Убегающая в метель

 
           Застоявшаяся зимняя ночь пахла мандаринами, шоколадом и перегаром. На барабане бесконечности танцевало время, выстукивая каблучками искромётную фальшь. За столом все были веселы и пьяны. Целуясь друг с другом, позвякивали бокалы. Громкие голоса пропадали в дыму сигарет. К дому подошла метель и, заглянув в окно, махнула белым рукавом и закружила падающий снег. Всем было весело. Друзья просили меня выйти в круг, и я плясал "Барыню" как умел, потом тянулся опять к столу и чувствовал себя объевшейся свиньёй у полного корыта. Как цветы падали к душе божественные звуки старой мелодии. В бокале тёмного вина тихо тонула ночь.
- Пашка, как тебе вечеринка? Правда, здорово повеселились! Поедем кататься,- предложил Виталий.
- Ты знаешь, всё хорошо, да вот взглядом зацепиться не за кого, бабы все какие-то ни какие, изюминки нет,- сказал разочарованно я.
- Ты не прав. Есть такой шоколадный батончик! Хотелось скушать, да оставил на потом. Буду в форме, обязательно попробую,- возразил Виталий и спросил:- Мы едем, или нет?
- А что! Поехали!- согласился я.
На дворе было пусто. Метель качала в подоле промёрзший январь. Сугробы ползли к окну, и ветер трепал их вздыбленную шерсть. Сквозь марлю снега небо цедило молоко зари, и оно текло на дома, дороги, разбавляя темноту. Мы вышли из дома и, сев в машину, поехали по узкой дороге, прочищенную бульдозером в один нож. По бокам дороги не было карманов, а высота снега была выше метра. Вдруг у края дороги выросла фигура женщины в чёрном пуховике и старой потёртой норковой шапке. Она бросилась бежать, а мы, гогоча и улюлюкая, погнались за ней, как звери за добычей. Она бежала прямо, свернуть было некуда. Она хотела врасти в мякоть снега, вбежать в метель как в дом и, закрыв пред нами двери, чувствовать себя в безопасности.
- Пашка, давай! Ну не возвращаться же! Дави её!- орал разгорячённый Виталий.
- Ты что, обалдел? Жить все хотят,- спокойно сказал я.
- Что, слабо тебе мышь переехать? Слабак! Дай я за руль сяду. Я точно смогу.
- Сиди, где сидишь. Я в тюрьму не хочу и тебе не советую,- сказал я.
Я поймал кураж, и гнал женщину по дороге, как пастух отставшую корову от стада. Вдруг женщина, запыхавшись, остановилась и, повернувшись к нам, тяжело дыша, смотрела на нас широко распахнутыми глазами. Её страх отразился в моих глазах. Я резко затормозил. Передо мной стояла девушка. Старость и поношенность вещей не портили её миловидности. В огромных серых глазах качались слёзы, маленькие пухлые губки сложили на лице страх. Из-под шапки выбился рыжий локон. Я упал в её глаза и утонул в их бездонной тоске. "Сейчас доедем до перекрестка, и я предложу ей сесть в машину. Вот сволочи, дорогу путём прочистить не могли, дверцу не откроешь!"- подумал с возмущением я. Она кинула мне в глаза своё презрение и пошла, рассекая собой белую пелену снега. Мы медленно поехали вслед за ней.
- И долго мы будем за ней тащиться?- спросил Виталий.
- До перекрёстка. А куда нам торопиться? Сегодня воскресенье,- пробубнил я.
- Опохмелиться хочется. Нутро горит. Давай я за руль сяду,- не унимался Виталий.
- Да пошёл ты! Уймись. У меня, кажется, кое-что есть, загляни в "бардачок".
- Мне это кое-что нравится,- обрадовался Виталий, вытащив бутылку водки.
Открыв её, он отлил часть содержимого себе в рот и, вытерев ладонью губы, уставился на меня, будто видел впервые.
- Слушай, ну терпенья больше нет, за этой бабой ползти. Дай я за руль сяду, вмиг эту бабу  в дорогу впечатаю,- процедил он.
- Да угомонись ты, сиди, опохмеляйся. Вот идиот, козёл вонючий,- сказал я, теряя спокойствие.
Виталий отлил себе внутрь ещё порцию водки. Его глаза потемнели и из этой темноты вырвались проблески злобы. Неровные зубы издали скрип, тонкие губы скривились, Худое прыщавое лицо вытянулось. Всегда спокойный, рассудительный он вдруг стал злым и агрессивным.
- Ты что сказал!- заорал он.
От неожиданности я крутанул руль, машина въехала в сугроб и забуксовала. «Слава Богу доползли до перекрёстка»,- подумал я. Виталий холодно поглядел на меня, окатив волною ненависти. Сжав губы, он неожиданно ударил меня бутылкой по голове, потом яростно впился руками в мою шею. Я захрипел, тело обмякло. Он открыл «бардачок» и, нащупав небольшой кухонный нож, ударил мне в шею. Кровь хлынула из раны. Он  вылез из машины, выволок меня и затащил на заднее сиденье, сел за руль и, вызволив машину из сугроба, нажав на газ, помчался по дороге.
Метель махнула окровавленной шалью, и я выплыл из машины и полетел вслед за ней. Я видел себя, лежащего в луже крови, Виталия, который, вцепившись в руль окровавленными руками, гнал машину. Оглядевшись, он не обнаружил шедшей впереди девушки, она будто растворилась в белом шторме, видно дошла до перекрёстка и свернула на другую дорогу, от греха подальше.
Усилился ветер. Задохнувшись от снега, машина забуксовала, колёсами выплёвывая его на свои ещё не заметённые следы. Виталий остановил машину. Она перестала рычать, и безмятежная тишина заполнила салон. Он достал сигарету и закурил. Выкурив половину, он небрежно швырнул её в сторону и, откинувшись на сиденье, уснул. Сигарета упала в мою шапку, лежавшую на полу у заднего сиденья и, медленно, стала жевать её, противно дымя. Из дыма, как падшая девица из торта, выскочило пламя, языками хватая всё, что попадётся, и вскоре вся машина была объята пламенем.
 Рыдала метель у окон моего дома. Горе притаилось у двери, ожидая, когда его впустят, чтобы горстями собирать как ягоду слёзы моей матери и осколки её разбитых надежд.