Рок после смерти. Глава 2. Зловещий особняк

ЕСТЬ ЛИ РОК ПОСЛЕ СМЕРТИ?
Глава 2. Зловещий особняк

     — Многие группы становились особенно популярны после смерти одного из музыкантов,— Макс провёл рукой по лбу, словно у него раскалывалась от боли голова,— но, чаще всего, эти группы имели хоть какую-то популярность до этого. Наш же путь только начался со смерти.
     — И был ими усеян после…— человек снова достал свой старенький диктофон,— вы готовы продолжить?
     — Всегда.

                Похороны как начало карьеры. Версия Макса.

     Этот ублюдок снова всё испортил. Мы прогорели с концертом. И мало того, нам ещё пришлось давать показания доблестным служителям закона, от чего опять-таки сорвались репетиции. Но и этого оказалось снова мало.
     Почему-то что Ник, что Лео считали, что мы должны пойти на похороны. Мы знали его-то в лучшем случае пару недель. Не подумайте, что я какое-нибудь чудовище, но я считаю это попросту нелепым. Да, он был членом группы, и то весьма сомнительным. Но никто из нас по сути его не знал. И что мы должны были говорить по этому поводу на похоронах? Мы сожалеем об утрате? Его постоянно все вышвыривали, давали под зад. И тут, к моему удивлению, таких сожалетелей собралось около сотни. Так, где они, спрашивается, были раньше? Когда Джонику было некуда пойти, нечего есть?
     Денёк выдался ни к чёрту. Помимо всеобщего воя об утрате, людей, которые так же мало его знали, как и мы, зарядил ко всему прочему ливень. Его родители уходили последними из гостей. И как ни странно мы остались самыми что ни есть последними.
     —Грёбannое небо плачет,— ни с того ни с сего выпалил Ник.
     —Давай, Котейка,— Лео поставил на землю переноску и открыл,— Прощайся уже.
     —Ну, твою же мать!— заорал я,— Ты обещал, чёртов ублюдок! Обещал из ада подняться!
     —Спокойней, чувак,— схватил меня за спину Ник.
     —Он, обещал! Так что же не поднимается?— я замахнулся ногой и один из венков полетел в кота.
     —Мяу,— проорал кот, убегая, попутно обгадившись,— Мяу,— застонал он, осознав, что натворил.

     Я не знаю, не помню, по какой причине, но мы так просто молча простояли фигову тучу времени. Последние машины уже уехали, а мы так и стояли как вкопанные. Небо померкло и бла, бла, бла. В общем, стало охрененно холодно и темно, зажглись первые фонари.
     —Его трубка,— Лео достал из кармана Джоников прибор для курения.
     —Думаю, он хотел бы,— вдруг проснулся Ник,— что бы мы в последний раз за него покурили,— и достал пакетик с травой.
     —Вы придурки,— вся эта идея меня ничуть не радовала,— и я не курю!
     —Да ладно, чувак,— Ник смотрел на меня глазами полными слёз, я повернулся, с Лео была та же история, даже кот, казалось, вот-вот разревётся,— Хоть раз, будь ты человеком?
     Мы забили трубку. Покурили. Кот сказал, что уже все яйца отморозил. И молча разошлись.
     Я пришёл домой. Матери как всегда не было. Она корпела в больнице на ночной смене, чтобы мы хоть немного могли свести концы с концами. Я улёгся на «кресло-кровать». Да, я ведь совсем забыл сказать, мы тогда жили втроём в однокомнатной квартире, в старой сырой хрущёвке на первом этаже. Я, моя мама, и засранец-брат, который так же не хотел ничего от жизни, как и Джоник. Я чем мог, помогал семье. Работал ещё со школы. Но этого было мало.
И вот я лежал, смотрел в заплесневевший от сырости потолок… И раздался звонок.
     —Алло?— я заспанный поднял трубку.
     —Мы слышали записи вашей группы,— из трубки доносилось такое шипение, словно звонили из самой преисподнии,— Не дурно, ребята!— некто решил начать разговор сразу с самого главного,— Не хотите в субботу отыграть концерт в особняке графа Мясницкого?
     —Какого, блин, Графа?— меня всё ещё крыло после дудки.
     —Вам заплатят. Прилично заплатят,— прошипела трубка.
     —Но, у нас нет басиста,— мне совсем не хотелось отказываться, слова «прилично заплатят» меня так и манили,— Он откинулся на днях.
     —Но, ты же можешь взять бас и сам. Можешь.
     —Откуда вы знаете?— я прижал крепче к уху телефон.
     —Я вышлю на почту адрес,— на конце провода раздались гудки.

     Следующим утром мы собрались в гараже Ника что бы, наконец, решить, что же делать дальше.
     —Ну, меня вчера и накрыло,— Ник завалился на диван,— еле до дома дошёл. Крепкая же была у Джоника дудка… Меня ещё приглючило, что мне кто-то позвонил и пригласил отыграть концерт. Даже на секунду показалось, что говорю с Джоником.
     —О! Меня тоже,— оживился Лео,— в какой-то особняк какого-то графа.
     —Вы не поверите,— очухался и я,— меня тоже!
     Мы не сговариваясь, в одну секунду, резко подскочили и помчались к компу проверять почту нашей группы. И там действительно было письмо. С адресом, картой и суммой внушительного гонорара. Мы даже не стали раздумывать.
     Мы неделю дрочили материал. Я давно не держал в руках бас, поэтому сознаюсь, наше положение могла исправить только моя блистательная подача как вокалиста.

                ***


     — Как же вы попали в этот особняк? — спросил человек.
     — Я вам говорил, что умею хорошо завязывать новые знакомства? — улыбнулся Джоник.
     — Нет, не говорили.
     — Так вот, когда ты живёшь на улице как я, когда тебе позарез нужна крыша над головой, учишься вертеться, расширять круг общения. Новое знакомство, это шанс поесть, помыться, а главное — провести ночь в тепле.

                Пять стадий Джоника.

     Я не сразу понял, что умер. Более того я почти даже этого не заметил, ибо думал что я всё-ещё под кайфом. Когда я выпал из окна, я спокойно встал, отряхнулся, то, что я проходил руками сквозь собственные колени, меня не сильно удивило, чего мне только не виделось под этим делом. И я пошёл по тротуару на репетицию. Я шёл по тротуару, никто даже на меня не смотрел, никто меня не видел, но я к этому давно привык, люди всегда отводили взгляд. И я шёл на репетицию, я всё думал про себя, что же скажет Макс, я прокручивал в голове его слова, я даже слышал уже его голос.

     — Стой! Не туда, не в ту сторону! — я услышал крик позади.

     Я даже не остановился, я и не думал, что это было адресовано ко мне. Да кому я вообще собственно был нужен? Но этот парень меня ухватил за плечо и повернул.

     — Да что с тобой такое? — он ошарашенный на меня смотрел.
     — А вы собственно кто будите?
     — Ну, дела…

     Я подумал уже, что он обознался, я хотел идти дальше, но он вцепился в мою руку мёртвой хваткой и я почему-то даже не чувствовал боли. Я не мог отвести взгляда от его странного костюма, ярко-бирюзовой рубашки и галстука в горошек. Чувак словно вот-вот вернулся с вечеринки в стиле стиляг.

     — Идём! — он тянул меня назад.
     — Я опаздываю, — я пытался вырваться.
     — Куда же ты так опаздываешь? — возмущался он, — Парень, ты уже везде успел, — вздохнул он.
     — На репетицию, я басист, у нас концерт…
     — А где твой бас?
     — Бас?

     Я посмотрел на себя и понял, что я впервые пустой. Я совсем забыл про чемоданы и главное, про чехол с басом. И я пошёл обратно с этим типом. Мы дошли уже почти до дома Лео.

     — Вот дела, будто кто-то умер, — я уставился на толпу людей под окнами Лео.
     — Умер, — улыбнулся он, — размазало как паштет.

     Уже приехала карета скорой помощи, полиция, все так и мельтешили. Среди всего этого хаоса я не мог подобраться к дому Лео. Я чертыхался, я бранился, всё это было так не вовремя.

     — Неужели ты даже этого не заметил? — он смотрел на меня как на душевнобольного, в общем, так как обычно на меня все и смотрели, только что от стиляги вроде него это казалось странным.
     — Что я должен был заметить?
     — Что умер, — как само собой разумеющееся сказал он.

     Вполне возможно вы когда-нибудь слышали об Элизабет Кюблер-Росс? Даже если не слышали, вы не много потеряли. Скорее даже вам несказанно повезло. Потому что она наблюдала за больными со смертельным диагнозом. Так вот, Элизабет выделила пять стадий принятия правды.
     Стадия первая — отрицание. Человек не может поверить то, что это с ним действительно случилось.

     — Иди к чёрту, — засмеялся я.
     — Я серьёзно, — он указал пальцем в сторону кареты скорой помощи, где паковали в чёрный, похожий на мусорный мешок чьи-то останки.
     — Делать мне нечего, смотреть на трупы.
     — Это не твои там случаем друзья? — ухмылялся он.

     Я прищурился, я всмотрелся в толпу, и этот чёртов ублюдок оказался прав. Макс, Ник и Лео с котом в руках стояли у ментовского бобика. На них не было лиц, они смотрели в землю, словно пытались взглядом заставить шевелиться камни или траву. И я сразу заподозрил неладное. Я подумал что попал, крупно попал. Ведь что в доме Лео, что в гараже Ника я заныкал столько наркоты, что хватило бы на весь казантип. И я уже хотел сбежать, дать дёру, как делал миллионы раз при виде ментов. Но я остановился взглядом на Лео. По его щекам текли слёзы. И этот парень мне был чертовски симпатичен, он приютил меня, он так заботился обо мне… И один из людей в форме подошёл к нему и по-отцовски похлопал по спине.
     И я сам не знал почему, но я пошёл к ним. Я шёл сквозь толпу. Я не мог просто подвести этих ребят.

     — Лео! — улыбнулся я, — Чего кислые такие?
     Но парни как стояли, так и стояли, не обратив на меня никакого внимания.
     — Лео! Ник, — не сдавался я, — Макс?
     — Как звали погибшего? — спросил лейтенант.
     — Джоник, — сказал, заикаясь Лео, — Женя, Евгений.
     — Фамилия то у Евгения есть?
     — Фамилия? — подняли как один головы парни.

     Я начал смеяться, я всё ещё думал что это шутка… Хотя, вру. Я не думал что это шутка. Я надеялся.
     Вторая стадия — гнев, ненависть к здоровым людям.

     — Скоты! — орал я на парней и махал руками, — Это всё вы! И ты, — я призрачными руками пытался бить Макса, но он даже не шелохнулся, — Если бы не ты говнюк со своими репетициями, со своими истериками…
     — Успокойся, — положил мне на плечо руку незнакомец.
     — А ты кто блять такой? Ты видишь меня? Ты Сатана? Так я тебе прямо счас наваляю… Катись в свой ад, катись, — орал я, — А вы тут что все ходите? — я пытался навалять каждому прохожему, но безуспешно.
     — Я такой же, как ты, — протянул он руку, — Александр Соколов, 1949—1969, помним, скорбим, можно просто Шурик.

     Третья стадия — осмысление, попытка заключить сделку с судьбой.
     Я молился, хотя и не знал кому толком, хоть кому-нибудь. Я вспомнил всех и Будду, и Иисуса, и Аллаха, я упал на колени и на всякий случай помолился даже Зевсу. Я надеялся, что если кто-то всё же сидит на облаке, он это как-нибудь разрулит как всегда это делал.

     — Я брошу наркоманить, обещаю, — слёзно умолял я небеса.

     Четвёртая стадия — депрессия, отчаяние и ужас.

     — Ну за что? — я упал ничком на землю. — За что? — я бил руками, я пытался рвать траву, но мои пальцы проходили сквозь неё.
     — Я знаю, как поднять тебе настроение, — сказал чувак, — тут недалеко одно местечко…

     Пятая стадия — принятие. «Я прожил интересную и насыщенную жизнь и бла, бла, бла…» Элизабет со своими опытами поставила, что не более 2% людей переживают эту стадию. Я не попал в институт, хотя за меня даже хотели заплатить, я ни разу не попал в кольцо на уроках баскетбола, я ни разу не попал даже в очко унитаза, где уж мне было попасть в эти треклятые два процента.
     Шурик ухватил меня за руку и потащил. Я даже не сопротивлялся. Я был в полнейшем отчаянье, мне не просто  было уже некуда идти как обычно, мне даже незачем было уже куда-то спешить. И мы дошли до кладбища. Я хотел уже набить морду Шурику за такие тупые приколы, но даже это мне казалось уже бессмысленным.

     — Когда ты встал и пошёл в противоположную строну, — не умолкал он, — я удивился. Ты ведь даже не заметил! А ведь у тебя был шанс… Почему ты остался?
     — Я спешил…
     — Знал я одного такого, — усмехнулся он, — тридцать лет проработал в офисе, умер вечером, а утром как обычно пошёл на работу. Он пол месяца туда ходил и даже не замечал. Работа, дом, семьи не было, друзей тоже, только карьера, только ворох бумаг, он даже на работе ни с кем так и не сблизился, говорил всегда только по делу. Никто его и раньше не замечал… Он понял что умер, только когда в конце месяца не получил зарплаты.
     — Но как? — вдруг остановился я.
     — Машина сбила…
     — Нет! — начал сердиться я. — Ты сказал, что он работал с бумагами?
     — Ну да.
     — Как он с ними работал, как он их трогал? Я пытался ударить Макса, но я прошёл насквозь…
     — А, ну такое возможно. Это тяжело правда, отнимает много сил. Ты должен принять новую жизнь. Ты должен дойти до последней стадии.

     Вы наверно подумали, что это я такой умный и где-нибудь вычитал об тёте Элизабет? Тогда вы ошиблись. Я даже толком не знаю, как пишется «викИпедия» или «викЕпедия». Именно Шурик то мне обо всём и рассказал. И я поначалу воспринял это как бред очередного британского учёного.

     — Но это нелегко, — продолжил он, —  есть одно местечко, там все наши тусуются. Некоторым за пять сотен перевалило, а так до сих пор и пушинки не могут сдвинуть.
     — А ты можешь?
     — Могу, — довольный собой улыбнулся он, — полвека тренировался. А это очень хороший результат, не многим раньше удавалось так быстро!

     И мы подошли вплотную к склепу. Замок висел на петлях, и дверь слегка была приоткрыта. Я хотел её дёрнуть, но прошёл снова рукой насквозь.

     — Чувак, — усмехнулся он, — ты же призрак! Зачем себя так утруждать? Просто пройди через неё.

     И он нырнул в склеп через стену. А я смотрел на него, и это просто не укладывалось в моей голове. Я попробовал ещё пару раз потянуть дверь. Безрезультатно. И я занёс ногу, я держал её на весу перед стеной, словно пытаясь нырнуть не в склеп, а море, будто пробуя холодная ли вода. И я мыском кед дотронулся до стены, я отпрыгнул как от ледяной воды, когда моя нога действительно растворилась в стене.

     — Давай быстрее, — из стены вылезла лишь голова Шурика, — ты всё пропустишь!

     И я пытался набрать полные лёгкие воздуха… а потом я понял, что у меня и нет-то больше лёгких, да и воздуха я тоже не чувствую. И я спокойно прошёл.
К моему удивлению в склепе была почти вечеринка. Пять старшеклассниц, побросав свои рюкзаки в углу, сидели на полу рядом с каменным гробом. Весь склеп был освещён сотней свечей, а девчонки водили блюдечком по листу ватмана.

     — Нужно ещё раз попробовать, — предложила одна из них.
     Девчонки взялись за руки и закрыли глаза.
     — Я их недавно застукал, — усмехнулся Шурик.
     — Дух Джима Моррисона приди, пожалуйста, к нам, — хором повторяли, взявшись за руки, девушки, — Дух Джима Моррисона, ты здесь?
     — А теперь самое интересное, — Шурик нагнулся к блюдцу и повёл его в сторону, где было написано «Да».
     — Это ты водишь? Он здесь? — шептались девчонки.
     — Спроси! — ущипнула блондинка ту, что говорила за всех, — Кирилл любит меня?
     — Каждый раз одно и тоже, — улыбался Шурик, — Он любит меня? — наигранно писклявым голосом говорил он, — А сколько у нас будет детей? Ой, а он пригласит меня в кино? И ведь никому даже в голову не приходит, что старина Джим не говорил по-русски, — Шурик бросил взгляд в сторону ватмана с русскими буквами.
     — Глупость, — улыбнулся я, — призраки же не могут предсказывать будущее? — я и сам усомнился в своих словах. — Ведь не могут же?
     — Вообще-то, — он нагнулся снова к блюдцу, — могут. Один на миллион действительно может.

И он начал двигать блюдцем по листу от буквы к букве, пока не сложилась фраза «он гей».

     — Это ты? — блондинка ущипнула за плечо подружку, что сидела рядом с ней. — Это ты водишь!
     — Нет! Не веришь, я уберу пальцы, — отнекивалась та.
     — Не сметь, — гаркнула на них медиум, — иначе контакт прервётся.
     — Спроси, — настаивала блондинка, — может Димка меня любит?
     — Девчонки, — улыбнулся Шурик.
     Он снова нагнулся, и теперь девушки читали вслед за ним по слогам.
     — Он, — следила внимательно медиум, — лю-бит, — все застыли в напряжении, — нар-нор, нар…— блюдце с трудом скользило под уймой их рук, — Причём здесь котики? — Медиум придвинулась вплотную к листу, — и Ки-рил-ла…

     Я думал тогда, я уссусь от смеха. И тут я подумал, ну и слава богу, что у меня больше нет мочевого пузыря. Нет и нет, нет жизни, нет Джоника, а был ли он когда-нибудь? Кто он вообще такой? Ведь никто даже не знает его фамилии? А сам, то он помнит? Откуда он? Кто он? И тогда я называл себя «он» не я… будто вся моя жизнь, короткий её миг, был другим человеком, вечно пьяным, вечно под кайфом Джоником. Но сейчас я был абсолютно другим Джоником, впервые за много лет трезвым, трезво смотрящим на вещи. Я не считал что «я прожил прекрасную жизнь», я считал «и слава богу она закончилась».

     — Можно я попробую? — я положил ладонь на плечо Шурика.
     — Почему бы и нет, — улыбнулся он, — только не расстраивайся, ни у кого не получается сразу…
     И он не успел договорить.
     Я попал. Впервые жизни я куда-то сразу попал. Я попал сам того не ожидая в эти два процента.

     Блюдце заскользило по глади листа. Я довольный вёл рукой. Я и не заметил, что девчонки разом умолкли. Я это заметил только тогда, когда их молчание сменилось истеричным криком. Они прямо так, не взяв ни рюкзаков, не затушив свечей, с воплями выбежали из склепа, они разбежались в разные стороны, как тараканы от включенного света.

     — Что случилось? — выпрямился я.
     — Они тебя увидели, — полными ужаса глазами он смотрел на меня, — Ты снял завесу невидимости. Так нельзя, чувак, так у нас не принято.
     — Какая к чертям ещё завеса?

     И он мне всё рассказал. Призраки при желании могут становиться видимыми, но на это опять таки требуется хренова туча сил. Я же мог эту грёбаную завесу включать и выключать, будто переключая каналы на пульте.
 
     — Как? — он продолжал сверлить меня взглядом. — На всё это требуется много времени, много сил… Нужно отречься от жизни…
     — Я тут вдруг подумал, — я положил на место блюдце, — а ведь я никогда толком и не жил. То есть я вроде жил, точнее существовал, я как тот парень, про которого ты говорил, я бы даже не заметил своей смерти, не догони бы ты меня.

     И мы шли уже по очередной улице. Во всю смеркалось. Небо так и говорило «укурись или вали спать». Но я не мог больше курить, а про «спать» я тоже не совсем был уверен.

     — Чувак, — по привычке я затянул свою старую песню, — у тебя нельзя перекантовать? Ночь, не больше, как найду что, так сразу…
     — Джоник, — снисходительно улыбнулся он, — перед тобой весь мир, ты можешь идти куда хочешь, тебя никто не заметит. Хочешь, выбирай любую квартиру в районе, хочешь, езжай зайцем на автобусе в другую часть города, хочешь, иди в дом любого богатея, пентхаус, особняк, выбирай, что по душе!
     — А ты куда пойдёшь?
     — Тут неподалёку есть одна квартирка. Там одна старушка смотрит каждый вечер «Милагрес, девушка по имени судьба», признаться, я подсел на этот сериал.
     — А если я с тобой?
     — Извиняй, друг, — он похлопал меня по плечу, — это моя личная старушка.
     — Ладно, — я уже повернулся уходить, но остановился, — мы же увидимся ещё?
     — Да, — помахал он мне рукой, — заскачу на твои похороны…

     И я бродил по улице. Я шёл в среди толпы людей, что спешили к своим домам, в свои пустые квартиры, в свои квартиры полные любви, в свои квартиры полные немытой посуды, в свои квартиры полные старых фотографий. Я шёл и иногда включал завесу невидимости, а иногда выключал. Но ничего не менялось, меня по-прежнему никто не замечал. Я был одновременно частью их и одновременно никем, всё, как и всегда, ничего не изменилось.
Я прошёл мимо старого кинотеатра «Октябрь». И я понял, что всё-таки что-то изменилось. В последнее время я никак не мог разжиться деньжатами, я не был в кино уже целую вечность, а сейчас деньги оказались такой мелочью.
     И я зашёл в кинотеатр. Я был невидим. Здесь всегда показывали старые фильмы, на которые и так никто не ходил. Я всегда не понимал, на какие средства ещё жив этот кинотеатр? Я мог спуститься в зал, там едва ли с десяток человек собралось, учитывая, что сегодня показывали немое кино. Но я вспомнил свою давнюю мечту, я всегда мечтал побывать за тем окошком, откуда идёт этот свет, за тем окошком, где крутится плёнка, где рождается в кино. Я зашёл в будку. Технарь уже давно спал. Напротив него стоял будильник. И я незаметно сел у окна и я смотрел как сменяются чёрно-белые кадры. Я смотрел, и мне не хотелось спать, я смотрел на чужую жизнь, пусть и вымышленную, но я будто проживал её, у меня внезапно появилось много жизней, множество чёрно-белых жизней.
     В день похорон я пришёл на местное кладбище. Мне даже не нужно было спрашивать куда идти, я сразу понял куда. Толпа облепила всё вокруг холма. Я стоял рядом с ямой и смотрел на фотографию, что лежала на венках. Мне всегда не нравилась эта фотография. Более того она была слишком старая. Там мне едва ли было четырнадцать. И я понимал, почему мать её выбрала, да, да, я знал, что это её рук дело. Ведь тогда я ещё был примерным мальчиком, отличником. Это в пятнадцать мне начало рвать крышу, тогда я покрасил в первый раз волосы и начал увлекаться пирсингом. И я понимал, она хоронит не меня, все они хоронят не меня, другого человека, человека которого они хотели во мне видеть, а не того кем я в действительности был.
     И я бросил это дело. Я пошёл оттуда. И на пути я встретил эту компашку, я сразу догадался, что они как я, и не потому, что они были одеты не как все, не в ногу со временем, просто они единственные не изображали скорбь, а улыбались.

     — Новенький? — улыбнулся мне дедок.
     — Типо того.
     — Твои, да?
     — Ага.
     — Соболезную, — сказал другой мужик.
     — Чего уж там, — улыбнулся я. — А вы случаем не видели тут одного парня, — и я принялся им описывать Шурика, — костюм такой яркий, бирюзовая рубашка…
     — Шурик? — сложились гармошкой морщины на лице деда. — Так он усё. Закончил.
     — Что значит закончил?
     — Вчера его леди, его Марфа отошла, наконец. Мы думали уже, она будет жить вечно. Он отправился дальше… с ней.
     — Дальше? — я не мог поверить своим ушам, я и не предполагал, что может быть какое-то дальше.
     — Дальше. Тут у нас один сабантуйчик, — сказал второй, — за городом, если хочешь…
     — Без проблем, у меня всё уже с собой, — улыбнулся я.

                ***

     — И вы так сразу согласились?
     — А чего тут думать? — развёл руки Макс. — Предложение было, мягко говоря, заманчивым.

                Макс в пути.

     В субботу к нашему гаражу подъехал чёрный лимузин. Мы, мягко говоря, прихерели. Сколько мы не играли, сколько бы ни собирали народа на концертах, в лучшем случае от организаторов получали пару тысяч, что бы хоть оправдать купленное пиво на концертах. Но что бы такое почтение? Но, лично я, признаюсь, не сильно удивился. Я знал, рано или поздно, этот день наступит.
     И вот мы загрузили всё наше барахло, включая кота (Лео зачем-то в последний момент схватил переноску) и самих себя в шикарный лимузин. Шофёр даже не подумал выйти. На кой-то хрен все окна были замазаны чёрной краской. По-хорошему надо было сразу забить тревогу. Но мы обнаружили внутри бутылку хорошего вискаря и успокоились. Когда же провизия подошла к своему логическому завершению, и мы уже изрядно набрались, но всё так и не добрались до места, наш главный пессимист включил стрёмку.
     —Мы даже не видим куда едем,— сказал Лео,— А вдруг это корпоратив мафии?
     Если бы.
     —Эй, скоро уже? — Ник стал ломиться в окошко шофёра,— Где мы вообще?
     — Почти на месте,— из колонок прохрипел голос шефа, но окошко так и не опустилось.

     Когда мы выползли из лимузина, на улице уже стемнело. Учитывая то время, которое мы добирались, а это часов пять, мы предположили, что уже в другом городе.
     —Недоумки,— разорялся я,— хоть кто-нибудь додумался посмотреть в карту? Как нас ещё во Владивосток не занесло…
     —Ты же у нас лидер?— психанул Ник, разминая затекшие ноги,— Вот и посмотрел бы. Епать, дом с привидениями!— глаза Ника округлились.
     Впереди на огромной территории раскинулся здоровый особняк в лучших традициях хорора. Мы ошалелые двинулись к махине. Как водится, в хороших ужастиках, на входе нас встретил такой же стремный, как и всё вокруг дворецкий. Не проронив ни слова, он довёл нас до комнаты, что нам выделили в качестве гримёрки. Всю дорогу, с котом творилась неимоверная хрень, он шипел и весь извивался в переноске. Как только мы зашли в комнату и Лео расстегнул сумку, кошак пулей вылетел и забился под антикварный шкаф. Разумеется, мы на него забили.
     В центре комнаты ломился полный жрачки стол. Как только дворецкий захлопнул дверь, мы накинулись на еду.
     —Что-то странное с Котейкой,— нажравшись, откинулся на диване Лео,— когда он видит хавчик, первый подбегает. А тут даже не вылез.
     —А его сегодня кто-нибудь укуривал?— Ник также завалился рядом.
     —Нет… Вот оно в чём дело. Странные эти кошки…

     Мы так и торчали в этой комнате почти до полуночи. Мы уже успели отстроить все инструменты, нажраться и ещё раз отрезветь. Вся эта ситуация начинала уже бесить. Но, за полчаса до полуночи, наконец, заявился дворецкий и жестом поманил за собой. Мы похватали аппаратуру и потопали вниз.
     Нам устроили импровизированную сцену на верху лестницы. Гости толпились в холе с бокалами, жадно разинув рты. Даже стало как-то не по себе. Само общество напоминало цирк уродов. Здесь были старушенции лет так под двести, стрёмные бледные маленькие девочки, амбалы с каменными лицами, были конечно и нормальные парни вроде нас… Хотя, если разобраться, в них тоже было что-то странное. Да вообще, странно было буквально всё! Но, тогда мы ничего не заметили.
     Мы протащили по коридору провода из ближайших комнат, подключили аппаратуру и начали отстраиваться. Свет то и дело от скачков напряжения мерцал. Когда Ник взял первый аккорд, его и вовсе обрубило. Мы не стали напрягаться по этому поводу, нам хотелось как можно скорее отыграть и забрать обещанный гонорар, пока «мафия» не начала развлекаться закапыванием трупов в лесу.
     —Ну, погнали!— махнул рукой я.
     Мы начали как обычно с зажигательной песни. Я лупил по струнам и молил впервые о том, что бы подкачал звук, и никто не заметил как я лажаю. Непривычное для меня ощущение. Но звук был настолько охриненен! Даже мои жалкие потуги более мене вписывались на фоне блистательных соляков Ника, разумеется, половину которых написал я. Но, не буду хвастаться, мы действительно все были молодцы, впервые играли как одно целое.
     Толпа просто взорвалась, когда мы перешли к самой тяжёлой песне. Мне даже на секунду показалось, что люди вовсе не люди. В огнях светомузыки многие фигуры начали казаться прозрачными. Одна девочка, прыгала как шибанутая током у лестницы, но при этом с абсолютно каменным, почти траурным лицом. Я свалил всё на подсветку, когда увидел, как налились кровью её глаза. Мы тогда все происходящие странности отнесли к игре света и теней. И мужик с дырой в груди, прозрачная старушка с коляской (вот кто вообще притащит ребёнка на концерт?), и сиамские близняшки не вызвали никакого удивления.
     Ник взял первый аккорд нашего главного хита и заиграл переборчиком. Это был медляк. И это был полнейший астрал. Акустика здания располагала. Я невольно закрыл глаза от осознания насколько мы ох**нны. Я пел, я ласкал микрофон, так как не ласкал ни одну женщину. Вначале одной рукой я провёл по гладкой стойке, вышел на припев, невольно поднялась вторая рука. Я пел с придыханием, мои руки удовлетворяли эту крошку, а губы скользили по её металлической коже. Я поднял руки вверх, в момент как начал переходить в самый пик моего надрыва. И вот заиграло басовое соло. Самое охрененное басовое соло. Я раскинул руки, чувствуя себя царём вселенной. Все люди в этом зале были мои. Они все любили меня, все хотели.
     Соло. Я настолько пёрся от себя, что даже и не заметил, что бас безвольно висел у меня на уровне коленок. Я улыбнулся Джонику и поднял большой палец вверх в знак почтения. Джоник улыбнулся мне. Да мы все улыбались.
     Джоник начал дурачиться как обычно. Он решил сделать свой излюбленный трюк с перебрасыванием баса через плечо. Трюк не получился. Бас прошёл сквозь него, как через призрака… И тут мы, наконец таки, охренели.


     —И как вас приняли ваши друзья,— мужчина вновь засеменил к форточкам.
     —А вы как думаете?— улыбнулся Джоник,— Намного радушнее, чем когда я пришёл к ним ещё живой.

                Взгляд Джоника.

     Они все вместе заперлись в коморке для швабр и мётел. Я сидел под дверью и пытался их хоть как-то вразумить. Ребята вели себя, мягко говоря, как сумасшедшие. Но, я не терял надежды достучаться до их сознательности.
     —Ты грёбannый дохляк!— заорал то ли Макс, то ли Ник.
     —Ребята. Я серьёзно. Вы ведёте себя как расисты, — не сдавался я.
     —Уёбывай дитя сотоны!— зарычал Лео.
     —Блин, раз я мёртвый, так теперь обзываться что ли? Где ваша толерантность? А если бы вы умерли? Вы поставьте себя на моё место, А?
     Ребята дружно заорали. По звуку стало понятно, что с верхних полок посыпались какие-то склянки.
     —А!— орал Ник,— Битое стекло! Я весь в стекле! Это кровь? Я умираю!
     —Никто не умрёт,— вздохнул я,— обещаю! Харе прикалываться, вылазьте уже! Если вы не вылезете, я позвоню вашим мамашам и скажу что вы наркоманы.
     Дверь скрипнула. Из проёма вначале показалась голова Лео.
     —Захлопни грёбannую дверь,— тянул его Ник.
     —Молодец, Лео,— сказал я,— хоть один разумный чувак. Ну, где мой кот?— весь в предвкушении я подскочил.
     —Он его сожрёт!— заорал Макс.
     —Бля, я вам что зомби какое-нибудь?— вся эта ситуация меня уже выводила из себя,— Я призрак!
 
     Мы так орали друг на друга ещё очень долго, будто вернулись старые времена. К утру ребята выползли. Они на цыпочках поспешили к лестнице с бутылками в руках. Я притворился невидимым и пошёл за ними.
     —А чо в бутылках то?— не выдержал я.
     —Твою ж мать!— все дружно подскочили, и раздался звук бьющегося стекла. По ступеням стекали жёлтые лужи.
     Видать ночь для ребят выдалась тяжёлой. Они как-то успокоились и готовы были принять факт моей жизни после смерти.



фото взято с просторов интернета.