помощью этой неумолимой машины времени – системы исполнения наказаний, легко перенестись в мрачные годы репрессий. И стать самым настоящим узником самого настоящего концлагеря! Там ведь ничего не изменилось.
   Про все свои мучения-приключения Морозова писать не стала, поскольку считалось неприличным раскрывать «кухню»  – это  личное дело корреспондентки, как и куда она добиралась, кто ей мешал, и кто помогал. Ладно, хоть разрешили маленькой строчкой указать в конце очерка «Редакция благодарит за помощь в подготовке материала сотрудников частного охранного предприятия Вячеслава Радича и Евгения Степанова».
   Написать про семь трупов не было никакой возможности. Потому что никто не сказал Симе точно, как называлось исправительное учреждение, в котором произошла трагедия. Да ещё Алине Геннадиевне позвонили из Москвы, из Министерства Юстиции и попросили согласовать материал, который подготовила Серафима Морозова. И пришлось согласовывать.
   В министерстве материал одобрили, только попросили убрать всякие аналогии  с тридцатыми годами и ненужные подробности. Да, спецпоселение –  это не пионерский лагерь, но ведь и Геннадий Иванов не пионер-отличник. Кстати, его перевели в другое поселение недалеко от Нижнего Тагила, и мать может иногда навещать сына. 
   Через год Морозовой позвонили с вахты Дома печати. Она узнала голос Геннадия Иванова: «Спустись, я внизу», и помчалась на первый этаж. Внизу её почему-то никто не ждал. Серафима оббегала всё фойе. Даже заглянула за скульптуру Уральского рабочего, украшавшего «предбанник» дома Печати. Никого. Только охранник передал ей авоську, ту самую, и даже с апельсинами.