3. Смородина. Из прошлого
Работа написана курсантом Второй ступени Школы Трудолюбия http://proza.ru/2013/05/24/1842
3 453 зн.
***
Милая, дорогая моя Елизавета Николаевна!
Верно, Вы не поверите, но случилось у нас вчера совершенно небывалое происшествие. Константин, вернувшись из столицы, привез только что вышедшее издание «серапионов». В небольшой комнате на Офицерской собралось, наверное, человек пятнадцать. Было довольно тесно, и казалось, на нас наседают стены. Мы читали и говорили, кто-то приносил «Барзак». Мы снова говорили и читали. После нескольких выпитых бутылок стало совсем грустно и безнадежно. Вечером уже позвонили в дверь. Оказалось – пришли проверять документы. Во всей этой суматохе и паническом страхе, к ночи уже, мы обнаружили, что сборник попросту пропал.
Сейчас такое время, когда сомнения - уже вовсе не сомнения, а совершенно долгая безнадежность. И я в который раз, снова и снова, обращаюсь к Вашему милому образу – продлить прошлое, а верно – преодолеть нынешнее состояние.
А помните, на Пряжке, в самом конце Офицерской… Вы тогда сказали: «Пахнет морем – или мне кажется?». Тихий, совершенно тихий край Петербурга. Теперь, когда всё кажется таким далёким, я цепляюсь за те немногие минуты, что Вы были рядом. Тогда Вы держали в руках белые лилии. Мы взяли их в цветочном на Симеоновской набережной. И для меня сливалось в одно: я завороженно следил, как их длинные стебли становятся единым с Вашими тонкими запястьями. А потом мы шли провожать Блока. Черная, усталая, с безысходностью на лицах, толпа без шапок - на Смоленское. Казалось, умер не Блок, умер город. И не будет уже разноцветных фасадов домов, не будет радостного Петербурга, и я никогда больше не увижу нежной улыбки – самоцветов Вашей души. Будет черная, злая ночь над городом и над нами. Я смотрел в Ваше лицо – смуглое и серьезное, на высокие славянские скулы, в грустную красоту темных глаз, но Вы их прятали, защищаясь вуалью длинных, густых ресниц, и понимал – мы, каждый, прятались в себя, чтобы задержать ускользающее…
А потом наступила осень. Пустая, темная, без единой надежды…
Я вспоминаю вечера у Ады. Помните? Большой чердак, окнами выходящий на Невский и Троицкую. Крыша протекала, и зимой прямо посреди студии был каток. А чуть впереди поставили рояль. И Ваши пальцы – длинные и прозрачные, скользили по клавишам, еле касаясь их мягкими подушечками пальцев. Было достаточно холодно и, уже не вспомню, кто – принес настоящую буржуйку, на которой всегда кипел обычный эмалированный чайник. И мы пили чай из простых алюминиевых кружек – и так они не подходили к Вашим тонким аристократическим губам, что мне хотелось забрать Вас оттуда и поскорее. Именно тут я и увидел Вас в первый раз. Тогда Вы не убирали волосы в прическу, а позволяли им волнами падать вниз. И это придавало Вам совсем юный вид.
А потом был бал… Какое счастье, что Вы появились в Зимнем! Как жаль, что я больше никогда не увижу на Вас длинные бальные платья. Изысканные украшения больше никогда не подчеркнут красоту Вашей тонкой шеи, а гипюровые кружева - почти прозрачные плечи.
Милая, мое единственное Божество!
Я несколько раз решался отправить Вам это письмо, и - откладывал, желая сохранить хоть каплю надежды на встречу. И вот уже здесь, в Париже, заканчиваю, понимая, что больше никогда не увижу Вас и не почувствую Ваши руки в своих. Но образ Ваш навсегда останется в моей памяти, как образ ушедшего, блистательного и бесконечно дорогого мне Петербурга.
Берегите себя, милая, дорогая моя Елизавета Николаевна!
Ваш А.К.
Paris, Rue de la Pompe,
окт. 1926г.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213051900053
рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2013/05/19/53
Свидетельство о публикации №213052401879