NEW LIFE

              NEW LIFE

Старине Мону надоели его руки. Измученный бессонни¬цей, он лежал на жестком топчане и сквозь опухшие, чуть прикрытые веки с тоской смотрел на облупленную стену, где его заскорузлые пальцы играли в театр теней, используя про¬екционный свет уличного фонаря. Расплющенные тяжелой физической работой, они с трудом складывались в собак, петухов, драконов...
Когда рассохшиеся напольные часы проскрежетали пол¬ночь, Мон не выдержал. Он рывком сел в постели и, сжав кулаки, завопил: «Вы мне надоели! Бездарные колотушки, вы не оправдали ничьих надежд: мама хотела, чтобы я был музыкантом, папа мечтал о карьере известного и богатого ювелира и что?..»
Мон вскочил, забегал как сумасшедший по узким, похо¬жим на пеналы для карандашей комнатам. «...И что?!»
Тяжело дыша, он наконец остановился против зеркала, расплющил лицо об его мутную поверхность и закончил: «Ни-че-го!» Будто оправдываясь, ладони, скрипнув, сполз¬ли по стеклу вниз, ноги несчастного подкосились. Рухнув на пол, Мон заснул тяжелым сном.
...И привиделась ему богатая жизнь, почтительное уваже¬ние горожан и огромная гильотина, привезенная по заказу в его дворец. На ней он денно и нощно шинковал бесчис¬ленные букеты поклонниц.
Разбудил Мона телефонный звонок. Спотыкаясь, он подбежал к аппарату и снял трубку. Шепелявый стрекотун из магазина живых органов радостно сообщил, что заказ господина Мона выполнен — его ждут руки талантливого пианиста.
Трубка рассыпалась на куски в обиженных, никому не нужных теперь пальцах. Мон зарычал от боли: «Вот так вы и сломали в моей жизни все, к чему прикасались, даже семью!»
Мон принял отрезвляющий холодный душ и стал быстро одеваться. Усилием воли он заставлял руки завязывать нарядный галстук, зашнуровывать до блеска начищенные бо¬тинки: «Пятьдесят лет — не возраст, еще все можно начать сначала»...
Сегодня — его день рождения. Старушка мать наверняка испекла праздничный пирог и с нетерпением ждет сына. Мон бросился к двери. По дороге в магазин ему представи¬лось, как блистательно исполнит он вечером какую-нибудь сонатку, как будут аплодировать изумленные родственники, мама... Потом неожиданно вспомнил, что его приятелям под¬сунули почку свиньи, стоптанные ноги деревенского почтальона, и прибавил шагу. «Меня не облапошите»!
Возле белой двери магазина сидели два черных дога. Со¬бачки были обучены впускать всех, но выпускать только расплатившихся за покупки.
Мон осторожно вошел. В прозрачных сосудах, подве¬шенных к потолку, бились сердца, подмигивали глаза на ниточках и дружески скалились челюсти доноров с зубами без единого изъяна. От прилавка засеменил к Мону малыш¬ка-продавец в розовом атласном костюмчике «А-ля пират». Из-за широкого пояса он победоносно вынул свернутый в трубочку буклет «Новые руки — народу!». — Пройдемте в кабину, господин Мон.
      Примерочная, освещенная голубым неоновым светом, напоминала волшебную шкатулку: звучала нежная музыка, на вращающемся столике стояли разноцветные стеклянные сосуды, аромат цветущей черемухи незримо заполнял прост¬ранство. Продавец предложил Мону сесть в кресло-ладонь из бордового пластика. Четвертинка стола беззвучно подъехала к Мону и остановилась.
Светящейся палочкой-указкой продавец постучал по двум дымящимся на ней колбам. Из сосудов тут же показа¬лись холеные длинные пальцы «товара».
—  И вуаля, господин Мон!
Одна рука состроила ему конфигурацию из трех паль¬цев. Шепелявый продавец щелкнул по ней указкой и хихик¬нул: «Творческая личность — юмор, талант, виртуозность».
Из столика выдвинулись ящички-нарукавники.
—   Если  вы  согласны,   господин,   вложите  ваши  руки внутрь и, покупка будет совершена.
—  А мои?..
—  Профессиональная тайна. Но уверяю вас, у нас боль¬шой спрос на любые органы.
Мон сунул руки в ящички:
—  Давайте быстрей, я тороплюсь.
—  Закройте глаза...
Операция прошла абсолютно безболезненно. Через час Мон вышел из магазина. Одна рука крутнула догу ухо. Со¬бака жалобно взвизгнула и поджала хвост.
Украдкой поглядывая на порозовевшие от утренней прохлады ладони Мон счастливо улыбался... Сейчас он пой¬дет в коммерческий центр, купит лайковые перчатки, возможно, часы и уж потом поедет к матери.
Мон был необычайно горд собой — не каждый, прожив полвека в безвестности, вдруг, в одночасье решит стать творцом!
     Перчатки он выбрал под цвет галстука — серо-голубые. Часы — серебряные, красивой овальной формы.
Ах, как позавидует ему толстый дядюшка Хо, всю жизнь протаскавший в кармане жилета золотую банку с потрескав¬шимся циферблатом. «Оставайтесь со своим хламом до кон¬ца дней, а я уж начну новую, талантливую жизнь»!
И тут Мона взяла оторопь... Пока он расплачивался пра¬вой, левая рука быстро обчистила кассу, сунув ворох купюр в карман пиджака.
Продавец тут же заметил пропажу. Он открыл рот, что¬бы закричать, но, получив мощный апперкот, укатился под прилавок.
Мон выскочил на улицу. От страха быть пойманным и опозоренным он бросился бежать, петляя по городу, как за¬яц. Будучи человеком честным, он и представить себе не мог, что можно так просто грабить и бить невиновных.
Промчавшись без остановки несколько кварталов, бедня¬га выдохся. Остановившись в темной подворотне, он с ужасом посмотрел на свои руки в красивых перчатках: «Приодеться успели, сволочи!»
Неожиданно над самым его ухом кто-то спросил: «Кото¬рый час?»
Старина Мон инстинктивно глянул на часы и повернул¬ся — перед ним стоял пожилой полицейский.
—  Два! — почти крикнул Мон. Полицейский встревожился:
—  У вас все в порядке?
—  Абсолютно!
—  Очень много ворья развелось, знаете ли...
—  Да что вы?
— Поесть некогда, так и грабят, так и грабят! Ну да ладно... Руки Мона юркнули в карманы.  Полицейский перевел
стрелку своих часов, поблагодарил и, тяжело вздохнув, по¬шел к «Макдональдсу».
Минут двадцать Мон не двигался с места: «Что делать? Вернуться в магазин? Но органы назад не отдают. Пойти в полицию — посадят... Поеду к матери».

Пошатываясь, он побрел к остановке автобуса. Правая рука незаметно перебралась из кармана брюк к лацкану пиджака, придав Мону вид беззаботно гуляющего человека.
Так грустно и стыдно Мону не было ни разу в жизни. Он с трудом вспомнил номер автобуса, сел наконец в «семерку» и поехал на свой день рождения.
В голове шумело. Мысли о «новом будущем» ранили сердце...
Неожиданно автобус резко затормозил. Руки тут же вы¬тащили у стоящего рядом пассажира бумажник: левая хлоп¬нула его снизу вверх по груди, правая подхватила толстый кожаный трофей и спрятала во внутреннем кармане пиджа¬ка. Все произошло столь молниеносно, что никто, кроме Мона, ничего не заметил. Вмиг ослабев, он направился к выходу. «Покупки» продолжали безобразничать! Левая ру¬ка нежно погладила круглый зад привставшей с сиденья гражданки. Женщина обернулась и загадочно улыбнулась Мону. Он опешил...
Водитель объявил его остановку.
Когда автобус ушел, Мон глянул на руки и вскрикнул от ужаса — все пальцы были унизаны золотыми кольцами.
Мон снова побежал. Ноги сами вынесли его к покосивше¬муся домику матери. Озираясь по сторонам, он попытался содрать драгоценности — не тут-то было! Пальцы сжимались в кулаки или показывали ему фиги.
Придя в ярость, Мон присел у крыльца, сунул руки под башмаки и с силой надавил. Боли не было...
Неожиданно дверь дома распахнулась, и удивленные родственники застыли на пороге... Мон попытался встать, но руки вцепились в башмаки и не дали ему разогнуться. В окно высунулся дядюшка Хо. Толстяк показал ему цифер¬блат своих огромных часов и, голодно икнув, пожурил: «Ты
вот тут, племяш, оригинальничаешь, а все давно в сборе — кушать хочется!»
На глаза Мона навернулись слезы. Он затравленно пере¬водил взгляд с одного родственника на другого, пока на крыльцо не вышла мать. Старушка нежно улыбалась сыну беззубым ртом, она держала перед собой два украшенных ленточками стеклянных сосуда с его прежними, некрасивы¬ми руками:
— С днем рождения, сынок!