Краски

Павел Н. Лаптев


                Краски



Война не дошла до деревни Аристово, потому что деревня эта находилась по другую сторону Москвы, во Владимирской области. Но всё равно лихая проредила дворы — каждый второй мужчина не вернулся с фронта.
Война не дошла до деревни, а немцев, уже в качестве пленных, довезли по Казанской железной дороги. Недалеко был их лагерь-баус. Немцы работали на лесоповале, да на стройке домов и бараков. Худые все, голодные, эти «гансы» ходили по деревням с картонными трафаретами и рисовали за еду на простынях картины, то есть ковры красили. Оленей в сказочном лесу, водопады, да трёх богатырей. Так они и научили жителей этому нехитрому ремеслу. Когда немцев увезли на родину, уже после войны, жители Аристово, не имея оплаты за свои колхозные трудодни, сами начали красить ковры. Это незаконное ремесло стало называться  — ходить в краску.
Так двое мужиков-фронтовиков из Аристово, Иван и Колька зашли в один дом в Палищах и предложили хозяйке несколько картин. Хозяйка, толстая, как она назвала себя вдовушка Шура, выбрала русалку и дала уже не новую простыню. Мужики расположились в сенях, разложили краски, трафареты и начали рисовать.
Но почему-то как они не старались, краска после снятия трафарета расплывалась по простыне.
— Ну, что такое? Никак не утавокаем! — выругался Иван.
— Запоганили простыню, — посетовал Колька. — Надо хозяйку позвать. Шур! А, Шур!
Шура как рядом была, тут же прискакала.
— Ты нам чего дала? — спросил хитро Иван.
— Чего? — не поняла хозяйка.
— Какую простыню? Чего на ней делала? С кем валялась?
Иван рассмеялся.
— На ней ничего не пристаёт! — весело сказал он.
— Да, — спокойно сказал Колька. — Как всё равно жиром вся намазана. Давай нормальную простыню и всё будет вокурат.
Шура поморщилась и зло произнесла:
— Я вдова героя, который пропал без вести. И мне валяться ни с кем не притало. Ясно? А вы, мужики, если не умеете рисовать, нечего браться! Запоганили вещь!
И ушла. А пришла через минуту с другой простынёй, новой.
— Вот вам новая, только на ней всякую ерунду, русалок или богатырей не рисовать! — сказала она грозно.
— А у нас ничего более нет, — развёл руками Иван.
— А нарисуйте мне икону. Только, чтоб красиво было. Утром покажете.
Сказала и ушла в дом.
— У нас таких трафаретов-то нету, — посетовал Колька, почёсывая затылок.
— Нету, — сказал Иван. — Не самим же вырезать.
Так в думах мужики уже собираться стали, вещи складывать.
— Слышь, — вдруг придумал Иван. — Давай из всех трафаретов возьмём рамки и цветы, ну всякие узоры, то есть без самих картинок и вот и будет ей икона.
— Как это? — не понял Колька. — А как же лица?
— Лики, — поправил Иван. — А это будет икона вроде рая. Красота кругом цветная, вверху только треугольник нарисуем, видел, как на иконах? — Иван руками треугольник изобразил. — Вроде, как, Бог.
— Ну, как знаешь, — согласился Колька.
Перекусили сначала нехитрой едой, хлебом, да луком. Иван потом в дом пошёл.
— Ты куда? — спросил Колька.
— Погодь! — усмехнулся Иван. — Баба одна, небось, тоскует. Скоро приду.
Постучал, открыла Шура, впустила. Но не успел Иван закрыть за собой дверь, как вылетел из неё вместе с коромыслом.
— Ишь, чего удумал! — послышался шурин голос. — Я тебе сейчас оторву всю ботву-то!
Шура закрыла дверь и загремела засовом, заперлась.
— Давай уж рисовать! — засмеялся Колька. — Жених!
Запалил две лучины. Начали рисовать. Не торопились, примеривали каждый трафарет подолгу. Так легли уже на сеновал под утро, когда рассветать начало, повесив простыню сохнуть на сушилы.
Только заснули, тут разбудил их грохот — это в ворота стучали.
Колька крикнул:
— Кто ещё?
— Свои! — ответил мужской голос с улицы.
Колька нехотя поднялся, открыл дверь и увидел усатого солдата.
— Шура-то дома? — спросил, нахмурясь, солдат.
— Была дома. А ты кто? — спросил Колька.
— Муж еённый, — ответил солдат.
— Вот эт да! — радостно сказал Колька. — Шур! Глянь-ка! — крикнул. — Заходи, чего встал. А мы тут с Иваном в краску ходим.
— Как? — не понял солдат, проходя во двор.
— Ковёр Шуре красим, — сказал Колька, почёсывая затылок. — Она, это, Шура-то хорошая баба, ждала тебя, ни с кем не гуляла. Очень хорошая баба-то. 
Вышла из дома Шура в одной рубашке с накинутым на плечи платком и бросилась мужу на шею, заплакала.
Подошёл Иван к ним. Кольке шепнул:
— Слышь, ты что ли дорисовал там?
Колька покачал головой.
— Ничего я не дорисовывал, — сказал тихо.
— А кто-ж? — спросил тихо Иван. — Глянь, — головой мотнул.
Мужики подошли к висящей простыне. На ней среди нарисованного ими в самой середине было хорошо прорисовано бородатое лицо.
— Чудеса! — сказал Колька. — Это ж — Христос! Похож ведь, — сравнил с виденным на иконах.
— А мы, Шур, нарисовали тебе, смотри вон, — крикнул Шуре Иван.
Шура с мужем подошли к ним.
— Ну вот, можете ведь, — обрадовалась Шура. — Сейчас я вам заплачу.
— Красиво, — сказал солдат. — Я с роду так не нарисую.
— Да и мы... — сказал Колька и почесал затылок.
Мужики денег за работу не взяли, у обоих какое-то чувство было, что не надо брать денег, потому как не за что. Хлеба только взяли, да молока. Пошли в свою деревню, потому как пришло время картошку выкапывать. В Аристово всем рассказали о простыне. Мало, кто поверил им. А кто поверил, пошёл к Шуре и, говорят помолившись у простыни этой, получали исцеления. Шура с мужем вскоре уехали в неизвестном направлении. А Колька с Иваном больше не ходили в краску.



                конец