На переломе

Драма в двух действиях.
Действующие лица:
Хозин Виктор Иванович, директор завода.
Фрося, секретарша.
Руководители различных звеньев производства:
Козлов Петр Данилович.
Огурцов Николай Евдокимович.
Букин Богдан Петрович.
Мороз Иван Игнатьевич.
Сердюк Владимир Антонович.
Веденеев Никита Глебович.
Рабочие:
Алексей.
Николай.
Действие первое.
 (Просторный кабинет. Открыто окно. На стульях сидят участники заседания: Козлов, Огурцов, Букин, Мороз, Сердюк, Веденеев. Входит Хозин. Все встают).
ХОЗИН. Садитесь, товарищи. (Все садятся). Товарищи, в последнее время у нас сложилась очень тяжелая ситуация со сбытом готовой продукции. Склады забиты ею по самую завязку. Спроса нет, финансовых поступлений, естественно, тоже. Поэтому я решил: с начала следующего месяца выдавать зарплату, всем без исключения, работникам изделиями нашего завода. И в своем решении очень рассчитываю на вашу моральную поддержку. Страна постепенно отказывается от плановой экономики, и пусть люди сами внедряются в рынок, как смогут.
ВЕДЕНЕЕВ. А если мы будем все против, вы измените свое решение?
ХОЗИН. Нет, конечно, положение у нас с вами безвыходное.
СЕРДЮК. Зачем же вы тогда собрали нас сюда? Мы бы и без этого сделали все так, как вам вздумается.
ХОЗИН. Я хочу, чтоб вы прониклись глубиной происходящего процесса на нашем производстве. В нашем, так сказать, общем доме.
ВЕДЕНЕЕВ. Вы так вещаете, как наш Первый секретарь на съезде партии.
ХОЗИН. Никита Глебович, зачем эти глупые разговоры? И вы, и я – члены партии. И вам, и мне не к лицу устраивать клоунады по поводу речей нашего партийного руководства.
ВЕДЕНЕЕВ. Извините, я, кажется, глупость сморозил.
ХОЗИН. Мне тоже так кажется, но не будем на этом акцентировать наше внимание.
ВЕДЕНЕЕВ. Спасибо.
ХОЗИН. Пожалуйста.
КОЗЛОВ. Но ведь немцы, на прошлой неделе, предлагали разместить у нас свой заказ сроком на пять лет. Более того, они даже намеревались и сырье свое завезти.
ХОЗИН. Как-то там не все мне ясно. Боязно что-то с иностранцами дело иметь.
ОГУРЦОВ. Что значит: боязно? Заказ – есть заказ. Договор – есть договор.
ХОЗИН. А то и значит. Окажешься на моем месте, тогда и будешь с немцами да китайцами якшаться!
БУКИН. А что нам с ваучерами делать, которые выдали всем на имущество предприятия.
ХОЗИН. Ничего, покуда. Будем, Богдан Петрович, терпеливо ждать, когда Украина воспрянет ото сна, и мы, ее адепты, тогда получим дивиденды. Шучу, шучу, конечно. Честное слово, не знаю, что с ними делать. Будем надеяться, что они еще нам пригодятся.
БУКИН. Напрасно смеетесь. Я верю в богатую самостоятельную Украину без коммунизма. И ваучеры наши принесут нам реальные доходы.
ХОЗИН. Богдан Петрович, о ваших размышлениях искреннего бандеровца, я уже наслышан. Но оставьте их себе для частного пользования в домашних условиях. Мне они, лично, не интересны. Я интернационалист. Переходим ко второму вопросу.
(Входит Фрося. Говорит так, чтоб все слышали).
ФРОСЯ. Виктор Иванович, извините, пожалуйста, что я прервала ваше столь важное совещание. Но у меня очень срочное сообщение, которое, как я предполагаю, требуют вашего личного и немедленного вмешательства!
(Хозин отводит секретаршу в сторону).
ХОЗИН. Что случилось?
ФРОСЯ. Витя, закрывай свой балаган, и поехали в Кривую Балку. Федя, братик мой, привез мангал, мясо и шикарную выпивку.
ХОЗИН. А нельзя ли чуть повременить? Я хотел бы еще два очень серьезных вопроса обсудить с правлением.
ФРОСЯ. Витя, да перестань изображать из себя Пророка. Кому нужны твои рассусоливания о всем сразу, и ни о чем конкретно? А если ты уж так сильно хочешь изложить массам свои глубочайшие мысли, то, буквально завтра, под твою диктовку, я отпечатаю их на бумаге, и, в виде приказа, дам всем прочитать под личное факсимиле. Как тебе такой вариант?
ХОЗИН. Ладно, проникнусь твоей иронией. Ну, не могу возражать тебе. Логика твоих слов и поступков настолько сложная для моего понимания, что я теряюсь перед ней.
ФРОСЯ. Ну-ну, давай обойдемся без лирических отступлений. Объявляй уже своим бездельникам, что они свободны. Нас Федя ждет.
(Хозин обращается к членам совещания).
ХОЗИН. Товарищи, действительно неотложные дела заставляют меня прервать наше совещание. Но все, что я намеревался донести до вашего сведения сегодня, наша секретарша изложит в приказе завтра, и ознакомит с ним каждого, здесь присутствующего. Я прощаюсь с вами до утра. Вставать не нужно. До свидания.
(Хозин и Фрося уходят. Козлов провожает их жадным взглядом).
КОЗЛОВ. (ни к кому конкретно не обращаясь). Вот это женщина! Мне б такую.
ВЕДЕНЕЕВ. Петя, не по Фомке шапка.
КОЗЛОВ. Да знаю я, Никитушка. А вот бы, ух (трет ладонь об ладонь) как хочется…того.
СЕРДЮК. Все, что хочется, когда-то перехочется.
МОРОЗ. Ребята, у меня складывается такое мнение – словно нашему Виктору Ивановичу кто-то с вышестоящих инстанций дал команду угробить наше производство. Вот сами посудите – ни малейших поползновений по спасению предприятия с его стороны не наблюдается. Как такое может быть?
ОГУРЦОВ. Вряд ли кто-то свыше хочет нас закрыть. Не думаю, что это кому-то выгодно. Просто, Хозин никогда в жизни не принимал самостоятельно ни единого решения. А сейчас, когда в стране полнейшая неразбериха, и пришло время самому осваивать рынок, он и растерялся.
СЕРДЮК. Я такого же мнения о способностях Вити. Помнишь, в позапрошлом году государство выделило нам четыреста тысяч рублей на реконструкцию штамповочного цеха? И он их не удосужился реализовать. Все мялся, мялся – пока министерство не забрало все деньги на свои нужды.
БУКИН. А сколько лет он обещает территорию возле гальваники заасфальтировать? И все заканчивается тем, что каждую весну или осень бросаем в грязь листы железа и ходим по ним, до их полного исчезновения. Потом сверху новые листы ложем. Там, если разрыть землю, то железа хватит на месяц работы завода.
МОРОЗ. Да это я знаю не хуже вас. Но, все равно, такая пассивность директора мне не понятна. Ничего не делая для спасения дела, которому служит, он же рубит сук на котором сидит.
ВЕДЕНЕЕВ. Он же не один такой. Все руководство страны, сверху до низу, Бог знает, чем занимается, но только не экономикой. Все оно воспитано на указаниях, а их сейчас нет. Разве не ясно?
БУКИН. Что наши деятели высокого, и не очень, полета сплошные отморозки, к сожалению, аксиома, а не предмет для спора. Меня совсем иное сейчас интересует: как же тогда ведется учет материальных ресурсов?
КОЗЛОВ. Очень просто: все потери списывались на отходы основного производства, и на не произведенную продукцию.
БУКИН. Как это: на не произведенную продукцию?
КОЗЛОВ. Например, на козырек над центральными воротами.
БУКИН. Так он же там сто лет висит!
КОЗЛОВ. Висеть-то он висит, да бумага ведь об этом не знает.
СЕРДЮК. И много приходится списывать.
КОЗЛОВ. На разных стадиях производства по-разному. А если брать в общем – двадцать процентов точно будет.
СЕРДЮК. Ого! Это мы так бестолково обращаемся с металлом?
КОЗЛОВ. Одно, что бестолково, а другое – воруют много. Все, кому не лень, растаскивают его по домам, или, прямо на рабочем месте, клепают разного рода личные заказы. Хозин вон отгрохал себе двухэтажную дачу, - думаешь, с купленного им материала? Как бы не так!
ВЕДЕНЕЕВ. Воистину крепка Советская власть! Семьдесят семь лет разворовывают, - а она хоть бы что.
МОРОЗ. Уже не хоть не хоть бы что. Уже на ладан дышит.
БУКИН. Боже, Боже, какая бесхозяйственность! Аж, страшно становится за страну!
ВЕДЕНЕЕВ. Да не пугай ты людей и себя. Ворованное добро не за границу уплывает. Оно в неплановом порядке уходит на нужды нашего же населения.
ОГУРЦОВ. Странно ты как-то рассуждаешь. Есть государство, есть производство. И все должно быть тщательно учтено и спланировано. Мы же не в вотчине батька Махно живем.
ВЕДЕНЕЕВ. Все планом не охватишь. Должна быть и серьезная деловая инициатива снизу.
МОРОЗ. Во-во, такое делячество и довело страну до ручки. А все потому, что не заложен в основу нашего мышления принцип личной ответственности за благополучие своей собственной нации. Интернационализм развращает людей.
ВЕДЕНЕЕВ. Ну, ты и загнул. Без бутылки твоего словоблудия не прочихнешь.
МОРОЗ. Какое словоблудие? Какое словоблудия? Интересы нации – основа благополучия. 
БУКИН. (Обращаясь к Морозу). Ваня, успокойся. Для него понятие «нация», а, тем более, украинская – пустой звук
МОРОЗ. Да разве так можно?
БУКИН. Оказывается, Ваня, можно.
КОЗЛОВ. Перестаньте вы, ей-богу, ссориться. Давайте, лучше, все вместе подумаем – как нам дальше жить. Страна, еще недавно казавшаяся всем такой мощной, и такой вечной, вот-вот рухнет. Не хотите же вы все погибнуть под ее развалинами?
ВЕДЕНЕЕВ. У тебя есть какое-то предложение?
КОЗЛОВ. Да. Есть. Давайте возьмем все дружно в банке ссуду, и выкупим у людей их ваучеры. Сейчас, в это тяжелое время, когда все забыли слова «заработная плата», они их нам дешево продадут. Поверьте мне на слово. После этого, под зад коленом, прогоним лодыря Витю, и начнем сами править бал на нашей уже территории.
ОГУРЦОВ. А мы сможем?
КОЗЛОВ. Почему нет? Не святые же горшки лепят.
ВЕДЕНЕЕВ. Очень уж рискованная затея.
КОЗЛОВ. Почему?
ВЕДЕНЕЕВ. Ссуду в банке можно взять лишь под залог. А что мы можем заложить? Только квартиры. Больше нечего. А, вдруг, мы не сможем наладить производство? И останутся, все тут сидящие, без денег, жилья и работы. Не знаю как другие, а я так рисковать не могу.
КОЗЛОВ. Если бы все так рассуждали, то не было бы миллионеров.
ВЕДЕНЕЕВ. И нищих, тоже.
КОЗЛОВ. Тьфу, ты! Неужели -  все так думают? (Обводит взглядом присутствующих).
МОРОЗ. Я считаю: не с этого нужно начинать.
КОЗЛОВ. А с чего?
МОРОЗ. С борьбы за самостийность Украины. Сейчас создается очень мощная национальная партия во главе с бывшими диссидентами и патриотами, мучениками коммуна – фашистских концлагерей. Я считаю: мы должны дружно влиться в их ряды и, наконец-то, раз и навсегда избавиться от, ненавистного нам, так называемого, старшего
брата.
КОЗЛОВ. Хоть будем мы жить в Советском Союзе, хоть в отдельно взятом государстве, – заводы, все равно, будут нужны. Так почему нам не воспользоваться благоприятной минутой, и не захватить их в свои руки?
МОРОЗОВ. Никаких «хоть», никаких Союзов. Наша нэнька Украина, наследница казацкой славы, должна стать вольным краем. Где свои будут ходить к своим за своим. И экономика заработает как часики. И мы станем самой богатой нацией мира. Для этого у нас есть все: самые лучшие черноземы на планете, богатейшие природные ископаемые, водные ресурсы, чудесный климат, удачное географическое расположение. Что еще нужно?
КОЗЛОВ. Заводы и фабрики с толковым законодательством.
МОРОЗ. Все будет. Главное – свобода.
КОЗЛОВ. Мы получаем свободу, и блага, словно град, падают с неба нам, на наши казацкие чубы, непрерывным потоком. Не так ли, Ванечка?               
МОРОЗ. Нет. Москали перестанут нас грабить.
КОЗЛОВ. Боритесь, Ванечка, боритесь! Когда же разбогатеете, я стану свой для вас, всегда для вас, и только для вас. А пока, извините, москали мне как-то не очень-то и мешают. (Поднимает руку над головой). Гуд бай, общество мечтателей и фантазеров. (Направляется к выходу. К нему бросается Огурцов).
ОГУРЦОВ. Подожди, Петя, я с тобой. (Козлов и Огурцов уходят).
МОРОЗ. (Глядя вслед ушедшим). Вот из-за таких наших горе-соотечественников мы всегда и были в рабстве других народов. Хазары, варяги, монголы, турки, литовцы, поляки, русские веками указывали пальцем наше место на нашей земле. Учили нас жить. Устраивали нам революции, голодоморы и заставляли отказываться от своего родного языка. А исторически сложившаяся речь – душа народа. И если пренебрежет ею нация, то исчезнет как тучка в жаркий летний день на горизонте истории. Где этруски? Где гордые гунны? Нет их! Они отказались от языка отцов своих, и Всевышний стер их с лица Земли, вместе с потомками.
СЕРДЮК. Подожди, Ваня, ты же совсем недавно говорил мне, что мечтаешь видеть Украину в Европейском союзе.
МОРОЗ. Да. Говорил, говорю и буду говорить: мы туда должны стремиться. Европа – это свобода слова, честное судопроизводство, технический прогресс. Все то, чего у нас не было в союзе с Россией.
СЕРДЮК. В Европе украинцы точно забудут свой язык   
ВЕДЕНЕЕВ. Ребята, вы белены объелись, что ли? Какие нации? Какие языки? Собственную шкуру спасать нужно.
МОРОЗ. Выделившись, и объединившись в дружную, отдельно взятую нацию, и, сохраняя и оберегая ее моральные ценности, мы спасем и собственные шкуры.
ВЕДЕНЕЕВ. Х – ха! Заговорив все сразу на языке Шевченко и Франко – мы обогатимся. Так по твоему?
МОРОЗ. Язык, конечно, не все то, что сделает нас, украинцев, процветающей нацией. Но, он одно из главнейших условий на пути к этому.
ВЕДЕНЕЕВ. Послушай, Ваня. Да на каком бы языке не была выписана вывеска кафе, я не пойду туда покупать гвозди. Колумб заплыл в Америку, которую, к тому же, спутал с Индией, и, тем не менее, смог разговаривать с туземцами. И не только разговаривать, а и произвести обмен своих безделушек на их золото. А ты: язык, язык. Главное – коммерция.
МОРОЗ. Никита, мне больно тебя слушать. Неужели ты не понимаешь, что только с позиций высоких идеалов можно добиться реальных результатов в жизни? А большей ценности, чем родина и ее язык – у человека нет!
ВЕДЕНЕЕВ. Ваня, больших ценностей, чем пища и жилье – я не знаю. Ну, еще баба в постели, когда хорошо пожрешь. А то, что ты говоришь, хорошо вещать на площе толпе придурков, обезумевших от патриотизма. Я же патриот собственного благополучия, а не какой-то, отдельно взятой, страны. И мне начхать на все языки мира вообще, и на свой родной – в частности.
МОРОЗ. (Оборачивается к Букину). Богдан Петрович, пошли отсюда. Тут гнилью воняет. (Поднимает вверх руки). Боже, дай мне в руки такую волшебную метлу, чтоб с ее помощью, я смог вымести все дерьмо с земли нашей святой.
(Мороз и Букин уходят)
ВЕДЕНЕЕВ. (Перекривляет Мороза). Боже, дай мне в руки волшебную метлу. (Обращается Сердюку). И умный, вроде, мужик, а такие глупости городит. Ну, ты скажи: зачем ему украинский язык? Кушать он его будет, что ли?
СЕРДЮК. И что прискорбно – не один он такой.
ВЕДЕНЕЕВ. Что поделаешь, полна земля наша разными умниками с причудами.
СЕРДЮК. Чем богаты – тем и рады.
ВЕДЕНЕЕВ. Вот – вот, глупости своей радуемся. Я раньше как-то за Ваней подобного сверхъестественного нашелюбия не замечал.
СЕРДЮК. Раньше боялся. Еще совсем недавно, за такие речи, можно было совсем бесплатно, за колючей проволокой, отработать пару пятилеток на стройках коммунизма
ВЕДЕНЕЕВ. А ты, Володя, как на этот счет настроен?
СЕРДЮК. На счет чего?
ВЕДЕНЕЕВ. На счет украинского патриотизма.
СЕРДЮК. Да никак. Я в детдоме вырос, и кто мой отец, и кто моя мать – понятия не имею. Жил бы в Литве – был бы литовец. Жил бы в Грузии – был бы грузином. А во Франции вырос бы французом. По-моему, человек – всего лишь человек. Что его делить на всякие там разнообразности. Главное, чтоб люди друг другу не хамили. А то так руки чесались пройтись по рылу Мороза Ивана Игнатьевича. За его обидные слова в наш адрес, что еле удержался.
ВЕДЕНЕЕВ. И на самостоятельность Украины, как я понял, тебе наплевать.
СЕРДЮК. Понимаешь, мне лично лучше, когда нигде никаких границ нет. Ведь как я себе шикарную жизнь обеспечивал: летал за полярный круг, и там, по низким ценам скупал торбаса и сирийские свитера. Их дорого продавал в Одессе, и за копейки приобретал тюльку. Рыбу выгодно менял на картошку в Белоруссии. Ее, в свою очередь, вез в Азербайджан, и, реализовав там бульбу, отоваривался красивыми полотенцами. И так далее. Мечта, а не времена. Полные карманы денег. Это я сейчас остепенился – любовь, семья и все такое. А станет жить невмоготу, снова займусь спекуляцией.
ВЕДЕНЕЕВ. Но тебя же преследовали за твою бурную деятельность? Советская власть не очень-то приветствовала подобного рода бизнес.
СЕРДЮК. Было дело. И взятки приходилось давать, и от милиции прятаться, и непредвиденные потери случались. Но, конечный результат всех моих старании всегда получался с хорошим плюсом для кошелька.
ВЕДЕНЕЕВ. А представь себе на секундочку, что ты попадаешь в поле зрения милиции России, но тебе удается удрать в Украину, где тебя никто не ищет. Разве плохо?
СЕРДЮК. Хм…(Задумался). Действительно, в этом что-то есть. Ты знаешь, у меня, в душе, даже проскользнули искры симпатии к националистам.
ВЕДЕНЕЕВ. А заработанные деньги, где бы ты предпочел хранить: в России или в Украине?
СЕРДЮК. (Задумался). Наверно в Украине. Я тут, все- таки, живу.
ВЕДЕНЕЕВ. О родине думаешь?
СЕРДЮК. Да нет. О деньгах. Тут они ближе.
ВЕДЕНЕЕВ. А если Украина вступит в Евросоюз? И у нее станут прозрачные границы, как когда-то были с Россией, где тогда будешь деньги хранить?
СЕРДЮК. Ну, тут, очевидно.
ВЕДЕНЕЕВ. О родине, все-таки, думаешь?.
СЕРДЮК. Ну, ты, Никита, задолбал меня хуже дятла! Что ты заладил: родина, родина. Да какое отношение имеют деньги к разным там родинам, государствам, нациям и другим, так называемым святыням, которые придумали жулики, чтоб под их прикрытием дурить нас, православных. Деньги – они деньги! Они всеобщее божество – и этим все сказано. Им глубоко начхать с высокой колокольни на всякие наши возвышенные сюсюканья и слезы умиления от чего бы то ни было. А хранить их нужно подальше от людских глаз, и желательно там, где им вольготно жиреть.
ВЕДЕНЕЕВ. О! Именно это я и хотел от тебя услышать. Видишь ли, я хочу предложить тебе сотрудничество в одном очень прибыльном, как мне кажется, мероприятии. Благодаря ему, если все пойдет так, как я надумал, у нас будут большие деньги. Только их, желательно будет, нелегально хранить за границей. А тут, как сам понимаешь, мысли навеянные словами всем известной песни: «Сначала думай о Родине, а потом о себе», - могут спутать все карты.
СЕРДЮК. Подобные мысли мне не грозят. Только зачем столь сложные маневры с финансами? У нас ведь достаточно своих банков, где солидные проценты на вклады.
ВЕДЕНЕЕВ. Сейчас объясню, только все по порядку. Петя Козлов, перед тем, как, высказав свое «фе», гордо удалился, толковую идею предложил. Прямо, как руководство к действию.
СЕРДЮК. Хм…Интересно. А я что-то ничего умного в его словах не нашел.
ВЕДЕНЕЕВ. Напрасно. Ведь, действительно, в существующей неразберихе, созданной нашими недалекими правителями, мы можем дешево скупить ваучеры у людей. И в мгновение ока, очень просто, стать владельцами фабрик и заводов.
СЕРДЮК. Что наши правители идиоты – я не спорю. Это надо же – раздали трудящимся бумажки и сказали: теперь вы хозяева всей недвижимости, и делайте с ней все, что хотите. Глупость сравнимая с идеей построения коммунизма. Только брать ссуду в банке я не буду. Боюсь остаться бомжем.
ВЕДЕНЕЕВ. Вова, успокойся. Идти банк одалживать деньги, тебя никто не заставляет. Мы пойдем другим путем.
СЕРДЮК. Грабить пойдем?
ВЕДЕНЕЕВ. Нет. И грабить не станем.
СЕРДЮК. А что делать станем?
ВЕДЕНЕЕВ. Ты видел: сколько людей, сейчас, занялось торговлей?
СЕРДЮК. Как тут не увидишь? Все рынки, и прилегающие территории к ним, ими забиты. Что рынки? Все станции метро, улицы, подъезды домов и даже стадион возле моего дома превращены в скопища торгашей. Если и дальше так будет продолжаться, то все население страны переквалифицируются в продавцов.
ВЕДЕНЕЕВ. О! А что, если всем им навязать рэкет?
СЕРДЮК. Это как же?
ВЕДЕНЕЕВ. Заставить их всех платить нам дань.
СЕРДЮК. Я, что ли, и ты, то есть мы вдвоем, сможем заставить толпу отстегивать нам фантики?
ВЕДЕНЕЕВ. Нет. Не вдвоем. Мы, ведь, в свое время, занимались боксом. И у нас много знакомых спортсменов. Вот и сколотим с них активную группу, и с ее помощью примемся доить торгашей.
СЕРДЮК. Не плохо задумано. Только для начала, чтоб запугать народ, предлагаю нескольким несговорчивым гражданам свернуть шеи.
ВЕДЕНЕЕВ. Ни в коем случае! Работа рэкетира не нуждается в убийствах и говорильнях вокруг них. Ей нужна тишина. Наш народ трусливый. Достаточно нескольких торгашей, просто, припугнуть или, на худой случай, хорошо им помассировать морды, и все вокруг проникнуться уважением.
СЕРДЮК. А если, вдруг, найдется псих, который подумает, что он смелый потомок казачьего рода, и пожалуется в милицию?
ВЕДЕНЕЕВ. Есть и на таких несмышленышей управа. В Италии живет мой друг, тесно связанный с мафиозными структурами. Так вот, он как-то проговорился, что в них все насильственные группировки имеют в полиции своих людей. Им крепкие ребята, живущие за чужой счет, выплачивают регулярно деньги за нужную им информацию. Вот и нам нужно взять к себе на работу, по совместительству, нескольких ментов. Они-то и будут выдавать нам всех жалобщиков, которых мы, я так думаю, сможем приструнить. А это сделать не сложно. Сейчас милиции тяжело, на свою нищенскую зарплату, прокормить семью. Поэтому, многие блюстители правопорядка с радостью согласятся пахать на нас. Голод не тетка.
СЕРДЮК. Гм…Гениально! Это уже серьезно. С помощью милиции, у нас, действительно, может сформироваться очень толковая банда.
ВЕДЕНЕЕВ. (Кривится). Ну, зачем так грубо? Заруби себе на носу: мы не банду организовываем, а общество по справедливому перераспределению благ. Сокращенно это звучит так: добровольное объединение ЭС – ПЭ – БЭ. Мы никого не собираемся убивать. Нам торгаши нужны живыми. Мы никого не собираемся грабить. Мы лишь ненавязчиво, но доходчиво будем просить спекулянтов делиться, нечестно ими заработанной, кубышкой. И только так, и никак иначе. Более того, работники объединения ЭС – ПЭ – БЭ не будут никому ни грубить, ни угрожать. Они лишь станут ласково, не повышая голоса, но убедительно, объяснять людям, что не одни они хотят кушать, а мы тоже.
СЕРДЮК. А, вдруг, все- таки, найдется идиот, который не побоится рыть носом под наше благополучие? Что с ним делать будем?
 не осознает, что он не прав. Дома горят, жены ломают ноги или слепнут, дети на время пропадают и долго, потом бродят в близлежащих лесах. И так далее, и тому подобное.
СЕРДЮК. Да – а – а. С тебя получится настоящий атаман банды. 
ВЕДЕНЕЕВ. Да не банды! Сколько тебе повторять? Неужели так трудно запомнить: добровольное объединение ЭС – ПЭ – БЭ?
СЕРДЮК. «Объединение» - как-то не звучит. Да еще такое невразумительное: ЭС – ПЭ – БЭ. Другое дело: «банда»! Вот произнес это слово, и сразу кровь в жилах закипела!
ВЕДЕНЕЕВ. Нам не нужна кипящая кровь. Нам деньги нужны. Ты сможешь это, наконец, понять, или нет?
СЕРДЮК. Да выучу я твое ЭС – ПЭ – БЭ. Не волнуйся так сильно. Раз это нужно для дела, обязательно поднапрягу свою память. Только скажи мне: зачем заработанные деньги везти за границу?
ВЕДЕНЕЕВ. По нескольким причинам.      
СЕРДЮК. По каким, если не секрет?
ВЕДЕНЕЕВ. Во-первых, наши деньги возвратятся сюда под названием «иностранные инвестиции». А это уже, само по себе, гарантирует определенный уровень защиты их от посягательства и государства и криминальных структур. И тогда ни тебя, ни меня никто не спросит: «Где взял деньги?». Иностранцы завод купили. И все тут.
СЕРДЮК. А, во-вторых?
ВЕДЕНЕЕВ. А, во-вторых, Вовочка, все мы под Богом ходим. И не нужно исключать того, что мы где-то, когда-то сглупим, и нас повяжут. Тьфу – тьфу – тьфу, конечно (Стучит согнутым пальцем по столу). Да только, бывает, и депутатов, и прокуроров, и министров сажают в кутузку. А мы чем лучше их?
СЕРДЮК. В тюрьму мне не хочется.
ВЕДЕНЕЕВ.И мне тоже. Но, только, не даром люди говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Так вот, если случится такое, то следственные органы увидят перед собой двух бомжей, которые рэкетирами стали не богатства ради, а спасаясь от голодной смерти. Таким образом, и срок малый получим и деньги сохраним.
СЕРДЮК. Все переводы денег за границу, как я понял, своего рода страховка?
ВЕДЕНЕЕВ. Правильно ты все понял.
СЕРДЮК. (Задумался). Одно мне не понятно.
ВЕДЕНЕЕВ. Что именно?
СЕРДЮК. Как наши деньги превратятся в иностранные инвестиции?
ВЕДЕНЕЕВ. Очень просто. Моя жена имеет гражданство другой страны.
СЕРДЮК. А разве так можно?.
ВЕДЕНЕЕВ. За деньги все можно. Я, если хочешь, за сносную цену, и тебя сделаю гражданином, скажем, Румынии. И будет у тебя два гражданства.
СЕРДЮК. Премного благодарен.
ВЕДЕНЕЕВ. Как хочешь. Так вот, она, жена моя, на своей второй родине, откроет фирму с каким-нибудь труднопроизносимым названием, типа – «Бряктрайдрай», и от ее имени пустит в оборот наши с тобой финансы. 
СЕРДЮК. Не очень ли сложно?
ВЕДЕНЕЕВ. Может и сложно, зато надежно. Все, что просто делается – просто и ломается. Ну, ты как, пристаешь к моей пропозиции, или нет?
СЕРДЮК. Какие могут быть сомнения? Конечно, - пристаю!
ВЕДЕНЕЕВ. Тогда до завтра, в шесть часов вечера, встречаемся в кафе «Клубничка». А сейчас, извини, я пойду. Мне еще нужно кое с кем встретится (Уходит).
СЕРДЮК. (Задумался). Что-то хитрит Никита. Ну, отдам я его жене деньги, а где гарантия, что она потом вернет их обратно? Хотя… можно ведь и расписку у бабы потребовать. Черт его знает: верить Веденееву, или нет? Да, собственно говоря, и выбора-то у меня нет. Не идти же, в самом деле, торговать ведрами на рынок. Много ли на них заработаешь.
(Уходит. В окне появляются рабочие завода Алексей и Николай).
АЛЕКСЕЙ. Слышал – о чем наши вожди, местного разлива, совещались?
НИКОЛАЙ. Не глухой. Вместе ведь плитку лепили под окном.
АЛЕКСЕЙ. Как тебе нравится перспектива – стать торгашом?
НИКОЛАЙ. Думаю: так же как и тебе. Человек, по моему глубокому убеждению, должен отработать восемь часов, и идти, со спокойной совестью, домой, к семье, к детям.
АЛЕКСЕЙ. Не хочешь с социализмом расставаться?
НИКОЛАЙ. Не хочу. Гарантированная работа, присмотренные дети, стабильность во всем…
АЛЕКСЕЙ. Ага! Очереди за дефицитом, цензура, насильственное трудоустройство.
НИКОЛАЙ. Да. Если человек не хочет трудиться, его нужно заставлять работать.
АЛЕКСЕЙ. Насилуя, таким образом, человека как личность.
НИКОЛАЙ. Личность эта кушает, опорожняется, пользуется транспортом, трет ногами асфальт, который сам не укладывал. Почему другие должны на нее работать?
АЛЕКСЕЙ. Не убедил. Мне социализм, со своей принудиловкой, не нужен. Я же не конь, который в шахте ходит по кругу. Потоптался восемь часов на благо родины, и жуй травку. Человеку свобода нужна, для проявления смелой инициативы и прибыльной деятельности. Для поиска успешного применения своих способностей. Он должен получать за свой труд не копейки на хлеб и молоко, а справедливое вознаграждение. Такое вознаграждение, которое бы позволило ему иметь просторное жилье, не менее просторную дачу с бассейном возле нее, машину. Я не хочу жить за закрытыми границами, а желаю путешествовать по всему миру. И еще многое-многое другое хочу, чего советская власть не позволяет иметь.
НИКОЛАЙ. А что делать человеку, который хочет просто жить, не подвергая себя, пусть даже успешным, авантюрам?
АЛЕКСЕЙ. Учиться жить. Пусть не дремлет  после работы у телевизора, а думает – как найти свою ячейку в окружающем его мире. Пусть перепробует себя в различных сферах деятельности. Пусть попробует приобрести еще несколько новых специальностей.
НИКОЛАЙ. Как Веденеев и Сердюк? Раньше слово «трудиться» означало – стоять у станка или с вилами подбирать навоз. А сейчас, оказывается, заниматься рэкетом – тоже работа.
АЛЕКСЕЙ. Ну, у них это планы только.
НИКОЛАЙ. Я хорошо знаю Никиту Глебовича. Если уж он что-то задумал, то так тому и быть.
АЛЕКСЕЙ. Тогда наши доблестные органы правопорядка быстро найдут нашей воинственной парочке общежитие в местах не столь отдаленных.
НИКОЛАЙ. Мы же с тобой, Алеша, учили историю, и знаем: в разваливающейся стране, органам правопорядка не до правопорядка. Они переходят на службу разным проходимцам, типа – Веденеева и Сердюка.
АЛЕКСЕЙ. Коля, Веденеев и Сердюк совсем не кровожадные люди. Они не  демоны
НИКОЛАЙ. Не в этом дело. С людьми жить – по-людски выть. А страшней зверя, чем брошенный государством на произвол судьбы человек, – на Земле не существует. В этом я имел неосторожность убедиться. И не раз.
АЛЕКСЕЙ. Не бойся, все будет хорошо.
НИКОЛАЙ. А что будет с безработицей, которая непременно нагрянет вместе с падением Советской власти? Даже в таких богатых странах как Англия, Франция или Америка – она процветает. А что уже говорить о нашей бедной и несчастной Украине.
АЛЕКСЕЙ. Что ты нюни распустил? Ворошиться нужно, ворошиться.
НИКОЛАЙ. А как?
АЛЕКСЕЙ. Очень просто. Когда будешь торговать нашей продукцией на рынке, присматривайся: чем еще можно спекулировать. Может сигаретами, может водкой, может еще чем-то. По крайней мере, я собираюсь так делать. Каждую лишнюю копейку буду откладывать. Там, гляди, киоск куплю. Потом на магазинчик раскручусь. И стану сам себе хозяином. Когда захочу – встану. Когда захочу – спать лягу. И на всяких там хозиных плевать буду.
НИКОЛАЙ. Э – хе – хе.
АЛЕКСЕЙ. Чего так тяжело?
НИКОЛАЙ. И почему Бог не сделал так, чтоб рядом с каждой капиталистической страной, располагалась социалистическая. Ты б себе, среди капиталистов, бизнесом  занимался, а я б спокойно с коммунистами трудился. А после работы отдыхал, на рыбалку ходил, с детками гулял. И тебе, и мне хорошо было бы.
АЛЕКСЕЙ. Так нельзя.
НИКОЛАЙ. Я знаю. (Вздыхает). А жаль. И чувствует моя душа, что грядущие перемены ничего хорошего не принесут.
АЛЕКСЕЙ. Меньше плакать нужно, а больше делом заниматься. Пошли, домой. (Уходят).
Занавес.
Действие второе.
Действующие лица.
       
 
 

Козлов, бизнесмен.
Веденеев, бизнесмен.
Дуценко, политик.
Фрося, бывшая секретарша.
Хозин, бывший директор завода.
Алексей, рабочий.
Николай, рабочий.
(Модно обставленный кабинет. За столом Козлов. Он рассматривает какие-то бумаги).
КОЗЛОВ. (Возмущенно хлопает рукой по бумагам).Снова механический завод недодал прибыли! Из-за него я и в этом году не попаду в десятку самых богатых людей Украины. Уже и перед детьми не удобно. Таки нужно провести комплексную, независимую ревизию этого непредсказуемого предприятия. Там, видать, кто-то очень хитро водит меня за нос. (Задумался). А может самое обыкновенное, наше украинское, разгильдяйство? Во всяком случае, проверка, все равно, нужна.
ГОЛОС ВНУТРЕННЕЙ СВЯЗИ. Петр Данилович, к вам на прием просится Дуценко Роман Владимирович.
КОЗЛОВ. Пропустить. (Разговаривает сам с собой). Как не пропустить мои глаза и уши в окружении Мороза? И кто бы мог подумать, что такой, на первый взгляд, тихий и невзрачный, Ванюша способен создать мощную партию, реально претендующую на власть. А как эта политическая выскочка возгордилась на волне своих успехов. Как он обнаглел! Додуматься только: требует установить налог на роскошь! Хочет, видите ли, с помощью, награбленных у деловых людей, денег улучшить жизнь простых сограждан. И не понимает, дурак, простой истины. Для того, чтоб помочь нищему, нужно, сначала, сделать более богатым меня. Если появляются дополнительные средства в моем кармане, то будут созданы новые рабочие места. И тысячи безработных получат свой шанс в жизни. Если появляются дополнительные средства в карманах бедняков, - они тут же без толку проедаются и пропиваются. Даже не так. Они тут же по-свински пропиваются. Ваня постоянно упрекает меня за шикарный дом, за дорогую машину, за отдых на Гавайских островах. Да не может человек в сарае придумать что-то хорошее для страны. А я патриот, и родина в моих помыслах всегда на первом месте.
    Или еще одно, хи-хи, мудрое намерение доморощенного революционера. Вознамерился собирать со всего населения один процент их доходов. И хочет, на собранные деньги, каждый год строить свое, украинское, предприятие – улучшенную копию существующего заграничного. И таким образом сделать Украину экономически развитым государством. Лавры гениального всенародного поводыря, явно, не дают Ивану Игнатьевичу покоя. И не подумал, идиот, о том, что новым фабрикам и заводам не будет куда сбывать свою продукцию.
(Входит Дуценко).
ДУЦЕНКО. Можно, Петр Данилович?
КОЗЛОВ. Да, да. Проходи, садись.
(Дуценко садится напротив Козлова).
КОЗЛОВ. Ну, как: говорил Морозу о моем желании баллотироваться в Верховный Совет по списку его партии?
ДУЦЕНКО. Да.
КОЗЛОВ. И что?
ДУЦЕНКО. Ни в какую не согласен. Даже слушать не хочет.
КОЗЛОВ. Я же деньги плачу. Пусть назовет свою сумму.
ДУЦЕНКО. В Парламент все не за спасибо попадают. Дело не в деньгах.
КОЗЛОВ. А в чем?
ДУЦЕНКО. Он считает вас человеком способным дискредитировать работу партии.
КОЗЛОВ. Что, что сделать?
ДУЦЕНКО. Дискредитировать. Это, выражаясь по- французски, значит- умалить авторитет.
КОЗЛОВ. Ты только подумай: Ванька по-иностранному заговорил.
ДУЦЕНКО. Сейчас это модно.
КОЗЛОВ. Иными словами, он не желает слушать от избирателей неприятные вопросы, касающейся моей кандидатуры.
ДУЦЕНКО. Да. Он чуть ли не слово в слово так и сказал, только разбавил свой ответ матами.
КОЗЛОВ. Чистоплюй чертов. Хм…Ты смотри, никогда б не подумал, что Мороз такой смелый человек. А как его положение в партии? Его заместитель, Костюк Игорь Викторович, если не ошибаюсь, все еще роет под него?
ДУЦЕНКО. Еще как роет! Уже многих уговорил голосовать за него, во время перевыборов партийной верхушки.
КОЗЛОВ. А куда же Ваню он собирается сплавить?
ДУЦЕНКО. Ивана Игнатьевича Костюк намерен оставить на должности почетного председателя. То есть, хочет наделить его правами Английской Королевы. Править – пусть правит, а указаний никаких не дает.
КОЗЛОВ. И многие его поддерживают?
ДУЦЕНКО. В процентном отношении точно не скажу, но что больше половины – это факт. Игорь Владимирович имеет высшее гуманитарное образование и опыт работы в дипломатическом корпусе. Язык подвешен отлично: зажечь публику на собрании может. С однопартийцами держится просто, не в пример Морозу. Сам по себе мужчина видный, и у незнакомых людей, особенно у женщин, вызывает симпатии. И, вообще, как для политика, у него много положительных данных. Он далеко пойдет.
КОЗЛОВ. А как же Мороз ведет себя в такой, неприятной для себя, ситуации?
ДУЦЕНКО. Сопротивляется, как может. Даже решился в гордом одиночестве ездить по стране, и лично агитировать за себя, как единственного вождя, созданной им партии. Обратился, так сказать, к широким народным массам за поддержкой.
КОЗЛОВ. Не понял! Когда это широкие народные массы решали судьбы лидеров партий?
ДУЦЕНКО. Все верно, широкие народные массы судьбы лидеров партий не решают. Но, заручившись их поддержкой, Мороз планирует создать еще одну, параллельно существующей, партию своих единомышленников, и победить на выборах.
КОЗЛОВ. Ты смотри! Хитер, однако. И что же Костюк предпринимает в ответ?
ДУЦЕНКО. Мне кажется, он что-то нехорошее замышляет против Ивана Игнатьевича.
КОЗЛОВ. В смысле?
ДУЦЕНКО. Как-то мы вдвоем сидели в кафе. И, немного «поднабравшись», он проронил в сердцах такие слова:
-Эх, будь у меня сто тысяч гривен, ей-богу, организовал бы председателю нашей партии «непредвиденную» автокатастрофу. И такую «непредвиденную», что комар бы носа не подточил.
КОЗЛОВ. А ты не поинтересовался: зачем ему столько много денег? Не проще ли конкурента за власть ударить кирпичом по голове в подъезде его дома?
ДУЦЕНКО. Интересовался. Говорит – не проще. Так мол, будет много, не нужных ему как политику, шума и сплетен.
КОЗЛОВ. Хм… Интересно. А как же намерен этот Каин действовать, чтоб все обошлось без пыли и грязи?
ДУЦЕНКО. Намерен разыскать авантюрного шофера-дальнобойщика, обязательно работающего на другом конце страны. Тот должен поставить свой транспорт на пути, мчащегося на встречу с избирателями, политика. Где, куда и как должен двигаться груженый грузовик – будут указывать три регулировщика. А всем участникам дорожно-транспортного происшествия нужно платить. И платить хорошо.
КОЗЛОВ. Это точно. Как ты думаешь: он не станет противиться внесению моей фамилии в партийные списки кандидатов в депутаты Верховного Совета, после соей победы над Морозом в их междоусобице?
ДУЦЕНКО. Нет. Я уже говорил с ним на эту тему. Он двумя руками «за». Если вы, конечно, поддержите его финансово на предстоящих выборах.
КОЗЛОВ. Коли так, я дам сто тысяч гривен Костюку на его «непредвиденную» автокатастрофу. А дальнейшее финансирование политической деятельности будет полностью зависеть от его желания находить со мной общий язык.
(Что-то пишет на бумаге. Отдает бумагу Дуценко).
На. Отдай бухгалтеру. Пусть распорядится выдать указанную там сумму.
ДУЦЕНКО. (Читает бумажку). Тут же сумма на много больше оговоренной вами.
КОЗЛОВ. Все правильно. Там учтена твоя зарплата.
ДУЦЕНКО. (Радостно). Спасибо вам, дорогой Петр Данилович! В моем лице вы всегда будете иметь верного слугу. (Хочет уходить).
КОЗЛОВ. Да. Постарайся как-то зафиксировать, только незаметно от посторонних глаз, передачу денег в руки Костюку.
ДУЦЕНКО. Петр Данилович, положитесь на меня. Комар носа не подточит.
(Дуценко уходит. Козлов смотрит ему вслед).
КОЗЛОВ. Видели мы таких верных слуг. Стоит кому-то заплатить больше, и все закончится предательством. Да-а-а. Не праведное дело я затеял. Нужно будет сходить в церковь, и попросить в Бога прощение за свои грехи. А то, чего доброго, и бизнес мой пострадать может в наказание за предосудительный поступок. Всевышний милостив, он простит покаявшегося раба своего.
ГОЛОС ВНУТРЕННЕГО ТЕЛЕФОНА. Петр Данилович, к вам просится на прием Хозин Виктор Иванович.
КОЗЛОВ. Не пускать. (Разговаривает сам с собой). Снова пришел что-нибудь просить. Ну, профукал свое место в жизни, - так будь мужчиной. Умей держать удар. Выкручивайся, как можешь, а не ходи и перед всеми не унижайся.
(Входит Фрося).
ФРРОСЯ. Здравствуй, дорогой. (Целует Козлова). Я шла к тебе, и увидела в приемной Витю Хозина. Он слезно умолял меня походатайствовать за него перед тобой…
КОЗЛОВ. Чтоб я принял его?
ФРОСЯ. Ага.
КОЗЛОВ. И ради этого ты пришла сюда?
ФРОСЯ. Нет, конечно. Я шла сказать, что хочу съездить к матери. Звонили соседи ее, говорят – заболела. Ты не возражаешь?
КОЗЛОВ. Езжай, конечно. Только прихвати с собой Толика, охранника моего.
ФРОСЯ. Охранника – так охранника. Ну, а с Хозиным как? Я обещала, что ты  выслушаешь его.
КОЗЛОВ. Ты так за него беспокоишься, что невольно всякого рода нехорошие мысли в голову лезут.
ФРОСЯ. Совсем напрасно. Я, кажется, еще не давала тебе повода для ревности. Витя -  мое прошлое, мне самой неприятное.
КОЗЛОВ. А просишь за него.
ФРОСЯ. Элементарное проявление вежливости в обращении с людьми. И не более того. Там, где делается все открыто – не следует искать подвоха.
КОЗЛОВ. (Говорит по внутреннему телефону). Пусть Хозин зайдет.
ГОЛОС ВНУТРЕННЕГО ТЕЛЕФОНА. Он куда-то вышел.
ФРОСЯ. Я пойду его найду.
(Фрося уходит. Козлов смотрит ей вслед).
КОЗЛОВ. Баба – как баба. И почему раньше я был без ума от нее? Понятия не имею. Пора как-то уже избавляться от этой стервы, а то наглеть начала. Сегодня просит за своего бывшего любовника, а завтра на шею сядет, и погонять будет. Нужно срочно придумать: к чему придраться, и разрывать наш союз раз и навсегда. Хорошо хоть не женился на ней, а то пришлось бы имуществом делиться.
(Входят Фрося и Хозин).
ХОЗИН. Здравствуй, Петя.
КОЗЛОВ. Что за панибратство? Для тебя я Петр Данилович. Запомнил?
ХОЗИН. Запомнил. Разрешите сесть, Петр Данилович?
КОЗЛОВ. Может, еще ляжешь? Тогда точно тебя отсюда и палкой не прогонишь. Быстренько говори, за чем пришел, и проваливай туда, откуда появился. Не пристало мне свое драгоценное время на пустяки разменивать.
ХОЗИН. Петр Данилович, может работу, хоть какую-нибудь, предложите?
КОЗЛОВ. Никаких вакансий у меня нет, и не предвидится. Это все?
ФРОСЯ. (Обращается к Козлову). А мастером в заготовительный цех механического завода – не хочешь взять?
КОЗЛОВ. Дорогая, это же тебе не советское производство. Когда на десять рабочих приходилось больше десятка начальников: бригадир, мастер, старший мастер, начальник цеха, табельщица, нормировщица, отдел технического контроля, парторг, комсорг и еще Бог знает кто. Сейчас все эти должности совмещает один бригадир Вася. А поставь над ними начальника, да еще кого? Витю Хозина! Тогда можно крест ставить на отлаженной работе заготовительного цеха.
ФРОСЯ. Возьми его в наружную охрану дачи.
КОЗЛОВ. Деточка, да при виде жулика, твой Хозин так далеко забежит, что его потом никто никогда днем с огнем не найдет. И замучаюсь я, после этого, доказывать милиции свою непричастность к исчезновению нашего сторожа.   
ФРОСЯ. Да. Телохранитель с Вити, конечно, никакой. Но, начальником над сторожами, он, я думаю, работать сможет.
КОЗЛОВ. (Немного подумав). Черт с тобой – возьму! Только с испытательным сроком. Посмотрим, как будешь караульную службу нести. Скажи спасибо Фроси, а то я с тобой и разговаривать бы не стал.
ФРОСЯ. (Обращаясь к Хозину). Знай мою доброту. Ты должен теперь мне ноги целовать.
ХОЗИН. Раньше жены шли за декабристами в Сибирь. А теперь, за жалкую услугу, требуют ноги целовать.
ФРОСЯ. То жены, Витя, жены, а не любовницы. И шли они за людьми, всего себя посвятивших родине. А не за теми, кто сначала грабил ее, а потом, разграбленную, предал. (Обращается к Козлову). Петя я пойду?
КОЗЛОВ. Да, конечно, иди.
(Фрося уходит).
КОЗЛОВ. (Обращаясь к Хозину). Витя, а Фрося ведь права. Наплевал ты на Советскую власть, и вытер об нее ноги.
ХОЗИН. Х-ха! Нашел вредителя государственного значения. Я всего лишь добросовестно выполнял указания свыше.
КОЗЛОВ. Вот-вот. Все былое руководство, сверху донизу, с преступным равнодушием наблюдало за агонией страны. Что ты лично сделал для нее хорошее? Усовершенствовал производство? Наладил выпуск новой продукции? Нашел дополнительные рынки сбыта? Нет, нет и нет. А это и есть предательство. Я вот, например, ежеминутно, ежесекундно пекусь о производстве. Я за него хоть кому глотку перегрызу. А значит это то, что я переживаю за самостоятельную Украину. Я пасть за нее всем порву, потому что она меня кормит.
ХОЗИН. Вы, Петр Данилович, патриот только потому, что вам это выгодно. А я, на посту директора, хоть очень бы старался, хоть вообще ничего не делал- ни больше, ни меньше зарплаты не получал бы.
КОЗЛОВ. Почему же ты тогда не старался изменить идеологию своего государства? Изменить ее так, чтоб всем воздавалось по трудах его?
ХОЗИН. Не хотел выделяться, потому что страшно было за карьеру, за семью, за детей.
КОЗЛОВ. И прибавь сюда матушку лень. Тогда вырисуется полная характеристика предателя: бездельник и равнодушный ко всему трус.
ХОЗИН. Петр Данилович, зачем вы мне мораль читаете?
КОЗЛОВ. Витя, это не мораль. Я веду все к тому, что человек, проигнорировавший родную страну и свое положение в ней, должен быть готов беспрекословно исполнять все прихоти дяди, пришедшего извне. Таким дядей для тебя – есть я. Понятно? 
ХОЗИН. Понятно.
КОЗЛОВ. Молодец! Теперь я ознакомлю тебя с твоими обязанностями. Помимо охраны объектов на даче, ты должен содержать территорию ее в чистоте. Помогать повару -  заготавливать продукты. Исполнять пожелания всех, без исключения, членов моей семьи. Прогуливать собак, а так же – встречать и провожать гостей.
ХОЗИН. Петя, у меня уже не тот возраст, чтоб становится Ванькой на побегушках.
КОЗЛОВ. Снова – Петя, а не Петр Данилович? Гордыня взыграла? Тогда, будь здоров. Разговора не получится. Иди, ищи другого дядю. У нас демократия, и так разрешается делать.
ХОЗИН. (Уходит. Но, на полдороге останавливается, и оборачивается к Козлову). Я согласен. Мне, Петр Данилович, очень-очень, нужна работа.
КОЗЛОВ. Тогда приезжай завтра ко мне на дачу, и мой человек все тебе расскажет и покажет. И еще: сюда больше не приходи. Мне дорога каждая минута. И тратить время на разговоры с прислугой не собираюсь. Если возникнут какие-то вопросы, - излагай их в письменном виде, и приноси секретарше. Посчитаю нужным – вызову. А нет – значит, нет. Иди с Богом.
(Хозин уходит. Козлов смотрит ему вслед. Говорит сам с собой).
КОЗЛОВ. Коммунист чертов! Думал всю жизнь бездельником прожить? Не получится, дорогой.
ГОЛОС ВНУТРЕННЕГО ТЕЛЕФОНА. Петр Данилович, к вам на прием просится Веденеев Никита Глебович.
КОЗЛОВ. Впусти. (Говорит сам с собой). Хм…А этому проходимцу что нужно?
(Входит Веденеев).
ВЕДЕНЕВ. Привет Петруха!
КОЗЛОВ. Будь здоров, Лис Никита! Что привело тебя ко мне? Я думаю – не желание в шахматы сыграть.
ВЕДЕНЕЕВ. Боже упаси! Я же тебе не какой-то интеллигентишка, чтоб, скуки ради, совать по столу разных болванчиков. У меня к тебе очень важное дело.
КОЗЛОВ. И какое же?
ВЕДЕНЕЕВ. Как тебе нравятся проделки нашего общего знакомого, Мороза Ивана Игнатьевича?
КОЗЛОВ. Не меньше твоего возмущен ими.
ВЕДЕНЕЕВ. Может грохнуть его? У меня еще с тех времен, когда я занимался рэкетом, сохранились и развились контакты с очень конкретными ребятами с милиции. За свою роботу они много не возьмут, и работают чисто.
КОЗЛОВ. Да, я наслышан. Твоего приятеля, Сердюка Владимира Антоновича, до сих пор найти не могут. А сколько времени уже ищут.
ВЕДЕНЕЕВ. Петя, разве можно так разговаривать с давними друзьями на подобные темы? Я же не спрашиваю тебя: где делся Коля Огурцов?
КОЗЛОВ. Коля Огурцов повесился.
ВЕДЕНЕЕВ. После того, как ты его разорил.
КОЗЛОВ. Сам виноват. Я предлагал ему объединиться в бизнесе. Так он не захотел. Более того, стал мне подножки ставить на каждом шагу. Других промышленников против меня принялся настраивать. Дошло до того, что хотел рейдерским наскоком мой механический завод себе присвоить. Еле отбился. Вот и пришлось слабое звено в его структурах искать.
ВЕДЕНЕЕВ. И кто же этим звеном оказался?
КОЗЛОВ. Бухгалтер один. Раскошелился я, правда, немного, но с пользой для дела. А, имея точные сведения о противнике, нагадить ему не составляет большого труда. И я не стал церемониться с Николаем.
ВЕДЕНЕЕВ. А как фамилия того бухгалтера, конечно, не скажешь.
КОЗЛОВ. Зачем она тебе?
ВЕДЕНЕЕВ. Все правильно. Имена, фамилии и клички, надежных для дела людей, нельзя даже в глубоком крепком сне произносить. Говорят, жена Огурцова сейчас нищенствует с маленьким сыном?
КОЗЛОВ. Врут. Я купил ей небольшой киоск. И на хлеб с молоком у нее деньги есть.
ВЕДЕНЕЕВ. Благородно.
КОЗЛОВ. Я же украинец. А украинцы люди не мстительные. Ведь мы с Николаем были давно знакомы. Не один пуд соли вместе съели. Жадность его сгубила, а еще странная ревность и болезненная подозрительность. А так – человек он не плохой. И жена в него умница. Я хорошо ее знал.
ВЕДЕНЕЕВ. Насколько хорошо?
КОЗЛОВ. Настолько, чтоб не говорить об этом всегда, везде и всем.
ВЕДЕНЕЕВ. Ладно. Не говори. (Ехидно улыбаясь, чешет пальцем голову).
КОЗЛОВ. Что чешешься? Вши завелись?
ВЕДЕНЕЕВ. Да нет. Бог миловал. Понимаешь, мысли разные странные в голову лезут.
КОЗЛОВ. И какие, если не секрет?
ВЕДЕНЕЕВ. Ты купил киоск Огурцовой до того, как начал встречаться с Фросей, или после?
КОЗЛОВ. После. (Задумался). Ты на что намекаешь, гад ты ползучий?
ВЕДЕНЕЕВ. Какие могут быть намеки? Просто, со стороны может показаться, что вдова получила торговую точку не как плод благородного поступка, а как намек на далеко идущую перспективу. Бухгалтером-то она, кажется, работала в мужа. И не помогала ли она тебе совать кое-кого кое-куда?
КОЗЛОВ. В смерти Николая я не виновен. И моя совесть чиста как перед людьми, так и перед Богом. Не то, что у некоторых любителей поковыряться в чужом грязном белье.
ВЕДЕНЕЕВ. Я тоже чист перед Всевышним за смерть Володи Сердюка. Понимаешь: человек не почувствовал перемен в стране. И когда нужно было заканчивать с рэкетом, и переходить на рельсы мирного предпринимательства, он отказался это делать.
КОЗЛОВ. А мне говорили, что он перевел большую сумму денег на счет твоей жены, находящейся за границей. И чтоб долг ему не отдавать – ты его грохнул.
ВЕДЕНЕЕВ. Ох, уж эти разговоры! Грохнуть-то, я его грохнул. Но, только за его рэкетирские наезды на мои предприятия. А что мне было делать? Если б не я, то власти обязательно бы убрали зарвавшегося бандита. Его уничтожило изменившееся общество моими руками. И всего лишь. А жена моя отдала бы ему его деньги, если б он не умер. Нам ничего чужого не нужно.
КОЗЛОВ. Да успокойся ты! Ни для кого ни секрет, что выживание в конкурентной борьбе - большое искусство. А искусство, как известно, требует жертв.      
ВЕДЕНЕЕВ. Тут я с тобой полностью солидарный. В нашем деле – или ты, или тебя. Третьего не дано. Так что с Морозом будем делать? Скрутить ему его умную голову – труда не составит.
КОЗЛОВ. Никита, это грубо. Забывай свои рэкетирские замашки. Уже существует более интеллигентный план устранения Ивана Игнатьевича с политической арены. Хотя (Задумался). Я, наверно, таки воспользуюсь твоими возможностями - помогать людям умирать. Нужно будет убрать посредника между мной и исполнителем смертного приговора Морозу. Больно много знает парень. Он становится опасным для меня.
ВЕДЕНЕЕВ. Говори: кто он?
КОЗЛОВ. Скажу. Только не сегодня. Пусть, сначала, выполнит свою работу. Сейчас настало время подумать о другом.
ВЕДЕНЕЕВ. О чем же?
КОЗЛОВ. Как возвеличить Мороза после его смерти?
ВЕДЕНЕЕВ. Не понял? Зачем?
КОЗЛОВ. Каждое время нуждается в своих героях. А когда таковых нет, - их придумывают. Если ты думаешь, что жития всех святых и праведников – правда, то мне тебя жаль. Там одно сплошное вранье.
ВЕДЕНЕЕВ. Для меня все твои изречения – сплошной туман. Попроще говорить нельзя?
КОЗЛОВ. Можно. Нужно сделать с Мороза борца за всеобщее благоденствие. После этого мы торжественно провозгласим себя сторонниками его идей, и каждый год, будем торжественно возлагать на его могилу цветы.
ВЕДЕНЕЕВ. Зачем?
КОЗЛОВ. А затем, что, прикрываясь таким поведением, нам легче будет пробраться в Верховный Совет. И потом: народ же дурить как-то нужно? Ты ж не выскочишь на улицу, и не станешь кричать: «Мне нужна только прибыль, и начхать хочу на всех с высокой колокольни».
ВЕДЕНЕЕВ. Конечно, нет.
КОЗЛОВ. Правильно. А скажешь: «Я, руководствуясь идеями великого нашего современника, Мороза Ивана Игнатьевича, делаю все возможное для повышения жизненного уровня простых людей».
ВЕДЕНЕЕВ. Пожалуй, ты прав.
КОЗЛОВ. А теперь ближе к делу. Как ты думаешь: где лучше похоронить нашего героя – на центральном кладбище, или на центральной площади?
ВЕДЕНЕЕВ. Лучше на центральной площади.
КОЗЛОВ. Почему?
ВЕДЕНЕЕВ. Ближе ходить цветы носить.
КОЗЛОВ. Хм… Толковое предложение. А памятник, я так думаю, нужно заказать нашим местным скульптору и архитектору.
ВЕДЕНЕЕВ. Х-хе! Так я им сейчас позвоню и договорюсь.
КОЗЛОВ. Да погоди ты! Мороз ведь еще живой. Скандала захотелось?
ВЕДЕНЕЕВ. Тьфу, ты! Как-то из головы выскочило.
КОЗЛОВ. То, что выскочило – затолкай назад. Всему свое время. Еще нашему будущему покойнику нужно героическую биографию сочинить. Да такую, чтоб у читателей слезы лились ручьями из глаз во время чтения.
ВЕДЕНЕЕВ. Так это Яворидский одной левой рукой сделает. Он и коммунистов так изображал, словно кадры для икон готовил. И их злейших врагов – националистов в том же духе возвеличивал. Ему все равно, какому Богу молиться – лишь бы деньги платили. 
КОЗЛОВ. Совершенно верно. Лучшего борзописца и найти тяжело.
ВЕДЕНЕЕВ. (Задумался). Постой, Петя, постой.
КОЗЛОВ. В чем дело?
ВЕДЕНЕЕВ. Мороза ведь ты не просто так убрать решил? На его место, мне кажется, у тебя уже есть свой человек?
КОЗЛОВ. Ну да. Я и не отрицаю этого.
ВЕДЕНЕЕВ. И ты хочешь себе место забронировать в его списках кандидатов в депутаты?
КОЗЛОВ. Конечно. А как же иначе?
ВЕДЕНЕЕВ. Тогда, и меня туда впиши. За деньгами дело не станет.
КОЗЛОВ. Я уже мысленно прорабатывал подобный вариант.
ВЕДЕНЕЕВ. И-и-и?
КОЗЛОВ. Не нужен ты там.
ВЕДЕНЕЕВ. (Удивленно). И почему же?
КОЗЛОВ. А, вдруг, партия имени Мороза не победит на выборах?
ВЕДЕНЕЕВ. И что ты предлагаешь?
КОЗЛОВ. Внедряйся в проправительственную партию.
ВЕДЕНЕЕВ. У меня там концов нет.
КОЗЛОВ. Я помогу тебе их найти.
ВЕДЕНЕЕВ. Замечательно. Только, сначала ознакомь меня с ходом своих мыслей. Зачем это тебе?
КОЗЛОВ. Смотри: мы взяли с тобой заказ на строительство канала?
ВЕДЕНЕЕВ. Взяли. И с равной долей участия.
КОЗЛОВ. Так вот: в случае победы проправительственной партии, ты, как Депутат Верховного Совета, примешься поддерживать усиленное финансирование наших работ. В случае же прихода к власти оппозиционного сброда, под знаменами незабвенного Ивана  Игнатьевича, этой работой буду заниматься я. И риск в нашей коммерции, таким образом, сведется к нолю. Сам понимаешь, от нашего с тобой канала вреда больше, чем пользы.
ВЕДЕНЕЕВ. Хм…У тебя светлая голова.
КОЗЛОВ. На головные боли не жалуюсь.
(Быстро входит возбужденная Фрося).
ФРОСЯ. (Дрожащим голосом). Хозин застрелился!
ВЕДЕНЕЕВ. (В сторону). И черт с ним.
КОЗЛОВ. Ты же к матери ехала.
ФРОСЯ. Да. Но я вернулась с полпути.
КОЗЛОВ. А как же больная мать?
ФРОСЯ. Я позвонила сестре, и она уже уехала вместо меня.
ВЕДЕНЕЕВ. Я, пожалуй, пойду. (Встает со стула).
ФРОСЯ. ( Обращается к Веденееву). Никита, ты слышал? Хозин застрелился.
ВЕДЕНЕЕВ. Эт, удивил! Сейчас так модно делать. Не он один такой.
ФРОСЯ. Ты так реагируешь на смерть человека, который очень тепло к тебе относился?
ВЕДЕНЕЕВ. Тепло в карман не спрячешь.
ФРОСЯ. И это все, что ты можешь сказать?
ВЕДЕНЕЕВ. Я не оратор.
ФРОСЯ. И семьи его не хочешь помочь?
ВЕДЕНЕЕВ. Фросенька, мы живем на переломе. В такое время, когда окружающая среда заставляет нас думать, жить и общаться между собой по- другому, не так как раньше. Не все люди могут перестроиться, и, естественно, погибают. Таков удел многих. Всем не поможешь.
(Веденеев уходит. Фрося с презрением смотрит ему вслед. Обращается к Козлову).
ФРОСЯ. Ты слыхал, что сказал твой разлюбезный Веденеев?
КОЗЛОВ. Все правильно сказал.
ФРОСЯ. И это так о мертвом человеке?
КОЗЛОВ. Что заслужил, то и получил. Так поступают только ничтожества.
ФРОСЯ. Это почему же – Хозин ничтожество?
КОЗЛОВ. Дорогая, если бы он погиб на баррикадах, защищая Советскую власть, - я бы его понял. А если он пускает себе пулю в лоб, от страха жить, туда ему дорога.
ФРОСЯ. Если бы все встали на защиту социализма, ты бы не стал капиталистом.
КОЗЛОВ. Стал бы. Советский Союз – дите фантазеров. И он обязательно рухнул бы.
ФРОСЯ. Зачем же Вити нужно было защищать рухлядь?
КОЗЛОВ. Так требует долг чести. Страна, которую он бросил в тяжелую минуту, вырастила его, дала образование и наделила довольно большими полномочиями защищать ее. Когда погибал последний оплот великой, в прошлом, Византии, ее император одел наряд, предназначенный для торжественных выходов, и стал в ряды бойцов. Он погиб, но поступок его вызывает восхищение потомков.
ФРОСЯ. (В сторону). Мир, действительно, перевернулся: Козлов заговорил о долге чести. (Обращается к Козлову). Что же ты не стал в ряды защитников развитого социализма?
КОЗЛОВ. Да потому, что земля моя была мне мачехой. Моих родителей ни за что, ни про что репрессировали. А мне, надуманные властью, грехи отца и матери не давали возможности стать тем, кем я хотел.
ФРОСЯ. Все, Петя, не так. Ты унизил Виктора. Тебе стыдно, и ты ищешь себе оправдания.
КОЗЛОВ. Унизил не больше, чем ты.
ФРОСЯ. Мне тоже стыдно за свой поступок. И я хочу хоть как-то загладить свою вину.
КОЗЛОВ. А я ничего не собираюсь заглаживать. Я разговаривал с ним, как всякий хозяин положения с неудачником. Ему нужно было, всего лишь, трезво воспринять, возникшую в его жизни, реальность. Не более того. И, давай, на этом закончим наш спор.
ФРОСЯ. А семье его помочь - не хочешь?
КОЗЛОВ. С какого перепугу?
ФРОСЯ. Тогда помогу я. У меня есть личные деньги, и я ими распоряжусь так, как посчитаю нужным.
КОЗЛОВ. Твои личные деньги, милочка, - мои деньги. Не забывай этого.
ФРОСЯ. А что же тогда мое, в нашем доме?
КОЗЛОВ. Не в нашем, а в моем. И все, чем ты пользуешься тут. Куплено мной
ФРОСЯ. И одежда на мне?
КОЗЛОВ. И одежда.
ФРОСЯ. И я?
КОЗЛОВ. И ты. А почему – нет? Мало ли я потратил денег на то, чтоб овладеть тобой.
ФРОСЯ. Чувствовала моя душа, Петенька, что была я не любимой женщиной, а, просто, красивой игрушкой в твоих руках. И поэтому, я тайно организовала свой бизнес, используя, конечно, твои связи. Ну, что ж – карты раскрыты, игра сделана. Ты меня использовал, а я тебя. Мы квиты. Мне нужно уходить. Будь здоров.   
КОЗЛОВ. А кто мне компенсирует мои затраты?
ФРОСЯ. Я уже их компенсировала своим присутствием в твоей постели. На проституток ты потратил бы не меньше. Живи и не кашляй.
(Фрося уходит).
КОЗЛОВ. (Говорит сам с собой). От, стерва! А я-то думаю: почему она так часто к матери ездит? А оказывается: ее мамаша – это ее бизнес. Какова плутовка! Не зря меня все время тянуло к ней. Пойду, с горя, со своей секретаршей бокальчик хорошего винца перекину. И, может, немного расслаблюсь.
(Уходит. Входит Николай).
НИКОЛАЙ. (Говорит сам с собой). Послали какую-то мебель двигать. А тут нет никого, кто бы сказал – что двигать?
(Входит Алексей).
АЛЕКСЕЙ. Николай? Ты? Сколько лет, сколько зим? (Обнимаются).
НИКОЛАЙ. Да. Давненько мы с тобой не виделись. Ты тоже у Козлова работаешь?
АЛЕКСЕЙ. Нет, я сам по себе, и тут по делам. Секретарши на месте не оказалось, вот я и подумал: «Дай загляну. А, вдруг, Петр Данилович примет меня без предварительной договоренности».
НИКОЛАЙ. И как твои успехи на предпринимательской ниве? Уже имеешь свой магазинчик?
АЛЕКСЕЙ. Магазинчика еще нет. Не все так просто, как я думал сразу. Много разных препятствий у нашего брата, мелкого предпринимателя. Но несколько киосков имеется. Тяжело, конечно, все время крутиться, а только, назад, в советское прошлое, не хочу. Сейчас я себя человеком чувствую. А раньше был лишь винтиком большой, непонятной мне, системы.
НИКОЛАЙ. А я, в советское прошлое, вернулся бы хоть в сию секунду. Как мне ненавистны дворцы буржуев, и моя извечная нищета.
АЛЕКСЕЙ. Что ты постоянно ноешь? Сколько тебе Козлов платит в месяц?
НИКОЛАЙ. Я сегодня у него первый день числюсь. А перед этим работал на двух предприятиях, и ни копейки мне не заплатили.
АЛЕКСЕЙ. Как это?
НИКОЛАЙ. Да вот так: когда устраивался на работу – работодатели обещали хорошую заработную плату. Потом три или четыре месяца они переносили выплату денег «со следующей» недели на «последующую». А когда у меня лопалось терпение, и я начинал возмущаться, мне говорили: «Вы нам не подходите».
АЛЕКСЕЙ. Ага. Слышал я: есть такие хитрецы. Прием новых рабочих, и их увольнение – поставлены на поток. Судиться нужно с такими наглецами.
НИКОЛАЙ. За какие деньги?
АЛЕКСЕЙ. Ну, хоть, на крайний случай, свяжись по Интернету с такими же обманутыми людьми как сам, и опубликуйте «черный» список всех мерзавцев.
НИКОЛАЙ. Легко сказать.
АЛЕКСЕЙ. А легче – ничего не делать.
НИКОЛАЙ. Я не знаю как жить, с чего начинать?
АЛЕКСЕЙ. Купи что-то в одном месте как можно дешевле, и продай в другом как можно дороже. Наладь изготовление каких-либо игрушек. Собери небольшую бригаду специалистов, таких как сам, и начни ремонтировать квартиры. У тебя же золотые руки. Обращайся за помощью в профсоюзы, в партии, к депутатам. Кто-нибудь да поможет. Шевелись. Ты же среди людей живешь, а, значит, есть где толкаться, и где искать свое светлое будущее. А просто так – тебе никто и в карман не чихнет. (Николай стоит задумавшись). О чем думаешь?
НИКОЛАЙ. Страшно жить.
АЛЕКСЕЙ. И почему же?
НИКОЛАЙ. Всю жизнь - ежедневно, ежеминутно, ежесекундно нужно сражаться с кем-то за свое существование. Ну, почему нельзя – просто жить?
АЛЕКСЕЙ. Просто так – трава растет. А если тебе страшно жить, то ложись и умирай, на радость всем козлам и Козловым.
(Занавес).