Семь нот

1.
Она лежала на спине. Рука неестественно вывернута, лицом в небо. Глаза закрыты. Она не шевелится. Вокруг сгрудились люди. «Скорую? Кто-нибудь вызвал скорую?», «Как это случилось?», «Девушка, Вы нас слышите?», «Давайте перенесем ее в тепло…», «А вдруг ее нельзя трогать…»

Я тоже стоял рядом и смотрел на нее. Она была в пуховике и шапке с помпоном. Щеки розовые, разгоряченные, постепенно бледнеют. На лицо падают снежинки. Мне представилось, что ей должно быть щекотно от того как они тают на носу и щеках. Я встал рядом на колени, мне захотелось смахнуть снег с ее  лица. Снял перчатку и дотронулся. Щека влажная и прохладная. Она еле слышно вздохнула и открыла глаза. «Жива…». «Кто-нибудь вывал скорую?..». «Это моя мама…». «Ты можешь позвонить папе?..». «Это наша знакомая, мы ее знаем, ее зовут Полина…». «Полина, вы нас слышите?...».

Она открыла глаза и посмотрела на меня. Голоса вокруг будто исчезли. Она глядела на меня удивленно, а я вдруг услышал ее голос. Хотя она ничего не произнесла. «Что со мной? Почему я не могу пошевелиться? Где Машенька? Я не чувствую ноги…».

Я вглядывался в ее лицо и никак не мог понять: слышу ли я ее действительно или это мое воображение? Я огляделся и увидел стоящую рядом маленькую девочку лет пяти.

- Ты Машенька? Это твоя мама?

-  Да…

2
Дальше так. Кто-то достал телефон из ее куртки. У Машеньки выяснили, что папу девочки зовут Степан. Степан в записной книжке отыскался только один, он подтвердил, что выезжает и будет через полчаса. Скорая тоже уже была на подъезде. У Полины на катке оказалось двое знакомых с детьми, они хлопотали вокруг нее с видимым энтузиазмом. Служители катка принесли пледы и укрывали ее. Мне здесь делать было нечего. Но почему то я не уезжал.
Чтобы не мешаться под ногами я сел в кафе и стал пить кофе, наблюдая за толкотней из окна.

Служители, укутав пострадавшую пледом и, убедившись, что с ней знакомые, ушли выполнять свои непосредственные обязанности. Ушла и женщина, которая вызвала скорую. На катке остались знакомые с детьми, которые ждали врачей и поили Машеньку чаем из термоса. А я сидел за стеклянной стенкой кафе и чувствовал, как у меня мерзнет спина, а в лицо летят снежинки и щекочут мне щеки.

Скорая приехала. На носилках Полину перенесли в машину. Я вышел взглянуть на нее. «Перелом, сотрясение… больше сказать ничего нельзя… после рентгена…». Знакомые покивали. Приехал папа Машеньки, взял девочку за руку. Пожал руку знакомым. Те снова покивали и разбежались.

Степан, не подходя к скорой, собрался уйти вместе с девочкой. «Вы что, не поедете с ней?» - спросил я вдруг, остановив его за плечо. «Я с ребенком», - пожал плечами Степан и ушел. Я увидел над собой лицо человека в белом халате с кислородной маской в руках. Радуга и картинка пропала. За спиной послышался звук заводящегося мотора. «Куда вы ее везете?». Услышав в ответ адрес, я остался стоять на дороге, глядя вслед синим огонькам.

3.
Звонок мобильного вернул в реальность. Это была мама.  Я должен был забрать у нее сына. Сегодня у нас в планах был поход в театр Дурова. Бывшая - в отпуске, уехала в Испанию, погреться. На две недели малыш остался у меня… Собственно, и на каток я его тоже мог взять, но иногда хочется побыть наедине с собой - привести в порядок мысли. Каток для этого, пожалуй, самое подходяще место в шумном городе. Кто жил в столице – тот меня поймет. Иногда просто хочется тишины хотя бы на час. Теперь пора забирать сына. К тому же мама идет сегодня в театр, опаздывать нельзя.

Машинка заводится легко и задорно. Я люблю ездить по Москве в выходные. На какое-то время отключаешься от тревоги и просто катишься по бульварному кольцу. Маме я купил квартиру в центре, как она всегда и хотела. Или я хотел?

Мама встречает меня с одетым Петей и сама уже в норковом манто. Кажется, его ей подарил третий после мужа друг. У меня не поворачивается язык называть маминых мужчин любовниками…Третий друг. Как тайна третьей планеты. Это было почти 20 лет назад. Вообще мама – это удивительное сочетание норковых манто и соленых огурцов. Я всегда восхищался ею за это. Когда у нее бывало плохое настроение – а так бывало, жизнь объективно у нее была не проста – она делала одно из двух. Либо одевала норковое манто и шла в театр (на концерт, к подруге, кататься по Красной площади на коньках… да, да, в свои 60 она прекрасно стоит на коньках) или принималась солить огурцы. Как она говорила – на лето. Даже пусть огурцы были из Азбуки Вкуса. И пусть по триста рублей. Зато ни у кого в мае нет таких хрустящих солено - маринованных огурчиков. Но сейчас был не май месяц. И мама была в манто.

Вообще, я должен был бы у нее спросить, что случилось. Но я не мог сегодня. Только не сегодня. Так что просто забрал сына, обнял маму и мы поехали.

Мы должны были ехать в Дурова. Но мне не ехалось. Я остановился у "Кофемании". И даже два раза. Два раза выпил имбирного чаю. Тревога не уходила. Я тормозил. Я не разрешал себе. Но она стучалась ко мне. Больше ее никто не слышал.

Видел серый коридор. Было больно в плече. Было больно в голове и где-то в области шеи.
Я вышел на улицу подышать. Мой сын с тревогой смотрел на меня из окна авто. Я обратился к ангелам и спросил, что со мной. Они мне сказали. Езжай к ней. Но я не послушал. У меня был отцовский долг. И я поехал с сыном в театр.

4
Я живу за городом почти в ста километрах от МКАД. В шале из тех, которые строят из блоков за 2 месяца. У меня почти гектар земли. Как бывший военный, а затем, как и многие, менеджер какого-то офиса, я легко смог купить себе немного земли и построить на ней дом.

Последние лет 5 лет я занимаюсь странными вещами. Я стал коучем и провожу тренинги. Увлекся йогой, сыроедением и много еще чем. Зарабатывать стал очень мало. Жена ушла от меня, не готовая питаться капустой и морковкой. Мне сорок пять, а моему сыну – десять. Моя бывшая хоть и не разделяет моих духовных взглядов, охотно доверяет мне сына.

Зарабатываю себе на жизнь я тем, что провожу тренинги на тему счастья, занятия по йоге, семинары и групповые медитации. Когда надо было купить квартиру маме, я на полгода вернулся к прежней менеджерской профессии и с Божьей помощью заработал ей на квартиру. Потом – снова семинары и випассаны. Этот путь, думаю, позволяет мне помогать людям. Хотя иногда я очень устаю от такой роли. Особенно когда вижу, как люди гложут себя своими не прощенными обидами и страхами. Неверием в себя. Что-то не получается и они отступают. На самом, деле человек только сам может себя спасти, помочь можно только давая шанс посмотреть на себя со стороны, задавая вопросы, давая поддержку.

Из моих учеников справляются не все. Далеко не все. И мне самому приходится много медитировать, чтобы не забирать на себя их боль и их ошибки. И не расстраиваться за них. Ведь это их жизнь и их выбор…

5.
Тревога не уходила.

Я приехал к ней через два дня по адресу, который узнал в скорой. Полина все еще была в больнице.

Я и сам не понимал, зачем я это делаю. Зачем пришел к ней. У ее постели суетились люди. Ее бывший муж и дочка. Врачи. Друзья.

Она была рада почувствовать меня близко. Никто не знал, что с ней, просто она не могла говорить и двигаться. Общение с ней у окружающих происходило через моргание глазами. «… Кажется, поврежден нерв в верхней зоне позвоночника… Видимых переломов нет… Защемление… Трещина в черепе заживает нормально… Анализы в норме…»

Я видел, что она не одна, что о ней заботятся. Ее бывший все-таки приехал и был деятельно-участлив. Друзья рассуждали о ее переводе в клинику в Израиль… Врачи находили какую-то положительную динамику, вроде бы начали шевелиться пальцы левой руки.

Но я чувствовал ее боль и тревогу. Шок. Страх.

Меня не пустили к ней. «Кем вы приходитесь? Больная в тяжелом состоянии…». Я попробовал поговорить с друзьями, мне сказали, что им не до меня. Не видя, чем я могу помочь, я уехал. И постарался выкинуть эту историю из головы.

6.
Какое-то время я не вспоминал о Полине. Я несколько раз молился за нее и очень надеялся, что ей стало лучше. Иногда я чувствовал ее, но вроде бы эта непонятная связь стала утихать. А может просто я был очень занят, у меня был двухнедельный йога-тур в Индию, занималось на программе две группы, Петя, мама… Много чего.

Я приехал в больницу снова через два месяца, потому что вдруг меня скрутила ужасная душевная боль и я понял, что это Полина. Она уже не звала меня. Просто ей было больно. Она узнала что-то такое, от чего ей захотелось умереть. Такой тоски и обреченности я давно ни у кого не ощущал.

Я поехал искать ее. То, что я узнал, казалось полным абсурдом. Казалось, такое вообще не может случиться. Ей присвоили 4 группу инвалидности. Бывший муж отсудил у нее ребенка. Оплачивать съемную квартиру ей было нечем. Вещи вывезли куда-то на дачу друзья. В Израиль они ее не повезли. Врачи сказали – бесполезно. Пожизненный инвалид, никаких шансов. С работы ее, естественно уволили. Из коммуналки, в которой она была прописана – как-то выписали. Бывший муж уверил ее, что будет хорошо заботиться о Машеньке, а ей привозить апельсины в дом инвалидов, куда Полину теперь и перевели.

***
Полина любила фотографию, любила фотографировать лица. Лица городов. Бомжей. Стариков. Торговку цветами. Агронома в деревне под Нижним Новгородом. Барменов. Механика на моторном катере. Заседание клуба «Команда помощи черепахам». Жуликоватого парня, который за деньги продает номера для машин. Девушку тренера из конного клуба. Младшего повара, пекущего блины в гостинице. Человека опоздавшего на самолет.

Но за это не платили деньги и Полина фотографировала недоселеберети на ванильных гламурных тусовках. На корпоративах. На новорусских свадьбах и юбилеях. Делала фотосессии для пузатых мужиков в дорогих костюмах со злыми глазами. Ее слегка подташнивало от этого, но она мечтала купить квартиру и держалась за денежные заказы, затыкая рот своему Я и своим мечтам.

Совсем недавно Полина была обычным, довольно счастливым и довольно веселым человеком. Любимая дочка. Не слишком любимая, но стабильная  работа в известном журнале. Более двух тысяч друзей в фейсбуке. В разводе с мужем, но, как говорится: «был один человек…».
Человек куда-то подевался, его я так ни разу и не видел. Друзья иногда приходили с виноватыми лицами. Они просто были слишком занятыми и слишком слабыми.

А некоторые просто вычеркнули ее из своей жизни. Степан давно этого хотел. Чтобы ее просто не было. Потому что у него была женщина. И ребенок. И работа. Все как он хотел.
А родителей у Полины не было. И у нее не хватило сил.

После всех этих новостей, она закрыла глаза, ни с кем уже не общалась и не шевелила пальцами левой руки.

7.
В больнице мне дали адрес дома инвалидов, куда ее определил пробивной бывший муж. (Оказывается, пристроить инвалида в такое заведение тоже непросто.)

Я поехал. В том сером доме было очень тяжело. Тяжело дышать. Тяжело быть. Даже позитивному сыроеду и йогу - мне. Я нашел ее в палате на восемь человек. Разных возрастов. Парализованные полностью или частично. Некоторые со СПИДОМ. Некоторые с раком. Забытые. Никому ненужные.

Мне было сложно объяснить врачам кто я. Я и сам не знал кто я. Я просто знал, что должен ее забрать оттуда. Услышав мое присутствие она слегка откликнулась, но не более того. Потом прервала контакт. У ее кровати стояла ваза с апельсинами. Цинично. Интересно, кто их привез, бывший муж или те самые друзья?

8.
Оформление опекунства заняло какое-то время. Я забрал ее и отвез к себе в загородный дом. Мама покрутила пальцем у виска, сходила в театр и переехала ко мне помогать.

9.
Она могла только слышать.

Я читал ей. Бродского. Веллера. Липскерова. Ирвина Шоу. Хейли. Говорить она не могла. Если ей не нравилось – она закрывала глаза. Ей не нравился Липскеров. Ей не нравился Веллер. Я не всегда знал, что ей читать. Когда ее глаза начинали светиться интересом, мое сердце прыгало от радости. В ее эмоциях тогда появлялись новые нотки. Чуть-чуть удивления. Чуть-чуть интереса. Чуть меньше боли и отчаянья.

Мама занялась йогой, плакала и говорила о переселении душ. Выяснила для себя, что, оказывается, звуки оказывают целебное воздействие. Пела ей песни. Пела ей «ОМ». Ходила в церковь и ставила свечки. Рассказывала ей о спектаклях, на которые когда-то ходила. Забавные истории о своих мужьях и норковых манто. Раскуривала в Полининой комнате индийские благовония. Запахи Полина чувствовала.

Я по учебникам делал ей точечный массаж ступней, рук, головы. Когда была хорошая погода, мы выносили ее на улицу, летом даже клали прямо на траву. Полине очень понравилось.
Иногда я проводил тренинги и медитации прямо у себя в доме. Тогда я приносил на них Полину. Тогда она слушала вместе с другими об энергиях и управлении собственным телом. Ей было интересно.

Прошло уже почти шесть месяцев. Внешне Полина выглядела не очень, побледнела, осунулась ну и все такое. Но звучать она стала спокойнее. Ей было лучше. Я очень хотел, чтобы она поправилась.

10.
Иногда к нам приезжала подруга Полины, Эйприл, американка, живущая в России. Она единственная не ленилась приезжать к нам за сто километров. Степану было стыдно. Степан обещал, но не приезжал, не привозил дочь.

Когда приезжала Эйприл, она обычно плакала и просила простить ее за то, что она не забрала Полину к себе, а позволила забрать в дом инвалидов. Полина слушала ее. Слушала сбивчивые оправдания. Истории о том, как Эйприл опять уволили с работы. Не знаю, что уж она там точно говорила, но я вдруг почувствовал, что в Полине что-то изменилось.
Она простила. Она поняла то, что понял какое-то время назад я. Ее друзья не были плохие люди. И они по-своему любили Полину, просто они были слабы и не знали, что делать. И она простила Эйприл. А потом простила и остальных. Ее душа стала легче.

11.
Мои ученики очень сопереживали Полине, как-то раз мы решили сделать специальную групповую медитацию. Приехала на нее и Эйприл. И мы, нас было всего десять человек, включая меня, маму и Полину, молились как умели на ее выздоровление.

Больше часа мы сидели с закрытыми глазами, рисуя общую картину. И я видел, как наша любовь сливается в общий поток, в прекрасное маленькое солнце. Мы любили Полину и хотели, чтобы она поправилась. И Полина верила нам, верила нашей любви, хотела бороться за жизнь и верила в чудо. Я видел, как в нашем круге светится ее маленькое желтое солнышко.
Когда я вечером отнес ее обратно в ее спальню, она выглядела спокойной и, наверное, счастливой.

12.
Следующим утром меня разбудила Полина. Я проснулся от вспышки ее счастья. Я зашел к ней в комнату и увидел, что она пытается сесть на кровати. Она была очень слаба, но могла шевелиться. Я помог сесть ей на кровати и обнял ее. Она плакала. А потом очень тихо произнесла: «Спасибо».

Через пару месяцев Полина восстановилась полностью. Мы поженились. Забрали Машу. Открыли центр реабилитации. У Полины открылись сильнейшие экстрасенсорные способности. Когда у нас было не очень много групп и пациентов, она фотографировала. Она фотографировала, как перерождается человек, если поверит в себя. Мы показываем эти фотографии только самым близким.

Семь нот. Прощение. Любовь. Открытое сердце. Вера в себя. Сила духа. Свобода. Свой путь…
Почему нам нужны ТАКИЕ испытания, чтобы двигаться дальше? Чтобы двигаться?

***
Даже странно,  как мы не устали,
В телескопы рассматривать дали!
Очевидное трудно заметно.
Подметаем вокруг, но все тщетно.

Только слезы нам моют глаза.
Только боль очищает душу.
Даже странно,  как будто нельзя
Без страданий нам ангелов слушать?!

Ведь не сложно понять…Все зависит от нас. 
От обиды темно. От бревна ломит глаз…