приобщение к искусству

       Великий режиссер Константин Сергеевич Станиславский написал книгу «Моя жизнь в искусстве». Искусство многогранно и почти каждый человек проживает в нем свою жизнь. Не знаю, можно ли назвать искусством то, что произошло в моей жизни, но написать об этом непреодолимое желание появилось.

Первое прикосновение к искусству происходит обычно в младенческом возрасте. Так оно и было: маленький Витя очень плохо кушал кашку и все то, что ему полагалось. И вот, чтобы отвлечь его внимание от неудачно сваренной кашки, мама пела, бабушка ей аккомпанировала, дедушка танцевал, а папа показывал козу, корову и прочий домашний скот. Витя съедал несколько ложек, кричал «бис», все повторялось, Витя съедал еще несколько ложек. Кстати, при удачно сваренной кашке происходило то же самое. Требовалось разнообразить программу, иначе Витя капризничал и  объявлял голодовку. Теперь самое время сказать недогадливым читателям, что Витя – это я.
Искусство декламации, вот первое, в чем проявляют себя большинство малышей. Я был нормальным младенцем и, чтобы не выделяться из гущи народных масс, тоже начал с декламации. По воспоминаниям мамы, первая строка, что я запомнил, была такой:
                «Ага, а я зацна пумал»

 что должно было означать поимку какого-то зайца то ли охотником то ли волком то ли лисой, не помню. Потом были стихи про черепаху, при словах:
                «Это че! Это ре! Это паха!
                Это чере, па-па, папапаха!»

я пугался и прятался под стол, мне казалось, что че-ре- паха – это большое и страшное чудовище и может съесть меня. Будучи взрослым, я узнал, что гигантские черепахи живут только на Галапагосских островах и не едят маленьких детей, даже, если они плохо себя ведут. Все это происходило в городе Днепропетровске, где наша семья жила до 1932-го года, то есть до моих пяти лет. В Днепропетровске я посещал детский сад, что оставило во мне единственное воспоминание о каком-то тестировании, которое  прошел очень хорошо, меня хвалили и прочили блестящее будущее. Не помню, связывали это будущее с искусством или нет, но на всякий случай решил упомянуть об этом эпизоде. О блестящем будущем помню, а так как оно не состоялось, рассматривать это воспоминание, как элементарное хвастовство, не следует.

                *      *      *
               
В 1932-ом году наша семья, сбежав то ли от голода, то ли от долгов, то ли по другим причинам, покинула солнечную Украину и переехала на Южный Урал, в Оренбургскую область, сначала в деревушку Сара, затем в рабочий поселок Блява, потом в город Медногорск. Все эти населенные пункты располагались очень близко друг от друга и предназначались для размещения комсомольцев – добровольцев, приехавших на строительство Блявинского медносерного комбината, так тогда называли нынешний медногорский завод. Не знаю, были ли мои родители в их числе, но то, что мама в молодости была комсомолкой – это точно. В школу я пошел довольно поздно, в возрасте 8-и лет в Бляве, не думаю, что виновато отставание в развитии (вспомните тест в детском саду!!), просто в деревне Сара была такая школа, что родители не решились меня туда отдать, тем более, что при предварительной беседе с деревенской учительницей выяснилось следующее:
1) Она не читает, публикуемый тогда в газете «Гудок», роман «Двенадцать стульев».
2) Не знает переместительный закон умножения, так, у нее 2*0 получается 0, а 0*2 получается 2.
3) Считает, что Пушкин был коммунистом.               
В Бляве же произошло мое приобщение к музыкальному исполнительскому искусству, как и всякого еврейского ребенка, мама уговорила меня начать учиться играть на фортепиано, мучения продолжались около года, дальше первого десятка гамм и « жили у бабуси два веселых гуся» я не продвинулся. Учительница Евдокия Самсоновна (надо же, помню имя) вполне справедливо решила прекратить это издевательство над свободной личностью и, в отличие от большинства еврейских детей, в дальнейшем я не пытал родных и их друзей чарующими звуками полонеза Огинского. 
В 1936-ом году мы перебрались в строящийся  Медногорск и поселились в одном из первых двухэтажных домов. Здесь, впервые за мою короткую жизнь, я попал в настоящую (так казалось) школу, в ней было аж два этажа и несколько классных комнат, тогда, как в блявинской школе все четыре класса занимались в одной комнате. Тогда же в Медногорске построили Дом культуры, в котором начала работать детская танцевальная студия под руководством  какого-то москвича, из «бывших», близкого знакомого родителей, часто бывавшего в нашем доме. Однажды, обратив внимание на мои тонкие изящные пальцы рук (а они такими и сохранились, можете проверить), он сказал:

- Да это выразительные пальцы классического танцовщика! Преступление – не использовать их по прямому назначению!

Участь моя была решена, и занятия в танцевальной студии начались. Год 1937-й, хорошо помню царившую тогда атмосферу страха и аресты наших знакомых, так, в одну ночь исчезли все руководители строительства комбината. Одновременно с этим ужасом шла очень деятельная подготовка к празднованию трагической даты – 100-летию со дня гибели А.С. Пушкина. Не оставалась в стороне и наша студия. Готовили грандиозный балетный спектакль по его произведениям и в этом спектакле, до сих пор не знаю почему, участвовала корова. Мне поручили танцевать ее задние ноги. Я читал, что коровы почти не поддаются дрессировке, и это в полной мере относилось к нашей. Зрители, очевидно, решили: эта корова попала на спектакль прямо с пьянки на даче в Гаграх, сбежав от пастуха Утесова. Ее задние ноги заплетались и никакого отношения к передним не имели. Кинофильм «Веселые ребята» был тогда очень популярен. Дальше задних ног коровы я не пробился (происки!) и на этом карьера в классическом балете закончилась, не успев начаться. Для чего нужна была корова в этом спектакле, я до сих пор не понял.
Великий режиссер Константин Сергеевич Станиславский написал книгу «Моя жизнь в искусстве». Искусство многогранно и почти каждый человек проживает в нем свою жизнь. Не знаю, можно ли назвать искусством то, что произошло в моей жизни, но написать об этом непреодолимое желание появилось.

Первое прикосновение к искусству происходит обычно в младенческом возрасте. Так оно и было: маленький Витя очень плохо кушал кашку и все то, что ему полагалось. И вот, чтобы отвлечь его внимание от неудачно сваренной кашки, мама пела, бабушка ей аккомпанировала, дедушка танцевал, а папа показывал козу, корову и прочий домашний скот. Витя съедал несколько ложек, кричал «бис», все повторялось, Витя съедал еще несколько ложек. Кстати, при удачно сваренной кашке происходило то же самое. Требовалось разнообразить программу, иначе Витя капризничал и  объявлял голодовку. Теперь самое время сказать недогадливым читателям, что Витя – это я.
Искусство декламации, вот первое, в чем проявляют себя большинство малышей. Я был нормальным младенцем и, чтобы не выделяться из гущи народных масс, тоже начал с декламации. По воспоминаниям мамы, первая строка, что я запомнил, была такой:
                «Ага, а я зацна пумал»

 что должно было означать поимку какого-то зайца то ли охотником то ли волком то ли лисой, не помню. Потом были стихи про черепаху, при словах:
                «Это че! Это ре! Это паха!
                Это чере, па-па, папапаха!»

я пугался и прятался под стол, мне казалось, что че-ре- паха – это большое и страшное чудовище и может съесть меня. Будучи взрослым, я узнал, что гигантские черепахи живут только на Галапагосских островах и не едят маленьких детей, даже, если они плохо себя ведут. Все это происходило в городе Днепропетровске, где наша семья жила до 1932-го года, то есть до моих пяти лет. В Днепропетровске я посещал детский сад, что оставило во мне единственное воспоминание о каком-то тестировании, которое  прошел очень хорошо, меня хвалили и прочили блестящее будущее. Не помню, связывали это будущее с искусством или нет, но на всякий случай решил упомянуть об этом эпизоде. О блестящем будущем помню, а так как оно не состоялось, рассматривать это воспоминание, как элементарное хвастовство, не следует.

                *      *      *
               
В 1932-ом году наша семья, сбежав то ли от голода, то ли от долгов, то ли по другим причинам, покинула солнечную Украину и переехала на Южный Урал, в Оренбургскую область, сначала в деревушку Сара, затем в рабочий поселок Блява, потом в город Медногорск. Все эти населенные пункты располагались очень близко друг от друга и предназначались для размещения комсомольцев – добровольцев, приехавших на строительство Блявинского медносерного комбината, так тогда называли нынешний медногорский завод. Не знаю, были ли мои родители в их числе, но то, что мама в молодости была комсомолкой – это точно. В школу я пошел довольно поздно, в возрасте 8-и лет в Бляве, не думаю, что виновато отставание в развитии (вспомните тест в детском саду!!), просто в деревне Сара была такая школа, что родители не решились меня туда отдать, тем более, что при предварительной беседе с деревенской учительницей выяснилось следующее:
1) Она не читает, публикуемый тогда в газете «Гудок», роман «Двенадцать стульев».
2) Не знает переместительный закон умножения, так, у нее 2*0 получается 0, а 0*2 получается 2.
3) Считает, что Пушкин был коммунистом.               
В Бляве же произошло мое приобщение к музыкальному исполнительскому искусству, как и всякого еврейского ребенка, мама уговорила меня начать учиться играть на фортепиано, мучения продолжались около года, дальше первого десятка гамм и « жили у бабуси два веселых гуся» я не продвинулся. Учительница Евдокия Самсоновна (надо же, помню имя) вполне справедливо решила прекратить это издевательство над свободной личностью и, в отличие от большинства еврейских детей, в дальнейшем я не пытал родных и их друзей чарующими звуками полонеза Огинского. 
В 1936-ом году мы перебрались в строящийся  Медногорск и поселились в одном из первых двухэтажных домов. Здесь, впервые за мою короткую жизнь, я попал в настоящую (так казалось) школу, в ней было аж два этажа и несколько классных комнат, тогда, как в блявинской школе все четыре класса занимались в одной комнате. Тогда же в Медногорске построили Дом культуры, в котором начала работать детская танцевальная студия под руководством  какого-то москвича, из «бывших», близкого знакомого родителей, часто бывавшего в нашем доме. Однажды, обратив внимание на мои тонкие изящные пальцы рук (а они такими и сохранились, можете проверить), он сказал:

- Да это выразительные пальцы классического танцовщика! Преступление – не использовать их по прямому назначению!

Участь моя была решена, и занятия в танцевальной студии начались. Год 1937-й, хорошо помню царившую тогда атмосферу страха и аресты наших знакомых, так, в одну ночь исчезли все руководители строительства комбината. Одновременно с этим ужасом шла очень деятельная подготовка к празднованию трагической даты – 100-летию со дня гибели А.С. Пушкина. Не оставалась в стороне и наша студия. Готовили грандиозный балетный спектакль по его произведениям и в этом спектакле, до сих пор не знаю почему, участвовала корова. Мне поручили танцевать ее задние ноги. Я читал, что коровы почти не поддаются дрессировке, и это в полной мере относилось к нашей. Зрители, очевидно, решили: эта корова попала на спектакль прямо с пьянки на даче в Гаграх, сбежав от пастуха Утесова. Ее задние ноги заплетались и никакого отношения к передним не имели. Кинофильм «Веселые ребята» был тогда очень популярен. Дальше задних ног коровы я не пробился (происки!) и на этом карьера в классическом балете закончилась, не успев начаться. Для чего нужна была корова в этом спектакле, я до сих пор не понял.