стр 43-48

Продолжение предыдущих страниц.

                *****

 Одна старая греческая поговорка говорит, что с буквы "К" начинаются
три плохих слова: кападокийцы, критяне и киликийцы.
 Может быть когда-то в Киликии и были плохие люди, но когда Герасим
попал в Тарс, говорилось только, что земля, которая его приютила,
убежище свободных моряков, мирных земледельцев и проворных мастеров.
Верно, что и здесь встречаются негодяи, но где в Мире их нет? Если
кир Баткуниос погуляет вокруг,то встретит из добрых самых добрых людей.
 Герасим не отправлялся в Киликию искать добрых людей, так как он был
первым помошником Стратиона, то должен был везде сопровождать нового
главаря.
 Прежде всего оба со Стратионом они подобрали пятьдесят человек
телохранителей и заменили стражников, которые охраняли порт.
 Франческо Феличе собирался вернуться в Венецию - торговый дом Феличе
имел своего агента в Антиохии, который должен был ему помочь. Сеньор
Феличе уже начинал верить, что его имя самый хороший талисман
(Феличе означает счастье), когда Стратион позвал его к себе в таверну
и сказал:
 -Слушай, сеньор Франческо, и хорошо запомни: пока ты не пробудешь
три года в Киликии,никуда не поедешь. В Венеции ты занимался торговлей.
Хорошо, и здесь ты можешь превращать один дукат в три.   Будешь 
сотрудником Полихрона. Он думает, что очень умный и хитрый, но мы его
перехитрим.Деньги для начала тебе дам я,а выручку будем делить пополам.
 -Но, если этот старый хрыч не захочет со мной сотрудничать? - с
последней надеждой спросил Феличе.
 Стратион засмеялся и покачал головой:
 -Ой, сеньор Франческо! Ты не понял ли уже, что здесь законы пишутся
вот этим пером!
 Венецианец остановил испуганный взгляд на тонком сирийском мече,
который Стратион взял от убитого Лонгина.
 Пока продолжался этот разговор, Герасим стоял в стороне, он не хотел
вмешиваться в тайны Стратиона.
 Уже всё было приготовлено обоими, чтобы отправиться в замок Намрун,
где ещё оставались люди прежнего главаря. Говорили, что их не более
десятка человек, но и они могли причинить достаточно головной боли...
 -Ну-ка, дружище!- обратился к Герасиму Стратион.-Давай, дорога нас
ждёт!
 Франческо Феличе пошёл за ним, но Стратион махнул ему рукой, когда
подошёл к двери:
 -Фортуна ди гуерра, сеньор Франческо!

                *****
 Бывшие телохранители Лонгина только ждали появления нового главаря,
чтобы сложить оружие к его ногам и поклясться, что будут ему служить
верно.
 Стратион вернул им оружие, дал им по горсти серебряных монет и
отправил их в Тарс, а на их место поставил своих верных людей. И те,
и другие были ему одинаково преданы, он это знал, но сейчас нужно
было показать свою господскую силу и щедрость, чтобы заставить
моряков самих идти к нему со словами о "вечной верности".
 Именно это он объяснил Герасиму, пока они поднимались по витой
каменной лестнице замка.
 Что их ждёт здесь?
 Добыча едва ли осталась. Узнав о смерти Лонгина, телохранители
разделили всё ценное между собой и поспешили вынести из замка. Не
было нужды в том, чтобы кто-нибудь об этом сказал. На их месте
Стратион бы поступил таким же образом.
 Но Ринго, маленькая Ринго где?
 -Ты иди налево, а я - направо. Осматривай каждую стену!- сказал он
Герасиму и отправился в ту сторону, где находились спальные комнаты.
 Герасим сомневался, стоит ли оставлять его одного. Всё же их могли
ждать неожиданности. Но приказ главаря не должен был подвергаться
сомнению и он пошёл в левое крыло замка.
 Сделав только несколько шагов, он увидел полуоткрытую дверь, через
которую проникал рассеянный солнечный свет.
 Предусмотрительность не была лишней и Герасим положил руку на
рукоятку меча, готовый в любой момент обнажить лезвие.
 Помещение было пустым, только на одной стене висели крест на крест
копья. Во глубине комнаты была дверь, точно так же полуоткрытая.
 Сейчас уже нужно было вытащить меч из ножен. Он, не колеблясь и
готовый отбить внезапное нападение, прошёл и через вторые двери.
 Ещё одно такое же пустое, мрачное помещение. И третья, так же
полуоткрытая дверь... Оттуда пробивался какой-то особенный свет.
 Он ногой открыл двери до конца и вдруг свет заискрился, превратился
в пёстрое сияние дорогих ковров, развешенных по стенам и посланных
на пол.
 Перед глазами его всё  слилось в одну удивительную картину - цветы
и орнаменты на коврах, блеск двух посеребренных зеркал, разрисованные
маленькие стёкла окон. И среди этого водопада из цветов и золотистого
света - молодая женщина в длинном белом платье, с блестящими чёрными
волосами, заплетёнными в тонкие косички.   Зелёный шёлковый пояс
обхватывал её тонкую талию.
 Герасим шагнул вперёд. Ему хотелось целиком утонуть в этом блеске из
золота, серебра и шёлка, но уже на втором шаге он понял, что силы его
покидают.
 Тогда она двинулась к нему. Она приближалась как маленькое светлое
облако. Ещё мгновение  - и его окутает целиком...
 Но вместо этого она только поймала его правую руку, схватила рукоятку
меча и забросила его в угол. Лезвие зазвенело, но и теперь Герасим
стоял окаменевший.
 Она улыбнулась, снова поймала его руку и откинулась назад. Волосы её
коснулись ковра, грудь обтянула тонкая шёлковая одежда.
 Герасим почувствовал, что теряет власть над собой - в ушах у него
звенело, глаза видели только полуоткрытые губы.
 И в это время он услышал её голос:
 -Какая сильная у тебя рука... Ты убил Лонгина?
 Она уже выпрямилась, смотрела ему в глаза и сжимала его руку.
 -Нет...
 -Ты не Стратион?- она отпустила его руку.
 -Нет...
 -Я Ринго... Ты ведь слышал уже обо мне?
 -Слышал...
 Она отпрянула, снова посмотрела на него. Потом мелкими шагами отошла
к окну, облокотилась о высокую спинку стула, увитого резьбой, и тихо
с лёгким смехом сказала:
 -Не ты убил Лонгина, но ты убьёшь Стратиона!
 Слова кружились вокруг Герасима, шипели.
 Приглушенный смех его отрезвил мгновенно.
 Как осмеливается ему говорить так эта... эта Ринго!
 В этот момент он услышал, что кто-то зовёт его по имени.
 Кто другой может это быть, кроме Стратиона?
 Главарь шёл широким, шумным шагом властелина. Пинал двери, бренчал
мечом. Но, когда появился в зале, одно-единственное поразило Герасима -
в руках у Стратиона он увидел бич из крокодиловой кожи.
 Глубоко вжившийся ужас норманского рабства, о котором Герасим думал,
что уже давно прошёл, вдруг ожил и он невольно отступил назад.
 -Ха-ха-ха!- пронзил его смех девицы.
 -Как попал сюда Баткунец?
 Стратион усмехнулся губами,но взгляд его был нахмуренный и угрожающий.
 Сейчас Герасиму нужно было уйти.
 Скорее убраться, убежать от острого, издевательского смеха девицы
Ринго и от грозного взгляда Стратиона!
 И он повернулся к дверям. Не о чём было разговаривать со Стратионом.
Нечего было ждать от Ринго.
                *****
 В таверне "Таврские леопарды" устало стучали два барабана из козьей
шкуры, сонно бренчала гитара, прерывисто откликался тонкий голос
флейты.
 Стратион решил проводить Абу-Шама невиданным весельем. Хотелось два
дня пить и петь, но почему так быстро "мальчики" уморились? Он ещё мог
пить и бить кулаком по столу, кричать и следить трезвыли глазами за
тем, что происходит в просторной таверне.
 В железных треножниках смола прогорела, через маленькие оконца
пробивался жёлтый свет.
 Под одним из этих окон сидел за столом старик Абу-Шам и что-то шептал.
  Герасим наклонил к нему помутневшую от вина голову, будь-то что-то
улавливал, но тихий гомон заполнял его однообразными звуками и он
чувствовал как им овладевает дремота.
 В этом сонном состоянии разговоры со Стратионом смешивались  с тем,
что Герасим хотел сказать и ему, и старику, и самому себе...
 -Говоришь, чтобы остался старик? Нет,не такой он старый,как выглядит,
может ему захочется стать во главе. Кроме того, он мне постоянно
напоминает, что спас нас от рабства. Лучше пусть едет во свояси!
 -Но не только он... и мы... сами спаслись. Он умный, очень умный,
брат Стратион.
 -Кончай уже с этим -"брат"! Ты мой заместитель, держи себя как первый
после главаря!  Ну, подожди, подожди! Рассердился?  Давай, когда мы
только вдвоём, можем и братьями называться, но перед другими будь
внимательней, не забывайся!
 Из шёпота Абу-Шама выделились совсем ясные, хорошо различимые слова
на плохом греческом:
 -Как нет полу-рабства, так нет и полу-свободы. Нужно выбирать, пока
есть время, кем вы будете оба - или будете вызволять других из рабства,
или сами станете рабами.
 -Рабами?- Герасим содрогнулся глубоко в себе.- Ни-ког-да! Никогда
больше в рабство! Лучше я сам себя проткну...
 -Не можешь быть свободным человеком, если лишаешь других свободы.
Сейчас есть время вам обоим выбирать.
 -Мы уже выбрали! Что бормочешь, старик? Не понимаешь, что мы уже
выбрали? Я - главарь, а Баткунец мой первый заместитель.

                *****
 
 Наступило бледное, угрюмое утро.
 Стратион подхватил старого араба под руку и повёл его к дверям.
 Десять отобранных, крепких мужчин из телохранителей Стратиона должны
были сопровождать Абу-Шама до Алепо. Дороги были ненадёжными, в
латинских княжествах бароны и князьки не пропускали выгодного случая
поймать какого-нибудь богатого араба, чтобы требовать после этого
большой выкуп.
 Стратион сам держал стремена, пока Абу-Шам садился в седло низенького
коня выносливой курдистанской породы. Потом пошёл рядом со стариком.
 Маленькая дружина потянулась по пыльной улице.
 Абу-Шам несколько раз взглянул молча на замкнутое лицо киликийского
главаря, наклонился с седла и тихо сказал:
 -Аллах видит, что мне трудно расстаться с тобой, Йоан Стратион!
 Он остановил коня, подождал пока остальные всадники проедут вперёд и
только тогда распахнул одежду на груди, чтобы снять с шеи серебряную
цепочку с маленьким кожаным амулетом.
 - Тридцать лет я ношу этот знак судьбы возле сердца. Ты молишься
другому богу. Точнее, ты никакому богу не молишься, Йоан Стратион.
Пусти тогда для тебя это будет знак, что ты его принял из моих рук.
Понадобится тебе помощь, прошу в Алепо. Если меня не будет в живых.
найди моих сыновей или попытайся попасть к эмиру Нур-ад-дину.Покажешь
этот амулет,увидят и поверят,что ты мой друг...
 Абу-Шам надел цепочку на шею Стратиону, потом зашептал молитву.
               
                *****
 В таверну Стратион вернулся злым и хмурым, выпил чашу вина и толкнул
локтем Герасима, который задремал на одном краю стола.
 Первые солнечные лучи играли в лужах вина, разлитого на широких
столах, по полу валялись пьяные моряки. В углу музыканты устало
храпели полуоткрытыми ртами.
 -Пей!- С размаху поставил Стратион полную чашу перед болгарином.
 Герасим раскрыл сонные глаза, посмотрел на чашу и положил ладонь
на неё.
 -Ты всё привык приказывать, брат Йоан... А когда-то мне говорил,
что Тарс место свободных людей.
 -Глупец!- засмеялся Стратион.- Если не управлять крепкой рукой этими
негодяями, они перережут друг друга. Для их же пользы делается всё это!
 -В порту стоят две галеры, на которых заковано больше двухсот человек.
И это тоже для их же пользы?
 -Галеры князя Тороса, который посылает туда преступников. Ты или
совсем опьянел, или вовсе оглупел, Баткунец, если заботишься о людях,
которые не заслуживают и того, чтобы плюнуть на них.
 -Так говорят и ромеи на болгар,- чуть слышно ответил Герасим и
внезапно переменившимся голосом обратился к Стратиону:
 -Брат Йоан, отпусти рабов на свободу! Поверь, тогда и те, и все
остальные будут тебя слушаться не из страха, а потому что увидят,
что ты добрый сердцем. Вспомни, как мы страдали в рабстве, как выли
от тоски...
 Чаша, которую Стратион держал, грохнула о стол:
 -Довольно! Святым меня считаешь, чёрт бы тебя побрал!
 Он ещё раз ударил чашей о стол и крикнул так, что вся таверна
загремела:
 -Принесите вина, эй, сонные бабы! Играйте, лодыри или прикажу всыпать
по десять палок! Зажарьте ещё овец, весь день будем пировать.
 Задремавшие по столам, лежащие на полу мужики начали один за другим
просыпаться.
 В это время музыканты подхватили любимую его мелодию - сицилийскую
песню пьяниц - и он первый запел:
                Осушим чаши, братцы -
                нам нечего бояться!
                Пусть наши ножи-молнии блестят!
                Пусть на нас красавицы глядят!
 -Братья!- закричал Стратион и полез на стол, он размахивал двумя
длинными ножами, которые носил на поясе.- Тут ведь не хуже, чем в
Палермо? Будем пить и будем петь, сколько душе угодно! Мы сами себе
господа! Через неделю я поведу вас в Кипрское море, мы вернёмся с
богатой добычей!
 -Снова пощупаем ромейское золото...
 -... с Кровавой бородой наши ножи не заржавеют!
 Сейчас уже несколько голосов подхватили припев песни:
 -Достанем ножи-молнии...- и в самом деле все размахивали ножами.
 Несколько человек развязали свои длинные пёстрые пояса и размахивали
ими над головами, другие стучали по столу кулаками в такт песни.
 В это время, среди самого большого шума, Герасим внезапно оглох.
 Он видел себя одного среди векового леса. Над его головой ветви
сгибались под тяжестью листьев как гроздья... Вот они сливаются с
тёмным небом и он вдруг оказывается в другом странном, мёртвом лесу
без ветвей - чёрные стволы превращаются в фигуры людей и зверей.

                *****

 ...Когда-то в монастыре, где Герасим был послушником, его заставляли
выдалбливать ножом крестики, которые отец эконом продавал богомольцам.
Это был старинный монашеский промысел, который передавался из поколения
в поколение.
 Один сгорбленный монах с вечно слезящимися красными глазами учил
целыми днями подряд молодого послушника. Эконом, отец Амфилохий, часто
приходил присматривать за ними обоими; и всё поучал, сердился, что
Герасим не старается иглой.
 А Герасим не мог выносить это чуть заметное остриё, которое кололо
одинаково злобно и дерево,и его пальцы. И в часы невыносимого долбления
иглой в груди его росло желание схватить тяжёлый топор,да размахнуться
широко, чтобы ветки летели, стволы падали.
 Однажды он сумел выскользнуть из монастыря, но не с топором лесоруба,
а с маленьким топориком, которым зимой монахи расщепляют поленья для
растопки. И всё же это уже было оружие.
 Что можно было сделать? Ветви, которые свисали над его головой, упали
срубленные, какой-то молодой ствол встал на пути, пытаясь загородить
дорогу, и он начал его рубить медленно, упорно, со стиснутыми зубами.
А когда дерево упало и перед ним встал высокий ствол, остриё топорика
начало его оформлять так, что бессознательно из обтёсанного дерева
ожило лицо ненавистного отца Амфилохия - с козлиной своей бородкой,
выпуклыми круглыми глазами и горбатым носом. Он так сильно был похож
на дьявола, которого можно было увидеть на стенописи в монастырской
церкви, что у него не хватало только рог. Не делая их, однако, Герасим
их увидел и задрожал.  Не  сознавая, что  делает  запрещенные  для
послушника вещи, он только мстил за унижения и, про себя, смеялся:
"Ха-ха-ха! Вот тебе, отец эконом, вот настоящий твой образ!"
 С того дня этот маленький уголок в вековом лесу стал для него местом
особенного сражения - туда он шёл, когда не мог ответить на обиды и
огорчения;превращая стволы деревьев в обезображенные лица своих врагов.
Это были несоразмерные образы, в несколько раз больше нормального
человеческого лица, с искривлёнными чертами, с чем-то дьявольским и
зловещим в выражениях.
 Он боялся, что они оживут внезапно и набросятся на него с огромными
своими зубами - безрукие, безногие, но с языками, красными от адского
огня, который горит в них...

                Продолжение следует...