Дочь Мюнхгаузена. Мужской клуб-2

Логика повествования, о наших с бароном Мюнхгаузеном приключениях, вынуждает меня вернуться к той промозглой ноябрьской ночи, когда мы с отцом решили посетить мужской клуб на окраине Лондона.
Барон оглядел залу и, вдруг, просиял от прилива радостных чувств. Вскрикнув, - «Митя!», он обратился к одному из бородатых, нестарых ещё, мужчин. Ну, конечно, это был Дима Менделеев, как я его сразу не узнала? Дмитрий Иванович холодно и отстранённо взглянул на нас с бароном, и сделал попытку заснуть у себя на коленях. С некоторых пор Дима мучился тем, что надеялся ещё раз во сне увидеть новую ТАБЛИЦУ. Его мысль зашла так далеко, что он хотел проверить ту прагма-мистическую теорию, о которой не переставала писать и говорить соратница и дорогая подруга Н. Рериха - Е. Блаватская. Он мечтал увидеть таблицу из той области знаний, с которой он, как учёный, не мог иметь тесных связей.
Барон Мюнхгаузен, встревоженный мучениями дорогого русского друга Д.И.Менделеева, в полном потрясении схватился за Лобачевского, который легко переходил из пространства в пространство, то, исчезая совсем, то, становясь выпуклым и глянцевым, как начищенный самовар. Во время этих переходов я чуть было не потеряла своего храброго и единственного родного отца (вы ведь помните, у меня был ещё крёстный), но я вовремя ухватилась за крепкую, синего сукна, полу его любимого камзола, и камзол почти  остался в моих руках  без отца, но я вспомнила, что безотцовщина приведёт меня к круглому сиротству. Нет, я не могла позволить себе остаться круглой сиротой! Я увеличила свои усилия в погоне за отцом, и мне повезло. В какое-то мгновение барон Мюнхгаузен одновременно подал руку немецкому другу Эйлеру, а другую,- греческому подданному, проезжающему в данное мгновение через реку и идущему прямым православным путём по искусственно созданному лабиринту. Наконец, опомнившись, от встреч с его друзьями, светилами науки 1-ой, 2-ой и 3-ей величины, барон в толпе увидел меня, схватил за карманы моего офицерского мундира и крикнул: «Пора! Труба зовёт!». Эдмон Монгольфье подвёл отменного вороного жеребца под уздцы, прямо к раскрытой балконной двери. Мы с бароном прыгнули в корзину огромного воздушного шара, на котором с одной стороны была надпись: «Вороной жеребец. Недорого», а с другой «Эх, прокачу!».
В корзине было немного неудобно стоять, из-за большого количества арбузов, которыми она была набита.  Я заметила это барону, на что он дал научно совершенно оправданный ответ: «Доча! Это балласт!». Корзина попыталась было уйти вниз, но вдруг её резко потянуло вверх, и Эдмон вынужден был отпустить поводья. Нас с невероятной скоростью понесло вверх, к совершенно чёрному,  по-ноябрьски, неприветливому, лондонскому небу. Барон Мюнхгаузен открыл в корзине специальный люк – автоматическое приспособление для выброса балласта, и арбузы со страшной скоростью стали выскакивать из днища корзины и разрываться из-за перепада температур на хрустящие, сладкие куски. Вы, конечно, догадались, что это и был первый реактивный двигатель, который в буквальном смысле, впервые прошёл испытания с людьми на борту, - со мной и с моим совершенно бесстрашным отцом! Мы надеялись достичь Луны, но, к сожалению, в это время Луна была закрыта тяжелым Лондонским смогом и мы не смогли разглядеть, что Луна в ущербе (т.е. превратилась в месяц). Стараясь править изо всех сил к Луне, мы не заметили, как пролетели в ущерб  мимо прекрасного серебристого молодого месяца. Что нам оставалось делать, как только не вернуться в Лондон, а мы туда и не вернулись.
На время я оставлю свои записки, т.к. с бароном после нашего полёта, случилась так часто встречающаяся в современном мире амнезия. Это я вам скажу, патологически страшная заразная болезнь. Мне пришлось надолго забыть мои литературные труды, крупица за крупицей, восстанавливая в памяти барона, всю его, полную приключений и опасностей, жизнь.