Государство и революция - бестселлер В. Ленина 3

[Глава книги  МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА (ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ: 1903-1929 гг.). В 2-х книгах. Кн. II. Большевистская концепция демократии (1917—1929 гг.). Часть первая.— Кишинев: Editura «Arc», 1995.—XVI+280 с.]

3.2. Сочинение В. И. Ленина «Государство и революция»— теоретико-пропагандистская утопия (и ребус) большевизма, «литературный памятник» радикальнопримитивно-демократической,
революционно-охлократической (ясный смысл) и партолигархической (сокровенный смысл) политической культуры, выразитель психологии, менталитета стихийных движений пролетарских, люмпен-пролетарских масс

3.2.1.4. Несостоятельность критики В. И. Лениным атрибутов ВНД

Важнейшей чертой демократии Ленин провозглашает элементарный демократический принцип подчинения меньшинства большинству. Но демократия не сводится им только к этому принципу, а есть еще «признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация дли систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою»[73].

Ленин, во-первых, неправомерно суживает понятие демократии   до  «формы  государства»,  в  пылу  полемики   (и   не   только, думается) даже «забывая», что он раньше допускал демократическую процедуру внутри общественных организаций, в частности, оказавшись в меньшинстве, ратовал за внутрипартийную демократию.   
Во-вторых,  признавая  лишь  государственную демократию, он полагал, следуя классической марксистской традиции,   что  важнейшим   ее  атрибутом   как «эксплуататорского  государства»   является   насилие.
Таким образом, понятие демократии у Ленина зиждется только на конфронтационной политической культуре, предполагая обязательным насилие одной части населения — большинства — над другою — меньшинством. Компромисс интересов, взаимные уступки, поиски согласия чужды ленинскому пониманию демократии. Политика, основывающаяся на позиции, в соответствии с которой, «оппонентов надо непременно победить, разгромить и навсегда вывести из игры», западной политической мыслью давно и правомерно обозначена как большевистская политика[74].

Вместе с тем марксистскую политическую доктрину можно было, исходя из ее амбивалентности, развивать и в противоположном ленинскому направлении. Э. Бернштейн, основываясь на второй версии марксистской концепции демократии и делая существенно важный шаг в ее развитии, полагал, что подлинная демократия заключается не в подавлении меньшинства большинством, а в таком «состоянии общества, при котором ни один класс не пользуется особыми привилегиями с точки зрения общества в целом»[75].

Второй чертой, которой обладает, по Ленину, демократия, является формальное равенство, «формальное признание ... между гражданами ... равного права всех на определение устройства государства и управление им»[76].

В то же время Ленин, вопреки сложившейся еще в годы Великой Французской революции традиции, отрицает свободу как атрибут пролетарской демократии, полагая, что на «деле демократия исключает свободу»[77]. Вождь большевизма не только отрицает политическую свободу для меньшинства, но в эпоху диктатуры пролетариата фактически лишает ее большинства. И хотя прямо и четко им это не формулируется, несмотря на недоговоренность относительно политической свободы для пролетариата, полисемантизма ключевых терминов, именно эта мысль скрыта в подтексте. Ведь к чему сводится политическая свобода для большинства?

На словах, декларативно — к праву выбирать и сменять всех должностных лиц при контроле со своей стороны. Фактически, на деле, вооруженный пролетариат свое право контроля может осуществлять на политическом уровне через институт Советов, а в Советах не на словах, а на деле свободой определять политику обладает лишь партолигархия авангардной партии «нового типа», обладающей монополией на истину.

Таким образом, признавая за пролетарской демократией формальное равенство (и не ограничиваясь этим, ибо следует добиваться и фактического равенства «в смысле уничтожения классов»[78]), Ленин отрицает как всенародную, общегражданскую свободу, так и политическую свободу для пролетариата. Подобная позиция является последовательной для приверженцев примитивной демократии, которая естественно сопряжена с эгалитаризмом и столь же естественно отвергает либерализм.

Ленин выделяет три этапа развития политической демократии.
Первый протекает в капиталистическом обществе: «в капиталистическом обществе мы имеем демократию урезанную, убогую, фальшивую, демократию для богатых, для меньшинства»[79]. Отчасти следуя классической марксистской традиции в критике формализма и неполноты демократии в капиталистическом обществе на первых, раннеиндустриальных этапах развития, Ленин доводит эту критику до предела, отметая практически все позитивное.

Второй этап демократии, по мнению Ленина, развертывается при переходе от капитализма к коммунизму. Причем, развитие вперед не идет просто, прямо и гладко, «ко все большей и большей демократии», как представляют дело «либеральные профессора» и «мелкобуржуазные оппортунисты». Ленин, придерживаясь оригинальной концепции соотношения демократии и диктатуры (нами подробно проанализированной во второй главе), полагает, что развитие в политической сфере «вперед, т. е. к коммунизму, идет через диктатуру пролетариата и иначе идти не может, ибо,— и здесь Ленин прибегает к первому своему ключевому аргументу (потом у него появятся и другие),— сломить сопротивление эксплуататоров-капиталистов больше некому и иным путем нельзя»[80]. К анализу обоснованности этого аргумента мы еще вернемся.

В отличие от классиков марксизма, использующих понятие «диктатура пролетариата» в нескольких значениях, в том числе и в альтернативной интерпретации, Ленин в «Государстве и революции», как правило[81], вкладывает буквальный смысл в обе его составляющие — «диктатура» и «пролетариат»: прямая диктатура, опирающаяся на насилие и ограничения свободы для всех непролетариев, диктатура всего пролетариата. По этому поводу Ленин пишет: «Вместе с громадным расширением демократизма, впервые становящегося демократизмом для бедных, демократизмом для народа, а не демократизмом для богатеньких, диктатура пролетариата дает ряд изъятий из свободы по отношению к угнетателям, эксплуататорам, капиталистам ...Демократия для гигантского большинства народа и подавление силой, т. е. исключение из демократии, эксплуататоров, угнетателей народа,— вот каково видоизменение демократии при переходе от капитализма к коммунизму»[82].

И, наконец, третий этап развития демократии связан непосредственно с отмиранием государства в коммунистическом обществе: «Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою»[83].

Ленин на страницах «Государства и революции», в отличие от текстов начала 900-х гг., в оценке реального состояния политической демократии в капиталистических странах тенденциозен, субъективен, пристрастен. В критике «буржуазной» демократии он, как правило, прибегает к одному и тому же приему: смешению вопроса о полноте реализации той или иной политической свободы, демократии в целом при капитализме с вопросом о реальной способности пролетариата в условиях нищеты активно участвовать в политике, сознательно и с пониманием собственных интересов пользоваться политическими правами и свободами.

Подменяя первый вопрос вторым, Ленин неправомерно оценивал политическую «буржуазную» демократию как демократию только для меньшинства, демагогически полагая, что свобода капиталистического общества «всегда остается приблизительно такой же, какова была свобода в древних греческих республиках: свобода для рабовладельцев»[84].

Когда Ленин, продолжая марксистскую традицию (в свою очередь опирающуюся на бабувизм[85]), отмечает неполноту реализации того или иного демократического принципа, политического права или указывает на различную реальную способность со стороны масс трудящихся и буржуазии пользоваться политической демократией в условиях жестко социально и материально поляризованного общества, то он в своей критике безусловно прав. Однако умаление, фактическое игнорирование им позитивных результатов политической демократизации в странах Западной Европы, Северной Америки во второй половине XIX — начале XX в., в ходе которой широким трудящимся массам, в том числе пролетариату, было реально предоставлено активное и пассивное избирательное право при выборах в парламент, политические права и свободы и многое другое, лишь подтверждает научную недобросовестность Ленина, политический прагматизм, конъюнктурную цель его опуса.

В стремлении доказать недоказуемое Ленин прибегал к аргументам, которые или могли убедить тех, кто уже был убежден, или были рассчитаны на малообразованные отсталые слои. Так, чтобы доказать, 'что в капиталистических странах большинство населения отстранено от участия в общественно-политической жизни, он приводит в качестве примера Германию — страну с наиболее развитым рабочим движением и наиболее благоприятными демократическими условиями. По его мнению, наличие миллиона членов партии германских социал-демократов и трех миллионов профессионально организованных рабочих — из 15 миллионов общего числа наемных рабочих Германии — как раз и доказывает, что демократизм капиталистического общества распространяется на ничтожное меньшинство[86].

Сталкиваясь с подобного рода софистической аргументацией Ленина, просто теряешься, не зная, что и подумать: то ли он сознательно идет на подлог (что скорее всего), то ли не отдает отчета в содеянном.

Ленин ничтоже сумняшеся подменяет меру участия пролетариата вообще в любой политической жизни мерой вовлеченности пролетариев в организованное рабочее движение, социал-демократическую партию. Следуя его логике, получается, что если рабочие в ходе избирательной кампании поддерживают буржуазные и иные нелеворадикальные партии, то они как бы и не участвуют в политической жизни. И лишь те, кто следует за социал-демократией и профессионально организован, активно и сознательно участвуют в общественно-политической жизни.

Подобная подмена вовсе не случайна. На ее основе Ленин постулирует, что в «силу условий капиталистической эксплуатации» при «мирном течении событий большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено»[87].

Как и в большинстве других случаев, здесь в тексте наряду с прочитываемым с первого взгляда смыслом, но второстепенным, содержится и второй, подлинный: именно потому-то и необходимы революционные события, стихия масс, чтобы вовлечь их в политику на стороне большевистской партии, в противном случае в стабильный период лишь меньшинство пойдет за нею. Поэтому необходимы смута, разжигание ненависти, низменных инстинктов, ожесточенная классовая борьба — лишь в этих условиях возможно завоевание большинства  пролетариев   на  свою  сторону.

Насколько иллюзорны исходные постулаты Ленина и как далеко от земных реалий порой витает его мысль в «Государстве и революции» наглядно демонстрирует его демагогическая и несостоятельная попытка опровергнуть аргументы К. Каутского, выставленные против тезиса голландского социал-демократа Паннекука, ратовавшего за уничтожение государственного чиновничества. В ответ на довод К. Каутского, доказывающего необходимость профессиональной управленческой деятельности ссылкой на то, что «мы не обходимся без чиновников и в партийной и в профессиональной организации», Ленин по сути дела не приводит (поскольку не видит) иной причины существования функционеров внутри социал-демократической партии и профсоюзов, кроме как в условиях «наемного рабства, нужды и нищеты масс». «Поэтому, и только поэтому,— перескочив к другой мысли продолжает он,— в наших политических и профессиональных организациях должностные лица развращаются (или имеют тенденцию быть развращаемыми, говоря точнее) обстановкой капитализма и проявляют тенденцию к превращению в бюрократов, т. е. в оторванных от масс, в стоящих над массами, привилегированных лиц»[88].

Как легко убедиться, Ленин прибегает к своему излюбленному приему подмены тезиса: так, если К. Каутский пишет о том, что нельзя обойтись без выборных должностных лиц, профессионально занятых управленческой деятельностью даже в партии и пролетарских профсоюзах, не говоря уже о государственном управлении в постреволюционном обществе, то Ленин — о том, что и выборные профессионалы в условиях капитализма могут развращаться даже в партии и профсоюзах, и поэтому они должны быть не только выборны, но и сменяемы в любое время и должны получать зарплату на уровне среднего рабочего[89], т. е. вопрос о необходимости профессионалов управления подменен вопросом о средствах борьбы со злоупотреблениями и привилегиями профессионалов управления.


          3.2.1.5. В. И. Ленин о количественных и качественных аспектах «новизны» пролетарской демократии

Родоначальник большевизма декларирует, что государство переходного периода, государство диктатуры пролетариата «неизбежно должно быть государством по-новому демократическим (для пролетариев и неимущих вообще) и по-новому диктаторским (против буржуазии)»[90].

Любопытно проследить за тем, как он это обосновывает и в чем, по его мнению, новизна пролетарской демократии.

Первоначально принципиально новое качество, новизну демократии он видит как будто бы исключительно в количественном аспекте: демократия, вместо того, чтобы распространяться только на меньшинство (что, будто бы, по его мнению, происходит в капиталистическом обществе), будет в  переходном  периоде  распространяться  на большинство.
Но в связи с такой трактовкой сразу же возникает первый вопрос: в каком смысле Ленин использует термин «демократия», которая, по его словам, станет распространяться в постреволюционном обществе на большинство?

Очевидно, что, во-первых, Ленин сознательно искажает состояние политической демократии в индустриально развитых капиталистических странах. В последних она (вопреки заявлению Ленина) распространяется также и на большинство (на «пролетариев и неимущих вообще»).

Как мы уже указывали, в «Государстве и революции» вождь большевизма постоянно смешивает вопрос о полноте (неполноте) реализации того или иного демократического принципа, политической демократии в целом с вопросом о способности большинства трудящихся, пролетариев сознательно и активно пользоваться политической демократией в своих интересах в условиях жесткой — в социальном и экономическом плане — поляризации капиталистического общества на первых стадиях своего развития.

Во-вторых, под демократией он подразумевает лишь прямое участие большинства населения страны («неимущих вообще») во власти и управлении, т. е. такие политические формы,   которые  способствуют  фактическому  установлению  охлократии с последующим быстрым перерождением ее в ту или иную форму автократического правления.

Однако было бы ошибкой предполагать, что Ленин действительно стремился к установлению свободной прямой власти пролетарских масс и не подозревал о подстерегающих такую форму власти опасностях превращения ее в автократический режим. Подлинный замысел Ленина, безусловно, как раз и состоял, как мы убедимся позже, не в установлении самодержавия и единовластия пролетариата, а в использовании «пролетарской демократии» в  целях введения автократического правления большевистской партии с вождем во главе.

Указав на количественный аспект отличия иной, пролетарской демократии от буржуазной, Ленин одновременно раскрывает и качественный аспект различия между ними, конкретизируя как свои идеи конца 90-х гг. [о которых мы писали во второй главе и среди которых выделяются две: всеобщего вооружения (тогда народа) и всеобщего участия пролетариата в управлении (тогда в зародышевой форме)], так и добавляя к ним ряд новых, почерпнутых — через К. Маркса и Ф. Энгельса — из опыта Парижской коммуны и образующих в единстве концепцию «государства—коммуны», провозгласившую республику Советов адекватной институциональной «полугосударственной» формой «новой» демократии.
 
В целом же облик «иной», «новой», пролетарской демократии, описанный Лениным, недостаточно конкретен. Критикуя в 1902 г. в работе «Что делать?» примитивную демократию, Ленин теперь, в 1917 г., сам воссоздает ее в роли модели «иной» демократии. Правда, при этом он поясняет, <<что «примитивный демократизм» на базе капитализма и капиталистической культуры — не то, что примитивный демократизм в первобытные или в докапиталистические времена>>[91].

Мера полноты «новой» демократии определяется им мерой участия большинства (т. е. только трудящихся, а не всего населения, ибо, по Ленину, кто не работает, тот не только не ест, но и не управляет государством[92]) в управлении.

В подготовительных материалах «Марксизм о государстве» Ленин много размышляет о качественной специфике «иной» пролетарской демократии, упрекая К. Каутского как раз в том, что у того нет «ни тени идеи об иной демократии»[93].

Вождь большевизма перечисляет три момента политического отличия «иной» демократии от буржуазной: << (1) пролетарская демократия полна, всеобща, неограниченна (количество переходит в качество: демократия полнейшая не то качественно, что демократия не полная); (2) не парламентское учреждение, а «работающая»: в каком смысле «работающая»? (а) в экономическом: работники ее члены; (б) в политическом: не «говорильня», а дело, не разъединение; а соединение; (3) соединение законодательных и исполнительных функций = переход к уничтожению государства в том смысле, что не особый орган, не особые органы будут ведать делами государства, а все его члены.
 [Здесь у Ленина на полях приписка: << «Примитивная» демократия на иной, высшей базе>>.— Э. В.-П.].
 
Как? Своего рода, нового рода «прямое народное законодательство», которое отвергал Энгельс при капитализме. Необходимо теперь соединение «управления» с физической работой, смены не только фабричной работы, но и смены от фабричной (земледельческой, физической вообще) работы к управлению >>[94].

Ленин совершенно некритически повторяет основные положения  К.  Маркса  из  «Гражданской  войны  во Франции». Его  собственный   вклад  состоит  в   наделении   пролетарской демократии как власти неограниченными полномочиями, выходящими за рамки каких-либо правовых норм, моральных  ценностей. В остальном — все тот же утопизм   (поголовное  участие всех в управлении)  и то же пагубное политическое экспериментаторство   (соединение законодательной  и исполнительной властей).

Вместе с тем в «Государстве и революции» Ленин — пока еще контурно — начинает проводить и иное, чем приведенное выше, концептуальное различие между формальной и фактической, подлинной демократией. Развернутое обоснование и определение понятия подлинной демократии будет дано им позже, в первые годы Советской власти в полемике с лидерами социал-демократии, прежде всего с К. Каутским. Здесь же он пока в основном ограничивается рассуждениями о различии между формальным, юридическим и фактическим, экономическим равенством[95].

Чтобы стала понятна суть нового подхода Ленина, следует напомнить, что классическая европейская политическая традиция (и либеральная, и консервативная) в подходе к демократии исходила из естественно-необходимой предпосылки относительного отделения государства, политической сферы в целом от гражданского общества, и соответственно формальный характер демократии (и двух ключевых ее составляющих—свободы и равенства) состоял в объективации ее сущности лишь в политической сфере, абстрагируясь от социально-экономической.
 
В этом случае полнота демократии заключалась в политической сфере. В отличие от нее марксистская и в целом леворадикальная традиция (в значительной мере обоснованная Г. Бабефом), оценивая формальный характер политической демократии как социальное зло и стремясь к его преодолению, видела единственный способ этого в преодолении разделения (интерпретируемого лишь как отчуждение) политической сферы и гражданского общества. Последнее же должно осуществляться по рациональному, строго научному проекту революционного преобразования и гражданского общества, и государства.
 
Американская исследовательница А. Хеллер в своей работе «О формальной демократии» удачно, а главное адекватно выразила суть подхода в леворадикальной идеологии, в том числе и в классической традиции: не институциональное гарантии, а построение общества на основе «единственного верного научного знания» обеспечивает подлинную демократию[98].

Но в этом случае и возникает тот самый парадокс-противоречие, о котором мы писали в первой книге: с одной стороны, должно установиться и формальное и фактическое экономическое и социальное равенство граждан (мы выносим за скобки в данном случае вопрос о том, насколько реалистичен подобный проект) и участие их всех в управлении (полная демократия), с другой стороны, лишь носители единственно истинного знания — марксизма — способны к научному управлению и соответственно имеют на него право (идеоолигархия).
      
Однако выявленное противоречие разрешается, если сделать еще одно утопическое предположение, что с установлением фактического равенства все граждане станут одновременно и знатоками единственно истинного Учения. Но именно в силу своей предельной утопичности данное предположение на практике не имеет никаких шансов реализоваться в обозримом будущем, а значит, противоречие в принципе не может быть разрешимо. Кроме того, оно и опасно: ведь в таком случае находящаяся у власти партолигархия всегда будет иметь оправдание тому, почему не устанавливается полная демократия. А главное, в той мере, в какой реальность будет не соответствовать утопии, они (олигархи), опираясь на утопию, будут эту реальность насиловать.



ПРИМЕЧАНИЯ

73 Там же. Т. 33. С. 83.
74 Шапиро И. Демократия и гражданское общество // Полис. 1992. № 4. С. 19.
75 Цит. по: Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза / Пер. с англ. В.Франка. London: OPI, 1990. С. 46.
78 Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С.  100.
77 Там же. С.  171.
78 Там же. С. 99.
79 Там же. С. 90.
80 Там же. С. 88.
81 Там же. С. 26.
82 Там же. С. 89.
83 Там же. С. 90.
84 Там же. С. 87.
85 Анализ  бабувистской традиции  радикальной    критики недостатков формальной демократии  см.: Талмон Дж. Истоки  тоталитарной демократии // Тоталитаризм:   что  это  такое?    (Исследования   зарубежных   политологов).   Ч.   I.   M.: ИНИОН   РАН,    1993.    С.  204—212.   См.  также:    Варшавский   В.   С.   Родословная большевизма.   Paris:   YMCA-Press, 1982. С. 73—78.
86 Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 87—88.
87 Там же. С. 87.
88 Там же. С. 115.
89 Там же.
90 Там же. С. 35.
91 Там же. С. 43—44.
92 Там же. С. 231.
93 Там же. С. 273.
94 Там же. С. 271—273.
95 Там же. С. 99.
98 Цит. по: РЖ ОНР. Сер. 4. 1990. № 4. С. 15.
97 См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 302—320.
98 Там же. С. 297.


(Продолжение последует)