Каждый дюйм...

                История Мэтью Харригстона
               
                «Каждый дюйм…»


                Автор: Евгения Савина

                Редактор: Алисия-Х

Жанр: ангст/драма
Размер: миди
Публикация: без согласия автора запрещено

Кратко: Это история Мэтью Харрингстона который однажды потерял память.   У него только письма от  неизвестного юноши, семья, которая не вызывает доверия, преданный близкий друг и миллионы вопросов, на которые нет ответов… И как сложится его судьба, когда у него только письма и искусно сотканная ложь.

«Каждый дюйм моего же тела и моей души был для меня открытием. Я узнавал себя заново, заполняя чистый белый листок чернилом - дюйм за дюймом. Каждую секунду я начинал жить с самого начала…..»

От автора: Эта работа участвовала в командном фестивале «Игра словами» в честь шестилетия «Домианы». Команда, в составе которой я принимала участие в фесте заняла первое место и стала Абсолютным победителем! Так что поздравляю команду и своих коллег из команды «Desert» с победой!


              Возможно, эта работа не так уж и идеальна, но все же:
                Посвящается хорошей литературе и прекрасной музыке…


                * * *
                История Мэтью Харригстона
               
                «Каждый дюйм…»

                * * *

                Здравствуй!

Наш новый учитель говорит потрясающие вещи. Сейчас мы читаем поистине невероятные книги и я, честно, как последний ботан, читаю их все. Понятно, все давно заметили, что у меня есть тяга к литературе, и теперь у них отпала надобность в чтении большого количества книг. Учитель это давно заметил. Он умный мужчина и понимает, знаешь, сердцем чувствует, когда человек даже в руки книгу не брал. А мне нравится рассказывать о содержании той или иной книги своим однокурсниками. Это отчасти потому, что именно тогда они меня только и слушают; не перебивая и не дразнясь.
Мне уже безумно хочется тебя снова увидеть. Тебе  тоже, ведь так?
Прости, что пишу так мало и лишь  по существу, но сейчас, действительно, слишком мало времени.
С любовью, С. Л.



  Я перечитал письмо дважды и осторожно снова свернул его пополам. Видимо, ранее десятки этих писем на одинаковой бледно-розовой бумаге и с печатью северного колледжа были для меня невероятно дороги. Сейчас я не видел в них смысла, но так же бережно хранил, надеясь, что по истечении времени вспомню, кто именно вкладывал столько трепета и нежности в письма и почему я их так берег.
Лишь шершавые листочки исписанных блокнотов давали мне  понять, что раньше я много читал, но теперь совершенно не мог вспомнить ни единой  книги, из которых было выписано уйма цитат.
Вероятно, раньше я был весьма умным и образованным парнем. Во всяком случае, так говорили мне постоянно мама, папа, старшая сестра и Рут – горничная усадьбы Харрингтон, которую в доме называли нянечка Рут.
Но и в этом я не был до конца уверен…

  Неделю назад, когда меня, наконец, отпустили из больницы домой, я нашел большую темно-синюю коробку из-под обуви, где, по всей видимости, раньше хранил все самое ценное и куда никому не позволял заглядывать.
Я остался наедине с коробкой, которая была для меня ящиком Пандоры. Все, что попало мне в руки, казалось чуждым и совсем не моим. Письма, уйма блокнотов, какие-то страницы из неизвестных мне книг, пустые листы с печатями разных учебных заведений: этого всего была целая коробка! И я не знал, правда, не знал, что с этим всем делать.
Мне очень долго показывали фотографии. Их было так много, что у меня заболела голова, и жутко захотелось спать.
Рассматривая цветные снимки, я узнал, что белокурая женщина с голливудской улыбкой – моя мать, а угрюмый мужчина – отец. Как две капли воды похожая на маму девушка была мне сестрой, а парень-ровесник – лучшим другом, здесь, в Портленде.  Остальных я не запомнил. Родственников, одноклассников, знакомых семьи и прочих было невообразимо много. Когда-то я очень хорошо знал всех этих людей, а теперь с трудом мог узнать их на следующей фотографии. Мне не верилось, что человеческая память вообще на такое способна. Но, как оказалось, человеческий мозг самый трудный механизм, и никто не мог объяснить, что со мной произошло.
Мою мать звали Элизабет, а отца Кристофер. Мне казалось, что даже имена у них очень подходили друг другу. Элизабет и Кристофер – словно название какой-то мелодрамы.
Меня в доме звали сынулей, а сестра говорила «братец», но мне больше нравилось, когда нянечка просто называла меня по имени. А звали меня Мэттью, и имя мое мне, на самом деле, тоже не нравилось, но это было лучше, чем «сынуля» или «братец».
Как бы то ни было, я чувствовал себя чужим. Даже в зеркале я видел совершенно незнакомого человека. Хотя, кого я там ожидал увидеть? Кто должен был появиться в злосчастном зеркале, чтобы я понял, что это на самом деле я? Каждый дюйм моего же тела и моей души был для меня открытием. Я узнавал себя заново, заполняя чистый белый листок чернилом - дюйм за дюймом. Каждую секунду я начинал жить с самого начала…..
Фотографии меня утомляли, письма пугали, а все вокруг казалось таким незнакомым.
Я осваивался понемногу. Сперва мне было страшно даже говорить за столом. Позже сестра, которую звали Миранда, шепнула мне, что раньше в этом доме вся семья никогда не собиралась за столом. Теперь я чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку выходило, что семья изменила своим привычкам из-за меня, и я причиняю некие неудобства всем в доме.
Я перечитывал письма и блокноты неисчислимое количество раз, но мне это ничего не давало.
- Ты можешь поделиться со мной тем, что тебя волнует, - подсела ко мне Элизабет.
 Я отложил письма в сторону и посмотрел на нее.
- Я просто не знаю, от кого эти письма, - пожал я плечами.
Элизабет погладила меня по голове и, кивнув в сторону бледно-розовых листков, поинтересовалась:
- Можно прочесть?
- Нет, не стоит. Прости, - я улыбнулся, словно извиняясь, и снова спрятал письма.
- Я узнаю своего сына, - заправив прядь за ухо, произнесла она.
- Элизабет, ты, правда, не знаешь, от кого они? – поднял я глаза.
- Мама. Называй меня мама, - подсела она ближе.
- Хорошо, мам…
- Я не знаю, правда. Ты никогда ничего не рассказывал. И мне так жаль, что я никогда не интересовалась твоей жизнью, - опустила она голову.
- Нет, ничего, мам, - попытался успокоить ее я.
- Я не могу теперь тебе помочь. Я не знаю совершенно ничего, - говорила она, а слезы все бежали по ее лицу.
Я беспомощно смотрел на нее, пытаясь найти в себе хоть какие-то чувства к этой женщине. Но она была для меня просто малознакомой Элизабет.



                Здравствуй!
Мне невероятно приятно держать в руках твое письмо. Просто знать, что ты, наклонившись над ним, писал мне эти строки. Мне очень нравится бумага, на которой ты пишешь. Это ведь блокноты из магазинчика миссис Эрнест, что на углу Сорок восьмой?
Глупый вопрос, но на самом деле так дрожат руки...
Знаешь, мы договорились не писать столь откровенные вещи, которые в твоем письме. Я хочу сказать все при встрече! Даже сейчас я рискую, ты же понимаешь?
Сегодня учитель говорил нам о том, что люди способны на настоящую любовь только в зрелом возрасте. А как же Ромео и Джульетта? Ей же было четырнадцать, если память мне не изменяет. Они были ведь детьми, но история их любви считается самой красивой!
Но я весьма впечатлительный и эмоциональный на этот счет и поэтому все так воспринимаю. Мы только закончили роман Энн Бронте.  Ну, ты же знаешь, что роман Сэлинджера мне больше придется по душе! 
Ко дню святого Патрика у нас в колледже готовят праздничное издание небольшого альманаха. Моя работа тоже туда попала!
Нужно было написать о каком-то предмете. Ни за что не поверишь, о чем я написал!
Я написал о твоей синей коробке из-под обуви, где ты  хранишь мои письма. Ты же не злишься?
Изначально я хотел написать об октябре. В этом году он выдался особенно холодным здесь. И мне так было одиноко и тоскливо, когда я сел писать, но тут-то я вспомнил твою коробку… Мне стало теплее, потому что я вспомнил, как ты мне ее показывал и говорил, мол, теперь это еще один наш общий секрет.
Еще раз спасибо за письмо! Очень жду встречи, и невыносимо соскучился по твоему голосу.
Прости, что нагоняю на тебя серую меланхолию и тоску своими письмами.
С любовью С.Л.

   
  Миранда, что бы я ни делал, всегда пристально наблюдала за мной, словно я собирался свалиться в обморок.
Я косился в ее сторону, и мне было весьма неуютно ощущать ее взгляд. Обычно Миранда рассказывала о том, чем мне раньше нравилось заниматься, но все это казалось мне чуждым. Даже книгу Сэлинджера «Над пропастью во ржи», с заложенной страницей, которую я, по ее словам, читал, я будто видел впервые.
Автор казался мне знакомым, только до сегодняшнего утра мне никак не удавалось вспомнить, откуда. Сэлинджер – о нем писал С.Л. в  одном из своих писем.
Конечно, сперва я решил прочитать эту книгу с самого начала, но она мне показалась скучной и неинтересной, впрочем, как и рассказы Миранды о том, что я любил делать раньше. Неужели можно так скучно жить?
Звонок в дверь, наконец, дал мне возможность подскочить с места. Меня настолько раздражали Миранда и бесполезное перелистывание страниц книги, которую никогда не прочту, что я, словно на иголках, только и ожидал этого звонка.
- Братец, будь осторожен, - поднялась она и последовала за мной.
Поскольку невежливо грубить сестре, да и вообще женщинам и девушкам, я тактично промолчал. На самом деле мне было известно, кто за дверью. Элизабет еще утром предупредила, что ко мне в гости сегодня придет Колин, тот самый друг из Портленда. Вероятнее всего, Миранда тоже знала, кто за дверью, но не хотела этого показывать.
Неделю ко мне совершенно никого не пускали, и мне казалось, я скоро на стену полезу от скуки. Я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, словно это был совсем не мой дом и не моя семья. Мне катастрофически нужна была новая информация и почему-то казалось, что Колин сможет ее дать. Не знаю, почему я так решил. Все, что я помнил о «лучшем друге», -.он несколько раз навещал меня в больнице.
- Здравствуйте, мисс Миранда, - вежливо поприветствовал сестру Колин, смущенно улыбаясь.
Она тоже улыбнулась и чуть замешкалась, поэтому я сам пригласил гостя в дом.
- Ох, простите, Колин. Я бываю так невнимательна! – извинялась она, пока я закрывал дверь за другом из Портленда.
- Вы просто очаровательны, мисс.
- А вы, как и всегда, очень вежливы.
Я наблюдал за этим обменом любезностями и невольно представлял какой-то  спектакль. Но игра актеров была столь отвратительна, а каждая из фраз звучала столь лживо, что я невольно заподозрил, что эти люди испытывают крайнюю неприязнь друг к другу.
- Миранда, может, ты принесешь нам чай? – я бестактно прервал их расшаркивания.
По лицу сестры скользнула тень, но через мгновение она вновь засияла улыбкой.
- Да, сейчас. Прошу прощения, - вежливый кивок Колину, и, развернувшись, она медленно пошла к кухне.
Я знал наверняка, что своими руками чай Миранда делать не станет, а попросит старую нянечку. Это была одна из причин, почему она мне не нравилась.  Хотя мне ничего в этом доме не нравилось!
- Пойдем к тебе? – предложил Колин.
- Ага, - согласился я и направился к лестнице наверх, где располагались все спальни.
Мне было неуютно, что этот парень чувствовал себя в этом доме гораздо раскованнее, чем я. Он шел за мной и, вероятно, не силился вспомнить, в каком из коридоров моя комната. Пора бы и запомнить, но я все еще путался…
Как бы то ни было, Колин  не подал виду, что я не сразу нашел нужную комнату, что меня очень обрадовало. Как только дверь спальни закрылась, я прислонился к ней и попросил о том, чего хотел бы от каждого, кто хоть каким-то образом со мной пересекается. Даже того неизвестного С.Л. Но на деле я сказал об этом только нянечке Рут.
- Я хочу, чтобы ты никогда мне не врал! Это очень важно!
Колин улыбнулся и, по-хозяйски плюхнувшись на кровать, ответил:
- Хорошо, Мэттью. Как будет угодно!
Меня возмутило его нахальство – какого черта нужно было выбрать именно кровать? Даром, что ли, в комнате была пара удобных темно-бордовых кресел. Но я промолчал.
- Тогда знаешь, что скажу тебе. Я просто терпеть не могу твою чокнутую сестричку. Без обид! Но это чистая правда.
- И на том спасибо, - тяжело вздохнул я и сел в одно из кресел.
- Знаешь, ты когда из Сиэтла только сюда приехал, был таким же тихоней. Ей-богу, словно вернулся во времени, - хихикнул Колин.
- Сиэтл? – переспросил я.
- Ах да, твоя семейка еще вероятно не подошла к этому пунктику в твоей истории? – откровенно насмехался он.
- Ты бы говорил прямо, а не юлил! – раздраженно произнес я, отвернувшись от его нахального лица.
- Да, Мэтти, ты приехал из Сиэтла и поступил в наш колледж. В мой класс, где тебя посадили со мной за одну парту.
- А я что-то рассказывал о Сиэтле? – не выдержал я, чуть приподнявшись от волнения.
Колин только открыл рот, как в дверь постучали.
- Мэттью, - услышал я голос няньки, - я принесла чай и печенье.
Тяжело вздохнув, я поднялся и, открыв дверь, впустил Рут.
- Миранда сейчас поднимется, - оповестила она меня, поставив поднос на небольшой столик около второго кресла.
Я подумал лишь о том, что у сестры хватит ума не врываться в комнату без стука, прервав наш разговор.
- Спасибо, Рут.
Старушка добродушно улыбнулась и удалилась, тихонько закрыв дверь.
- Так что? – сразу обратился я к Колину.
Парень же поднялся с постели, уселся в кресло и, взяв печенье, откусил кусочек.
На самом деле мне было очень важно знать это. Возможно, столь откровенные письма загадочного С.Л. приходили именно из Сиэтла?
На всех конвертах имелся только адрес получателя. Вероятно, раньше я наизусть знал адрес юноши, которому, по всей видимости, тоже писал письма. Каждое из них вызывало у меня такое количество вопросов, что единственным выходом было их записывать на отдельный листок и задавать по одному всем, требуя наиболее полных ответов.
Я никому не мог показать эти письма – ни Элизабет, ни Кристоферу, ни Миранде.  Очевидно было, что пишет мне юноша примерно моего же возраста, и некоторые фразы, слова и подпись в конце каждого письма наталкивали меня на мысль, что С.Л. отнюдь не был просто закадычным другом.  И ответа на этот вопрос искать было негде и не у кого!  Я должен был разобраться сам. Любовные письма от парня неприемлемы. Незнание и уйма вопросов сводили меня с ума.
- Не знаю, - пожал плечами Колин. - Ты никому ничего не рассказывал.
Я тяжело выдохнул, даже не пытаясь скрыть разочарование.
- Это так важно? – поинтересовался он.
- Вероятно… Я не знаю.
Я закусил губу, думая, стоит ли спрашивать о том, получал ли я письма и говорил ли когда-то о них.
Но что, если я не настолько доверял этому человеку? Хотя, что плохого может случиться, если я просто спрошу о том, получал ли личные письма? Правда, об этом стоит, вероятно, спрашивать Элизабет или няню. Она-то все в этом доме знает лучше всех!
- А что? – нарушил тишину Колин.
- Интересно. Понимаешь ли, мне сейчас все интересно…. Хочу разобраться для начала, кто я такой!
- Ничего, - махнул рукой парень, отправив в рот остаток печенья и, прожевав, продолжил: - Не знаю, как насчет Сиэтла, но с твоей жизнью в Портленде я тебя познакомлю. Только пусть тебе поводок чуть ослабят. Понимаешь?

 Я посмотрел на него и почему-то поверил. По крайней мере, ему и няне я мог доверять, потому что они пообещали не лгать. 
- Правда? – выдохнул я.
- Конечно,  Мэтт. Только запомни, правда не всегда такая радужная, как ложь, - сузил он глаза, широко улыбнувшись.
- Плевать!
- О-о-о, сколько энтузиазма, - покачал головой Колин. – А вдруг ты человека убил?
- Что? – оторопел я.
Парень громко расхохотался, а я злобно фыркнул на него.
- Знаю, плохая шутка, - все еще смеялся Колин.
- Очень плохая, - нахмурился я.



                Здравствуй!
Ты говорил, что это письмо получишь лично в руки, и я могу написать все, что думаю. Мне плохо верится и еще… немного страшно. Вообще, как только ты уехал, мне постоянно одиноко и страшно. Возможно, это осень так на меня действует, Ноябрь, действительно, чудовищный.
Совершенно не обязательно писать мне о том, что я и так знаю… Правда. Я тебя тоже. Понимаешь?
Я очень волнуюсь за тебя! Ты говорил, что у мамы с отцом все еще хуже, ведь так? Знаю, тебе трудно это дается. Но  ты держись, хорошо? У меня каникулы не  скоро начнутся, но я уже жду того заветного дня, когда ты приедешь!
Привези мне еще той бумаги из восточного колледжа. Мне очень нравится, как на нее ложатся чернила, и, хоть она девчачья, как ты говорил, мне нравится ее запах и цвет. По крайней мере, у меня не устают глаза.
Я пишу тебе сейчас в библиотеке. Тут так тихо и уютно, не то, что в комнате. Там я чувствую себя загнанной в угол мышью. Ты не волнуйся, меня никто не трогает, просто ощущения такие.
Без тебя я чувствую себя таким маленьким и ничтожным, что, кажется, каждый может меня раздавить. Только с тобой я ощущаю себя полноценным и значимым. Понимаешь?
Знаешь, хоть ты и запрещаешь об этом говорить, но я словно неполноценный без тебя…. Ты придавал мне уверенность и силу! А сейчас тебя нет, а мои силы исчерпались.
Приезжай, пожалуйста, скорее… Я не устал ждать, попросту безумно соскучился…
С нетерпением жду зимних каникул!
С любовью С.Л.



  Я битый час торчал перед зеркалом в ванной, пытаясь рассмотреть себя получше. Понятно, от этого ума не добавится. Но выходить тоже не хотелось. Вопросов становилось все больше, но, в конце концов, ответов не найдешь, просто стоя нагишом перед зеркалом и разглядывая все свои родинки. Я оделся, закрылся в спальне и, сбросив халат, лег в постель. Погода за окном была омерзительная, даже вставать не хотелось.
За окном шел снег. Интересно, раньше, в то время, которого я не помнил, я любил снег? Сейчас я его ненавидел, потому что именно из-за него память меня покинула.
Так трудно жить, не понимая элементарных вещей, связанных с собой. Например, почему тебе пишет любовные письма неизвестный парень из ниоткуда. Какие именно отношения нас связывали? Насколько мы были близки? Что случилось потом, и где находится этот С.Л.?
У меня были только письма без обратного адреса, подписанные инициалами.
Оставалось только задавать самому себе вопросы.  Даже собственное имя мне не удалось  выудить из закромов своей памяти, что говорить о инициалах в письме.
Противней всего было сознавать, что кто-то рядом со мной, возможно, знает об этом, но никогда не скажет. Да и мне лучше держать рот на замке, эти письма могут доставить много неприятностей не только некоему С.Л, но и мне самому, и моей так называемой семье. Родственных связей я не чувствовал.  Я подолгу разглядывал то Элизабет, то Кристофера, пытался представить их своими родителями, вспомнить хоть один момент из многочисленных фотографий, но все шло насмарку, и от этого только сильнее болела голова.

Я сидел в спальне, пристально наблюдая за снегопадом за окном. Нянечка говорила, что такого снегопада не видела ни разу в жизни. Рут жаловалась, что ее любимые розы могут не пережить холодов. Такая погода была редкостью в Портленде, зимой здесь зачастую шли дожди, а тут вдруг повалил снег.
Я попросил оставить меня одного. Я не пытался вспомнить, видел ли прежде такую же снежную зиму. Раскалывалась голова, и хотелось ни о чем не думать и лишь наблюдать за бессмысленным танцем снежинок за окном.



                Здравствуй.
Ты спрашивал, с кем я здесь дружу после твоего отъезда?
Знаешь, я познакомился с прекрасной девушкой по имени Кэт. Хотя она призналась по секрету, что зовут ее Катя. Ее мать русская, а отец – немец. А живут они уже на протяжении десяти лет в Америке. Странно выходит: русская и немец в Америке. Но как бы то ни было, Кэт не знает ни русского, ни немецкого, а лишь в совершенстве владеет английским. Хотя я слышал, как разговаривают ее родители. Ты посчитаешь меня заносчивым, но их произношение ужасно.
С Кэт мы разные. Она не понимает Сэлинджера, и вообще не в восторге от его творчества. Ей по душе больше Ремарк. Невольно я вспомнил Кэт Хэгстрем. Мне кажется, в тридцать четыре она будет такой же жизнерадостной женщиной, знающей только одну сторону медали слова счастье – любовь. Она непременно выберет себе в мужья мужчину арийской внешности, очень похожего на ее отца – чистокровного немца.
Юношеский максимализм позволяет ей судить и о том, что она, как и герои романов великого прозаика, одинока, и в тридцать четыре непременно скончается от рака.
Хотя даже мысли у нас разбегаются, так как у Ремарка она сравнивает себя с Лилиан Дюнкерк, а не с Кэт.
Мне нравится с ней разговаривать и гулять вечерами. Она на самом деле чудесная девушка, с головой на плечах… Она бы тебе понравилась!
Интересно, нашел ли ты новых друзей? Какие они? Возможно, ты не будешь таиться от меня и напишешь? За такое время у тебя же должен был появиться хоть один приятель, верно?
С нетерпением жду твоего письма. Очень скучаю и безутешно надеюсь на скорую встречу.
С любовью С.Л.



  Кто-то тихо постучал, отрывая меня от чтения. Осторожно свернув письмо, я спрятал его в карман и повернулся к двери:
- Войдите!
Дверь чуть отворилась, пропуская в комнату Элизабет.
- Прости, сынуля.
Я слабо улыбнулся.
- Хотела бы поговорить… - скованно произнесла она, переступая с ноги на ногу у самой двери.
- Конечно, мам, - ответил я, чтобы придать ей уверенности.
Это помогло, и Элизабет, выдохнув, двинулась ко мне. Она села рядом со мной, и, как мне казалось, слишком близко.
Конечно, я не должен был смущаться своей матери, но, как я не старался, неловкость только нарастала. Элизабет была красивой, от нее хорошо пахло, она была очень ухожена. С такими женщинами приятно сидеть рядом.
Она посмотрела на меня и взяла за руку. Казалось, Элизабет не была готова к разговору и пыталась собраться с силами. Женщина осторожно погладила мою ладонь и пристально ее разглядывать. Она вела себя странно, словно приняла слишком много успокоительного на травах. Вот только я не чувствовал едкого запаха трав, от женщины пахло цветами.
Она положила мою ладонь на свою, сравнивая, у кого она больше.
У нее была маленькая, изящная ручка и моя, по сравнению с ней, казалась по-уродски большой.
- Когда ты был маленьким, - начала она, все еще разглядывая мою ладонь. – У тебя была такая маленькая ручка. Вот такая вот, - показала она на моей руке.
Получалось, она была в четыре раза меньше.
- Такая крошечная ладошка, - улыбнулась Элизабет.  – А когда ты был совсем маленький, я боялась к тебе прикоснуться. Такой крошечный и хрупкий. А мир тогда мне казался таким огромным и жестоким, что мне хотелось снова спрятать тебя к себе под сердце.
Я лишь слушал, пытаясь проглотить и растворить в себе каждое ее слово.
- Мне так нравилось целовать твои ручки; такие крошечные, вечно пахнущие молоком и еще чем-то. И я знала, что буду тебя любить намного больше, чем мужчину, от которого тебя родила.  Я всегда любила Кристофера. Я любила его отчаянно, теряя голову, не задумываясь о будущем, живя только одним днем. Все вокруг меркло рядом с ним, был только он, словно освещенный сотнями прожекторов. И ты, словно его крошечное продолжение. И я всегда знала, что если он уйдет, останешься ты, Мэттью…
Элизабет крепко сжала мою ладонь в своей и, чуть выдержав паузу, снова начала:
- Для меня твои ручки всегда были крошечными. Но самое страшное, знаешь что? Родители слепы в любви к своим детям! Я так сильно тебя любила, что не заметила, как ты вырос. И, как и любой другой взрослый, заметила это, лишь когда с ужасом поняла, что и ты можешь уйти… И с тех пор меня покинул покой. Я больше не вижу твоих маленьких ручек. Ты вырос, возмужал. И я заметила это слишком поздно! И мне так страшно даже сейчас! Так страшно…
Я крепко ее обнял, чувствуя сбившееся дыхание:
- Мам, я тебя не брошу! – пообещал я.
Она горько улыбнулась, а по ее лицу побежали слезы.
- Я не верю мужчинам.
- Даже папе? – удивился я.
- Ох, Мэттью! – еще сильнее расплакалась она.
***
Снег, наконец, перестал, и Кристофер, Элизабет и Миранда вытащили меня  на задний двор играть в снежки. Снег вовсе не лепился, рассыпаясь в руках, как сахар, но все же было весело. Все бросали  друг в друга пригоршни снега, катались по сугробам и смеялись до колик в желудке. Мне тоже было весело, и в ушах звенел звонкий смех Миранды.
Лишь на секунду я остановился и посмотрел в небо, затянутое плотными серыми тучами. Казалось, голубого неба за ними просто не существует, как не существует моих воспоминаний.
Миранда с Элизабет, что кружились, крепко взявшись за руки, с хохотом расцепили руки и упали в сугроб. Кристофер, недолго думая, начал засыпать Элизабет снегом, та в ответ набирала снег в свои маленькие ладони и, отвернувшись в сторону, пыталась попасть в лицо мужу.
Я широко улыбнулся. Это выглядело так забавно! Закрыв на секунду глаза, я вдохнул полной грудью, слыша вокруг лишь звонкий смех.
Это были невероятные несколько секунд! Открыв глаза, я чувствовал себя полностью счастливым. В лицо мне, рассыпаясь, летел снег. Его бросала Миранда, но это стало не важно.
Широко открыв глаза, я видел лишь, как снег летел мне в лицо. Звонкий девичий смех сменился на иной, тоже звонкий, но не сестры. Мне на секунду показалось, что за стеной снега стоит вовсе не Миранда, а кто-то совсем другой.
Я попытался приглядеться, но голова тут же пошла кругом, и через мгновение я словно падал в колодезь без дна с ослепительно белыми стенами.  Серое небо неестественно кружилось. От этого у меня заболели глаза, а к горлу подкатила неприятная тошнота. Мир, кажется, закружился и стал слишком ярким для глаз. Пытаясь избавиться от всего этого, я зажмурился, отдаленно слыша чьи-то голоса…

  Проснувшись, я медленно открыл глаза и вместо серого неба увидел перед собой потолок и две длинные неоновые лампы, включенные, несмотря на дневной свет.
Повернув голову, я увидел небольшую тумбочку, где стояла лишь ваза с цветами. Приподнявшись, оглядел совершенно незнакомую комнату с белыми стенами – настолько маленькую, что кровать, на которой я лежал, и тумбочка занимали практически все свободное пространство. Окно было заперто, и светлая тюль с непонятным орнаментом чуть колыхалась.
Больницу ни с чем не перепутаешь. Но как я здесь оказался?
Постучавшись, в палату вошел высокий, очень худой мужчина в белом халате нараспашку и с растрепанными волосами. Ему было не более тридцати, и по внешнему виду можно было предположить, что человек он был безответственный человек.
За ним шла Миранда, а замыкала эту небольшую процессию Элизабет.
- Братец, ты в порядке? – Миранда сразу присела на край постели.
- Мисс, молодой человек, возможно, еще плохо себя чувствует. Прошу, не забывайте, главное для него сейчас – это покой, - чуть ли не пропел молодой доктор.
Я оторвал взгляд от Миранды и снова уставился на мужчину, что медленно подошел к койке и, сверкая голливудской улыбкой, обратился ко мне:
- Как вы себя чувствуете, молодой человек?
- Что со мной произошло? – задал я единственный волнующий меня вопрос, переводя взгляд снова на Миранду.
- Приступ. Такое бывает, когда больной теряет память, - пояснил доктор.
Мне не понравилось слово «больной». Разве я был чем-то болен? Хотя бы банальной простудой? К чему это слово? Или принято называть так любого, кто лежит на больничной койке?
- Мы играли, и ты упал, - взволнованно произнесла Миранда, взяв меня за руку.
Сейчас я ясно понял, что чужие прикосновения, как разряд тока, заставляют мое тело реагировать. Но это, скорее, было неприятное ощущение.
- Я отлично себя чувствую, - сказал я правду.
На самом деле ничего, даже головная боль, меня сейчас не тревожило. Хотелось только к себе в спальню, где неряшливый доктор не посмеет меня назвать больным, прекрасно зная мое имя.
- У меня есть к вам пара вопросов, мистер, - ближе подошел доктор.
Я пренебрежительно на него покосился.
Он не обратил внимания и обратился уже к Элизабет:
- А потом вы сможете забрать сына домой.
-  Х-х-хорошо, - запинаясь, произнесла она.
После  Миранда и Элизабет вышли, а мужчина, придвинув откуда-то взявшийся стул, сел подле моей постели. Возможно, я просто изначально не заметил этот стул, поскольку он был такой же омерзительно белый, как и стены.
- А разве в больницах не должно быть уютно? – спросил я, пока он что-то черкал в блокноте.
- Что? – оторвался доктор от бумаг.
- Почему эта палата такая омерзительная? – прямо спросил я, уже от одного его присутствия и палаты приходя в бешенство.
- Тебе не нравится белый цвет? -  удивленно приподнял бровь мужчина.
Я все больше закипал. В конце концов, я ему не друг и не знакомый, чтобы звать меня на «ты».
- Ваши манеры оставляют желать лучшего, - равнодушно произнес я, пытаясь скрыть злобу.
- Даже если тебе неприятна эта комната, и даже если тебе неприятен лично я, в мои обязанности входит задать тебе пару вопросов, - холодно ответил доктор.
- Мэттью! Меня зовут Мэттью, доктор, - съязвил я.
- Хорошо, Мэттью, - произнес он, и по его тону было понятно, что ему так же, как и мне, хочется побыстрее закончить эту беседу.
- Перейдем к делу?
- Да. Чем быстрее приступим, тем легче, - наигранно улыбнулся я.
Доктор не улыбнулся в ответ, а лишь злобно на меня покосился.
- Тревожат головные боли?
Я решил отвечать коротко и ясно. Быстрее бы все это закончилось!
- Да. Но не так часто, чтобы меня это беспокоило.
Доктор быстро что-то черкнул в блокноте и продолжил:
- Тревожит бессонница?
- Нет.
- Раздражительность, необъяснимое чувство страха…
- А разве не все люди боятся? – задал я логический вопрос, вспоминая Элизабет.
- У каждого страха есть свой источник. Я говорю о беспричинном… - стал пояснять доктор.
- А разве нынешний мир не причина страха? 
- Нет. Это шизофрения. Боязнь окружающего мира.
- Я не шизофреник, - отрезал я.
- А я и не говорил об этом, - покачал он головой. – Ну? Как насчет моего вопроса?
- А вам бы не было страшно, если бы вы не знали, кто вы, что с вами произошло и кто с вами рядом: враг или друг? – спросил его я.

 Приступ практически не отразился на моем состоянии. Я лишь стал принимать больше таблеток, да Элизабет буквально душила меня опекой. А сказать ей прямо, чтобы я в порядке и хочу только, чтобы меня оставили в покое, я не мог.
В понедельник меня ждало знакомство с моим колледжем. Не мог же я, в самом деле, сидеть безвылазно в комнате.
В субботу снова должен был наведаться Колин, и меня это не могло не радовать. Мне нужно было общение…
Он не опоздал. Я почти не знал «своего лучшего друга», но, кажется, он хотя бы неплохо воспитан.
Рут, как и в прошлый раз, принесла нам печенье и чай. Поблагодарив няню, я закрыл дверь и, сев в другое кресло, уставился на Колина.
- У тебя был приступ, - сказал он так, словно был при этом.
Я спросил:
- Откуда ты знаешь?
- Стэнли, - произнес он, словно это имя должно было мне о чем-то говорить.
- И? – немного раздраженно потребовал я продолжения.
- Доктор, который тебя осматривал, – мой брат.
- Брат? – удивился я, уставившись на Колина.
Они были совершенно не похожи.
- У нас разный отец, - пояснил он, поймав мой вопросительный взгляд, а потом добавил:
- Я так понял, второе знакомство с ним не вызвало у тебя положительных эмоций.
- Нет, - честно признался я.
- Он славный, - широко улыбнулся он. – Позже я тебя с ним познакомлю ближе.
- Это обязательно? – поинтересовался я.
- Раньше он тебе очень нравился, - пожал плечами Колин. – Ты считал его, ну, крутым, что ли.
- Омерзительно! – вырвалось у меня.
Колин снова улыбнулся и произнес:
- Всегда хотел это услышать от тебя.
- Мне страшно слушать дальше, - покачал я головой, пытаясь сбросить с себя неприятные ощущения, что нахлынули на меня после столь короткого разговора.
- Все в свое время, Мэттью, - тяжело вздохнул парень. – Ты многого не знаешь…
В голову мне пришло кое-что не слишком приятное и, чуть поколебавшись, я спросил:
- Насколько тесно я общался с твоим братом?
Колин оторвался от изучения печенья и посмотрел на меня.
- Всего-навсего одна компания, - не отрывая от меня глаз, ответил он.
 - Одна компания? – переспросил я.
- Да. Я тебе об этом позже расскажу.
Колин, наконец, отправил печенье в рот и потянулся к чашке, намекая, что разговор закрыт.

  Я не привык вставать столь рано. И Рут, и Элизабет советовали мне накануне не засиживаться допоздна, но, как я ни старался, заснуть мне не удалось. То ли доктор сглазил, и у меня теперь впрямь появилась бессонница, то ли разговор с Колином не давал мне покоя, не позволяя уснуть. Признаюсь, он дал мне гораздо больше пищи для раздумий, чем Элизабет, Кристофер и Миранда вместе взятые.
Обнаруженные письма говорили мне, что я был более чем близок с каким-то парнем. И я подозревал – пока всего лишь подозревал, что такого рода отношения вполне могли быть и здесь – в Портленде.
Собравшись с помощью Рут и натянув форму колледжа, к положенному времени я был у парадного входа. Колин уже стоял там, нервно оглядываясь по сторонам.
Я поздоровался. Колин ответил без особого энтузиазма.
Я не стал спрашивать, что с ним, решив, что это не мое дело.
- Здоровайся с теми, кто говорит тебе «Привет». И будь рядом. Я, если что, подскажу, - быстро проговорил он.
Я ясно уловил запах сигарет. Кристофер часто закуривал у себя в кабинете, и Элизабет злилась, а я старался не обращать внимания. Терпкий запах табака я не спутал бы ни с чем другим.
- Ты куришь? – тихо поинтересовался я.
- Да, - огрызнулся он. – Ты тоже раньше курил, так что даже не вздумай мне читать морали!
- Больно нужно, - тоже огрызнулся я.
Колин покосился в мою сторону, но так и ничего не сказал.
 Мы, как назло, опоздали, но строгий на вид преподаватель лет тридцати впустил нас, и под его пристальным взглядом мы заняли свои места.
- Прости, не хотел тебе грубить, - прошептал Колин.
- Ничего, - пробормотал я.
Занятие прошло быстро, что на нем обсуждали, я не понял, а по звонку на меня обрушился град вопросов. Колин отвечал вместо меня, а потом и вовсе всех попросил отстать.
Одна из девушек, которую я заметил еще на занятии, плавно подошла к нам. Мне не понравилась ее улыбка.
- Привет, - прощебетала она и поцеловала меня в щеку.
- Привет, - растерянно произнес я, никак такого не ожидая.
- Отвали, Элла, - грубо одернул ее Колин.
Я удивленно уставился на друга. Не думал, что он станет грубить девушке.
- Колин, ты, видимо, уже обработал Мэттью. Все рассказал? Или все темнишь? – съязвила она, тоже целуя его в щеку.
- Давай, каждый останется при своем, а? Не лезь не в свое дело!
- А то что? – хитро улыбнулась она.
Колин резко схватил ее за локоть.
- А не то все узнают, кто тебя еще не трахал!
Я тут же бросился на помощь девушке.
- Колин, отпусти ее!
Девушка поморщилась от боли. Колин же, взглянув на меня, отпустил ее.
- А я смотрю, мало что поменялось. Ты все та же собачка!
- Да кто-нибудь хоть что-нибудь мне объяснит? – разозлился я. 
- Колина спроси,  - посоветовала Элла, наградив того злобным взглядом.
- Не сомневайся, - улыбнулся он.
- О себе, пожалуй, я сама расскажу,  - сказала она и повернулась ко мне. – Мэттью, я считаю тебя последним ублюдком в колледже. Я тебя просто не перевариваю. И всю вашу шайку в клубе на дух не переношу! Так что держись от меня подальше!
Я изумленно на нее уставился.
- Обязательно передам твои слова Стэнли, - вмешался Колин.
- Тебе никто не поверит! – хмыкнула она и, развернувшись, вышла из кабинета.
- Не бери в голову, Мэттью, - Колин похлопал меня по плечу.
- Легко сказать, - отмахнулся я. – Что за клуб?
- Слушай, Мэтт, я отвезу тебя туда. Только не сейчас! Сейчас не время.
- Время? Самое ужасное слово! – разозлился я.
- Мэтт, ты уверен, что хочешь все знать? Может, правда, не надо?
- Да! – ни секунды не колеблясь, ответил я. – Я хочу знать все!
- Пошли, прогуляем занятия? – вдруг предложил Колин.
- Это сейчас нужно? – серьёзно посмотрел на него я.
- Да…
Мы вышли из колледжа. Желания сидеть на занятиях действительно не было. Я вообще не знал, чего хочу.
Очнулся я лишь когда мы зашли в какой-то переулок. Колин выудил из кармана сигарету и показал ее мне.
- Я не хочу, чтобы ты снова курил. Была бы моя воля, я бы тоже бросил. Но если ты хочешь знать все…
- Давай сюда, - огрызнулся я.
- Сейчас, - тяжело вздохнул Колин, прикурил, глубоко затянулся и протянул сигарету мне.
- Вдыхай, только осторожно.
- Без тебя знаю!
Как курить, я знал, по крайней мере, видел, как это делает Кристофер, и, ни секунды не сомневаясь, что у меня получится, затянулся. Дым заполнил легкие, и я закашлялся, пытаясь вдохнуть свежий воздух.
- Дрянь, - заключил я, отдышавшись, бросил сигарету в снег, затоптал.
- Колин, не кури больше. Это омерзительно!
Парень слабо улыбнулся, но так и ничего не сказал.



                Здравствуй.
За окном дождь. Интересно, какая погода у тебя за окном?
Мне кажется, я распадаюсь на кусочки и превращаюсь в пыль. Порой меня одолевает необъяснимая тоска, как сейчас, например. Хочется уйти на дно. Просто однажды бросить все и удрать с тобой. 
«Еще немного, мой милый. Терпение, любовь моя!»
Это было приятнее, чем все добрые слова, которые мне кто-либо говорил. Я понимаю, что тебе сейчас трудно, и ты переживаешь за родителей. Мне даже страшно вообразить, насколько тебе плохо, раз ты просто решил удрать. Хотя ты и раньше был довольно эгоистичен по натуре, но родители…
Конечно, я очень хочу с тобой уехать подальше от этого спятившего мира!  Долой от осуждающих взглядов и чужих мнений. Я очень хочу…
Но я, как человек здравомыслящий, хочу попросить тебя одуматься. Образование нынче не пустой звук. А тебя ждет хорошее будущее. Не будь столь расточительным! Ты же умный мальчик, ведь так?
Закончи колледж и поступи в университет. Поверь, тогда у нас  будут развязаны руки, конечно, если до того времени наши чувства не запылятся на полке, отложенные на потом.
Это весьма удручает и меня. Не думай, что мне проще. Не нужно считать, что я остыл или нашел кого-то другого.
Не будь параноиком. Не стоит глупить!
Держись! Я люблю тебя!
С любовью С.Л.


  Вокзал показался мне серым и негостеприимным.
Я купил билет в первой  попавшейся кассе на одолженные у Рут утром деньги. Мой автобус должен был подойти с минуты на минуту, но на самом деле я делал  самую большую глупость.
Всю ночь мне не давало покоя письмо от С.Л. Я мог думать только о нем. Казалось, бестолковое ожидание того, что может не произойти, выест во мне дыру, подобно кислоте.
Конечно, я верил Колину, но, чтобы знать наверняка, утром, собираясь в колледж, спросил у Рут, жили ли мы прежде в Сиэтле.
Она, поколебавшись, спросила, кто мне об этом сказал.
- Это неважно! Рут, важно то, что мне нужно там побывать! Я должен!
- Да, раньше вы жили там, а до того где-то в штате Коннектикут, а еще…
- Довольно! – перебил ее я. – Даже страшно спрашивать, почему мы столько переезжали.
- Миссис Элизабет не любит долго сидеть на одном месте, - произнесла нянечка.
- Мне нужно туда поехать. Черт, я не могу ничего вспомнить! Что же делать?
Я взялся за голову, пытаясь кашу в голове выстроить в логическую цепочку.
- Иногда лучше не знать правды, - серьезно ответила она.
- Почему? – спросил я. – Разве плохо знать, кто ты?
- Нет, порой плохо, когда ты все помнишь, - тяжело вздохнула Рут.
Я вопросительно на нее посмотрел.
- Мой муж умер двадцать лет назад. В тот день он  отправил меня в кино. Дал мне денег на новое платье и еду… А когда я вернулась, его не было. Он собрал вещи и ушел… Я стала искать и нашла… в отеле недалеко от нашего дома. Он висел в петле. Ему было сорок один, мне тридцать два. Я прожила с ним тринадцать лет в счастливом браке. Прошло столько времени, а мне больше всего хочется, чтобы я однажды все забыла. Лучше бы я думала, что он просто ушел….  Я бы смирилась, начала жить сначала, но, узнав правду, я не смогла жить нормально.
- Зачем вы мне это рассказали? – не совсем понял я.
- Не ищи!
- Сдаться? – не поверил я своим ушам.
- Да, - коротко вымолвила Рут.
- А откуда вы знаете, что так было бы лучше? – спросил я.
- Сердце говорит, - грустно улыбнулась она.
- Я должен поехать, мне сердце говорит, - серьезно вымолвил я, не отрывая от нее глаз.
– Ох, Мэттью, кто часто оглядывается назад, может споткнуться и упасть!
- Я не упаду! – уверенно произнес я, ни секунды в этом не сомневаясь.

  Теперь я сидел в автобусе, перечитывая письма.
Судя по нашей переписке, я… любил?! парня?!
Я никак не мог осознать это. И сейчас хотел найти С.Л. лишь потому, что он мог дать ответы на все мои вопросы. Только из его писем я узнал, что регулярно ездил к нему, что мои родители хотели разойтись, что связался с плохой компанией и хотел сбежать из дома. Этого мне никто не рассказывал.
Этот человек любил меня по-настоящему…  И кто бы он ни был, я должен был его разыскать!
Вместо колледжа я отправился на вокзал и, купив билет до Сиэтла, уже через несколько часов оказался в совершенно незнакомом мне городе.
Что  я собирался здесь искать? Человека, даже имени которого не знаю?
Битых три часа я прошатался по улицам, задавая прохожим глупые вопросы о здешних колледжах и о том, где можно купить бледно-розовую бумагу.
С каждой минутой разочарование, словно расплавленный металл, тяжелым грузом заполняло меня до краев. Холодный и чужой город не оправдал моих надежд. Я вглядывался в лица, надеясь, что хоть кто-то меня узнает, но все было напрасно. Люди то шарахались, принимая меня за неуравновешенного, то игнорировали. Разбитый и уставший, я вернулся на вокзал, не зная, куда податься и что делать дальше. Ни единой зацепки, намека, ни одного воспоминания! Я понимал, что теперь надежда только на Колина, но и этот вариант, казалось, приведет в очередной тупик.
Мои мечты, желания и эмоции – все исчезло в результате оплошности какого-то кретина на дороге и снега. Или, возможно, я стал свободен, утратив все, что имел?
Совершенно потерянный, я сел в автобус и поехал обратно в город, который, казалось, до краев наполнен ложью.
Дом, колледж, друзья, улицы – все было ложью, кроме писем на бледно-розовой бумаге, спрятанных в синей коробке из-под обуви.

  Я знал, что Колин исполнит свое обещание, чтобы ни случилось, и единственной проблемой было выбраться из дома на всю ночь субботы. У меня были идеи, но они казались глупыми и безрассудными. Мало того, возникли проблемы с колледжем. Два пропущенных дня не остались незамеченными, и об этом узнала Элизабет.
Я объяснил, что многого не понимаю и поэтому прогуливаю. В ответ она пообещала нанять мне репетиторов. Особой радости новость у меня не вызвала. Вряд ли изучение наук как-то поможет восстановить память. Но Элизабет настаивала, и я согласился, чтобы не ссориться.
Мне несколько раз хотелось спросить ее о Кристофере и намечавшемся разводе, но каждый раз меня что-то останавливало. Миранду я тоже не хотел спрашивать, она вообще не вызывала доверия. Мне все чаще казалось, что я смотрю какой-то спектакль. Я ждал, когда мне скажут хоть самую малость, но все упорно молчали.
Возможно, Кристофер и Элизабет снова поладили, но, наблюдая за ними, я понимал, что не все так радужно, как казалось на первый взгляд.
***
  Колин снова пришел без опоздания, как мы и договаривались, к завтраку. По субботам наша дружная семья собиралась за одним столом. Я пригласил его присоединиться. Миранда была не в восторге от Колина.  Я знал, что они недолюбливают друг друга.  Почему, все еще оставалось загадкой, но и этим секретом Колин пообещал поделиться однажды.
- Миссис Элизабет, можно Мэттью останется сегодня у меня? У нас общая практическая работа и мы не успеваем ее закончить, - словно между прочим произнес Колин после вымученного обмена любезностями.
Я затаил дыхание.
- А почему нельзя остаться у нас? Места хватит. Да, Мэттью? - вдруг обратилась ко мне Элизабет.
- Макет у Колина. Здесь мы ничего не сделаем без него, - быстро выкрутился я.
- Братишка, может, все-таки останешься в субботний вечер с семьей? – вмешалась Миранда.
- Я бы с радостью, сестренка, но макет… - наигранно расстроился я.
Меньше всего я хотел остаться в компании Миранды, что словно змея следила за своим завтраком – мышью по имени Мэттью Харрингтон.
- Ох, миссис Элизабет, если дело в недоверии, то мои родители позвонят вам!
- Нет, не стоит, Колин, - улыбнулась она. – Иди, Мэттью, конечно!
 «Отличная работа, Колин!» - мысленно похвалил я.
- Спасибо, мама!
Вечером, якобы собирая тетради, я хотел было прокрасться мимо комнаты Миранды и одолжить немного денег у Рут, но шум и голоса в комнате сестры заставили меня остановиться у двери.
- Неужели ты отпустишь его с этим типом? – услышал я голос Миранды. Она была крайне раздражена и зла, хоть и говорила полушепотом.
- Да! – услышал я твердый ответ Элизабет. – Мне ничего больше не остается. Я говорила с Колином. Все будет в порядке.
- Ты веришь этому? – искренне возмущалась сестра. – Ты забыла, кто во всем этом дерьме виноват?
- Миранда! – грозно вымолвила мама.
- ЧТО?! Я предупреждала,  чтобы он и близко к моему брату не подходил, но этот щенок ослушался! Мам, ну ты же говорила, что все будет теперь хорошо.
- Все будет хорошо!
- Нет, не будет! Не будет, слышишь? Потому что этот сопляк все ему расскажет, и снова все будет, как было. Ты этого хочешь?
- Миранда, я люблю своего сына.
- Даже если все будет по-старому?
- Да…
Я испуганно повернулся, услышав шум, и увидел у лестницы Рут.
- Подслушивать плохо, - прошептала она.
Я отмахнулся и, повернувшись к ней спиной, бросился прочь.
Порой можно узнать правду, только тайком ее подслушав!
А когда все только и делают, что лгут, остается лишь стоять за крепко запертой дверью, ожидая, пока она отворится.

  Колин открыл мне и, ничего не говоря, впустил. Дом у него был скромнее, чем особняк моих родителей, но их уютная гостиная понравилась мне куда больше, чем наша: с огромным камином и почти без мебели. Верный признак мещанства: высокие потолки и уютные кресла у камина. Днем наша гостиная напоминает мне церковь, а вечерами – библиотеку. Поэтому я предпочитал сидеть у себя в комнате.
- Моя спальня наверху, - пробубнил он, направляясь, по всей видимости, в кухню.
Я отправился за ним. Кухня у них оказалась весьма большая и удобная. Усевшись за столом, стал наблюдать, как Колин готовит нам чай. Он по-прежнему молчал.
Тишина, как натянутая нить, тянулась, готовая вот-вот порваться от напряжения.
Я задумался.
Возможно ли, что воспоминания приносят только боль и страдания? В мире столько несправедливости, разве от одной мысли об этом не становится больно и страшно?
Где гарантия, что то, что я узнаю сегодня, не повергнет меня в шок?
«Плохая компания!»
А если бы знал наверняка, кто такой С.Л., сорвался бы я с этого места и поехал бы тотчас к нему? Захотел бы я, как Рут, узнав все в подробностях, забыть все в тот же миг? Где гарантия, что это не убьет меня?


***
- Мэттью, я не стану тебе обещать, что будет легко, - серьезно посмотрел на меня Колин, когда мы уже приближались к спрятанному в переулках клубу.
- Я готов ко всему!
- Нет, черт возьми, - покачал головой Колин, - ты не готов!
- Просто делай то, что пообещал, и не останавливайся на полпути! – начал злиться я.
Мне и так куда сложнее, чем ему, а он еще заставляет меня сомневаться.
- Мы можем это все отложить! Мэттью, все зависит от твоего решения, - не прекращал он.
- Да, Колин, я уже все решил! Пошли!


                Снова, здравствуй!
Очень волнуюсь за тебя. Плохая компания – это не вариант решить твои нынешние проблемы. Тебе, по всей видимости, там не проще, чем было здесь. Хотя и тут тебя окружали плохие люди, но ты всегда не шел с ними, потому что был я. Стоит ли утверждать, что это я удерживал тебя от необдуманных поступков? Вероятнее всего, нет…
Я во многом виню себя. Мне не стоило идти на поводу у своих чувств и отказать тебе. «Но как?»,  - задаюсь я вопросом, если ты был столь потрясающий и невероятный. Я мечтал о тебе с первой встречи и до сегодняшнего дня. Я все еще мечтаю о тебе…
Если бы не я, у тебя бы не было проблем. Если бы меня только не было…
 Мне, к счастью, посчастливилось увидеть тебя первым: светлые кудряшки и твои рассказы о твоих крошечных ручках, которыми с тобой делилась миссис Харрингтон….
 Ох, я люблю тебя.
Эта ночь слишком многое усложняет, скорее бы рассвет…
Прошу, не связывайся с плохими людьми. Я очень волнуюсь!
С любовью С.Л.


   В который раз я пытаюсь построить логическую цепочку. Мысли уплывают, тают, как утренний туман. Как можно полностью лишиться памяти? После травмы я помнил разные бытовые мелочи, например, как чистить зубы, как держать вилку, или какой вкус у спаржи и яблок, но не знал даже своего имени. Как это объяснить?
«Ты» с чистого листа, все с самого начала и остается только свято верить всем, кто тебя окружает. И, самое главное, не сомневаться, так как сомнение самый большой враг, что медленно пожирает изнутри. 
- Мэтт, я очень тебя прошу, держись ближе, - произнес Колин, когда мы свернули за очередной угол.
- Да, - рассеянно произнес я, осматриваясь по сторонам.
- Мэттью, я серьезно! – произнес он, вдруг остановившись и схватив меня за локоть.
- Да понял я! – с досадой огрызнулся я, вырываясь.
Дальше мы шли молча, свернули еще несколько раз и, наконец, я услышал отдаленный гул. Чуть позже я понял, что на самом деле этот гул – музыка. Весьма необычная музыка, я прежде не слышал такой. Не помню, чтобы слышал, говоря точнее. Кристоферу больше нравился джаз начала двадцатых годов в исполнении непревзойденного Луи Армстронга. В кабинете Кристофера стоял превосходный проигрыватель, и он часто им пользовался. Потрясающий вокал и музыка разносились по всему дому. Мне Армстронг тоже пришелся по душе, в отличие от Миранды. У сестры от «трубы Луи» болела голова.
Мы пришли к небольшому бару, надежно спрятанному во дворах. Над входом висела мигающая ярко-оранжевая вывеска «Альбатрос». У входа толпился народ. Некоторые курили, громко заливаясь хохотом и потягивая что-то из бутылок. Насколько я понимал, это был дешевый алкоголь, купленный в таких же дешевых лавочках.  Колин взял меня за руку и без разговоров потащил к входу. Я успел лишь бросить взгляд на парней и девушек, стоявших у дверей, необычно одетых или полураздетых. Я узнал одну из девушек – она училась с нами в колледже, а здесь на ней была темно синяя футболка с непонятным узором, короткая юбка и шнурованные ботинки выше колена.
Внутри клуб выглядел, как жалкая забегаловка, но даже если бы я возражал против того, что Колин потащил меня к сцене через набитый танцпол, он едва ли бы расслышал мои протесты. Музыка была слишком громкой, музыканты на сцене играли отвратительно, и вокал был просто ужасен! Я еле протискивался сквозь толпу, с трудом различая Колина впереди и лишь чувствуя ладонь в своей руке. В клубе плохо пахло: перегар, дешевые сигареты, пот и еще что-то, весьма неприятное, перемешались, вызывая рвотный рефлекс. Наконец, мы пробились к лестнице и поднялись на второй этаж. Колин толкнул какую-то дверь и пропустил меня вперед. Вместе с нами в комнату ворвалась вопящая внизу музыка, потом Колин захлопнул дверь, и присутствующие обернулись на шум. Кажется, увидев меня, они удивились.
Я разглядывал собравшихся. Их было шестеро, пятерых я уже видел, с двумя общался… не скажу, чтобы мне было приятно даже вспомнить об этом. Кажется, это и была та самая «плохая компания», о которой упоминал в письме С.Л.
За закрытыми дверями музыки было почти не слышно. Света в комнате было мало, но я разглядел, что и как. Большой, заставленный бутылками стол, два длинных бурых дивана, да в углу две гитары и небольшой, проржавевший от старости холодильник. Почерневшие розетки, похоже, еще работали, по крайней мере, из одной торчала вилка. Окно забито досками и все освещение – одинокая лампочка без абажура под самым потолком.
Я узнал парня, учившегося на класс младше нас. Рядом с ним сидела Мишель. Говорили, она парижанка, но ее потрепанный вид, а главное, произношение заставляли сомневаться, что она там когда-либо была. С ними был еще один парень, его я тоже видел в колледже. Они медленно передавали друг другу сигарету и, судя по забавному хихиканью Мишель, в ней точно был не табак.
На другом диване устроились брат Колина и Элла, та, что нагрубила мне в первый день. Сейчас она мало была похожа на примерную ученицу. Да и Стэнли выглядел не как уважаемый врач, а скорее, завсегдатай бара. Но на лице его была все та же тошнотворная усмешка, с которой в клинике он называл меня «больной».
- Приве-е-ет, - протянул он так, словно я его закадычный друг.
Я хмуро посмотрел на них, и Элла расхохоталась.
Стэнли это не понравилось. Он медленно поднялся и подошел ближе. Чуть отодвинув в сторону Колина, парень похлопал меня по плечу и повел к диванам:
- Ну, Мэттью, располагайся! Все свои! – весело щебетал он, пока Элла заливалась смехом.
  - Руки, - огрызнулся я, не выдержав его напора.
Мне совсем не хотелось садиться на грязный, вонючий диван.
- Какая неженка, - промурлыкал он, но руки убрал.
- Видишь, вечеринка в самом разгаре, - наконец перестала смеяться Элла.
- Ладно, - перебил ее Стэнли. - Давайте выпьем и присоединимся к общему веселью!
Колин чуть подтолкнул меня к столу.
- Элла, дорогая, налей всем виски! – скомандовал Стэн.
- Я не буду пить, - ответил я.
- Эй, Мэттью, немного, так нужно. Слышишь? – услышал я шепот Колина.
Но я проигнорировал его и с вызовом посмотрел на Стэнли.
- Что, так сильно головой ударился? – откровенно издевался он.
- А сам-то не в курсе? Или диплом от руки нарисовал?
- Немного алкоголя не помешает. Говорю как врач.
- Я не буду пить, - еще  раз повторил я.
Колин сунул мне в руку стакан.
- Мэтт, тебе нужно расслабиться, - снова прошептал он.
- Ну, докажешь что ты наш, Мэтт? – склонила голову к плечу Элла.
Я ясно понимал, что меня просто подначивают, берут на «слабо». Но в этой мерзкой комнате, в неприятной компании, под эту отвратительную музыку мне, действительно, захотелось напиться.
Я залпом выпил то, что было в моем стакане.
- Все будет путем, Мэттью, - произнес Стэн, и, отсалютовав мне стаканом, тоже осушил его до дна.

   Я сидел у стойки. Сколько я уже выпил, я не помнил, но веселей от этого не стало. Колин был рядом и тоже пил. Наверное, ему тоже было скучно. Мы сидели молча, разговаривать сквозь орущую «музыку» было невозможно. Мне вообще казалось, что еще секунда – и голова треснет, как простреленная дыня. Давно было пора уходить, но я все еще глупо надеялся, что вспомню хоть что-нибудь. Это место оказалось пустым и бесполезным.
Поднявшись, я хлопнул Колина по плечу. Тот вздрогнул, посмотрел на меня пустым взглядом и не двинулся с места. Кричать по-прежнему не хотелось. Я молча пошел к выходу, кое-как натягивая по пути пальто. На улице все так же стояла полураздетая молодежь, они курили, потягивали дешевое пойло… мне больше не было до них дела. Я знал, что не вернусь сюда.
Идти домой и шокировать Элизабет своим состоянием? Едва ли у меня оставался другой выход.
Свернув за угол, я, не заботясь о пальто, оперся о грязную стену. От спиртного мысли путались, а вместо следов моего прошлого, вместо воспоминаний клуб дал мне лишь уйму неприятных эмоций. Неужели я так раньше существовал? Или это снова спектакль, который я вынужден смотреть?
- Мэттью! – Колин выбежал вдруг из-за угла с шарфом в руках. – Зачем ты ушел?
- Это ужасное место. Не води меня сюда больше, - попросил я, отталкиваясь от стены.
- Мэтт, я тебя предупреждал! – словно упрекнул он.
- Не трави душу. Мне и без тебя плохо, - огрызнулся я.
- Ладно, пошли домой…
- Колин, - я обернулся к нему. – Как так получилось? Объясни!
Парень тяжело вздохнул и, кое-как намотав на шею шарф, ответил:
- Пошли ко мне. Там все расскажу.
И именно за эти слова я был ему безмерно благодарен.

Ночь для меня была слишком холодной. Я шел за Колином, стараясь не отставать. Казалось, я слышал в ушах стук собственного  сердца. Голова приятно шла кругом, а все вокруг казалось непривычным. В доме Колина свет не горел, и, зайдя в прихожую, я медленно осел на пол.
- Мэттью! – с досадой произнес парень, включая свет.
- Выключи! - попросил я, жмурясь.
Тяжело вздохнув, он все-таки выключил свет. Даже в темноте я ощущал, что парень пристально за мной наблюдает.
- Я же предупреждал, - повторил Колин, опустившись на пол рядом со мной.
- Нет, все в порядке, - покачал я головой. – Ты же мне все расскажешь?
- Сегодня? Мэтт, мне, кажется, что это все зря…
- Что? – перебил его я. – Только не нужно говорить «потом» и все такое. Все везде так говорят! И самое обидное то, что все вокруг знают обо мне больше, чем я сам.
- Я тебе не говорю всего, потому что ты не готов! Мэтт, - он коснулся моего плеча, - что бы тебе ни рассказали, ты от этого бежишь и не воспринимаешь всерьез. Даже сегодня в баре. Ты просто удрал!
- Мне не верится, что так все было… - пробормотал я. – Не могу поверить…
- Мэттью, я не могу тебе все рассказать, потому что уверен, что ты снова будешь упираться и убегать!
- Колин, я не выдержу еще неделю в полном незнании. Расскажи, что знаешь, - попросил я.
- Обещаешь остаться хотя бы до утра?
- Обещаю! – не секунды не колеблясь, произнес я.
Колин поднялся и снова включил свет.
- Вставай!
Я послушался и, стащив обувь и верхнюю одежду, направился за ним.
- Хочешь чего-нибудь? – поинтересовался он, включая в своей комнате ночник.
- Выпить.
- Мне казалось, ты в баре уже перебрал…
Я ничего не ответил. Колин снова вздохнул, вышел из спальни и вернулся уже с бутылкой виски и двумя стаканами со льдом.
- С чего начать? – поинтересовался он, разлив выпивку и присев на край письменного стола.
Я сел на кровать и отпил немного. Виски уже привычно обжег горло и согрел все внутри. Поморщившись, я ответил:
- Мои родители хотели развестись?
- Да. Как раз перед тем, как ты попал в больницу, они подали заявление на развод, и дело шло к разделу имущества. Насколько я знаю, вы с сестрой должны были остаться с матерью.
Колин выдержал паузу и, сделав еще глоток, продолжил:
- Тебе это все не нравилось. Ты не хотел оставаться ни с матерью, ни с отцом, и говорил, что предпочтешь жить в интернате, чем с кем-то из них.
У тебя были сложные отношения с родителями. А когда вы приехали в Портленд, ты уже не разговаривал с Мирандой. Мне ты сказал лишь, что она самая большая стерва в Америке, и что она сломала тебе жизнь.
- Я не разговаривал с Мирандой? – переспросил я.
- Да. Ни словом не обмолвился за все время.
- И не упоминал из-за чего? – не мог поверить я.
- Нет. Я даже не знал, откуда ты приехал. Мне позже сказал брат. Это ведь он первым с тобой познакомился и привел в бар, где мы сегодня были. Ты тогда уже больше месяца проучился в колледже, но так и не нашел общего языка ни с кем из учащихся. Даже меня ты игнорировал, хотя мы сидели рядом. У меня  изначально сложилось впечатление, что ты тихий парень, который никого не впускает в свое пространство, но оказалось все не так…
Именно в том баре мы и познакомились. Ты был жутко пьян. Точнее, тебя напоил мой брат. Но ты и сам был не против. Тебе вообще было плевать, что в баре есть ребята из нашего колледжа, и какое у них сложится о тебе мнение. В тот день я  увел тебя из бара. Ты сказал, что домой не пойдешь, и мы пришли сюда, ко мне…
Колин допил свой виски и налил себе еще.
- Тогда мы переспали. Точнее, ты меня вынудил. А утром сказал, что это чудовищная ошибка. Потом ты снова напивался в «Альбатросе», и все повторялось…
Он опустил глаза и уставился в стакан.  Я понимал, что должен что-то сказать, но не мог придумать ни слова, - я не помнил того, о чем мне рассказывали, и слушал, не узнавая себя.
- Прости, - сдавленно прошептал я.
-  Ты сломал меня. Я смирился. Но со смирением пришло что-то другое. Не было злобы или ненависти. Я ощущал, что у тебя большие неприятности, что внутри у тебя борьба, что ты на самом деле очень волнуешься за родителей, что до одури разочарован в родной сестре и ждешь, когда она извинится перед тобой. Мэтт, я знал, что ты хороший человек, хотя все вокруг считали иначе. И когда я смирился, появилось только «мы». Ты сам говорил, что в прогнившем до основания Портленде единственным светлым пятном оставался я. Мэтт, ты терпел родителей и Миранду лишь потому, что рядом был я.
А потом нас застукал мой брат. Тогда ты спустил его с лестницы. Позже он наговорил мне ужасные вещи. У него были на тебя планы, и я оказался помехой. Мы тогда здорово повздорили и подрались… Я, конечно, виноват, что рассказал тебе об этом. Ты сразу бросился в бар, сказал, что за меня оторвешь ему голову. Меня это потрясло. Я-то знал, что он не святой, и малолетка Элла – это только цветочки, А ты восхищался им, но, как только он зацепил меня, ты сразу изменил мнение о нем. Ты сказал, что никто не имеет права меня трогать, и в баре был скандал. Вы подрались, он не рассчитал силу, и ты выпал  из окна. Очнувшись в больнице, ты ничего уже не помнил. Твои родители решили, что ты сделал это сам, остальные подтвердили. Меня заставили молчать. И дальше была только ложь.
Миранда сказала, что ты теперь пустой дом, в котором повесят лишь те картины, что им нужны, и теперь все будет по-другому. Твоя сестра знала о нас. Она запретила мне к тебе приближаться, мой брат тоже. Они сказали, что теперь у тебя другая жизнь, и мне там нет места…
Я снова пытался свести концы с концами.
- Значит, никакой аварии не было?
- Нет, Мэттью. Это все выдумка!
- Но почему ты вернулся? Зачем? – уставился на него я.
- Потому что люблю тебя…
Я тяжело вздохнул и отставил пустой стакан:
- Прости, но я ничего не понимаю. Я чувствую себя пустым! Я даже не знаю, говоришь ли ты правду!
- Если во всех сомневаться, кому же тогда верить? Ты так и собираешь жить в догадках и сомнениях, или попытаешься что-то вспомнить?
- Колин, забудь все это! Представь, что всего этого не было.
- Забыть?! – выкрикнул он. – Тебе легко говорить, ты же, черт возьми, не помнишь! А я помню, - выдохнул он и оказался совсем близко. – Я помню твою кожу, твои поцелуи и прикосновения…
Колин тяжело дышал, шепча мне все это в губы. Я не знал, что ответить. Самое невероятное оказалось самым логичным. Все было так просто. Что делать, когда не знаешь, как поступить? Его слова не вызвали никакого отклика, мне не стало ни легче, ни хуже. А Колин все дышал мне в губы, и нужно было сделать что-нибудь. И письма? Как же эти письма?!
 - Мэттью, - взмолился Колин, - дай мне тебе помочь!
Он осторожно обнял меня за шею, взял мое лицо в ладони. Я слышал его сбивчивое и слишком громкое в этой тихой комнате дыхание.
Парень придвинулся ближе и осторожно прикоснулся губами к моим.
Я все еще напряженно решал, что делать. Вдруг это правда? А вдруг ложь? Сомнения. Сомнения! Сомнения!!!
- Подожди, - чуть отпрянул я, разрывая его нежный поцелуй. – Мне кажется, я сейчас совершаю ошибку! Я не знаю, почему, но…
Я замолчал, поскольку не знал, как закончить фразу.
- Хватит сомневаться! Я тебя люблю, разве этого мало?
«Мало!» - подумал я, но ответил на новый поцелуй.
Мне нельзя было стоять на одном месте. Я должен был продолжать искать и пытаться вспомнить. Странное ощущение, когда ты идешь на такое, чтобы разобраться в себе. 
«Люблю» – это слово должно вызывать бурю эмоций, но мне оно лишь приносило горькое чувство разочарования. Оно слишком мало говорит! «Люблю» - как красиво и безнадежно звучит…
Одними признаниями сыт не будешь…

   Едкие сомнения снова окутали меня. Я лежал, изрядно вымотанный и... пустой. Надеяться было глупо, еще глупее было думать, что подобный поступок что-то мне даст.  Правда оказалась жалкой и ничего не стоящей.
- Ты стал счастливее? – спросил я прижавшегося ко мне и казавшегося умиротворенным парня.
- Нет, я стал еще несчастнее, - произнес он, поцеловав меня в уголок губ.
- Почему? – искренне удивился я, отвечая на поцелуй.
- Было ли когда-то у тебя желание проглотить солнце? Ну или закупорить его в банку и спрятать в подвале, чтобы рассвет никогда не наступил? – прошептал Колин, водя ладонью по моей щеке.
- Это невозможно!
- Не будь столь приземленным, Мэтт, - обиделся парень.
- Хорошо, почему? – решил не спорить я.
- Потому что как только наступит утро, ты уйдешь и больше не вернешься, - грустно сказал Колин.
-  Почему ты так считаешь? 
- Потому что ты останешься только с тем, кому будешь действительно верить. А мне ты не веришь…
- Тогда мне не с кем остаться. Я даже себе не верю, - признался я.

***
Я был совершенно растерян. Кому можно верить, если с самого начала меня окружили ложью? Как можно оправдать эту ложь? Мне оставалось лишь терзать себя вопросами без ответов. 
Я оставался в своей спальне. Настроение было ужасным, все тело ломило.
Ночь, проведенная с Колином, не вызвала у меня отвращения. На душе скребли кошки. Сперва нужно было разобраться в себе, а потом уже в отношениях.
Кто тот неизвестный из писем? Могло ли случиться так, что я спал с Колином и систематически наведывался к этому С.Л.?
Тогда что же я был за человек?
Меня непроизвольно передернуло.
В дверь постучали. Я, уже наверняка зная повадки жителей усадьбы, предполагал, кто за дверью.
- Да, Рут!
Она осторожно приоткрыла дверь и вошла с подносом.
- Не стоило, - улыбнулся я.
- Я хоть уже и старая, но не слепая. Видела, что вы вернулись сам не свой, - произнесла она, поставив поднос.
- Рут, а чтобы ты сказала человеку, если бы наверняка знала, что он тебя обманывает? – поинтересовался я.
Нянечка осторожно присела рядом и внимательно на меня посмотрела:
- Я считаю, что ложь иногда полезна.
- Я так не считаю, - покачал я головой.
- Зачастую мы врем, когда пытаемся защитить дорогих нам людей от потрясений.
- Как можно защитить человека, соврав ему?
- А вы никогда не врали, чтобы уберечь кого-либо от огорчений?
Я призадумался. Я не стал рассказывать Элизабет о письмах, потому что хотел уберечь ее от расстройства и лишних проблем.
- Пожалуй, да, - тяжело вздохнул я.
- Мистер Мэттью, - улыбнулась нянечка, - если вы действительно не можете вспомнить, зачем доводить себя до безумия? Рядом с вами люди, которые вас любят и в обиду не дадут. Доверьтесь им! Не стоит так убиваться!
- Как можно довериться людям, которые врут тебе?
- Вы еще малы и многого не понимаете, - покачала она головой.
- Я просто хочу знать правду! А вдруг я так и ничего не вспомню? Эта мысль сводит меня с ума! – не выдержал я.
- Вот это и есть ваш минус: сходить с ума.
- Минус в том, что это действительно так. И тебе не понять этого, - отвернулся я.
- Что ж, я пришла совершенно не за этим, - покачала она головой.
- Слушаю, - равнодушно произнес я.
- Вам пришло письмо.
- Письмо?! – не поверил я своим ушам.
- Еще раньше вы просили меня отдавать их лично вам в руки. Вы взяли с меня клятву, и я не смею ее нарушить, даже если это уже не имеет никакого значения.
- Письмо? Дай мне его! – произнес я, чувствуя, как сердце забилось быстрее.
- Конечно, - закопошилась она и достала из кармана письмо.
- Рут, как давно они приходят?
- Как только вы сюда приехали, сразу попросили меня перехватывать письма. Вы говорили, что это чрезвычайно важно.
- А ты не знаешь, я посылал что-то в ответ?! – поинтересовался я.
- Нет. Мне вы ничего не передавали, - произнесла она и протянула мне полученное письмо. – Оно пришло сегодня утром.
Я осторожно взял в руки конверт без обратного адреса. Это снова оно!
- Рут, я очень тебе благодарен, но мне не терпится его прочесть.
- Ох, да, - спохватилась она и, поднявшись, двинулась к выходу.
- Рут, - окликнул ее я.
Нянечка повернулась у самой двери:
- Да?
- Спасибо.
Как только захлопнулась дверь, я сел в кресло и осторожно распечатал конверт. Как только мои пальцы коснулись бледно-розовой бумаги, сердце, казалось, остановилось. Развернув письмо и увидев до боли знакомый почерк, я принялся читать:



                Здравствуй!
Я очень надеюсь, что твое письмо просто затерялось где-то на почте, потому что если бы его перехватили, у меня бы непременно были бы проблемы.
Я полагаю, что оно просто потерялось, и ты не решил, будто бы все мои слова пусты.
Ты только напиши мне дату и место, и я сорвусь с места даже глубокой ночью и пойду за тобой хоть на край света! Я готов жить с тобой в лесу, в развалюхе на окраине штата: где угодно, лишь бы с тобой! Забери меня отсюда, пожалуйста.
Ожидая твоего ответа, я просто медленно теряю голову. Это невыносимо! Ты же не бросишь меня здесь? Мне без тебя так тоскливо и невыносимо одиноко, что, кажется, весь мир вокруг медленно теряет все краски, и только ты способен все снова разукрасить.
Тут так холодно по ночам без тебя, и я превращаюсь в глыбу без твоих жарких объятий. Мне невыносимо не хватает воздуха без твоих поцелуев.
Я раньше не задумывался, как же буду без тебя, но теперь, не получив письмо, которое как воздух мне нужно, понимаю, что не переживу, если ты уйдешь насовсем. 
Я понимаю, что расстояние не мешает мне любить тебя столь же сильно. Нет, с каждой секундой я люблю тебя сильнее!!!
Ответь мне, напиши хотя бы пару строк…
Я очень волнуюсь и не нахожу себе места! Невыносимо скучаю по тебе. И я согласен и поеду с тобой туда, куда захочешь. Знаешь же, мы всегда вместе. Только «мы»! Ты только, пожалуйста, напиши, когда получишь письмо. 
С любовью С.Л.



Спрятав лицо в ладони, я не смог сдержать слез….  Это казалось мне невыносимым!


   Депрессия медленно пожирала меня изнутри. Я, казалось, сдался, окончательно решив, что не могу ничего поделать.
Колин все больше пытался стать ближе ко мне. Я понимал, как ему непросто и даже неприятно сейчас, но ничем не мог помочь.
Меня угнетали ложь вокруг, улыбающаяся Миранда и не говорившие между собой Элизабет и Кристофер. И как я раньше не замечал очевидного?
Головные боли участились, и мне посоветовали побыть пару дней дома, на что я охотно согласился, спрятавшись в спальне, куда впускал только Рут с завтраком и ужином.
Я думал, перебирал письма, перевернул всю комнату в поисках неизвестно чего и не знал, что делать дальше... Я просто не мог жить так дальше! У меня не было ответов, и не у кого было их получить.

   Мы в очередной раз собрались в столовой, и я наблюдал за спектаклем около получаса, пока у меня не сдали нервы. Надоело смотреть на жалкие попытки сыграть идеальную семью.
- Может, хватит? – спокойно поинтересовался я, бросив салфетку на стол.
- Ты о чем, сынуля? – удивилась Элизабет.
- Я Мэттью! – громко произнес я.
- Что?
- Меня зовут Мэттью! Не сынуля! Я Мэттью!!!
- Не разговаривай таким тоном, юноша! – вмешался Кристофер.
Я посмотрел на него, и, чуть поразмыслив, решил сказать то, что думаю.
- Ты же хотел нас бросить? Маму, меня, Миранду! Так какое ты имеешь право затыкать мне рот!
- Мэттью! – испуганно пискнула Элизабет.
- Да, я знаю о разводе! Можете разводиться! Мне плевать! – спокойно произнес я и ушел прочь, пока все потрясенно молчали.
Быстро одевшись, я спустился по лестнице и наткнулся на разъяренную Миранду.
- Ты маму довел до слез! Кто тебе об этом сказал? Этот прохвост, Колин?
- Колин хотя бы мне не врет, - кинул ей я. – И осторожнее со словами, ты, между прочим, назвала прохвостом парня, с которым я сплю.
Девушка от изумления открыла рот.
- А вы что, думали, можете все спрятать от меня? Да? Ну теперь я ненавижу вас еще больше! Эй, сестричка, скажи, что такого ты сделала, что я не разговаривал с тобой полгода? Или больше?
Она тоже, по всей видимости, разозлилась. Ее лицо покрылось красными пятнами, и Миранда, наконец, выпалила:
- Это я рассказала родителям о том, что ты спишь с однокурсником. Тем слюнтяйчиком. Ты его выгородил.  Тебя выгнали. Но родителям я так и не показала того, из-за кого тебя вытурили. Они увезли тебя, потому что так нужно было. 
- Чего? – оторопел я.
- Я тебе никогда этого не скажу! Никогда! Потому что я хотела как лучше, но ты своими маленькими детскими мозгами этого не понял и корчил из себя черти что! Это из-за тебя родители развелись, потому что ты думал только о том мальчишке! Я тебе этого никогда не прощу!
-  Тебе тоже никогда не прощу, - гневно произнес я и, оттолкнув ее в сторону, быстро накинул пальто, обулся и выскочил на улицу.

  Было  холодно и мерзко. На душе было еще хуже…. По улицам шататься не хотелось, поэтому я пошел к Колину.
Открыла мне его мать, худенькая шатенка с повязанным на платье фартучком:
- Мэтти, заходи! Давно тебя не видела, - добродушно произнесла она. – Колин у себя. Проходи, дорогой!
- Спасибо, миссис Сондер, - улыбнулся я.
Я разулся, снял пальто и, поднявшись наверх, остановился у двери.
Никак не мог решиться постучать и войти. В последнее время я совсем с ним не разговаривал и чувствовал себя виноватым. И зачем я пришел туда, куда дорога мне закрыта?
Чуть поразмыслив, я решил все-таки уйти, пока мама Колина копошится на кухне, но как только я развернулся, дверь распахнулась.
- Мэттью? – услышал я удивленный голос Колина.
Отступать было поздно.
- Можно, я войду? – спросил я глупо.
- Конечно, - слишком быстро ответил он и отступил в сторону.
Я зашел в его комнату, пахнущую апельсинами, присел на край кровати и уронил голову в ладони.
- Мэтт, - услышал я, его руки осторожно обняли меня за плечи, прижимая к себе.
- Прости меня, - выдавил я, - я ужасный человек!
- Нет, Мэтт! Ты что, - пытался успокоить меня Колин.
- Я не знаю, что было раньше. Не знаю, что нас связывало, но мне пришло письмо. У меня их десятки, Колин! И этот человек, тот, который пишет их, очень меня любит. А я люблю его, понимаешь? Но у меня нет адреса! Ничего нет, черт возьми, я ничего не могу вспомнить! – говорил я, - Я должен его найти!
- Мэттью, - серьезно произнес парень и заставил меня посмотреть ему в глаза. – Если ты этого действительно хочешь, я тебе помогу! Я помогу! Слышишь?


  За два прошедших месяца многое изменилось. Только Элизабет и Кристофер, которым уже не нужно было разыгрывать спектакль, все-таки разошлись. Миранда уехала с отцом в Калифорнию, а Элизабет осталась в Портленде. С Мирандой я по-прежнему не разговаривал. Сперва пытался хоть что-то у нее узнать, но потом сдался и перестал ее замечать.
Элизабет тоже отказала мне в помощи. С тех пор семья для меня перестала существовать. Единственным родным человеком оставалась Рут, которая заменила мне мать.
В баре я больше не появлялся, и все свободное время посвятил книгам и учебе. Мне удалось успешно закончить колледж, и уже в середине августа я собирался переезжать в другой город, где поступил в университет. Мне, по большому счету, было наплевать, где я буду учиться, лишь бы подальше от дома. Колин тоже стал студентом, но не слишком отдалился от Портленда, пусть и грозился не слишком часто возвращаться домой. Наши отношения никак не развивались. Я его не любил.
Память сыграла со мной злейшую шутку – я так и не вспомнил своего прошлого. Даже в своем имени я сомневался и решил сменить его, как только уеду учиться.
Лето прошло довольно быстро. Я мотался по Америке в поисках неизвестного С.Л. Колин сдержал обещание и помогал мне, как мог. У него была машина, и мы путешествовали вместе. Друзья и попутчики – ничего больше. За длинные летние каникулы он стал мне как брат.

Я побывал во всех местах, где по словам Рут, мы раньше жили, но так и ничего не нашел…
Конечно, боль от разочарования выедала изнутри, оставляя дыры, но я понимал, что уже себе помочь не смогу. Моя память была утрачена безвозвратно.

Последнее письмо я получил в самом начале лета. Оно было очень коротко, и я выучил его наизусть.


                Здравствуй!
Я пишу тебе последнее письмо, чтобы больше не утруждать тебя и не рисковать. Видимо, мои слова тебя задели. Мне искренне жаль, что я так сильно разочаровал тебя.
Мне очень трудно справляться со всем этим в одиночку, но сейчас меня слабо согревают воспоминания о времени, проведенном с тобой. Надеюсь, у тебя остались тоже только хорошие воспоминания! Надеюсь, меня они согреют до лета. А там будет чуть проще…. Совсем чуть-чуть, но все же…
Я тебя очень-очень люблю и искренне надеюсь, что ты будешь счастлив!
Ты самое прекрасное, что могло со мной произойти!
Больше не побеспокою тебя…. Прости, если что…
С любовью С.Л.


  Я сидел в одном из кресел в своей комнате и мысленно просматривал список вещей, которые собирался взять с собой. Вроде бы все было упаковано, но, чтобы убедиться наверняка, я поднялся и стал оглядывать спальню.
Сначала я осмотрел стол, потом шкаф. Потом решил еще раз перебрать содержимое надежно укрытой темно-синей коробки, вытряхнуть из нее пыль, аккуратно все разложить и спрятать снова. Выложив все блокноты и книжные страницы, я перевернул коробку и постучал по дну. На пол упала белая картонка, а на нее посыпались деньги – много денег. С ними выпал исписанный листок бумаги, вырванный из моего блокнота. Почерк тоже был мой.


                Здравствуй, мой юный друг!
  Меня очень огорчили твои слова, но, все обдумав, я понимаю, что ты хочешь как лучше.
Думаю, ты все же поедешь вместе со мной, так как в противном случае получается, что я зря все это затеял.
Поверь, я люблю тебя гораздо больше, чем всех в этом городе! Ради тебя я готов на многое и если ты действительно решишь сидеть и ждать, пока мы не отправимся в университет, я буду сидеть и ждать!
Я наделал столько глупостей! Мне перед тобой очень стыдно, но я действительно люблю тебя. Вот только сейчас трудно…все свалилось на голову, и тут еще так похожий на тебя парень, родители все-таки разошлись и собираются делить имущество и нас заодно, как какие-то вещи.
Но все мои мысли уже давно рядом с тобой, ищут тепла и уюта. Я так соскучился по тебе, так сильно, что хочется сию же минуту сорваться и поехать к тебе, чтобы хоть на секунду обнять.
Кстати, если ты все-таки согласишься, я договорился насчет жилья на первое время. Денег у меня достаточно, нам хватит на первое время. А потом я уже нашел работу. Самое главное, там нам будет хорошо!
Все же обещаю, что приеду, как только смогу! Очень надеюсь, что хотя бы дня на два.  Все мое лето в твоем распоряжении, любимый! Удеру из этого проклятого города и обязательно к тебе приеду! Хочу поехать с тобой в Калифорнию! Там тепло и море… Я очень хочу с тобой там побывать. Или давай отправимся в путешествие на машине по Америке? Как тебе такая идея?
Будем заниматься любовью под звездами и жить в отелях. Будем, как Бонни и Клайд, только банки грабить не станем, хорошо? А как насчет машины с откидным верхом? Луи Армстронг на всю катушку, и мы несемся по трассе, напевая «О прекрасная жизнь!». Мы можем потратить деньги и на это.  Как считаешь, мы заслужили такие каникулы?
И не волнуйся, если тебя не отпустят! Я тебя обязательно украду!!! Свяжу и спрячу в багажнике. А потом, когда мы будем достаточно далеко, освобожу, и тебе ничего не останется, как только поехать со мной. Возможно, ты даже согласишься сделать это на заднем сиденье машины, хотя, думаю, после прошлого раза ты вряд ли дашь добро…. А может, наоборот, достаточно соскучишься и согласишься?
Ты только не печалься, мой хороший! Главное, доживи до лета. Это слякоть и холода все усложняют, а там, поверь, будет проще.
Я тебя люблю! Я тебя очень сильно люблю! 
С любовью М.Х.



   Дрожащими руками я нашел среди денег еще не запечатанный конверт и взял его в руки. Сердце, казалось, сейчас разорвется от боли и тоски. Мне должна была улыбнуться удача! Мысленно я твердил только:
«Прошу! Прошу! Пожалуйста! Пожалуйста!!!»
Прикусив нижнюю губу, я крепко зажмурился, перевернул конверт и открыл глаза.
Все внутри перевернулось. Я безудержно разрыдался…
Адреса на конверте не было.


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.