Безмолвствует ли народ? Реплика по поводу

Читал стихи Пушкина того интересного переходного периода, когда поэт курсирует между местом ссылки в Михайловском и Москвой, заезжая иногда в Петербург. Он еще в ссылке, но ему уже можно навещать столицы.

К этому времени у Пушкина состоялась встреча тет-а-тет с новым императором в дни его коронации. О чем беседовали Пушкин и Николай осенью 1826 года? Какие-то моменты раскрыты в письмах самого поэта, что-то рассказали современники со слов самого Пушкина. А что-то осталось за кадром.

Смею предположить, что, видимо, разговор шел о том, кому занять вакантное место умершего недавно Николая Карамзина. Не могли эти два человека обойти такую тему. Видимо, император предложил Пушкину подумать, а о разговоре на эту тему ни с кем не советоваться. Пушкин из тех людей, который считал, что поэт не должен склоняться перед властителем.

Когда жизнь течет спокойно и однообразно, «молчит его святая лира». Но в сложные мгновенья жизни, когда все приходит в движение, поэт превращается в пророка:

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы.

Эти строки из стихотворения «Поэт» написаны в Михайловском 15 августа 1827 года. Высоко же оценивает Пушкин роль поэта – быть символом большого государства, подобно царскому орлу на гербе империи смотреть и направо, и налево. В странах с демократическими формами правления роль поэта и поэзии резко падает.

В тот же день появилось еще одно стихотворение. Хотя в комментариях утверждается, что это перевод из Андреа Шенье, последнее четверостишие автобиографично.

На море жизненном, где бури так жестоко
Преследуют во мгле мой парус одинокий,
Как он, без отзыва утешно я пою
И тайные стихи обдумывать люблю.

Пушкин думал о взаимоотношениях поэта, художника и власти. Об этом и пушкинская трагедия «Борис Годунов».

И я решил взглянуть в комментарий к трагедии и вышел на открытие, которое меня потрясло. Не могу понять и простить себе, как я этого не видел прежде.

Цитирую этот отрывок из комментария дословно по полному собранию сочинений в десяти томах Издательство «Наука», Ленинградское отделение, Л. 1978, т. 5 с.509.
В 1830 г. Пушкин, в связи с женитьбой, снова обратился к Бенкендорфу с просьбой о разрешении печатать «Бориса Годунова», на что 28 апреля Бенкендорф сообщил Пушкину о разрешении печатать трагедию «под собственной ответственностью». Издание вышло в свет в конце декабря 1830 г. (с датой издания 1831). По просьбе дочерей Карамзина Пушкин посвятил издание памяти историка. Издание это печаталось в отсутствие Пушкина, под наблюдением Жуковского, которому принадлежат и некоторые переделки и сокращения цензурного порядка. Наиболее существенные изменения, внесенные в печатное издание, - отсутствие сцены «Девичье поле. Новодевичий монастырь», а также цензурные сокращения и изменения, особенно в сценах «Равнина близ Новгорода-Северского» и «Площадь перед собором в Москве». Кроме того, в рукописи заключением всей пьесы вместо ремарки «Народ безмолвствует» было:
Народ
Да здравствует царь Дмитрий Иванович!»

Мысль настолько важна, что я повторю ее, выделив шрифтом наиболее важное:

"Кроме того, в рукописи заключением всей пьесы вместо ремарки «Народ безмолвствует» было:
Народ
Да здравствует царь Дмитрий Иванович!»

Не значит ли это, что заключительная ремарка «Народ безмолвствует», которую так часто все цитируют, и политики, и искусствоведы, и по которой судят о гениальном предвидении поэта, принадлежит вовсе не Пушкину? Фраза правильная, она соответствует официальной версии истории и косвенно как бы предвосхищает появление на царстве Романовых. Она соответствует тому содержанию карамзинской «Истории государства Российского», которое почерпнул Пушкин.

Нам-то Пушкина нарисовали как неудобного для царя современника, но чтущего официальную историю. А за такими вот фактами, которые искажают официальную историю, проглядывает совсем другой Пушкин, который о самой истории знает больше, чем принято, больше, чем нам говорят об этом. Одна ремарка подсказывает больше иного многотомного исследования.
 
В сентябре 1827 года Пушкин признался, что любит обдумывать тайные стихи.  А годом раньше, в марте 1826 года в письме Василию Жуковскому он писал о своих надеждах на нового императора: «Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общественному порядку и необходимости».

За этими строками проглядывает совершенно другой Пушкин, которого мы не знаем. Вот бы вернуть те мгновения, когда поэт обдумывал  тайные стихи, и узнать, что из себя представляют эти мысли, каково направление!

В 1830 году поэт представляет в типографию рукопись, которая одной фразой в корне меняет представление о трагедии и о роли народа в истории. Народ-то знал, что Дмитрий – никакой не самозванец, а законный наследник царского престола. Видимо, Пушкин в процессе работы над трагедией многое сам узнал и понял. После того, как не стало Бориса Федоровича, как не стало сына Бориса Федора, на престол вправе претендовать Дмитрий Иванович, кстати, сами Романовы много сделали, чтобы он стал претендентом на престол, ведь он воспитывался под их неусыпным контролем, по их идеологическим представлениям.
 
Кстати, в сентябре-ноябре  того же 1830 года во время Болдинской осени Пушкин написал «Историю села Горюхина», где по сути высмеял многотомный труд Николая Михайловича Карамзина и намекнул на правду, которую исказили. Оказывается, не только там он лягнул официальную историю, но и в знаменитой трагедии «Борис Годунов».

Замолчать народ (народ безмолвствует) от сообщения о гибели наследников Бориса Годунова, об убийстве людей царских кровей заставил не Пушкин, а или издатели, или Василий Жуковский, который по поручению Пушкина осуществлял надзор за изданием.
2009.