Дочь Мюнхгаузена. На этюды

Ещё не раз нам с бароном Мюнхгаузеном приходилось участвовать в различных баталиях.
Барон был по происхождению немец, но Россию любил как свою родную дочь.
Я была по происхождению русской, но кто мог сказать, что в моих жилах не текла немецкая, турецкая, советская, лунная кровь.
Когда началась следующая по счёту мировая война, мы с бароном оказались врагами.
Барон, будучи незаурядным немцем, находился в плену у немцев, а я, православная русская девушка, в плену у русских. Меня заставляли бегать в Германию, следить за перемещением транспортных средств, а бедный мой отец, барон Мюнхгаузен, бегал в Россию за языками. Такая беготня, в переводе с немецкого на русский и с русского на немецкий, называлась «на этюды». Мы, с моим пропавшем без вести отцом, ничего не знали друг о друге, но, однажды, перебегая линию фронта,  нам суждено было встретиться.
Встречу нельзя было назвать радостной. Я чуть не убила своего бедного отца этюдником, самого благородного человека на Земле. На чистейшем немецком языке, я крикнула: «Хенде хох, барон». Когда он, наперевес  с огромным этюдником, окрашенным, на случай артобстрела, защитной глубоко голубой краской, ответил мне простым русским словом: «Что происходит, доча! Как ты посмела поднять руку на своего любящего отца». Слеза радости выкатилась из моего лилового глаза, а из оранжевого полились слёзы печали и грусти.  «Не время для сантиментов, отец» – остановила я барона.
Тут у меня начал вырисовываться третий, особенно полезный во время лихолетья войны глаз, как говорят, не из родни, а в родню. Надеюсь, вы помните, что я из потомственных лунных людей. Обычные, земные люди третий глаз имеют во лбу, а мой, по понятным причинам причастности к Луне и Месяцу, на подбородке.
Чтобы мрачные воспоминания о похождениях на Луне не потревожили и без того, измученную душу моего доблестного отца, он, чувствуя свой близкий конец, достал индивидуальный пакет из левого кармана камзола, в котором он воевал ещё в Турецкую кампанию, и крепко перевязал мне подбородок, заглянув, по старой привычке в рот, чтобы хоть перед смертью узнать примерную дату моего рождения. А у меня ещё только начали прорезываться молочные зубы, и все они росли в разное время, - один вырастет, - выпадет, другой – вырастет, и так до тридцати двух- тридцати пяти, потом цикл повторялся в обратной последовательности. Встреча наша подходила к концу. Времени оставалось совсем немного, мы выкурили по папироске, обменялись кое-какой полезной информацией и разбежались по своим враждующим армиям.