Дуся Глава 12

Следущие две недели для Нинки пролетели незаметно, хотя это были самые насыщенные дни её жизни.Город притягивал её всё больше и больше, здесь, хоть и каждый был сам по себе, но всё же можно было ,  пересекаясь с людьми ,  поговорить с ними и даже провести весело время, что было совершенно невозможно в деревне. Нинка тянулась сюда, в этот сложный клубок и вскоре стала одним из его запутанных нитей.
      Дэн, не особо объясняя свои действия,  возил её по магазинам и покупал ей всё, что жаждала её душа, а душа у Нинки,  захлебнувшись от невообразимого разнообразия вещей,  требовала не мало, и хотя она понимала к своим девятнадцати годам  уже , что бесплатного сыра не бывает, мерила и откладывала немалое количество тряпочек и обуви. За одеждой последовали аксессуары,  в виде нового зонтика цвета хамелион, лилово - изумрудного, такого же  цвета кожаной монгольской сумки и нескольких пар туфель. Ника была на седьмом небе от счастья. Последние за три года  обновки у неё обычно состояли из мебели , кастрюлек и злополучного кухонного комбайна,  и разных  необходимых вещей в хозяйстве, а вот с вещами дело обстояло туго - их практически Санька не покупал , дабы не" усугублять" и без того цветущую красоту своей молодой подружки.
      Нинка в считанные дни превратилась в городскую красотку, уверенно входящую по вечерам под руку с Дэном в рестораны и кафе, и на неё стали посматривать с нескрываемой завистью суже явно увядающие  особы женского пола и с сожалением,  как о несбывшейся мечте - пожилые  мужчины. Так, через всего пару недель,  Ника,  по стечению не совсем хороших обстоятельств,  превратилась в Нинель, и начала повторять судьбу своей тётки Ларисы - жить легко и с удовольствием, как думал тогда её , ничем не обременённый,  мозг.
       Впрочем, причина, по которой Нинель появилась в городе , иногда всплывала у неё в красивой , по модному подстриженной и накрашенной головке, но она стряхивала её,  как нависшую и мешающую смотреть отросшую чёлку, думая что скоро решит эту проблему  раз и навсегда походом в поликлинику. Дни летели быстрее, чем ей казалось и вот пролетел месяц а за ним и другой и очнулась Нинель только тогда, когда Дэн сам обнаружил ,  как то утром  выпятившийся у неё живот. Тут , он , недолго думая,  отвёз Девушку в консультацию и подождал,  пока она,  рыдавшая,  с размазанной косметикой , не вывалилась из кабинета гинеколога и не сообщила , что уже поздно делать аборт.
       Дэн, в свою очередь не стал на неё орать, он просто сообщил ей что она дура и он даст ей деньги на проживание в съёмной квартире, но жить с ней и  воспитывать чужого ребёнка не собирается, тем более, что у него уже была на примете неплохой вариант, девушка с высокими нравственными идеалами и имеющая богатых родителей. Дэн предложил Нинке вернуться в деревню, но Нина давно уже для себя решила, что будет жить в городе, где возможностей чего то добиться больше и где можно в любой момент исчезнуть, не раня душу и не задумываясь потом, как там в деревне без тебя проходит сезон покоса и живёт живность, которую ты сам и развёл. Стоило только бросить в сумочку свои немногочисленные вещички и по английски, не попрощавшись исчезнуть из чьей либо жизни и города в целом.
       Нинка переселилась в маленькую квартиру и ,  сидев там с утра до ночи ,  одна стала очень скучать и по Дэну и по той праздной беспечной жизни, что так мало ей удалось выхватить у последней и по деревне , с её густыми туманами по утрам и протяжному мычанию коров, раздающемуся в нём и по кристальной прозрачности воздуха в ясные зимние морозные дни ,  и по слепящему глаза белоснежному снегу,  и по мартовским серенадам деревенских котов ,  и по всему остальному, что так любовно смогла вышить красивым рисунком природа на душе этого по сути ещё ребёнка, брошенного всеми и обманутого.Иногда Нинке казалось, что в ней живут два совершенно разных человека, любящие совершенно противоположное.
       Так летели месяцы и Нинка стала уже совсем круглой и однажды, сидя в глухой тишине своей квартирки,  она с такой силой вдруг захотела оказаться в деревне, так же сильно,  как недавно хотела ежесекундно съесть кусок пересоленной селёдки. Собрав маленькую сумку, Нинка через некоторое время уже медленно плыла по Заречной улице, впитывая такой приятный запах зимней деревни, с её заиндевелыми кружевами деревянной резьбы  на домах и вертикальными столбами дыма из труб,  и красными гроздьями рябины, тут и там горящими у ворот на деревьях  и многочисленными елями, запорошенными снегом и медленно покачивающимися от холодного ветра, от белой змеи скованной снегом речушки, пробегающей через всю деревню.
     Снегири, крупные, раздутые, словно яблоки, алыми и серыми мячиками перепрыгивали с ветку на ветку дикой яблоньки, сосредоточенно что то склёвывая с веток, уже давно перепроверенных ими не на один раз.Тут же сновали весёлые синички, серебристые пушистые комочки, с длинными хвостиками, весело ими подёргивая и чирикая на весь мир.Весь снег палисадника, где жила уже пол века огромная ель, и притулилась к ней дикое деревце яблони, был словно окроплён кровью - замёрзшими, склёванными птицами ягодами.
     Нинка на секунду остановилась, словно что то вспоминая ,  посмотрела на пёстрый снег и открыла калитку.Двор и дом встретил её абсолютной тишиной.В комнате, на не расправленной кровати, прямо в валенках спал пьяный Санька. В доме был жуткий холод и даже вода в деревянной кадушке, прикрытой такой же деревянной крышкой покрылась тонким слоем льда. Изо рта у Нинки шёл пар. Она  быстро разделась и осмотрев всё вокруг, и глубоко вздохнув, словно взвешивая, сколько работы ей предстоит, стала убираться в доме.
     Работала она до тех пор, пока силы не стали покидать её, и не заболела поясница, а руки, горячие и красные, распухшие от кипятка, который она кипятила не переставая на одинарной конфорке, стоявшей на разделочном шкафу у стола. Зато дом, запущенный донельзя, за эти пять месяцев её отсутствия не превратился в тот, что жил в её воспоминаниях. Начало смеркаться, солнце ушло за горизонт и серые тени от лап ели , то и дело рисовавшие замысловатые узоры на стенах утихли.
      В доме запахло  борщом.  Санька, выспавшийся и разомлевший от натопленной печи , начал ворочаться и проснувшись, некоторое время, смотря в потолок не мог сообразить, что же не так. Затем он кое - как поднялся и сел, уставившись в проём комнаты. Там, при свете включенного света, он увидел что то знакомое, но расплывшееся, словно диковинный зверь.Встав с кровати, он прошёл в кухню.За время отсутствия Нинки, он переживая, начал опять пить и теперь, в свои неполные сорок, походил на старика. Совместная жизнь с девушкой сильно изменила его, в нём словно вновь разгорелся жизненный огонёк , который  так упорно пытались  затушить  все окружавшие его люди и обстоятельства. Будучи грубым и  необразованным , как и Нинка, он продолжал своё стремление кого то любить, и обделённый этим чувством , из года в год глушил боль , появившуюся от этого в его сердце давно. Сначала любовь к Любе, а затем и к Нинке, оставили в его душе глубокие борозды, которые он пытался по своему, зарубцевать  с  помощью спиртного.
          Санька очень удивился и обрадовался появлением юной подруги, и заметив, что она оставила ребёнка, не стал разводить ругань и бессмысленные уже разборки по поводу её столь долгого отсутствия. Потом они сидели до полуночи, рассказывая свою  жизнь уже друг без друга и вспоминая прошлую, и остановились только тогда, когда кукушка прокуковала три раза.
         Нинка прожила в деревне всего неделю и засобиралась назад. Не ожидавший такого поворота, Санька стащил с чердака детскую кроватку, всю искусанную по верху периметра облезлых , некогда лакированных досочек зубами его сыновей ,  и даже покрасил её на два раза лаком в предбаннике. Теперь в комнате дома был освобождён угол от старой  ,видавшей виды и особо не нужной швейной машинки , закинутой скатертью с кистями и туда была определена кроватка, в которую Санька пытался вдохнуть уже треть жизнь.
         Но Нинка не собиралась изменять городу, с его бешеным ритмом и фейерверком острых ощущений и засобиралась обратно. Санька , рассвирипев, стал кричать и требовал сказать, что будет с ребёнком, когда он родится. Нинка ещё сама не знала этого и не могла знать, неясно представляя не только будующее ребёнка, но и своё. Она молча, опустив голову , словно упёршись лбом в невидимую стену, наконец - то оделась и присев на табурет, неожиданно для себя , расплакалась.
        Санька гладил её руками по голове, разбитыми от постоянной  сборки срубов и бесконечных плотничьих работ, и хоть их невидимой пока нитью связал раз и навсегда ребёнок, ещё не родившийся, он прекрасно понимал, что она, эта совсем молодая женщина, для него всегда была и будет журавлём в небе, недосигаемым и уже улетевшим, только на мгновение обратившим на него своё величественное внимание.
 - Ты хоть ребёнка не бросай, а, Нин? - выдавил он из себя. Нина молчала , уставившись в крашеный дощатый пол.
 - Если что, привози, выращу дитё - сухо сказал Санька и тяжело вздохнув, добавил: - Не чужое, же….В последний раз погладив притихшую Нинку по голове, он повернувшись, на ватных ногах ушёл из кухни в комнату, не желая больше выносить её  жестокого молчания . Встав, так ничего и не сказав, Нинка вышла из дома, тихо прикрыв за собой дверь.