Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 6

Глава 6

 Голуби сделали над двором круг и, дробно захлопав крыльями, стали снова опускаться на крышу кирпичного флигелька.
 Кручёный проворно сдёрнул с голубятни длинный шест с тряпкой на конце — махало — и, щурясь от утреннего, по-осеннему холодного солнца, угрожающе потряс им над головой. Голуби взмыли в ясное безоблачное небо, но по-прежнему отваживались лишь на небольшие круги. Они летали только над двором, словно боясь высившихся утёсами многоэтажных зданий.
— Понастроили, гады! — злобно выругался Кручёный. — Как хорошо без них было!.. И, пронзительно свистнув, он снова потянулся к махалу. Иных средств прибавить прыти своей охоте не видел.
 «Бывало, взгонишь — по всему небу ходят, только любуйся, — с ненавистью подумал он. — А теперь — как в колодце!» Он опять яростно свистнул, побагровев от натуги.
— Рас-свис-тался, анчихрист! — проворчала вышедшая из флигелька с совком и метлой в руках заспанная дворничиха Анфисья. — Поднялси ни свет ни заря — ещё черти на кулички не сходились — и свищет, и свищет!.. — она сердито зашмурыгала к воротам, из-за которых доносился натужный рокот самосвалов и тяжёлые удары ковшей экскаваторов.
— А иди ты, знаешь куда?!.. — огрызнулся Кручёный. Настроение со вчерашнего дня было у него скверное. Нежданно-негаданно стряслась беда: взяли Кольку-шофёра. До него, до Кручёного добраться, конечно, невозможно. Но кто знает, чем всё может кончиться.
— И когда только паразиты работают! — не унималась дворничиха.
 Кручёный с ненавистью посмотрел ей в спину. «У, так бы вот махалом и треснул по кумполу, с-сука!.. С удовольствием вспомнил, как вчера в сенях случайно подслушал разговор её внука с каким-то пацаном. Оба нахватали в школе двоек и, боясь возмездия дома, собирались дать тягу на Кавказ. Копили хлеб, сахар и медяки на дорогу. Вначале всполошились, но он заверил, что не только не выдаст, а даже научит, как по-умному денег раздобыть.
 «Я их научу!..», — злорадно подумал он, провожая дворничиху сверлящим взглядом. — «А вообще-то без Цыгана, конечно, не то… что и говорить, — вздохнул, вспомнив прошлые деньки, Кручёный, — тот бывало…»
— Куда, гады?! — заорал, встряхнув над головой махалом, и тут же закашлялся. Ухватившись свободной рукой за грудь, он сплюнул на землю буроватый сгусток. «Ого!.. неужто — опять?!.. То было прошло — теперь снова…» В сорок первом, когда боялся попасть на фронт, воспользовался советом одного мудреца. Тот порекомендовал покурить чаю и ещё какого-то снадобья. Брат отказался, ушёл и не вернулся. А его не взяли. Да, видать, перестарался: чахотку заработал. «Вон как разыгрывается временами, аж за горло берёт!»
 Снова забил кашель.
— Ну же, гад, привязался!.. — с трудом выговорил между приступами Кручёный. Его узкое тощее лицо с сильно развитыми челюстями покрылось красными пятнами. На глазах заблестели слёзы.
 Солнце поднималось всё выше — насмешливое и холодное. Деревянный дом от его лучей казался ещё желтее и дряхлее. Флигелёк же, затененный фасадом многоэтажного здания, совсем прижух. Старые растрескавшиеся кирпичи замшели, и от них тянуло холодом и запахом плесени. Чёрные окна смотрели угрюмо.
— Да ну же, с-сука! — откашлявшись, наконец, и вытершись рукавом пиджака, пробормотал Кручёный. Тут же насупился — на сером замызганном, когда-то дорогом материале остались отчётливые следы крови…
— Чего любуешься-то? Чего нашёл? — вывел его из задумчивости насмешливый голос. Он опустил руку — из тёмных сеней деревянного дома, щурясь, выходила Люська.
— Так, ничего, — неохотно отозвался и пристально посмотрел на её ярко накрашенные губы и подведенные глаза и брови. Постояв немного, ревниво спросил:
— Послушай-ка, а что это за хмырь теперь возле тебя отирается, а?
— Вот хочу, и отирается. Жалко, да?
— Да мне — что, смотри как бы тебе всё это Цыган не припомнил. Он ещё и за Митьку выдаст!
— «Цыган»!.. — усмехнулась Люська. — Сгнил давно где-нибудь твой Цыган, и духу от него не осталось!
— А если не сгнил?
 Люська на секунду задумалась, её большие глаза затуманились. В памяти живо возникло нагловато-красивое смуглое лицо Васьки-Цыгана, его каштановые вьющиеся волосы, огне-вые навыкате с желтоватыми белками глаза, короткий прямой со шрамом нос и почти коричневые сочные губы. «О дьявол, даже дух занялся, — до сих пор не разлюбила!.. Да, впрочем, что с его красотой делать-то, разве только по тюрьмам за ним скитаться?»
— Нет, должно быть, всё-таки сгнил, — не удержалась, вздохнула она, а то бы уж он как-нибудь изловчился и подал весточку…
 Кручёный промолчал, это походило на правду. Сразу перевел разговор:
— А ты куда это? Так рано-то?
— Как куда? Я, по-твоему, трудящаяся или нет?
— Ну?
— Вот тебе и ну, — передразнила Люська. Сказала с презрением: — А из-за чего? Из-за каких-то шестидесяти рублей! Эх вы-и! Тоже мне!
— А что мы?! — огрызнулся Кручёный. Подозрительно оглядевшись, сипло прошептал: — Сивого застукали!..
— «Сивого»! — передразнила Люська. — Надо знать, когда пить! «Сивого»!.. — тоже оглянулась: — Вот скажу матери, чтоб больше не вязалась с вами, тогда узнаете Сивого. А сама замуж выйду!
— Это за кого? За того, за Сутулого, что ль?..
— А хотя бы и за него, не тебе чета — профессор! — Люська повернулась и пошла к воротам, за которыми нарастал шум дорожных работ.
 До боли стиснув зубы, Кручёный жадно смотрел вслед. Два чувства боролись в нём: ненависть и ревность. Нахмурился, вспомнив, как получил щелчок по носу, когда потянулся к ней.
 Который год простить не мог. Изо всех сил старался не обнаруживать больше своих чувств: горд Кручёный! Но и жизнь не в жизнь была, если знал, что она кому-то улыбается. Ненавидел Цыгана, завидуя его счастью. Таил злобу на Тара-кана, хотя и прекрасно видел, что смеются над ним. А когда Люська вышла замуж за Дмитрия, думал их обоих зарезать. Одно удерживало: за это ведь теперь — не как раньше — высшая мера! Потом придумал фортель похлеще: втянул майора в такое дельце, из которого тот так и не выпутался. Что ж, знать надо — с такой на одну зарплату не проживёшь!.. Так постепенно перешла любовь Кручёного в нечто странное и непонятное даже ему самому.
 Когда прямая, слегка колеблющаяся в талии — будто кувшин с водой несла! — фигура Люськи скрылась за воротами, он почему-то опять вспомнил о провале, но, подавив вздох, взглянул на голубей.
— А, гады, снова сели! — яростно ругнулся и бросился к махалу.
 Из сеней флигеля степенно вышел Алексей. Он был во флотских брюках с ясной пряжкой, в отутюженной фланельке, но вместо бескозырки — мичманка на голове.
 Кручёный сделав вид, будто не заметил его, взмахнул махалом и залихватски свистнул. Не нравилось ему последнее время поведение Таракана. Помириться-то с ним, вроде как, после того вечера помирились, но всё равно прежние отношения не налаживались. Переменился Таракан: не пьёт, друзей старых сторонится, работать поступил не туда, куда советовали. Вна-чале даже оторопь взяла: что за чёрт?! Что с ним такое?.. Потом смекнул: во флоте парню мозги перевернули, и уж теперь нельзя к нему, как попытался было, сходу — по-старому подходить. Нужно по-другому. «Что ж, Таракан, попробуем тебя через эту самую, через Люсеньку обуздать — к рукам прибрать. Тут, вроде бы как, осечки быть не должно. Но уж если и здесь прогар, придётся тогда напомнить тебе кое о чём Но об этом пока молчок!.. Вот интересно, остановится сейчас паскуда или мимо пройдёт? Кажись задержался…»
— А-а! — обернулся Кручёный, словно только заметил вышедшего, и подмигнул. Ишачить идём?
— Работать.
— Ясно, ясно, — оскорблённый холодным тоном ответа, усмехнулся Кручёный. Но, переборов себя, добавил: — Тогда, может, пожертвуешь в счёт старой дружбы спичечку вашего табачку прикурить?
 Алексей бросил руку в карман и извлёк, не доставая пачки, две папиросы. Затем ловко сунул, подходя, одну себе в рот, предварительно дунув в неё, другую протянул Кручёному. Побил себя по карманам… Наконец, глядя в небо, закурили.
— Ну и как, — криво выдыхая через нос дым и притворяясь, будто следит за голубями, спросил Кручёный, — всё еще не думаешь настоящим-то делом заняться?
— Не. Не думаю.
— Ну-ну, — Кручёный снова пыхнул дымком, — вольному воля…
 Помолчали. Над головой в бездонной лазури, будто сама собой, беззвучно вычерчивалась и плавно изгибалась ослепительно белая линия. Забывая о собеседнике и пристально следя за яркой точкой, которая как бы вытягивала эту самую линию, Алексей восхищённо цокнул языком:
— Ну, скажи — летать стали!
 Кручёный хмуро взглянул и промолчал, давая понять, что его не могут интересовать такие пустяки.
— А ты слыхал, дорогой: Люсенька-то наша… — небрежно сплюнув, проговорил он через некоторое время, — такого себе хахаля подцепила, я те дам! Профессор! С твоими грошиками нелегко тебе будет против него. Что ж, хорошие девочки, сам знаешь, любят тех, у кого больше вот тут, — и Кручёный выразительно похлопал себя по карману. — Вот так. Разве ж ты ей пара теперь!
 Алексей задумчиво выпустил клуб дыма, переставая следить за сверкающей точкой. «И мать на днях тоже каким-то профессором поддразнивала. Неужели не врут? Ведь в глубине души ждал и надеялся: разберётся глупая, поймёт, что к чему и с кем вернее, и сама придёт! Н-да-а, всё не так просто, как думал спервоначалу… Плюнуть бы на всё и сделать, как лейтенанту обещал.
 Учиться никогда не поздно. Не поздно!.. Сядет вот за парту этакий верзила…» Алексей усмехнулся.
— Ты чего? — насторожился Кручёный.
— Да так…
— А зря. Я бы на твоём месте подумал.
— Подумаю, — после некоторой паузы с усмешкой отозвался Алексей и тоже сплюнул, — не к спеху. И, будто просто так — от нечего делать, поднял глаза на пронизываемое лучами солнца пыльное кухонное окно Люськиной квартиры.
 «Люська… Люська! Что ж ты со мной делаешь! Да неужто ты всерьёз тогда сказала…» Он облизал мигом пересохшие губы. Ни днём, ни ночью не мог освободиться от мыслей о ней. Во сне обнимал, целовал и просыпался весь измученный и истомлённый. Днём видел и слышал всюду. А ведь столько мелькало вокруг весёлых и красивых девчат. Знал — почти каждая с радостью пошла бы за ним куда угодно. Нет, не хотел. Одна была нужна ему, только одна.
 Алексей с трудом продохнул, небрежно повёл глазами влево по дому и натолкнулся на чистенькое окно, за которым что-то делала стоявшая вполоборота женщина. Узнал: Вероника — вот портфель собирает, вот книгу кладёт… Нахмурился: «А, пожалуй, зря, зря я тогда подумал, что все здесь в стороне от настоящей жизни-то. Эта — не в стороне. И мать, конечно, права: всё такая же вежливая и скромная! На днях встречаю: «Извини, пожалуйста, что прошла тогда и не узнала!» С портфеликом и тетрадочками под мышкой. «Это на проверку
своих учеников взяла!» Пальчики без маникюра, губы не намазаны… Да нет, с этой-то как раз, если б даже и очень захотел, ничего б не вышло. Мало ли, что когда-то в школу вместе бегали… Тут видел её с одним очкариком. А уж такая зря ни с кем не пойдёт… Вот закрыла портфель, сейчас выйдет. У, так с ней-то и нужно об этом самом поговорить!» — обрадованно подумал Алексей и решил дождаться её выхода во двор. Когда Вероника, наконец, появилась, он окликнул её и, холодно кивнув Кручёному, пошел ей навстречу.
 Услышав своё имя, Вероника задержалась и, близоруко прищурившись, посмотрела: Алёша! Щёки залило горячим румянцем. Ну как, как она могла не узнать его в прошлый раз? Так нехорошо получилось! Со смущённой улыбкой ответила на приветствие, как бы не замечая Кручёного:
— Здравствуйте… Алексей!.. — не смело протянула руку и подумала, коротко взглядывая ему в глаза: «Неужели… неужели такого скромного парня может быть что-то общее вон с тем отвратительным типом?» Вспомнила, как было приятно с ним общаться. Нет, настоящей любви, конечно, не было. Но вместе с тем было легко и радостно. Потом, как назло, между ними встала Люська. И всё равно — мучилась, переживала, когда узнала, что он сошёлся с нехорошей компанией, и его едва не посадили в тюрьму. Не могла поверить, что Алексей — такой же, как Кручёный!
— Уже и «Здравствуйте»? — осторожно пожимая узкую с голубыми прожилками руку, с лёгкой укоризной возразил Алексей.
 Пошёл рядом, подравнивая шаг. Вероника смутилась, но он тут же перевёл разговор на другую тему:
— А я, между прочим, и вчера… тебя видел. Нет, нет, не беспокойся — издалека!.. По-честному скажу, любовался, как вокруг тебя эти самые ученики стрекочут… Не спотыкнись!
 Вероника, перешагнув кусок асфальта, благодарно взглянула на собеседника, но сразу опустила глаза, всё ещё чувствуя смущение. «Осталось к нему что-то? До сих пор волнует? Нет, не осталось, но волновать — волнует: прошлое!» Вдруг с удивлением заметила, как изменилось, стало смущённым лицо спутника, — «Что-то хочет сказать. Неужели… Да нет, это невозможно! Но как, каким образом поступить, если всё же…»
— Понимаешь, Вероника, — обходя кучу булыжника и опуская голову, начал Алексей, — я… как бы это получше сказать-то… Шагай сюда. Давно вообще-то собирался… — он опустил, поднял и вновь опустил страдающие глаза. — Да вот как-то всё…
— Ты о чём… Алёша? — замедляя шаг, с волнением спросила Вероника, сама не замечая, что называет его как прежде.
— Да понимаешь ли, — глядя в землю, продолжал он, — я вот вчера смотрел на тебя, на них, на твоих учеников, то есть, думал: «Дурак! Какой же я всё-таки был дурак!»
— О чём ты? — покрываясь румянцем, уже нетерпеливо воскликнула она, поняв свою ошибку.
Алексей замялся и с усилием поднял глаза:
— Учиться надумал. Вот о чём. Ведь ты же знаешь, я… А что это по теперешнему времени?.. Вот я и…
— Алёша, ну правильно! Ну совершенно правильно! — чувствуя огромное облегчение и нежность к спутнику, радостно посмотрела Вероника. С трудом сдержалась, чтоб не схватить
не пожать его большую смуглую руку. — Так за чем же остановка?
— Да понимаешь ли, боюсь, не потяну, — снова опустил голову Алексей. — Ведь я что задумал? За пятый класс — сразу. Как это? Экстерном — потому как в нем учился. А уж с шестого — всё по порядку… Я тут уже начал кое-что… Вероника радостно засуетилась: «Ну, такой же! Ну, ничуть не изменился!» Уже смело глядя в лицо, сказала:
— Да что ты — потянешь! Ты же хорошо учился! Берись смело, а столкнёшься с чем-нибудь непонятным — приходи ко мне… к нам то есть. Мы с бабушкой поможем!
— Вот об этом-то и хотел попросить, — признался Алексей и, застенчиво улыбнувшись, добавил:
— Спасибо!
 На прощанье крепко пожал руку и бодро пошёл крупными шагами вдоль забора, огораживающего строительную площадку, в другую сторону. Наблюдая за манипуляциями экскаватора и самосвала, внезапно ощутил острое желание работать и создавать что-то — одним словом, быть полезным людям.
— Добро! — с волнением подмигнул он посмотревшему в его сторону экскаваторщику, — так держать! И снова зашагал, чувствуя прилив сил.
 У Тёплого переулка лицом к лицу встретился с участковым, смутился. «Сейчас за подвал нотацию читать будет!..» — здороваясь и опуская глаза, хмуро подумал он. Но этого не произошло.
 Участковый спокойно, будто ничего и не было, ответил на приветствие. Поздравив с успешным окончанием службы и спросив, как работается, пожелал успеха и своей глубоко штатской походкой двинулся дальше.