стр 2 Пролог

Продолжение предыдущей страницы.

                ПРОЛОГ

 Расстриженный за сквернословие и беспутство монах Гервасий
сидел в тени у входа в крепость Констанция, время от времени
лениво сплёвывая на накалённую каменную мостовую.
 Тень, которую бросали выдвинутые вперёд ворота крепости,
была шириной только в два шага и стражник - хмурый кападокиец,
сунул копьё в угол и сказал по гречески:
- Ну-ка, подвинься,ты!
- Нет места, - огрызнулся в ответ бывший монах и тряхнул
своей широкой каштановой бородой.
- Заткнись!
- Кастрофилакт позвал меня по срочному делу, а меня вынуждают
пол-дня ждать здесь.
- Собаки поганые вы, болгары...
 Сказав это, он заметил, как сдвинулись брови болгарина и
благоразумно отошёл в сторону на солнце, подальше от этого
преданного анафеме божьего служителя, о котором рассказывают
чуть ли не: что он ходит далеко в горы, куда другие не смеют
ходить даже днём с вооружённой охраной; что возвращается с
богатой добычей, потому что ему помогает сам нечистый. Один
старик угольщик видел, как Баткунец ( так его все здесь называют)
остановился около вековой сосны и свистнул. Вдруг послышалось
блеяние козы и из-за ствола выскочило настоящее чудовище  -
косматое, с ослиным хвостом и рогами, как у козла. Оседлал
Баткунец косматого зверя и скрылся в лесу...
 В тишине послышались шаги, шум подкованной обуви сопровождался
звоном металла - так шумно мог двигаться только тяжело
вооружённый солдат, - и Баткунец взглянул одним глазом.
- Ну-ка посмотри, сам сотник идёт.
- Давай иди, кир Леонидис тебя ждёт!
- И я дождался - сквозь зубы процедил болгарин и тяжело
выпрямился.
 Только сейчас можно было увидеть, как он высок и широкоплеч -
и стражник, и сотник, повиснув на его руках, не смогли бы его
удержать.
- Поторопись, - направил на него копьё стражник.
- Иди сам, знаешь дорогу, не первый раз здесь, - добавил сотник,
держа руку на рукоятке широкого меча.
- Знаю... - процедил болгарин - всех вас знаю и ваши мысли...
 И пошёл, оставив обоих озадаченных ромеев, стоявших молчаливо
и пытавшихся понять, что же он хотел сказать, или что-то обидное
им, или императорской власти, или первое, что попало на язык,
как его научили в монастыре.

                Продолжение следует