Просто женщина

Просто  женщина

Встать! Суд идет.
“Именем… признать виновным и на основании статей… определить меру наказания в виде лишения свободы…сроком на 10 лет лишения свободы …”.
Раздался женский стон, затем надрывное, прогремевшее в гробовой тишине: “…убью суку… убью…”.
Осужденному разрешили проститься с женой.
 - Береги детей… Не держи зла…
Помолчал.
 - …Если можешь.
Покрутил головой, высматривая и не найдя кого-то в небольшой толпе сослуживцев, знакомых и родни, и решительно двинулся из зала суда, сопровождаемый конвоирами.

Леонид добрался до Хартолово ранней весной. Этот небольшой поселок  жил медленной жизнью, вдали от магаданского начальства. Судя по большому количеству построек, можно было предположить, что совсем недавно тут жизнь била ключом. Эта жизнь кипела, благодаря горячей, живой крови тысяч смертников, сосланных сюда - в лагеря, которых она, эта жизнь, и поедала, как дракон из страшной детской сказки.
Прошло время. Концлагеря были ликвидированы. Дракону больше некого было поедать. Он издыхал. Мертво глядели пустые глазницы окон, за которыми совсем недавно жили приговоренные военными трибуналами или тройками. Стонали надписи, испещрявшие стены бараков и камер. Испускали зловоние разлагающиеся останки этой былой “цивилизации”, названной впоследствии Солженициным “Архипелаг ГУЛАГ”.
Вместе с драконом вымирал и поселок.
Начальство выбрало его в качестве летней базы экспедиции по причине близости к району исследований да к знаменитому Магаданскому тракту. Кроме того, можно было воспользоваться оставшимися в избытке от лагерного хозяйства приличными помещениями.
У Леонида это была первая настоящая работа, по результатам которой предстояло писать диплом. В Горном каждое лето давали хорошие практики, но попасть на Крайний Север, да еще в отряд оперативной проверки! Это было мечтой, осуществлению которой помогли кое-какие знакомства в питерских геологических кругах. Как извилист путь наших желаний! Леонид мечтал попасть туда, куда Макар телят никогда бы не погнал. Это место было проклято тысячами людей, полито их кровью и потом, усеяно их заброшенными могилами. Вот они, бараки, вот они, надписи, нацарапанные на стенах, вот очаг у входа, вот закуток то ли охранника, то ли старшого. Правда, все уже полуразвалилось, позаросло, но ведь было…
Леонид сходил, посмотрел на бараки и забыл, вернее, оставил все в глубинах памяти, не испытав особых чувств. Как будто побывал в музее.
Только через много лет, при перестройке, он понял, как опасно это безразличие, исподволь навязываемое нам кем-то в своих интересах. Он безуспешно пытался отучить своих детей от американских фильмов, где каждую минуту симпатичный, мускулистый “хороший” герой сворачивал головы “плохим” парням, чтобы победить именно тогда, когда шансов победить уже совсем не оставалось. И так каждый вечер, раз за разом, приучая детей к обыденности и даже некой необходимости свернуть кому-то голову ради “правого дела”. Только вырастив своих детей, он понял, что эта привычка к крови делает людей беззащитными против жестокости, и стал запрещать включать “черный ящик” с такой культурной “перестройкой”. Но разве может один человек, даже если это отец или мать, противостоять пропаганде насилия, если за ней огромная сила бизнеса - деньги ? Как объяснить, внушить что-то другое маленькому человечку, жадно хватающему все новое?..
Его юношеское отношение к лагерю было объяснимо. В то время на пропаганду была нацелена огромная государственная машина, использовавшая все способы и приемы, от заманивания до запугивания, и приучавшая к тому, что все эти жестокости были необходимы для защиты Родины. Что-то вроде профилактической воспитательной работы в целях создания будущей великой коммунистической цивилизации всеобщего счастья. Весь кошмар, лицемерие, масштабы и ужас последствий этой профилактики он понял много позже.
А сейчас его волновали погода, поземка и первый вылет на вертолете. Казалось, что романтика и приключения где-то рядом, и вот-вот произойдет что-то из ряда вон…
Но “из ряда вон” было только желание покушать. Устраиваться пришлось в приличном помещении лагерного начальства. Дом обычный, каменный, ничего особенного. Жить пришлось еще с одним питерцем, нанявшимся работать техником на сезон. Все бы и ничего, но столовой в этом захолустье не было, а начальство с питанием не развернулось. Свои бутерброды Леонид давно съел, магазин был закрыт. К тому же продукты там появлялись по графику, известному только “избранным”. Приходилось лежать в мешке и ублажать себя теплом.
Вдруг послышалось шуршание, и по комнате пошел явный запах чего-то съестного. Леонид выглянул из мешка. Питерец сидел на кровати и копошился в своем рюкзаке. Временами он вынимал что-то, запихивал в рот и жевал, стараясь не чавкать. В рюкзаке он что-то резал, намазывал, делил.
Увидев глазеющего Леонида и поняв, что скрывать свою “работу” смысла нет, сосед вынул продырявленную банку со сгущенным молоком и вежливо спросил:
 - Вам накапать?
Капать было не на что.
 - Нет, спасибо. Я не голоден, - вежливо ответил он, сглатывая слюну. Услышав, что его запасам ничего не грозит, сосед вынул свертки из рюкзака и начал приветливую светскую беседу. При этом он ловко успевал и говорить, и резать, и жевать. Оказалось, что земляк работает в Питере директором школы, а на Север приезжает ежегодно на заработки, так как директорских доходов не хватает. Директором он работать не очень то хочет, ибо по образованию он преподаватель английского, но из-за дефекта речи - заикания, ему трудно вести уроки. С директорами-мужчинами - полный завал. Вот его и назначили. Видя некоторое сомнение на лице Леонида, он даже что-то быстро-быстро произнес на английском и блаженно растянулся на кровати, выполнив все формальности: обед, светский прием и светскую беседу.

Наутро появился Начальник Леонида.
 - Собирайся, летим, поможешь грузиться.
Собраться было несложно. Не заметив удивленного взгляда Начальника, увидевшего удочки, привезенные из Питера, Леонид радостно распрощался со своим соседом и быстро вышел из дома. Невдалеке уже стояли трое мужчин среднего возраста. Это были двое рабочих и старший техник.
 - Знакомьтесь, - сказал Начальник, - это Леонид, наш стажер, дипломант. Будет работать техником, - и уточнил, - младшим техником.
Один из рабочих улыбнулся, показав съеденные и прокуренные вчистую зубы, второй сделал смешной пируэт, довольно глубоко присев на одной ноге и вытянув носок другой, а старший техник протянул крепкую руку и представился:
 - Петр.
 - А отчество?
 - Петр Иванович, но Петр лучше.
 - А рабочих как зовут?
 - Одного, который повыше – Бухгалтером, а второго, который пониже - Танцором .
 - Это что, клички?
 - Да кто их знает. Есть и имена и фамилии. Но их все так зовут. Они привыкли и на свои имена даже не откликаются. Ты их тоже так зови. Давайте, хлопцы, сносите шмотки до кучи, да прикройте брезентом, а то эти сталинские соколы вмиг все махалками раскидают.
Груз быстро сложили в кучу и прикрыли брезентом. В это время что-то затарахтело и из-за бугра появился вертолет Ми-4. Он лихо развернулся над ожидающими и начал садиться прямо на груду вещей.
 - Ложись! - скомандовал Петр, и первым распластался на брезенте. Все дружно расположились под мощной струей воздуха. Вертолет сел рядом.
 - Ну и шуточки у тебя, командир.
Начальник был не очень доволен таким лихачеством, так как среди вещей были и приборы.
 - Так ведь все для вас, все для народа…- ерничал второй пилот, оглядывая компанию, удобно расположившуюся на куче вещей, и явно кого-то высматривая.
 - А где народ? - спросил он, оглядываясь.
 - А мы что, не народ?
Петр брался за самые большие ящики, в то время как рабочие явно, но умело филонили, а Леонид присматривался и боялся сделать что-то не так. Через минуту-другую он понял, что Петру одному трудно, и, включив на полную мощь молодые мускулы, даже заслужил похвалу Петра:
 - Ну, даешь, племя молодое, незнакомое. Считай, познакомились, сработаемся. А ты, Второй, не томись. Придет сейчас “твой народ”.
Работяги хмыкнули, а потом и крякнули, когда вдали показалась изящная женская фигурка с небольшим модным рюкзачком за спиной.
Подошла девушка, или молодая женщина, возраст которой для Леонида был в любом варианте запредельным. Еще совсем недавно, в школе, когда на танцевальные вечера приходили старшеклассники или бывшие школьники – студенты, он “со товарищи” шипели: “и что этим старикам (или старухам) надо?”, искренне полагая, что один, два года уже окончательно отделяют этих парней и девушек от них - молодежи.
 - А у нас что, прибавление семейства? - спросила девушка, не без интереса разглядывая парня.
 - Знакомься, Лена, это наш младший техник Леонид. Студент-практикант.
 - Очень приятно.
Лена стрельнула глазами в сторону Леонида и быстро подошла ко Второму.
 - Здрастье. Сегодня вы нас везете?
Второй пилот довольно хмуро глянул на Леонида и попросил Лену отойти в сторону для разговора.
Никто не слышал, о чем разговаривали молодая женщина и второй пилот, но работяги лыбились, ерничая потихоньку, и, видимо, побаиваясь решительного пилота. Начальник, проверяя, все ли отнесено в вертолет, покачал головой и, ни на кого не глядя, сказал, обращаясь к пустому пространству:
 - Вот делать нечего. И чего голову крутит парню? Холостых мало, что ли? Лена, поехали! Все погрузились. Ждем только тебя.
Леонид ничего не замечал, заворожено глядя на вертолет, озабоченный только тем, чтобы не показать страха, притаившегося позади любопытства и интереса где-то в районе желудка. Он еще ни разу в жизни не летал ни на самолетах, ни на вертолетах.
Все забрались в кабину и расположились на вещах. Вертолет загудел, загремел, затарахтел… Через несколько мгновений тарахтенье дополнилось свистом, кабину приподняло, потом бросило вниз, и Леонид уже решил, что падает, как вертолет сначала выпрямился, потом наклонился и круто стал подниматься. Гул мотора выровнялся. Вертолет летел над холмами, покрытыми карликовой березкой и другой тундровой растительностью, завораживавшей неповторимыми цветами и, главное, постоянно изменяющимся однообразием. Так выглядит бескрайний и однообразный океан или огонь, однообразные вообще, но постоянно меняющиеся, каждое мгновение, каждой своей частицей. Было трудно оторваться от иллюминатора, хотя внизу, под вертолетом, ничего, собственно, и не менялось, и смотреть было практически не на что. Необычными были только лилово-фиолетовые краски, густеющие к горизонту, особенно на западе. Такого в средней полосе не увидеть.
Солнце катилось к закату, но дни уже были длинными и до темноты оставалось достаточно времени, чтобы после посадки вертолета расставить палатки и залезть в мешки.
Вертолет улетел. Спасли спокойно. Комаров и мошки еще не было, но весна все-таки пересилила зиму и снег в распадках начал интенсивно таять.
Утром определили границы участка и начали измерения. Рабочие по очереди варили кашу, собирали кустики березки для костра, техники искали аномалии, а Начальник  ходил по всему участку, описывая обнажения горных пород, собирая образцы и уточняя места поиска для техников.
Однообразная размеренная жизнь лишь иногда нарушалась визитами поискового Ан-2, который, пролетая где-то вдалеке, заворачивал к лагерю и пикировал, пугая всех. Работа у пилотов была очень сложной. Превышение высоты полета над местностью более семидесяти пяти метров считалось “браком”. Поэтому летчики, “вылизывая” все холмы и впадины, за день работы настолько привыкали к бреющим полетам, что проносились над лагерем, буквально касаясь колесами палаток. Все понимали, что самолет никому не принесет вреда, но было жутковато, и люди невольно пригибали головы, то ли кланяясь, отдавая дань мастерству и лихости наших “соколов”, то ли испытывая настоящий страх. Вернее всего, что испытывали и то и другое, но привыкнуть к этим шуткам так и не могли, радуясь этим встречам и непременно грозя кулаками вслед и ругая этих обормотов. Радость доставляло щемящее чувство тоски по дому, которое накатывало при виде этой железной птицы, рвущейся к “гнезду”, домой, и быстро исчезало, уступая место обычным полевым заботам.
Иногда заходили оленеводы. Сначала часто, а потом, когда курево кончилось, все реже. Приходили всегда с подарком - куском свежей оленины. От еды отказывались. Видимо, пшенная каша и супы с вермишелью их не интересовали. Начальник, взяв с собой Леонида, тоже сделал ответный визит вежливости, собрав кое-что из съестного, оставшегося к этому моменту.
Леонид впервые увидел настоящий чум, костер в чуме и весь нехитрый уклад жизни оленеводов. Удивляло, что на санях - нартах, оказывается, можно ездить и без снега, что из инструмента у оленевода есть только короткий нож с толстым, но очень острым лезвием. Этим ножом он сверлит дыры в коже и досках, из которых сделаны нарты, нарезает ремни, которыми связывает нарты и из которых делают упряжь, забивает оленя точным ударом где-то между ушами, свежует тушу и снимает шкуры, из которых делает одежду - малицы всей семье. Столетиями выработанные привычки и инструменты вызывали ощущение дремучей древности, которая лишь слегка скрашивалась наличием радиоприемника или самовара. Это удивляло, изумляло и вызывало естественный вопрос: разве можно так жить? Зачем нужно ходить в оленьих шкурах, питаться одним мясом, годами не видеть кино, цивилизации?
Молодое сознание не могло еще понять, что Земля и Земляне должны бережно сохранять все, что осталось нетронутым цивилизацией, что цивилизация не только созидает, но и разрушает, сметая все на своем пути и оставляя пустыню или помойку там, где еще недавно цвели цветы и распевали птицы. Этот почти нетронутый край надо было оставить как оазис настоящей, природной жизни! Но уже летали самолеты, вертолеты и он, Леонид, вместе с тысячами других “цивилизованных” людей уже высматривал, где бы здесь построить шахту или буровую, не понимая, что это “освоение” может нанести такой же вред, как и создание концлагерей. Вместо того, чтобы помогать природе сохраниться, люди уже готовились сделать здесь очередную “стройку коммунизма”. Вот на это “зачем” и надо бы искать ответ. Когда еще дойдет до сердца боль за разрушения, которые мы несем природе и Земле? А пока - вперед!
Вскоре оленеводы ушли дальше на север, а в экспедицию прилетел вертолет с продуктами, куревом и письмами. Из вертолета выпрыгнул механик и видя, что Лена принялась нетерпеливо распечатывать и читать письма, весело крикнул:
 - А кто разгружать будет, если изба-читальня заработала?
 - А у нас есть кому разгружать, - ответила Лена, не отрываясь от письма. Леонид, тащивший здоровенный ящик, крякнул и довольно громко пробормотал:
 - Таскать есть кому, а вкладыш постирать - некому.
Лена, явно не ожидавшая такой наглости, автоматически ответила:
 - Так я могу.
Но, быстро спохватившись, покраснела, хмыкнула и пошла в палатку своей городской походкой.
Второй пилот довольно откровенно скрипнул зубами, глядя на эту, в сущности, безобидную сцену. Быстро темнело, и вертолет улетел.
На следующий день Лена действительно предложила Леониду постирать его вкладыш. Пришла очередь краснеть Леониду, и, не придумав ничего умнее, он вежливо поблагодарил и сказал, что “стирать свои вещи он доверяет только маме”. Лена не обиделась. Совсем наоборот, сказала что-то доброе о материнской любви или что-то в этом роде, чтобы не обидеть юношу. С этого времени Леонид не бурчал, а когда Лена бралась за что-то тяжелое, то кидался ей на помощь, а она с удовольствием уступала эту тяжесть Леониду. Они стали часто разговаривать, и практикант обнаружил, что девушка оказалась очень интересным собеседником, и даже опытным геофизиком, несмотря на то, что не имела высшего образования.
Время текло быстро, вместе с торопящейся северной весной и летом.
Лишь однажды произошла непонятная драка между рабочими. Ничего не предвещало ссоры. Все сидели у костра и мирно беседовали, допивая вечерний чай. Никто и не заметил, что рабочие исчезли. Вдруг невдалеке послышался дикий крик. Все обернулись и увидели рабочих, наскакивающих дуг на друга. Бухгалтер размахивал ножом, Танцор – какой-то палкой.
Петр мигом вскочил и успел скрутить Танцора. Бухгалтер, визжа, бегал вокруг и старался ткнуть ножом  своего напарника.
 - Леонид, чего смотришь! Помоги, мне одному с двумя не справиться!
Леонид попытался вспомнить что-нибудь из приемов самбо, но ничего на ум не приходило. К тому же он никогда не занимался ни боксом, ни борьбой, а дрался последний раз в шестом классе. Пришлось зайти сзади и схватить Бухгалтера за плечи, просто обхватив его двумя руками. Бухгалтер не сопротивлялся. Он легко отдал нож. Танцор положил на место палку и они мирно присели к костру, у которого уже никого не было.
Начальник, Петр и Лена что-то обсуждали в палатке.
Лена выскочила из палатки первой, чем-то явно недовольная.
 - Набрали тут всяких… а потом нормальные люди виноваты.
Увидев вопрос в глазах Леонида, уже совсем другим тоном:
 - И тебя еще втягивают в бандитские разборки. Ты бы поберег свое здоровье-то. А то мама плакать будет.
Съязвила беззлобно и ушла.
 - Что это она? - спросил Леонид у вышедшего следом Петра.
 - Да начальник ей замечание сделал, чтобы свою парфюмерию не разбрасывала где попало.
 - Какую парфюмерию?
 - Одеколон оставила у ручья. Вот наши и разодрались.
 - Зачем им одеколон? Они что, на бал собрались?
 - Вот чудо ты! Одеколон - первый кайф для зеков. Как нашли - обязательно выпьют.
 - Ничего себе, одеколон пить! А драться-то зачем?
 - Ну как зачем. Не поделили, наверное.
 - А нож-то зачем? Ведь убить можно.
 - Это, брат, уже другой разговор. На зоне свои порядки. Там либо ты, либо тебя. Как кто-то слабину покажет, его сразу вниз определят - парашу выносить, белье стирать, а то и “петухом” работать.
 - Как это?
-Ну как-как. Мужеложество на зоне сильно развито. Вот как. Слабых там не уважают. А чтобы свое достоинство сохранить, надо всегда быть готовым драться до последнего. Вот и наши привыкли к этим порядкам. Чуть что - за нож. И до последнего. Им не важно - за что. Там любая драка как последняя. Иначе затопчут.
 - И что, зарезал бы Бухгалтер Танцора?
 - Да нет. Думаю, что не зарезал бы. Они уже отходят от той жизни. Но она ведь липучая. Я как-то в райцентре был. Там много народу осталось после лагерей. Ехать некуда - вот и остаются. Одна дамочка, такая вся из себя интеллигентная, с собачкой, в шляпке, по-французски говорить умеет. Совершенно нормальный человек. Я ее как-то в магазине встретил. Стоим в одной очереди. Заходит милиционер, спрашивает у нее: “Вы последняя, гражданочка?”, а она затряслась вся, заикается: “Нет, не я, нет, не я, гражданин начальник, не я….”. Потом вроде как проснулась и уже нормальным голосом отвечает: “Последний вот этот молодой человек, а я перед ним занимала…”. А милиционер - молодой парень - покраснел весь, смутился и выскочил из магазина.
Вот как поломали людей. Наши спокойные, мухи не обидят. А лагерь в них все еще сидит. Уж сколько лет прошло, а сидит.
Леонид подошел к рабочим, мирно беседовавшим у костра. Уж очень интересно было, за что же посадили этих тихих мужичков, откуда у них такие клички.
Прислушиваясь к их разговору, он уловил удобный момент и, немного смущаясь своего любопытства, спросил у Бухгалтера:
 - А что, ты настоящий бухгалтер?
Бухгалтер как будто ждал вопроса. Ему и Танцору, видимо, нужна была разрядка после дурацкой ссоры.
 - Да, настоящий бухгалтер. В колхозе работал на северном Кавказе.
 - Так за что же тебя посадили, что ты мог сделать плохого, деньги растратил?
 - Какие деньги! Я хороший бухгалтер был. С образованием. Курсы закончил. Меня весь колхоз уважал, несмотря на молодость. А посадили потому, что уж очень удачно женился.
 - Как это?
 - Захороводил девушку-красавицу. Мы такую свадьбу отгрохали!... Все село гуляло. Я ее, свою красулю, где встречу - там и приласкаю. На работу идти не хотелось. Думал, что помру от счастья. Вот кому-то и завидно стало. Я знаю, кому, да только толку что. Написали на меня, что на свадьбе по пьяни говорил что-то против Советской власти, Сталина ругал. Вызвали, арестовали, увезли. Я и попрощаться не успел. Дали десять лет. Я пробовал писать. Ответов нет, мне писем от нее тоже нет. Я сирота. Родственников нет. Освободили - а куда ехать? Кому я нужен без зубов, да с бородой, да с судимостью…
Ну, ничего! Вот отработаем сезон, и с Танцором поедем в Магадан новые сапоги справлять. Поедем?
 - Поедем, куда ж мы денемся?
 - А ты тоже настоящий танцор?
 - А как же. Вот смотри.
Танцор встал, выпятил грудь, вытянул одну ногу и носок и как крикнет:
“….пятая, с выкрутасами…, давай, наяривай….”! И пошел мелкими шажками по кругу.
 - А тебе то что “пришили”?
 - Да ничего. Я в районном ансамбле танцевал. Пригласили нас на дачу к какому-то чину. Мы танцуем, а нас угощают с “барского стола”. Отказаться нельзя, а танцевать надо. Кто-то из наших не устоял и упал прямо на стол. А там подружка чина - в обморок. Вредительство. После застолья всех вызвали. Никто не признается. Все ведь одинаковые, в костюмах, гриме. Ткнули пальцем в меня и… вперед на семь лет. В лагере одну ногу подломал. Теперь хромаю. Да и ехать тоже некуда. Вот если бы деньжат подкопить… Если экспедиция будет работать, то года за три подкоплю и поеду.
 - Если не пропьешь, - съязвил беззлобно Бухгалтер.
 - А может и пропью. Все в себя, а не в парашу!
Костер догорел. День прошел. Завтра опять километров тридцать надо отмахать с радиометром по тундре. Все разошлись по палаткам сил набираться.
Дни стояли жаркие. В тундре комарья - полчища. После маршрута одна радость - помыться в ручье. Леонид побежал к ручью, а там Лена уже купается. Стоит прямо напротив солнца, руки к нему протянула, волосы распущены, а фигура - точеная. В энцефалитных костюмах, да в сапогах, да в накомарниках все одинаковые. Леонид и не замечал, какая она стройная и ладная. Не толстая и не тощая. Но больше всего поразила грациозность, с какой девушка пританцовывала, покачивая бедрами.
“Вот так старушенция!” - подумал Леонид.
 - Ты что пялишься? – неожиданно обернулась Лена и ничуть не смущаясь, не кривляясь, не хихикая и не пытаясь прикрыться, как большинство девчонок, с которыми ему прежде приходилось купаться, добавила:
 - Нравится?
 - А чему тут нравится? Я что, женщин в купальниках не видел, что ли?
 - Таких не видел. Тебе мама не разрешала.
Лена спокойно оделась и пошла к лагерю ровной, грациозной походкой.
А ведь верно, не видел, - подумал Леонид, глядя ей вслед, - разве что в кино.
Залезая под пологом в мешок, он никак не мог прогнать из своей памяти точеную женскую фигурку, переливающуюся в лучах солнца, и заснул только потому, что тридцать километров по тундре - это не сорок по асфальту. Это намного труднее.
После этого случайного “видения” отношение Леонида к Лене еще больше улучшилось. Он и раньше испытывал к ней уважение и всегда старался чем-то помочь просто по своей доброте. Но теперь ему стало нравиться это делать: поддержать ее, уступить ей место у костра получше, принести что-то. Он стал замечать, что и все остальные мужчины, даже пожилой Начальник, всегда оказывают Лене небольшие знаки внимания, которые она принимала естественно, без кокетства и без требовательного напоминания, что “она женщина”. Ей не надо было напоминать об этом. Она и была воплощением женственности.
Трудно было сказать, красива она, или нет. “На вкус и цвет…”, как известно… Но то, что она была настоящей женщиной - было очевидно даже абсолютно неискушенному в женской красоте студенту. Просто Леонид никогда до этого не задумывался над таким простым вопросом. Где-то он вычитал, что “сила женщины в ее слабости” и тут же забыл. Забыл потому, что нам нужна, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет… А расхожая шутка “я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик” часто повторялась даже с экранов. До встречи с Леной Леониду и в голову не приходило, что нет ничего хорошего в том, что женщина соревнуeтся с мужчиной в поднятии тяжестей, в силе, в упрямстве, в тяжелой работе. “Равенство во всем!” - лозунг нашего времени. Может быть, и ни к чему это равенство? От него женщина только проигрывает? С этого “видения” и произошел переворот в сознании Леонида в отношении к женщинам.
Хорошо, что больше такое “видение”” не повторялось. Мог ведь и влюбиться по молодости. Но в памяти оно застряло навсегда, и уже после всех этих событий он часто ловил себя на том, что всех знакомых девушек сравнивает с этим “видением”.
А Лена взяла шефство над молодым техником. Они часто обсуждали работу, делали какие-то записи, сидя вдвоем в палатке. За этой работой их и застал прилетевший с продуктами вертолет. Лена, как всегда, помчалась за письмами и, как всегда, не получила какого-то важного письма. То, что среди прилетевших не было ее знакомого второго пилота, ничуть ее не расстроило.. Вертолетчики попили чаю, поглазели с удивлением на Леонида, вылезшего из Лениной палатки на разгрузку, и улетели.

Время шло. Работа на этом участке уже близилась к концу, когда произошел из ряда вон выходящий случай. Как-то ночью Леонид проснулся от гула вертолета. Ничего не понимая, он уже собрался вылезать из мешка, но, услышав, что Начальник и Петр уже встали, решил не торопиться. Подумалось - вдруг пронесет, и не надо будет разгружать продукты. Ведь он за день намотался в маршрутах. Может быть, его пожалеют? С этими простыми мыслями он и уснул под гудение комариного стада и не услышал ни разговоров, ни шума улетающего вертолета. Ему снилась только бесконечная тундра, по которой вышагивает журавлиным шагом молодой геофизик. Этот шаг он выработал автоматически. В высокой траве, на кочковатой почве не возможно ходить нормально. Ноги надо поднимать высоко, а шаги делать плавные и длинные, как журавль. Иначе или упадешь, или будешь топтаться на месте.
Проснувшись, он первым делом заглянул на кухню, где ожидал увидеть свежий хлеб. Хлеба не оказалось. На вопрос:
 - А где почта, где “заморские яства” в виде свежего хлеба? - дежуривший по кухне Танцор буркнул что-то невразумительное.
Леонид пошел к Начальнику извиняться за свое отсутствие на разгрузке, но услышал только:
 - И слава богу, что не вышел. А то мало ли что могло произойти. А вертолета, считай, что не было. Не твое это дело.
Ничего не понимая, Леонид ушел в маршрут. Вечером все были какие-то смирные, а Лена и вообще ни с кем не разговаривала.
На следующий день в маршруте он вдруг услышал незнакомое стрекотание. Присмотревшись, увидел вдалеке вертолет, но не большой Ми-4, а маленький Ми-2. Вертолет покрутился, покрутился и вдруг сел рядом с ним. Вышли летчики и начальник партии, которого он однажды видел на базе. Стали расспрашивать про вертолет, прилетавший в лагерь второго дня. Помня наказ Начальника, Леонид молчал, как рыба и твердил “одну правду”: "Спал, из палатки всю ночь не выходил, ничего не слышал, ничего не знаю"... По сути, он и не врал. Грохот ведь и от грозы мог быть.
Вертолет улетел.
Во время ужина в лагере только и было разговоров, что о вертолете. Оказывается, прилетала комиссия. Расследовали случай угона вертолета. Какой-то летчик угнал вертолет, улетел в тундру, заблудился, бензин кончился, вертолет упал недалеко от оленеводов. Вертолетчик остался жив, отделался синяками. Но вертолет был поврежден, хотя его уже восстановили и перегнали на базу. А вертолетчика отдали под суд. Вертолетчик причины своего поступка не объясняет. Суду нужны факты - вот комиссия и летает по всем отрядам и собирает эти факты.
Про ночной случай все молчали, но “косили” в Ленину сторону. Она не оправдывалась, не возмущалась, только замкнулась. И больше не занималась геофизикой с Леонидом.
Вскоре и “белые мухи” залетали. Короткий заполярный полевой сезон кончился. Прилетел вертолет и забрал всех на базу.
Прежде всего Леонид зашел в бухгалтерию и был приятно удивлен, получив солидную сумму. Оказывается, ему все дни пребывания на базе зачли с полярным коэффициентом, а он полагал, что коэффициент полагается только полевикам, работающим за полярным кругом.
 - Чудо ты, - ответил на его вопрос Петр, - если бы не коэффициент, стало бы начальство тащиться в эту дыру? Этот поселок тем и привлекателен для всех экспедиций, что расположен как раз на широте полярного круга – значит, и коэффициент всем положен, и полевые.
 - Это что же получается, и тот, кто комаров кормит - получает, и тот , кто в доме живет и чай пьет - то же самое получает?
 - Нет, у начальства основной оклад выше, значит, и все надбавки тоже выше.
 - Вот это дела!
 - Учись, студент! Вырастешь - сам начальником станешь и не будешь удивляться. Наоборот, будешь говорить, что мало платят. У нас ведь не за работу платят. У нас за место платят. Прилетел в поле - получай полевые, пересек полярный круг - получай полярные. А что ты там делаешь, зачем там нужен такой “великий специалист” - никого не интересует. Вот и получается: на базе начальства, что комаров в поле, а в поле работников – с гулькин нос.
История с вертолетом прояснилась. Оказывается, что угнал его Ленин знакомый специально чтобы прилететь к Лене. Никто из авиаработников и не предполагал, что такое может случиться. Он разговаривал в столовой с вертолетчиками, вернувшимися с облета. Это были те ребята, которые залетали в поле с последним завозом продуктов. Потом вдруг сорвался, побежал к вертолету, запустил двигатели и улетел. Никто и охнуть не успел, как вертолет скрылся из виду. Лагерь он нашел легко. После ночного разговора с Леной он полетел обратно, но заблудился, истратил весь бензин и немного повредил вертолет при посадке. Оказавшиеся поблизости оленеводы сообщили о нем по радиостанции. Теперь его судят за угон вертолета и урон народному хозяйству.
Все с неодобрением косились на Лену. Даже Петр буркнул что-то в роде: “не могла закрутить с неженатым, столько парней за ней увивались… мало ей, что ли … нашла бы кого-нибудь и жила себе с ним миром…”. Лена молчала, но, когда ее кто-то в камералке упрекнул, мол, хоть бы студента не впутывала, резко ответила:
 - Я этому вертолетчику не указ. Если сумасшедший или мозгов нет, то и нет. А Леонид сам может рассказать, чем мы с ним занимались. Его спросите, прежде чем сплетничать. 
Могла бы произойти и ссора, но, на счастье, в камералке оказался Петр, который и объяснил всем присутствовавшим сплетницам, что у Лены со студентом “ничего не было”, кроме обычных производственных разговоров.
Все это Леонид узнал уже перед отъездом домой в Питер и понял, что Второй прилетал к Лене для выяснения отношений, а поводом могли быть рассказы вертолетчиков, видевших его, занимающегося с Леной геофизикой.
Все это выеденного яйца не стоило, если бы не угон, авария вертолета и суд. Уже став “махровым” полевиком, Леонид часто наблюдал “служебно-полевые романы”. Бывали и драки, и слезы, и “выступления” оскорбленных мужей или жен. На фоне этих страстей поведение Лены было совершенно невинным.
Но это стало понятным потом, а тогда все жалели несчастного пилота, “привороженного коварной соблазнительницей”. Никому и в голову не пришло, что он просто преследовал Лену, по существу, терроризируя девушку за то, что она не проявляет к нему благосклонности.
Все это Леонид понял позже, а сейчас…Домой, домой! Скорее потратить первые заработанные деньги, купить гоночный велосипед, о котором мечтал давно, а потом подойти к маме и этак небрежно сказать:
 - Я тут деньжат немного заработал, ты там разберись, куда, что.
А мама, как всегда, припрятывая папины заработки, все внимательно пересчитает и положит в шкаф, а, может быть, и на книжку. Все уже давно мечтали приобрести домик за городом, развести огород, сад. После войны у семьи был огород недалеко от Пулковских высот. Сажали картошку и морковку. Ездили полоть и окучивать на паровике. Отец всегда интересовался зимой:
 - Своя?
 - Своя, своя, - почему-то грустно отвечала мать и подкладывала еще на тарелку.
О Лене забылось. Только образ солнечной девушки всегда стоял перед глазами и мешал при знакомствах. Это не была Лена. Это был идеал, сплетенный из мечты, лучей солнца, юношеских воспоминаний и бесконечного стремления человека к любви и счастью.

Прошло несколько лет. Леонид закончил институт, женился, работал на Крайнем Севере в морских экспедициях и давно забыл свою первую настоящую зарплату и дипломную практику.
Однажды на Невском увидел знакомую походку. “Лена!” - подумалось радостно. Он ускорил шаги и догнал скромно, элегантно одетую женщину. Лица со спины, естественно, не видно, но все говорило о том, что эта женщина ему знакома. “Точно, Лена”, - снова подумал Леонид.
 - Извините, девушка……
Девушка обернулась.
 - Леонид! Откуда ты взялся?
 -Как откуда, из экспедиции приехал, с Севера.
 - Ты там по распределению?
 - Нет, я в Кадымской экспедиции работаю. Лето там, а зимой - дома. Также как тогда, с тобой под Магаданом. А ты где?
 - Я ушла из геологии сразу после того полевого сезона. Администратором работаю в гостинице. А ты институт закончил? Женился?
 - Да, и сын уже есть.
 - И мама разрешила ?- грустно пошутила Лена.
 - Ну, ты прямо как экстрасенс! Не очень то она обрадовалась моему выбору. А ты замужем?
 - Да, и тоже сын.
 - Небось, за тем, от кого все писем ждала?
 - Да ты, оказывается, все подсматривал! Смотри, жене пожалуюсь, - и уже грустно, со вздохом, - за ним.
 - Что так?
 - Посадили его. Непутевый он какой-то. Он ведь и тогда сидел, но всего год. Вот я и писала ему, а он….. то нежные, ласковые письма слал, а то месяца два молчал. Когда освободился, на работу устроился, хорошая работа у него. Он электронщик, институт закончил. Но пить совсем не умеет. Выпил с друзьями на работе, набил физиономию начальнику. Вот и посадили. Уже на три года. Вот второй год жду.
 - Извини. Не знал. А наших кого-нибудь видишь?
 - Нет. Я тогда сразу ушла. Меня все винили за этого вертолетчика. А в чем моя вина? Он ко мне в первый же день пристал. Я сдуру сказала, что не замужем. Я и правда была не замужем. Потом говорю, что, мол, жених есть в Питере, а он все свое: “я ради тебя готов семью бросить, уедем, меня за границу работать приглашают…”, - и все такое. Наверное, думал, что, если уж он, такой завидный и видный, готов ради меня на все, то я сразу должна за ним на край света. Когда первый раз прилетал, я ему снова отказала. А он грозить начал: “я, - говорит, - ради тебя готов на все, а ты тут со всякими сопляками крутишь”.
Я ему: “дурак ты, это же еще мальчик”, - не обижайся, что я так про тебя. Ты же тогда еще совсем несмышленым был, хотя и симпатичным. А он: “знаем мы этих мальчиков. Смотри, изуродую и его и тебя”. Я ему: “не хочу с тобой разговаривать в таком тоне, улетай к своей жене”. И ушла. Хорошо, что вы разгружать как раз закончили. Он и улетел. А когда прилетел, оказывается, ему рассказали, что видели тебя в моей палатке. Он сорвался, увел вертолет и к нам прилетел ночью. Ночи-то светлые. Меня вызвал. Я чувствую что-то неладное, его подальше в тундру завела. Он мне: “или сейчас летишь со мной, или я твоего сосунка в землю вгоню”. Я со страху не знаю, что и делать. Хорошо ты не вышел. Беда могла быть. Он псих, как только с таким характером в летчики попал. Меня трясет и орет: “Полетишь со мной, полетишь!”.
Тут Петр и Начальник вышли. У Петра карабин, у Начальника наган.
Начальник подходит и, демонстративно убирая наган, спокойно так, даже радостно говорит: “ Ба! Какие люди в Голливуде! А мы думали, что это кто-то из чужих. Тут недавно рыбаки на вертолете шалили. Вот мы и при оружии теперь ходим. Петр, убирай карабин. Свои. Это Виктор Николаевич прилетел. Заходите, Виктор Николаевич, в мою палатку. Чайком побалуемся. У меня и “загашник” найдется. Хотя вам же нельзя - вы “с рулем”. Но ничего, у нас оленинка свежая есть. Пошли”. Виктор съежился весь. Понял, что я с ним не полечу, а в обиду ни меня, ни тебя не дадут. “Я, - говорит, - на задание лечу. Не могу. Вот подсел с Леной поговорить только. Давно не виделись. Мне лететь надо. Спасибо. В другой раз”. Петр и Начальник сделали вид, что поверили. Попрощались с ним, и Начальник мне говорит: “хватит любезничать, еще не раз встретитесь, пошли досыпать, завтра в маршрут, да и Виктору Николаевичу надо лететь”. А мне только этого и надо. Попрощалась с ним вежливо и бегом в палатку.
Я и не думала, что наш Начальник такой психолог. Все тонко рассчитал. Если бы он начал выяснять, зачем прилетел, почему один, почему я вся белая и дрожу - Виктор точно за пистолет бы схватился. Он уже и руку держал на кобуре. Он ведь хоть и псих, а умный. Уже тогда, наверное, понимал, что не прав и что натворил. Только признаться себе не мог. А такому только повод дай - сразу все “на попа” поставит. А Начальник повода и не дал. Сделал вид, что он “лопух”. Виктор и поверил, улетел. Кто же знал, что он заблудится. Его в отряде очень ценили. Замяли, если б не авария. Вот так все и кончилось судом. Я его больше не видела и ничего о нем не слышала.
Не везет мне на мужиков. Мой-то такой же. Как с ним жить? Хоть бы кто поспокойнее замуж взял. Возьмут, как ты думаешь?
 - Конечно, возьмут. У тебя ведь в экспедиции много ухажеров было. Я слышал.
 - Да ты еще и следил за мной! Ну, ничего себе мальчик! На взрослую тетю глаз положил! Может быть, ты в меня тоже был влюблен? Дело прошлое, признавайся.
 - Ну что ты ерунду говоришь. Просто ты очень привлекательная женщина.
 - Правда?
 - Истинная правда и только правда. Честное пионерское!
Леонид изобразил пионерский салют.
 - Ну, поговорили. Бежать мне надо. Я рада была тебя видеть. Ты хороший парень. Спасибо тебе за все и за то, что не винил меня за Виктора.
 - Это тебе спасибо за науку. Я диплом шикарный написал. Заходи к нам в экспедицию. Буду рад.
 - Ты тоже заходи ко мне в гостиницу.
Лена пошла, покачивая бедрами так, как шла тогда от ручья к палатке под лучами солнца. Сколько лет прошло, а она осталась такой же женственной. Только солнца не было, и ручья не было, и тундры и комарья не было.
Леонид долго смотрел ей вслед. Она не обернулась. И хорошо, что не обернулась. Осталось одно “видение”.
А ведь она всего на два года старше. Что же все-таки в ней есть такое, что мужики из-за нее в драку? Еще постоял, посмотрел вслед, вдруг подумалось:
 - Вот если бы я Лену привел к маме, мама была бы рада.
Пошел домой. А в голове все крутились мысли о Лене. Такая женщина, молодая, красивая, от мужиков отбоя нет, а семьи, настоящего мужчины, счастья не нашла. Любит какого-то психа. Ждет его. Может быть, это и есть ее счастье? Или “ее” мужик ходит рядом, ищет ее и не находит? А она о нем просто ничего не знает?
И вертолетчик этот, Виктор, тоже хорош. Себе жизнь поломал, семью развалил. Чего ради? Разве можно силой заставить себя любить? Да ведь и нет ничего такого особенного в Лене, совсем ведь не красавица. Женственная - это да, мужики за ней увивались - это тоже да. Но ведь в экспедициях так часто бывает, там женщин намного меньше, чем мужиков. Может, Виктор просто считал, что он первый парень, и его загрызла гордость? Или так влюбился? Вот ведь какая странная штука эта любовь. Хорошо, конечно, когда тебя любят и ты любишь. А как быть, если это не так?

Леонид посмотрел на часы. Нашел десятку. Зашел в магазин. Купил коньяк за 9.12, шоколадку за шестьдесят копеек и наскреб еще тридцать копеек на мороженое сыну.
Дома поставил бутылку, протянул жене шоколадку, а сыну – мороженое.
 - По какому случаю праздник?
 - Да так. Встретил товарища по экспедиции, хотели выпить, а ему на самолет. Вот я и решил дома встречу отметить. Возражения есть?
 - Есть. Олежке мороженое нельзя. Горло рыхлое. Он какое поколение ленинградцев?
 - Да кто его знает. У меня и дед здесь жил и прадед, может быть.
 - Ну вот. А врачи говорят, что третье поколение ленинградцев обязательно инвалиды. Он весь в тебя. У тебя тоже горло рыхлое. Значит, мороженое - мне. Олежке шоколад. У меня есть растворимый кофе и лимон. Будем пить кофе–гляссе, коньяк с лимоном и… картошку с курицей будешь?
 - Потом.
 - Вот и решили. У мужчин возражений нет?
 - Нет! - ответили хором Леонид и Олег Леонидович.