Путешествие в страну И... продолжение

Глава 4. Село Философское

“Дорогой друг! Ты - настоящий. Желаю тебе любви. Надеюсь, встреча не за горами”. Записка на четверти листа. Ровный красивый почерк. Ее написала Она. Не Арслана…

Читаю эти удивительные строчки еще и еще. Они наполняют тело теплом, душу – новым, неведомым ранее спокойствием. Откуда-то издалека раздается негодующий глас Профессора: “Но как такое могло с ним произойти? Куда девалась его мечта-Арслана?”

… “Арслана!” – зову я… и не слышу ответа. Душа – та ее часть, которая совсем недавно так болела, так страдала и так плакала – предательски молчит. “Арслана!” – кричу я … и не чувствую огня. Пытаюсь воскресить совсем недавно еще теплые и нежные черты. Не могу…

Вспоминаю – как все происходило в эти несколько прошедших дней.

...Отплывая с обжитого мной песчаного пляжа, я пребывал в приподнятом настроении, охваченный идеей “мыслеогней”, благодаря которым, как оказалось, можно все понимать напрямую без рассуждений и слов. Я лег на дно лодки, накрыл лицо тканью от солнечных лучей и предался исследованию мира мыслеогнями.

Итак, жизнь – это огонь, начало ее – возгорание огня, ее конец – угасание. Все, что способствует горению – истинное, все, что мешает – ложное. Ясно и просто!

…Любовь разжигает огонь невероятной силы, потому она и есть Истина… Также ясно и просто.

А как бы сказал дедушка? – открываю заветную тетрадь и читаю:

Каждый, в ком пламенеет любовь без конца и без края –
В храме он или в мечети, но если, огнем изгорая,
Записал свое имя навеки он в Книге Любви,
Тот навеки свободен от ада, свободен от рая.

Вот как созвучны наши мысли! А я раньше не понимал – как это можно быть “свободным от ада и от рая”. А теперь все просто – имея в  сердце любовь, то есть огонь “без конца и без края”, изгорая этим огнем, ты имеешь ад и рай в самом себе...

А в каком месте находится огонь? Начинаю “огнеэксперимент”. Представляю … конечно же, мою незабвенную Арслану. Чувствую, как разгорается огонек в голове: появляется ее образ, слышны ее слова. Затем – теплеет на сердце. Тепло  усиливается, заставляя его биться сильнее, и постепенно воспламеняя огонь во всем теле… Предвестник знакомого мне пожара. Стоп. Конец эксперимента – это “горение” не так уж безопасно, нужно срочно окунуться в воду – тушить, пока не поздно.

Вываливаюсь из лодки в холодную речную воду – помогает! Вновь забираюсь в лодку. Укрываюсь. Итак, места дислокации огня установлены: в теле, в сердце и в голове. Сейчас горят ровно, спокойно, а что было несколько минут назад!

Солнце пригревает, и я погружаюсь в приятную “огнедрему”.

…Я – в Космосе. В его центре – Солнце, первоисточник огня. А вот – Земля. Впитывая его эфирный огонь – лучи, светится своим неповторимым голубым светом. Приближая ее, будто бы в телескопе, замечаю множество светящихся точек -огоньков. Одни неподвижны, другие  - перемещаются.

Приближаю еще – и различаю их контуры, силуэты. Неподвижные – растения, движущиеся – животные и люди. У каждого свой собственный Огонь. Соприкасаясь с другими такими же, разгораются,  ярко вспыхивая. А вот от двух соединившихся отделяются новые, маленькие огоньки. Некоторые идут на убыль,  постепенно угасая. Некоторые внезапно гаснут, некоторые тлеют или чадят, некоторые взрываются фейерверками.

Каждый огонек – микросолнце, микроистина, микроотражение источника всех огней,  одной на всех Истины, Гигантского Огня – Солнца. Я откинул ткань с глаз и зажмурился от его жгуче-яркого свечения… Молнией пронеслись слова:”Если истина в мире условна…” Истина, аллегория, Солнце...

А вот вижу и человеков, мыслящих огней. Каждый также несет в себе огонь – в теле, в голове и в сердце… Вот – растения: деревья, кустарники, цветы. Тянутся к светилу и жадно впитывают всем своим телом его лучи. Этим и живут. А без него – гибнут. А вот и те, кому принимать в себя напрямую солнышко не дано: одни поедают растения, другие – и растения и тех, кто их поедает, третьи – всех вместе взятых, и друг дружку заодно.

Неужели растения ближе всех к Истине? Растение устремляет свой взор к Солнцу, животное – к растению, а человек – к….

Внезапно сладкую дрему прервал чей-то голос. Выглянув из укрытия, я обнаружил себя у самого берега, надо мной возвышались два “мыслящих огня”, в руке одного была бутылка, у второго – стаканы. “Гляди ты – живой! А мы уж подумали…” – произнес один, и они, звякнув стаканами, влили в себя бесцветную прозрачную жидкость. Через пару минут я оказался в их компании.
 
Они совсем не напоминали то, о чем я так благостно размышлял в лодке, эти два упитанных бородача в рыбацкой одежде. Рядом лежали снасти – удочки и еще что-то. Сперва показалось, что перед рыбалкой они решили подогреть себя водкой – а что же еще могло быть в бутылке? Первое впечатление оказалось обманчивым – может потому, что я забыл применить “огнемышление”?

Мой рассказ - кто я, откуда и чем занимаюсь - а я не стал скрывать ничего - вызвал у них поочередно настороженность, недоумение и, наконец, взрыв какого-то странного веселья. Трясясь от смеха всем своим тучным телом, один из них по имени Федор протянул мне наполовину наполненный стакан. ”Ну, Гераклит ты наш, выпей-ка за огонь!” - пророкотал он басом – и махом опустошил свой. Второй – Фрол – последовал за ним. Закуски у них никакой не было, и пили они как-то странно – без видимого удовольствия, будто принимают лекарство. Я сделал небольшой глоток и поблагодарил рыбаков за угощение. Теперь настала моя очередь задавать вопросы.

То, что они рассказали – и обрадовало, и удивило. По их словам, путь моей лодки проходит вблизи села с названием Философское, откуда сами они и есть. Несмотря на столь привлекательное наименование, мне все же следует проплыть его, не останавливаясь. Почему? Да потому что жалеют они меня, с моими огнями и с истиной. Поселился у них несколько лет назад “человек-паук” и закончилась с тех пор у сельчан нормальная жизнь, вот и “водку приходится пить, у реки, скрываясь”.

Веселость их пропала, в голосе чувствовалась обида и боль. “Чем же этот человек вам так досадил?” – спросил я, совершенно сбитый с толку, никак не представляя, что может помешать русскому мужику выпивать у себя дома. “А вот этой самой философией” – мрачно проговорил Фрол, и видя изумление на моем лице, добавил:”Всех, гад, сделал философами, - от мала до велика, стариков и баб…Мыслей теперь в голове столько появилось – ничем не вытравишь.” Федор сплюнул:”Ни одного настоящего мужика не осталось. Разве вот мы еще держимся, боремся, вливаем в себя водку через силу.” И рыбаки еще раз, не чокаясь, выпили.

Все это напоминало розыгрыш, я хотел было засмеяться, но при виде суровых лиц собеседников становилось не до смеха. Я пытался понять их:”Что же плохого в мыслях, в философии, да и в самих философах, во мне, например?” Голос Федора смягчился:”Да не философ ты. Ты – романтик, мечтатель. И скажи спасибо за это.” А затем с отчаянием проговорил:”А плохого во всем этом то, что никакой философии нет. Не существует она. Понимаешь?” И глядя мне прямо в глаза своими бычьими глазками, не моргая, раздельно и глухо произнес:”Философы - есть. Философские учения - есть. Слово философия тоже имеется. А самой ее нет. Вот в чем беда.” Немного помолчав, добавил:”Трактористы мы с Фролом. Жили, как и все нормально, пока этот паук не приехал. Теперь вот”, – он криво улыбнулся – “философами заделались. Так что наш тебе добрый совет – проезжай нашу деревню по-тихому и поскорее, и ищи себе на здоровье свою истину где угодно, только не здесь”.

Рассуждения Федора задели меня за живое. А мысль о том, что какой-то тракторист как-то легко и походя обозвал меня романтиком, мечтателем, отрицая во мне философа, а я при этом почувствовал себя “задетым за живое”, принесла немалое огорчение. Возникло желание проверить глубину его познаний, особенно учитывая его странные выводы насчет философии. Но вместо этого я честно признался:”Не обижайтесь, но я вам не верю. И в деревню вашу я заеду. А насчет философии – это вы уж как-то слишком. Перебор. И с мечтателем – тоже, наверное, поторопились.” Сказав это, я приготовился к суровой отповеди, но ее не последовало. Рыбаки понимающе переглянулись:”И вы не обижайтесь, мы же от всего сердца” – Федор почему-то перешел на вы. “Будете в селе – останавливайтесь у нас – наши дома рядом. Подискутируем, у нас ведь тоже есть свое учение.” При слове “учение” он поморщился. “Только – никому ни слова – что встречались тут с нами, ладно?”

Попрощавшись, я отчалил. “Рыбаки” как-то печально помахали мне, допили бутылку, собрали снасти и удалились через заросли камышей.

Оказавшись в лодке, я вспомнил, что услышанное на берегу следовало было бы проверить “огнемыслями”, - и как я о них забыл там? Я лег и закрыл глаза. Вот они, двое. Удивленно меня разглядывают, хмурятся, узнав о цели моего путешествия, смеются над моими наблюдениями… Горит ли в них огонь? Если и горит, то, увы, я его не чувствую. Может быть, его нет вообще? Но вот и первые проявления того, чего только что не было: с началом повествования о своей деревне в них что-то “возгорается” – то, что “обычными” словами называется негодованием, злостью. “Пламя” перебрасывается на меня. Слушая о “человеке-пауке”, я испытываю беспокойство. Фантастическая картина офилософствования деревни вызывает любопытство, дикие суждения о несуществовании философии – удивление. А прозвища мечтателя и романтика – обиду. Неужели это и есть мой “огонь”? Я замер, вслушиваясь в самого себя. “Огонь, идущий от рыбаков ко мне и от меня к ним – что это?” 

Подобные размышления оказались довольно приятными – оторванные от словесной оболочки, они хотя и не приводили к каким-то выводам, но избавляли мою голову от досаждавших у реки противоречий, предоставляя красочную картину “огнерыбаков”. Я даже не заметил, сколько прошло времени, как из-за поворота показалось селение. Вот оно – знаменитое село Философское!

Расположившись по левую сторону разлившейся и образовавшей залив реки, село удивило разнообразием и добротностью своих домов и придомовых территорий. Издалека было видно, как на них копошатся-трудятся его жители. А вон и небольшая пристань, у которой пришвартован катер и несколько моторных лодок. Туда же я решил причалить и свою плавучую крепость.

Выйдя на сушу, я поднялся наверх по дорожке и попал на центральную улицу, прямо напротив двухэтажного здания сельской администрации. Ухоженные газоны, клумбы с цветами, выкрашенные бордюры, асфальтированная дорога, современный вид здания, будто только что построенного,– напоминали скорее приморский городок, чем нашу глубинку. Любопытства ради я решил посмотреть как устроилось руководство села, но не успел – его дверь отворилась и навстречу мне вышла стройная женщина в плотно обтягивающей юбке и кофте в сопровождении высокого молодого мужчины крепкого телослосложения в идеально отглаженном черном костюме и белоснежной рубашке. В руках у него была папка. “Екатерина Юрьевна, он уже подъезжает, документы все у меня в папке, на объекте нас тоже ждут” – сказанное им было похоже на доклад референта своему руководителю. “Хорошо, Сережа, держи в курсе наших передвижений Павла Леонидовича” – и он тут же стал набирать на своем телефоне чей-то номер.

Я стоял незамеченным в двух шагах от них, не имея возможности пройти вовнутрь, не желая обращать на себя внимание и испытывая неловкость из-за своего непрезентабельного вида. Женщина хотела еще сказать что-то своему спутнику, как вдруг взгляд ее остановился на мне, глаза расширились, лицо приняло грозное выражение. “Ой!” – промелькнуло в голове. Я почувствовал исходящий из нее недобрый “огонь” и немного растерялся. “Что вы тут делаете?! Немедленно уходите!” – с нажимом произнесла она. Мужчина перестал звонить и направился в мою сторону. В этот момент к зданию подкатила роскошная белая машина, резко затормозив, она оказалась рядом с нами, из нее стремительно выкатился маленький толстенький человечек с огромным букетом роз. “Катюшенька, моя дарагая, как же я тибе рад!” – пропел он с кавказским акцентом, обнимая ее и отдавая цветы. “Сирожа! Маладец, джигит!” – он похлопал его по плечу. Женщина хотела что-то сказать, но он подошел ко мне:”И вам здравствуйте! Прости, дарагой, ни знаю кем будишь…” – Я назвал свое имя и добавил: “Путешествую, не мог не проплыть мимо села с таким названием”. “Маладец, дарагой, маладец! Эта сило всем силам сило! Пасматри, какой у ниво рукавадитель!” – он взял руку Екатерины Юрьевны и нежно погладил. Она радостно улыбалась ему, не глядя в мою сторону. А я опасался глядеть в ее. “Тибе очин павизло, этаво сила нэт ни на адной картэ” – продолжал кавказец – “мэсто, гдэ все филосафы, эдынствиное в мире! И Катюша филосаф – кандыдат, скора доктаром наук станэт. Вэрно?” “Очень надеюсь” – она смутилась – “автореферат уже готов. “Инновационные поствыборные технологии”. “Маладэц, харашо звучит! Канэшна, станэш. Ми паможем… Ну читоже, паехали на твой абъект?” – он приобнял ее за талию и повел к своей машине. И, на миг обернувшись к нам:”За мной, джигиты!”

Я было дернулся в другую сторону, но Сережа, внимательно слушавший весь разговор, тактично но крепко взял меня под локоть:”Простите, Руслан, но вам надо ехать. От его предложений не принято отказываться. Я вас очень прошу.” По пути в машину шепотом сказал:”Наверное, принял вас за ее родственника. Пожалуйста, ни о чем с ним не разговаривайте.”

И мы покатили вдоль села. Оно было красиво. Впечатление курортного городка усиливалось. Широкая улица, засаженная ухоженными деревьями и кустами, высокие ограды, за которыми красивые двух и трехэтажные дома современного дизайна. Внезапно улица закончилась, и мы выехали в поле, на котором разворачивалась стройка. Ярко-синий строительный офис с тремя флагами, один из них государственный. Рядом что-то вроде огромного плаката с изображением нашего добродушного кавказца в строительной каске и надписью:”Самый маленький результат больше самой грандиозной болтовни. Депутат … Думы Якуб Автандилович Абдаллахипов”. Вот оно что. Все вышли из машины и пошли в офис, я остался на месте. Судя по вывешенному рядом описанию стройки, предполагалось возвести спортивный центр с площадками для гольфа, тенниса и многого другого.

Визит на стройку длился недолго. Из здания вышел сияющий Якуб Автандилович, за ним довольная Екатерина Юрьевна и собранный Сергей. “А типерь – к нашему дарагому другу Паше!” – провозгласил толстяк, и все мы вновь оказались в роскошной белой красавице – машине. ”По пути мы вас высадим, постарайтесь больше не появляться” – шепнул мне еще раз Сергей, и вскоре я вновь оказался в одиночестве.

Покинув их компанию, я решил еще немного побродить по селу, перед тем как искать жилища и идти в гости к Федору или Фролу. Свернув на небольшую улочку, я обратил внимание на здание с вывеской “Философская средняя специализированная школа”. Во дворе бегала и шумела ребятня – как и во всех школах на переменах, а я решил узнать на чем же они специализируются. Секрет был прост – весь первый этаж был увешан портретами философов – известных мне и неизвестных. На каждом портрете была дата рождения и смерти философа и какое-то его, наверное знаменитое или важное, изречение.

Одно из них оказалось мне близким: “Причина мира кроется в огне.” Гераклит Эфесский. Шестой век до нашей эры. Он, наверное, тоже понял, что без огнемыслей мира не понять… И я уж не так одинок? “В жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы — до единой только истины.” Пифагор. Приятно читать такие слова. Смотреть на умные мужественные лица людей, отдавших жизнь за высокие мечты и идеалы. А кем бы они были сейчас? Учеными-философами? А, может быть, странствующими бродягами?

Размышления прервал чей-то мягкий голос. Обернувшись, увидел средних лет худощавого мужчину. Оказалось, школьный учитель. Спрашивал, кого я жду. Узнав, что путешествую, оживился, глаза заблестели:”Знаете, я иногда думаю – в удивительное время мы с вами живем. Казалось бы, вокруг все настолько…- он остановился, раздумывая, подыскивая нужные слова, - настолько все несовершенно, убого, запущенно. Страна, отставшая от цивилизации на сотню лет. Деградирующий народ и его властная верхушка. И вдруг – жест в сторону портретной галереи – открывается целая философская школа! Чистые детские умы и души, впитывающие все лучшее в мировой мысли и культуре! Селения, принимающие имя целой науки – Философии, влюбленных в нее путешественников (взгляд на меня) и учителей! А еще, - голос его стал загадочным, - сильных мира сего, идущих к нам за советом. Неужели это новая эпоха, эпоха Возрождения, неужели это…” Он не успел досказать, как зазвенел звонок. Детская толпа хлынула из двора в школу и стала плавно растекаться по классам. “Прошу вас, приходите вечером ко мне и ночуйте в моем доме, - он написал на клочке бумаги свой адрес, - я живу один, так что буду только рад гостю.” И, пожав двумя теплыми ладонями мою руку, ушел.

Через несколько мгновений в коридоре все стихло. Мерно тикали часы. По обеим сторонам этажа друг на друга смотрели две когорты философов. В то время как их жизнь возрождалась в умах и душах деревенских ребятишек. В то время как их бушевавшие когда-то огни воспламеняли маленькие живые огонечки.

У выхода висел портрет, на котором даты смерти не было. Судя по дате рождения, ему недавно исполнилось пятьдесят лет. Приятное русское лицо, детский открытый и простодушный взгляд. Широкая улыбка. Надпись под портретом гласила:”Открой в себе Себя”. Илларионов Петр Афанасьевич. Директор Философской средней школы.

Открыв дверь школы чтобы выйти на улицу, я лицом к лицу столкнулся с … уже знакомой мне троицей: прямо перед моим лицом оказалась Екатерина Юрьевна, за ней Сергей, замыкал шествие Якуб Автандилович. Настроение троицы изменилось: щеки председательницы сельсовета были бледны, Сергей находился в сильном смущении, а толстяк, казалось, был растерян.

“Где директор!?” – вспыхнув гневом, без предисловий и в упор глядя на меня, спросила женщина. Я в очередной раз растерялся, словно ощутив вину как за очередную неуместную встречу с ними, так и за исчезновение незнакомого “директора”. “Какой директор?” – промямлил я, теряясь все больше. В это время сзади меня отворилась дверь, и троица затихла, устремив взгляды за мою спину. Обернувшись, я увидел человека с портрета – Петра Афанасьевича Илларионова.  Он был полностью схож со своим обликом на стене – светился добротой и улыбкой, спокойствием и счастьем. Все облегченно вздохнули, и я тоже. Якуб Автандилович  выскочил вперед и заключил директора в свои объятия так, будто встретил родного человека, которого не ожидал уже увидеть. Петр Афанасьевич тепло пожал руку Сереже, поцеловал Екатерине Юрьевне руку, успел ей что-то шепнуть на ухо. Бледные ее щеки порозовели, лицо радостно засветилось. “Здравствуйте, мой дорогой друг!” – обратился он ко мне и так же, как и всех, тепло обнял. Затем, распахнув дверь школы, произнес:”Прошу, дорогие мои, в наш храм!”, и еще раз поочередно всех обнимая, препроводил в здание школы. Я оказался первым вошедшим. Краем глаза заметил угрюмый взгляд Сергея в мою сторону. Пора, конечно, было уходить. Но как-то не получалось. Петр Афанасьевич оказался рядом с Екатериной Юрьевной и оживленно ее о чем-то расспрашивал. Вмешиваться в его беседу с моим прощанием казалось нетактичным. Затем он занялся Якубом Автандиловичем, ведя его за руку вдоль коридора с уже знакомыми мне портретами философов и рассказывая об их вкладе в сокровищницы мировой мысли. Тот напряженно вслушивался в слова директора и был похож на ученика, которому учитель объясняет плохо выученное им задание. Куда девалась его вальяжность и властность! Казалось, он, слушая своего учителя, что-то недопонимает, но боится спросить. Завершая импровизированную экскурсию, Петр Афанасьевич, подошел к своему портрету и сказал:”Не подумайте, что я причислил к лику великих и себя. На этом месте должно и будет находиться изображение того, кто действительно их достоин и кто в наше время сделал шаг вперед на их нелегком пути. Но этот человек обладает еще и великой скромностью и”, - он хитро улыбнулся, -“великой властью. А потому тут пока висит моя скромная персона, так сказать, греет ему место.” И, весело рассмеявшись, обнял вконец, потерявшегося кавказца:”Пойдем же ко мне, мой друг, закончились твои мучения.” Толстяк облегченно вздохнул, и они отправились вдвоем в директорский кабинет. Как только дверь закрылась, Екатерина Юрьевна приблизилась ко мне и с нескрываемой досадой произнесла:”Я прекрасно понимаю ваше любопытство и то, что вы вновь оказались на нашем пути случайно. Но и вы постарайтесь понять: то, что сейчас здесь происходит - дело особой важности. Если не хотите иметь серьезные проблемы, прошу - отправляйтесь в свою лодку и путешествуйте себе дальше. До свидания.”

… Может ли быть женщина устрашающей? Такой вопрос никогда не приходил мне в голову. И уже не придет, потому что только что я получил на него однозначный ответ: может, еще как. Пока референт Сергей вел меня к лодке, я пытался понять, отчего общение с Екатериной Юрьевной пугало меня. Конечно же, не ее слова об “особой важности” и “серьезных проблемах” угнетали мой дух. Но то, как она их произносила, с какой убежденностью, с какими чувствами по отношению ко мне, человеку доброму и ни в чем не повинному, поражало. Тем более, что, казалось, где как не здесь должны оказать мне радушие и внимание. Я вспомнил Яблоневку и фермерское хозяйство. У них никаких философов не было, но мне были искренне рады. Здесь же, в “храме философии” я оказываюсь непрошенным гостем, меня искренне не любят и вдобавок еще прогоняют! Все это не поддавалось объяснению. Было желание спросить у Сергея, но скоро прошло - его вид, мрачный и решительный, как у заправского телохранителя – не предвещал ничего хорошего. Казалось, что он способен применить ко мне силу, если я сделаю что-нибудь не так. Начинало становиться не по себе, неожиданно разболелась голова.

Послышался ехидный смешок подзабытого мной моего “Профессора”:”Бред! Полнейший бред! Его выводят прочь как нашкодившего мальчишку! При этом вопреки всем законам и правам. А он – тот еще философ: никакой мысли, никакого сопротивления! И куда же подевались его хваленые “мыслеогни”? И где же его Вселенная?” 

А ведь он прав! Настраиваюсь на огнемысли… От Сергея явно исходит что-то вроде фиолетового пламени. Снаружи холодное, внутри испепеляющее… Припоминаю Екатерину Юрьевну. То же ощущение! Вот оно что, вот откуда  взялся страх перед ней. Молодая женщина, в моем мире – носитель Любви, и вдруг – холодное фиолетовое пламя, убивающее мой огонек, пожирающее мое оранжевое, нежное и мягкое тепло. Подавляющее мое несогласие, внутреннее сопротивление происходящему, а, значит, и мои душевные силы…

Наступает понимание, а следом и душевное равновесие. Настроение заметно улучшается. Мысленно благодарю зануду-профессора: в этом весь я – как бы ни было плохо, но, когда понимаешь в чем дело, переживать становится не о чем. Улыбаюсь своему провожатому. Тот удивленно хлопает глазами, лицо принимает озабоченно-подозрительное выражение. Улыбаюсь еще шире – вот ведь характер, так реагировать на улыбку!

С размышлениями о существовании огней-антиподов, я незаметно оказался у причала, у которого покачивалась на волнах моя лодка. Видимо, Сергей решил посадить меня в нее и убедиться, что я отъеду.

Не тут-то было! Кроме нас, на пристани находились еще два человека, и когда они обернулись в нашу сторону, обнаружилось, что это уже знакомые мне Федор и Фрол. Недобро щурясь, они направились к нам. Сергей утратил грозный вид и выглядел растерянным. “И как вас понимать, молодой человек? Ваша наука не приняла странствующего философа?”- ехидно спросил Федор. “А, может быть, он сам бежит от нее?”  Мой провожатый молчал, все больше смущаясь, пришлось мне придти на помощь:”Все дело в том, что ваша руководительница принимает высокого гостя, а я, как назло, путаюсь у них под ногами. Вот и попросили меня…”

“Узнаю Катюху!” – прогудел Федор – “Атаманша. Вся в отца, казак, а не баба. Даром что ученые труды пишет. Ей бы коня да нагайку…” Или же казака настоящего, чтобы крепко обнимал, да в руках держал, а не упыря этого” – добавил Фрол. Сергей поежился. “Так что ж, мил человек?” – продолжал наседать на него Федор – “как же вы объясните изгнание верующего из храма, чем докажете необходимость сего действия? Или же ваши наставники еще не всю свою мудрость могут научно обосновать?” Тот неуверенно начал оправдываться, что получил указание проводить меня как не имеющего возможности у кого-нибудь остановиться, но Федор его перебил:”Он наш гость, а, значит, вопрос исчерпан. Ваши аргументы опровергнуты. Так и передай своей повелительнице”. Разведя руками, будто покорившись судьбе, Сергей повернулся и побрел назад.

Мои спасители победно смотрели ему вослед. “Вот он, ходячий плод гнилого древа. Безмозглый качок, трусливо бегущий от правдивого слова!” – Федор сплюнул, и видя мой непонимающий взгляд, пояснил:”Видите ли, в нашем селе главным законом является правило о том, что человек может действовать в тех пределах, в которых может это, так сказать, научно обосновать, опираясь на базовые постулаты: свободы личности, общественного блага или договора и тому подобное. Все остальные законы ему не могут противоречить. Именно поэтому они вас так быстро и выпроводили, - ведь вы же не возражали, – а мы вас так быстро вернули обратно. Физическое насилие здесь в принципе невозможно, власть ты или простой смертный. Только убеждение, только аргументация, только доказательства. Хотя”, - Федор вздохнул – “еще неизвестно, что хуже. Наш паук достиг совершенства в насилии умственном, власть над народом имеет неимоверную. Вот и Катьку, красавицу нашу эксплуатирует”. “Да кто же он!?”, - воскликнул я, удивляясь, как можно властвовать над этой дамой. Ответ меня ошеломил:”Наш всезнающий и всеблагий Петр Афанасьевич Илларионов” – и Федор сплюнул еще раз.