Друг человека

      В конце сентября усталая, выцветшая за лето зелень, уже местами изрядно пожелтела, и терпкий запах увядания ощутимо витал в свежем  воздухе утреннего парка. Сорвавшийся дубовый лист, словно бронзовый кораблик, отчалив от ветки-пристани, медленно кружась, неспешно планировал вниз, чтобы присоединиться к своим, пока еще немногим опавшим собратьям, выстелившим тонким слоем узкую тропку, извилистой ковровой дорожкой убегающую вглубь парка.

     Бежать по листвяному ковру было легко. Николай не торопился и трусил ленивой рысцой, наслаждаясь хрупкой красотой осеннего леса. Утреннее солнце только-только оторвалось от горизонта и лучилось из- за деревьев сочной арбузной спелостью. Небо стало выше, выгнулось и, продернутое белой шерстинкой следа реактивного самолета, нежно голубело в просветах между кронами. Стояла тонкая прозрачная тишина, только издалека, на пределе слышимости, доносилась мелкая частая дробь дятла, да шуршали листья под ногами Николая. Редкие клочья истаявшего предрассветного тумана робко белели в неглубоких ложбинах, запутавшись в густой поросли молодого осинника.

     Каждое время года имеет свою оригинальную ароматическую визитку – хрустящая пронзительная свежесть ясного морозного утра; томная полуденная летняя жара, напоенная тонкими благоуханиями полевого разнотравья; или многообещающие весенние запахи, сопровождающие звонкую мартовскую капель. Все это любимо и ежегодно с нетерпением ожидаемо, но никак не может сравниться с емкой насыщенностью атмосферы умирающего осеннего леса. Воздух становится плотнее, ощутимее, и ты бежишь, замедленно, как будто во сне, наполняя легкие отлетающими душами увядающих растений. Становится грустно, и приходится напоминать себе, что конец мира еще не наступил, что непременно будет весна, все снова оживет, зацветет и распустится. 

      Николай слегка поднапрягся на крутом тягуне и теперь расслабленно бежал, восстанавливая дыхание, по неширокой, явно искусственного происхождения аллейке, обозначенной по краям густым высоким кустарником. Настроение было отменное. Единение с природой всегда приносило ему особенное удовольствие, а воскресная пробежка давала возможность хорошенько пропотеть, выгнать накопленные за неделю токсины, приносила состояние легкости, почти эйфории. Парк ожил. Лесные птицы, упиваясь последним теплом, завели свой звонкий пересвист.

     Десятикилометровый маршрут подходил к концу. Николай уже слышал приглушенный рокот просыпающегося города, как вдруг неясное чувство тревоги легким перышком коснулось его сознания. Он сделал несколько шагов и остановился. До конца аллеи оставалось метров триста, и  уже виднелись знакомые, желтого кирпича, строения родного района. Повода для беспокойства, как будто не наблюдалось. Он шагнул вперед и перешел на бег, бессознательно поднимая темп, стараясь быстрее достичь края парка. Бежевое  разноцветье листьев миниатюрным смерчиком вилось под ногами. Справа, за плотной желто-зеленой стеной кустарника сухо треснула ветка. Николай застыл, как осаженный, до боли сжал кулаки, затем медленно распустил побелевшие пальцы. Тренькали пернатые, вполголоса шумел город. Он снова двинулся вперед, сразу перейдя на бег. Связка ключей болталась в кармане куртки. Справа послышался шорох листьев. Показалось или нет? Николай на ходу прихватил рукой бряцающие железки и прислушался. Легкий топот, сокрытый листвяной подстилкой, долетел до него из-за кустов. Он остановился. Звук чужих шагов немедленно погас. Страх крупной теркой продрал по спине Николая, скатился вниз, судорогой свел живот. Ноги обмякли, стали ватными. Он присел на корточки, всматриваясь в густое переплетение веток, зашторенное пожелтелой листвой. Тень легла в узкий просвет между листьями, и два круглых, широко поставленных черных глаза бесстрастно глянули на Николая. Испуганно отшатнувшись, он потерял равновесие и, беспорядочно засучив руками, осел назад. Оглушающими взрывами забухало сердце. Пропотевшая футболка ледяным пластырем прилипла к спине. Он боязливо поднял взгляд. Щель была пуста.

     Стоя на трясущихся мелкой дрожью ногах, Николай огляделся. Высокие заросли кустарника ширились непреодолимым барьером. Проникнуть сквозь плотную вязь веток и стволов не смогла бы даже такса. Недалекий звон трамвая обещал скорое избавление от неожиданного лесного кошмара. Николай усилием воли подавил навязчивый мандраж и, прислушиваясь, поспешил вперед. Справа было тихо.

     Трамвайные рельсы, бликующие солнечными зайчиками, приближались с каждой секундой. Николай вполне восстановился, как душевно, так и физически, и уже в ощущениях представлял себе контрастный душ, прохладную минералку, когда черный ротвейлер появился из кустарника и, в два шага выдвинувшись на середину аллеи, замер. Николай словно налетел на стеклянную стену. Мороз колючей гусеницей снова пополз по коже.

     Он беспомощно огляделся. Никого. И ничего. Не видно даже приличной палки, только бесполезные тонкие ветки валяются на пестром листвяном ковре, да связка ключей оттягивает карман. А пес молча стоял, как изваяние, боком повернувшись к Николаю, свесив массивную морду на сторону, будто и не замечая его, одной своей неестественной неподвижностью и странным, непривычным для ротвейлера угольно-черным окрасом, подавляя психику, создавая впечатление кошмарного сновидения.

     Николай стоял в оцепенении. Левая нога снова начала предательски дрожать. Пес неспешно повел головой, пробежал взглядом по Николаю и снова застыл, демонстративно отвернув морду.

     «Сволочь! –  обозлился Николай. – Это он так развлекается. Сначала меня скрадывал, пугал, теперь решил окончательно уничтожить». Он внимательней присмотрелся к ротвейлеру. Странный окрас. Такого у ротвейлеров он раньше не замечал. Весь черный, как антрацит, только на груди небольшое коричневое пятно. Среднего размера, загривок бугрится крутыми мышцами. Видно хозяин хорошо тренировал. С отягощениями. Времени не жалел. Где же этот чертов хозяин?

     Николай открыл рот, намереваясь крикнуть. При первом же звуке его голоса пес поднял голову и, глухо ворча, шагнул вперед. Слова застряли у Николая в горле. Ротвейлер снова окаменел, только обрубок хвоста нервно подергивался из стороны в сторону.

     «Что-то надо делать, – крутилось в голове у Николая. – Не могу же я торчать тут весь день. А может, кто-нибудь появится и спугнет проклятую скотину?»

     Как будто прочитав его мысли, ротвейлер насторожился, прислушиваясь, дрогнул ушами. Издалека донеслось: « … ко мне!».

     Словно поняв, что ему сейчас могут обломать редкое удовольствие, он пригнул голову и, глядя исподлобья прямо в лицо Николаю, мягко двинулся вперед.

    «Нельзя смотреть в глаза собаке», запоздало вспомнил Николай. Хотя сейчас это уже не имело никакого значения. Решимость довести дело до конца чувствовалась в каждом движении ротвейлера.

     Николай попятился, споткнулся о разлапистую ветку, чуть не упал, извернулся и бросился бежать, ясно понимая, что от собаки по прямой не уйдешь. Дерево? Не дотянуться. Корявые ветки дубов простерлись слишком высоко над коридором пустой аллеи.

     Пролетев единым духом метров двадцать, Николай заставил себя оглянуться, ожидая увидеть преследователя у себя за спиной, но обнаружил, что псина особенно не торопится и бежит размеренной рысью, не сокращая дистанции.

     «Ах ты, гаденыш, – взбесился он, – ты еще и погонять меня решил». И эта злоба на обнаглевшего пса вдруг принесла с собой неожиданное спокойствие и, как следствие, отогнав парализующий липкий страх, способность трезво оценить  ситуацию.

     Бежать бесконечно нельзя. До деревьев далеко. В конце концов, ему это надоест, легко догонит и порвет сухожилия. Что же делать? Из каких то потаенных уголков памяти выплыла неизвестно откуда и когда полученная информация. Нападающую собаку можно остановить, ударив ее ногой под челюсть, в горло. Совет конечно хорош, да только попробуй, ударь, попади, когда тебя всего трясет, и безжалостная тварь, весом за семьдесят килограммов, изо всех сил старается тебя покалечить. А если ему вздумается прыгнуть? Что тогда делать? Тогда надо бить в грудь, само собой пришло решение, а вместе с ним и теоретическое обоснование оного. Надо только постараться разогнать мерзкое животное. Идея моментально оформилась в голове у Николая. Он на ходу прихватил с земли горсть палых листьев и, швырнув их в набегающего ротвейлера, резко рванул по ставшей, кажется, уже  бесконечной аллее. Расчет оправдался. Тяжелое дыхание донеслось из- за спины. Надо оторваться, иначе не получится. Попытка будет всего одна. Если не выйдет, будет эта собака Баскервилей рвать меня на нижнем уровне и кто знает, на что там ее хозяин натаскивал.

     Николай взвинтил темп. Плотные заросли по сторонам слились в желто-зеленую пелену. Топот за спиной смолк. Он резко остановился. Листья, сучки, земля веером ударили из-под кроссовок. Николай развернулся, и выставил перед собой напряженные руки. Если ничего не получится, хоть за горло прихвачу, решил он. Расчет должен быть точен. Ударишь раньше – не попадешь, провалишься. Пес увернется, затреплет. Опоздаешь – сметет, собьет с ног, порвет глотку.

     Ротвейлер все-таки прыгнул. Видно ему надоела эта затянувшаяся игра, и он решил закончить ее быстро и эффективно. Уже ни о чем, не думая, полагаясь только на кое-какие, приобретенные ранее навыки восточных единоборств, Николай выстрелил правой ногой навстречу взметнувшемуся черному телу.

     Действуя инстинктивно, борясь за собственную жизнь, Николай попал куда рассчитывал. Скорости летящих навстречу друг другу тел сложились, и он застыл, изо всех сил напрягая выпрямленную ногу. Через мгновение окаменевшая нога подалась вперед, послышался отвратительный мягкий хруст. Пес, издав короткое «хек», бесформенной черной грудой осыпался на землю, а Николай отскочил назад и тут же упал на бок, вскрикнув от острой боли в тазобедренном суставе. Резко заныло колено.

      Ротвейлер мелко, судорожно дыша, лежал на крапленом золоте листвы. Изредка, тонко постанывая, он, трогательно подергивая бугорками бровей, смотрел на Николая совсем не страшными жалобными глазами.

      Николай с трудом сел, опершись на руку. Нога, кажется, цела, во всяком случае, до дома доковылять можно. Он медленно поднялся и тут заметил на шее у поверженного противника тускло поблескивающий заточенными шипами, вороненой стали ошейник. Хорош бы он сейчас был, если бы схватил его за горло. Классная экипировка. Интересно, против кого?

     Николай немного постоял, глядя на ротвейлера. По его шкуре волнами пробегала крупная дрожь. Злости почему-то не было. Пустота и безразличие  комариным звоном гудели в голове. Он повернулся и, прихрамывая, поплелся к выходу из парка. Ноги подгибались, сил не было вовсе. Пропотевшие насквозь футболка, куртка и штаны, неприятно холодили кожу. Изящная, словно игрушечная, зелено-желтая синица, издав крыльями короткое «тр-р-р», порхнула мимо и села на ветку. Черная головка склонилась набок, блеснула искорка глаза. «Пи-ип», – сказала она и исчезла в кустарнике.

     – И тебе того же, – устало ответил Николай.

      Из-за деревьев доносились детские крики. Он оглянулся. Издалека ротвейлер казался старой телогрейкой, выброшенной за ненадобностью. 

     Черная фигура проявилась в начале аллеи и остановилась, внимательно вглядываясь в перспективу.  «Господи, дежа вю», с коротким истерическим смешком подумал Николай.

     Крепкий, приземистый, коротко стриженый парень в спортивном костюме перевел на него взгляд и коротко пролаял:

      – Эй, мужик, ты собаку здесь не видел?

     Николай, избегая смотреть в колючие бесцветные глазки, молча протащился мимо.

     – Ты че, не понял? Тебя спрашивают! – ударило в спину.

     «Ну, этого я уже не вынесу», он обреченно остановился. Но парень, по-видимому, решил не связываться с убогим, и смачно сплюнув на пестрый ковер, упруго потрусил в глубь аллеи.