Славянская доля

Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был – мечта,
И что она – не наша!
«Чаша жизни» М. Ю. Лермонтов

Село Казанка располагалось на склоне подковообразной горы, и чем-то напоминала казан. Вот из-за своей схожести и получила название. На верху горы с бока, была большая церковь, обнесенная забором. Когда на престольные праздники собирался народ, все в церковь не умещались. Люди стояли до самого забора. Дома и приусадебные участки плавно спускались вниз. А внизу был большой пруд, а в конце пруда стояла мельница с водоналивным колесом.
Первыми осели в Казанке Быковские, Тамбовские, а затем и Тверские, и Смоленские. Григо-рьевы были из Твери, а Сурковы из Смоленска. У Григорьевых была еще вторая фамилия Павлюковы. Дома были деревянные, высокие, на каменном фундаменте, крытые железом, тесом,  а кто победней крыли соломой.
У Семена Павловича Григорьева было несколько амбаров. Лес-кругляк пилили пополам, и все делалось под топор, но ни одной щели не было в стене амбара.  Закрома в амбарах делались под муку, под подсолнухи, для любой культуры, пудов на 200-400-500. Поздней осенью в амбарах на матицах висели туши говядины и свинины. В мешках висели мороженные готовые пельмени. И когда промерзшие работники возвращались в дом, то сразу им варили пельмени. Если во время работы кто-то простыл, то первейшее лекарство было изготовлено по такому рецепту. Брался один литр водки, в большую бутылку лили стакан меда, туда же бросали три стручка перца. Бутылку закрывали пробкой и ставили в ведро с водой. Ведро помещали в печь с боку и закрывали заслонкой. Бутыль стоял в горячей воде 12 часов и более. Мед растворялся, горечь перца исчезала. Пили по 50 грамм два-три раза в день. Чахоткой никто не болел. Были хорошо одеты, обуты и ели досыта. У всех были тулупы, полушубки, валенки. Романовских овец держали все, шерсти было много. Не даром оренбургский пуховой платок прославился на всю Европу.  Были мастера на все руки. Семен Павлович гнул дуги, делал шести и восьмигранные, и простые круглые, и со звоночком под дугой. Зимой в бане валяли валенки, кошмы и потники под седла лошадей. Без горячей воды валенок не скатаешь. Так что, хочешь, не хочешь, а мылись и парились от души.
Своего леса не было. Ездили напрямки за 100-150 километров в Уфимскую губернию. Поку-пали там лес на строительство домов и амбаров, и всего другого. Лес везли на телегах, как кругляк, так и пиленый. Но, у селян были еще и риги. Их стены были выложены из камня. Там сохранялась, в течение года, не обмолоченная пшеница, телеги, жнейки, сеялки, молотилки, сани, весь инвентарь и все то, что было не нужно до поры. Они были крыты соломой, точно также как и деревянные амбары. Земли было много, успевай только обрабатывать. Работали весь световой рабочий день, не покладая рук. Сеяли пшеницу, ячмень, овес, лен, коноплю. Сажали картошку, помидоры, огурцы, капусту, лук. Из семян льна и конопли делали очень вкусное масло. А вот из стеблей льна ткали материал по 15-20 рулонов за зиму, а в каждом рулоне по 10 метров. И делали из него тончайшие скатерки, рубашки, полотенца и прочее. А из конопли делали грубые скатерки, постельные матрацы, которые набивались соломой и покрывались льняной простынею. А также делали веревки, торбища, мешки и прочее. Кто умел и хотел трудиться, был при силе и здоровье, все жили очень хорошо. Потому как каждый имел деревянную толчею, и толкли конопи и лен лошадьми. Свои сукновалки устанавливались в прихожих. Имели свои сеялки, жнейки, молотилки, по два плуга имели во дворе. Плуги-цабаны для пахоты были разные. Были для одной лошади, для двух, 4-х и 6-ти лошадей сразу. Чем тебе не трактор? Быками ни кто не пахал. Пахали лошадьми, быстро, берегли время и влагу в земле – это залог высоких урожаев.
Но, были и такие как Лужецкий Лазарь Федотыч, его пять сыновей и две девки красавицы Любаша и Матрена. Посеют две десятины подсолнуха и грызут жареные семечки всю зиму, а остальную землю продавали. Не любили работать. Изредка ходили по найму. Так что жил тот, кто работал. Налог платили с трубы, три рубля. Некоторые мужики не хотели платить за две трубы. Большой дом обогревали две печи. Так они делали дымоходы в одну трубу. Тоже обманывали царя-батюшку, хотя имели помногу лошадей, коров, овец, свиней и прочую живность на подворье.
Семен Павлович Григорьев был очень сильный мужик и в теплую погоду почти не спал, очень сильно любил работу. И чем тяжелее была работа, тем вроде больше получал радости. Свои русские и татары из Юзеевки любили его, всем помогал, чем мог, но и его не обижали. Семену Павловичу инженер Прохор Петрович подарил мельницу, построенную на пруду, внизу у подножья Казанки.  Каменная мельница с водоналивным колесом, с толстыми стенами в метр толщиной, была гордостью Семена Павловича. Дружил он с Прохором Петровичем как за единую семью.
Инженер был из села Кургуза, имел громадный дом, несколько мельниц на Телегазе, Терекле и в других местах. У него была жена Анастасия Петровна и трое детей: сын Александр и две дочки, тесть и теща.
Семен Павлович и его сын Иван работали у Прохора Петровича на нескольких строитель-ствах мельниц, а заодно сдавали ему несколько пар лошадей для работы. Да Акулина Ивановна, жена Семена, вылечила Анастасию Петровну от какой-то тяжкой хворобы, мучившей ее много лет. Вот потому, Прохор Петрович по-царски отблагодарил друга своего, Семена Павловича, подарив ему мельницу на пруду под Казанкой.
Пруд был ухоженный, обсажен вербой, его чистили и углубляли. Родники питали пруд водой в достатке. Теплая вода, у мельничного колеса, почти ни когда не замерзала. Да было сравнительно быстрое течение, и мельница работала круглый год. В пруду водилась разная рыба, но бабы брали бредень и ловили на Терекле или на Телегазе рядом, щурят, окуней, красноперку, величиной с ладонь, и жирных линьков. А мужики ездили рыбачить на Салмыш. Весной 1917 года утоп ямщик, переправлявшийся через реку в половодье, поймали за Китаямом.
Жили богато. Держали по нескольку лошадей на подворье. Русские не резали лошадей и не ели конины. Хватало говядины, свинины, овец и птицы. Татары  из близлежащего села Юзеевки приезжали в Казанку и обращались к своим друзьям и знакомым: «Старый, хромой, лошадь есть? Давай или продавай по дешевке мне.  Знаком, вы же не кушай лошадь!»
У Семена Павловича старых лошадей не было, а вот  сильно покалечившихся он отдавал друзьям-татарам, бесплатно. Только отрезал хвост и гриву для щеток. Очень уважал друзей. А жеребчики у него были такие, что на Рождество, когда запрягали жеребцов в сани, он всегда боялся обогнать духовного пастыря или старосту. Все-таки не удобно. Один духовного звания, другой какое-никакое, а все-таки начальство. Вдвоем с сыном Иваном удерживали за вожжи красавцев. И, если впереди показывался батюшка, то лошадей гнали не по наезженной колее, а по глубоким сугробам.
Кормили лошадей овсом, сеном, да давали любимцам пить сыворотку, да того лучше. После сбивания сливок получается масло и очень жирный остаток жидкости – обрат. Вот его то, и давали пить строевым жеребчикам.  Равных жеребцам Семена Павловича, в Казанке, не было.
Купил он, где-то в Оренбурге не очень старого, но с оститами на передних ногах английского скакуна. Получил от него приплод и потом отдал его своему другу татарину Рифкату на бешбармак в Юзеевку. У Семена Павловича было несколько братьев, Мартын, Лаврентий, Иван, сестра Ирина и гордость всего рода Григорьевых – Василий Павлович. Он был благочинный и служил в Оренбургском соборе, а жил в доме напротив инфекционной больницы. По просьбе своих сельчан, он изредка приезжал служить службу на крупные престольные праздники. Рослый, статный, он обладал мягким, сладостно-приятным баритоном, почти переходящим в бас. Семен Павлович возил брату в Оренбург мясо, масло растительное, коровье. Отвел даже высокоудойную корову с большим процентом жирности молока. Братья любили друг друга и всегда помогали друг другу. В последствии, когда его расстригли, он стал работать директором совхоза. Но, он был для руководства чужак. В последствии, его обвинили, как затесавшегося в ряды рабочих и крестьян. Его посадили в тюрьму. На допросе у следователя он сказал:
- Я даю слово, что сдам 3000 пудов зерна пшеницы в замен за свою свободу. Будучи благо-чинным, я не призывал народ к свержению вашей власти. Я всегда оставался нейтральным и служил Господу и святой церкви.
Его отпустили под расписку. Сход выделил ему землю под посев пшеницы.
Казанка пахала, сеяла и убирала пшеницу. Народ любил своего выходца из села, благочинно-го Василия Павловича Григорьева. После обмолота пшеницы, он с  красным флагом сдал государству 3500 пудов зерна. Почти пульман. Получив чистые документы, он попрощался с братьями и сказал:
- Мне не дадут здесь спокойно жить, - и уехал, забрав жену, сына Владимира Васильевича и двух дочерей, не известно куда, не оставив адреса. Времена были тяжелые, но он сказал напоследок:
- Россия жестоко пострадает за предательство своего царя.
Но, не будем опережать время. Грянула Первая Мировая война. Казанка как жила своей жизнью, так все и продолжалось, только провожали своих сыновей с вином и почестями на фронт. Изредка приходили худые вести. Но вот, пришел 1917 год. Фронтовики вернулись в Казанку, и все узнали, что царь-батюшка свергнут и убит. Кто верил, а кто не верил, но духовный пастырь прочитал заупокойную.
Сын Иван вернулся последним. Кто-то из своих продал его Семену Павловичу. Рассказал о том, что тот подзагулял в Москве с какой-то интеллигентной красавицей. И не очень спешил домой. Но зато, он точнее всех рассказал о том, что произошло. Все-таки, общение с городской, да еще и образованной, многому научило молодого и красивого Ивана. Отец предупредил сына, чтоб он держал язык за зубами, и не проболтал бы своей жене Ирине. И, когда началась гражданская война, вот тут-то люди Казанки поняли почем фунт лиха стоит.
Основных военных действий, возле Казанки, не было. Но, приезжали казаки атамана Дутого, оставляли своих усталых, загнанных, худых, но строевых лошадей, а сами брали сытых и ухоженных.
Иван спрятал своих любимцев в яру. Вырыл им полуподвал, накрыл сверху жердями, а поверх них пшеничной соломой. Отвез им ячмень и сено. Бегал кормить, поить и чистить. Когда в село вошли красные,  то часть лошадей взяли под расписки, «придем к власти рассчитаемся». Они и провиант брали под честное слово. Но вот, когда в село вошли калмыки, то они брали все, что им приглянулось. Ирина Павловна Трегубова не захотела отдать, оставленного белым офицером, коня. Калмыки поставили ее к стене и начали стрелять, совсем рядом, возле головы. Женщина упала в обморок. Кто-то из селян продал Ивана Семеновича, сказав, что тот, где-то прячет жеребца, про другого не знал. Калмыки поставили фронтовика к стене. Пальнули пару раз возле головы, но он молчал. Мать Акулина Ивановна взмолилась, чтоб он отдал жеребца. Тогда калмыки поставили условие: либо жеребец, либо мать. Иван пообещал, что через час приведет коня. Калмыки отпустили его. Когда через час жеребец был во дворе, все любовались его красотой. Русский офицер, руководивший калмыками, забрал жеребчика лично себе, но взамен отдал Ивану золотой достоинством в десять рублей. Поимел совесть, хоть в этом, а ведь жеребец стоил намного дороже. Когда в Казанке появились первые подворья, никто не помнит. Но, казаки атамана Дутого относились к сельчанам и хуторянам, как к людям своего сословия.
Первый хороший грабеж устроили красные, в 1918 году. Выгребли все зерно, что оставалось в запасах. Хорошая земля, хороший слой гумуса и, если только весна была хорошая, то урожаи получали колоссальные. Но, обычно бывало так. Два года недород, а два года земля отдавала с избытком. Запас одного года, перекрывал с лихвой недород другого. За всю историю существо-вания Казанки, никто не помнит, чтоб был голод. В 1919 году сильно обедневшая, от погрома и продразверстки, Казанка еще и не получила урожай. Но, полученные 10-12 центнеров с гектара, все-таки, прокормили селян и оставшийся скот до следующего года. В 1920 году случился второй недород. Но, оренбуржцы – народ крепкий, выстояли и этот удар. А вот в 1921 году, когда отсеялись на полях и посадили все в огородах, и все начало подыматься и расти, как полетела саранча.  От куда-то пришли крысы, мыши. У чистоплотных людей, где в каждом дворе была своя собственная баня, появились вши. Бороться с саранчой было не возможно, она поедала буквально все.
В 1922 году на Рождество Христово в церкви присутствовало 40% селян. Батюшка организо-вал группу из более сильных мужиков, чтоб ходили с ним по дворам и собирали покойников в общественный амбар. В Казанке не было ни кошек, ни собак, ни крыс, даже птицы не летали. Кое-кто начал заниматься каннибализмом, но они не выжили. Совсем мало осталось людей. Разбирали крыши амбаров и риг. Тщательно обмолачивали солому, варили кутю и выживали. Запасы соли, что готовились для скота, тоже шли в обмен. Все это хоть не много, но поддержи-вало.
Наступила весна 1922-го. В селе появились люди красного креста, которые кормили взрослых в общественном месте. А вот детям помощь оказывала АРА. Дядюшка СЭМ пришел выхаживать оренбургскую молодежь. Утром давали кофе, молоко, хлеба по 200 грамм. В обед давали суп, кашу и по кусочку хлеба. Вечером – кашу, разводили сгущенное молоко и давали по кусочку хлеба. На каждого оставшегося в живых давали ведро пшеницы и ведро картошки. Сеяли зерно в слегка взрыхленное поле. После морозов1921-22 гг. земля была как лебяжий пух. Весна и лето были как по заказу. Пшеница-американка дала такой урожай, что все как диву дивились на невиданное. На одном стебле пшеница было по 2-3 и более колосков. Чудо и только. Урожай пшеницы, да и картошки взяли бесподобный. Начали крыть амбары и риги соломой. Поехали к казахам покупать скот. Многим, до боли, стали понятны слова: «Христос воскресся из мертвых. Смертию смерть поправ. И Сущий во гробе живот даровал».
У людей оставалось кое-что в заначке: столовое серебро, кольца, монеты, украшения, и на это покупали  коров, телок, лошадей, овец, свиней, птицу. Украшения не продавались и не покупались, как лом в недалеком купонном прошлом. Казанка вновь ожила, стала становиться на ноги. Замычали коровы, захрюкали свиньи, заржали лошади, запела на подворье птица. Народ отходил от голода, трудился сверх меры своих сил. Всего один урожайный год сразу поставил людей на ноги. Не было грабежа, обмана и воровства, со стороны надстройки. Надстройка временно оставила народ в покое.
В 1929 году, получив хороший урожай, приплод скота и птицы, людей вновь заставили делиться с властью, заработанным потом и кровью, мозолями на руках и недосыпанием. А в начале 1930-го организовали колхоз «Красная заря». В председатели выбрали Андрея Василье-вича Налимкина. Свой, сельский, он первый заходил во двор раскулачивать. За ним шли уполномоченные из Москвы – Куянцев Арон Моисеевич и Филатов. А за ними шли: Барышни-ков, мужик низкого роста, плотный, физически сильный, голова и плечи, шея почти отсутствовала. Он любил есть и пить, играть в карты, воровать все, что плохо лежит. Но, ко всему прочему, он был еще и жестокий, бессовестнейший человек. Филатов дал ему кличку – истукан. В общем строю находились еще три брата Абакумовых и сволочная баба Бодуниха – Бодунова. Забирали все: сеялки, жнейки, телеги, сани, молотилки, цабаны, вплоть до топоров. Идет кто в тулупе – снимают.
У Семена Павловича забрали мельницу на пруду. Он не сопротивлялся. Его и других братьев, и родственников уговорил Василий Павлович:
- Милые мои, отдайте все, и вы сохраните свою жизнь и детей ваших. Отдав все добровольно, вы останетесь у себя дома.
 У купца Алексея Борисовича убили сына Ивана, а магазин и все имущество забрали в колхоз. Всех родичей купца и его самого угнали на Соловки. Пережившие голод 21-го и восстановившиеся селяне, объявленные кулаками в 1929-30-х годах, уходили по каторжанской дорожке. Селян загоняли на собрание. Люди не хотели вступать в колхоз. Говорили так:
- Вы все забрали, оставьте нас в покое.
Но, их уговаривали снова и снова. На одном из таких собраний Филатов встал и сказал:
- Дорогие мои сельчане, заходите в колхоз не добровольно, но обязательно. Если не войдете, то следом за нами придут другие, и вы жестоко пострадаете. Блинчиков и лапшовничков вы не поедите, про жареного поросеночка и пельмени в мешках забудьте. Дай-то Господи, если будет квасок с хлебом. Будете ходить в гости со своим хлебом и лучком.
Собрание резко закрыл Куянцев, он и арестовал тут же Филатова. Бывший комиссар с имен-ным наганом, подаренным ему каким-то комбригом. Он закрыл Филатова у Садчиковых в амбаре и повесил на дверь замок.
Ночью Филатов повесился на оторванных штанинах кальсон. Он висел голый в одной исподней рубахе. Прошел слух, что ему помогли повеситься. Но, расстрелять без суда, это было намного хуже. Колокол на церкви снимали трактором, в 1930-м году, Антон Николаевич Пчелинцев и комсомолец Тарасов Василий Герасимович. Три брата Пчелинцевых остались живы, пройдя ужас Второй Мировой войны. Василий Николаевич прошел через концлагеря, но остался живой, у него были сын и дочь. А вот Антон Николаевич, снимавший колокол, пропал без вести.
Когда у Семена Павловича забрали последнюю корову в колхоз, она постоянно убегала домой. Пастух жестоко избивал ее кнутом, пока не отсек ей кончик дойки. Молоко лилось из соска на землю. Пастух Тимофей кричал своей картавой речью на корову:
- Заяза, куячка чейтова, помнишь как сьядкий кусок жьяла!
И снова гнал буренку в колхоз.
1931 год начался с голода. В амбарах запаса зерна не было ни у кого. Подмели и выскребли абсолютно все: и муку, и зерно. И щупами прощупывали вокруг земельку. В продразверстке участвовали люди с нюхом овчарок. В огородах ни чего не было. За уворованное зерно с поля или что-то другое давали год тюрьмы. Из родичей Семена Павловича Григорьева, первым отсидел за воровство Тимофей Александрович Богатырев. Видя безысходность своего положе-ния, Семен Павлович с семьей уехал от голода 31-го года в Среднюю Азию.
Узбеки с большим уважением принимали голодных людей. Знали, что они могут строить, шить и прочее. Русские люди – мастеровой, находчивый народ. Быстро нашли с узбеками общий язык. «Моя – твоя, брат»,  - с последующей жестикуляцией рук, находили общий разговор и понимание. Тем более что оба народа – мудрые, терпеливые, уступчивые и мягкие. Узбеки разрешали брать землю и строиться, где хотелось приезжим. А что еще надо!? За Григорьевыми потянулись Пчелинцевы и другие.
31-33 год много унес людей в долину вечности. В селе сплошь стояли дома с забитыми дверями и окнами. Соломенные крыши провалились во внутрь домов. Железные крыши разбирались кем-то. Но, потом стали разбирать стены, забирали лес, окна, двери. Даже разбирался фундамент, если был выложен из крупных плоских камней. Разобрали амбары, сделанные из леса, каменные риги. И все это увозилось куда-то в Оренбург. Казанку ободрали во много крат сильнее, чем липу на лапти. Кто приезжал в отпуск посмотреть на свое родовое гнездо, тот с трудом узнавал по фундаменту, времянке, амбару свои разобранные дома. Или кто-нибудь показывал место, где жили те или другие родичи. Но, мельница на пруду, построенная с толщиной стен в метр, выстояла, и даже водоналивное колесо сохранилось, вплоть до 1957 года. А может и сейчас цела.
В 1931-33 гг. люди умирали с голоду, а ведь урожаи, пусть и не слишком высокие, но были. Куда увозили хлеб?! Пережив страшный голод 1921-го, 31-33-х годов, пережив репрессии 38-го, одержав Победу во Второй Мировой войне, и вот после всего пережитого, достигнув поистине фантастического богатства, которое раздражало весь капиталистический мир. Нас снова, в очередной раз, ограбили оборотни от КПСС, всякие удельные князья-«из грязи в князи». Правильно сказал благочинный Василий Павлович Григорьев: «Мы наказаны за то, что не уберегли своего царя-батюшку, который объединял свой народ. Никогда, ни при каком царе, таких голодовок не было, славяне не видели и не слышали, со времен татаро-монгольского нашествия. Как бы туго не было, но с голоду ни кто не умирал. Где сохранились королевские династии и люди дворянского происхождения, там кругом законы работают на людей. И при Великой царской империи, от Тихого океана и до западных границ, всем хватало хлеба. Никто не ходил завтракать, обедать и ужинать к бачкам с отходами, да еще сохраняя очередность.
Олигархи отняли, кровью нажитое народом, сделали все законы под себя, и сосут кровь, как ненасытные пиявки. Россия была источена, как червями-древоточцами, прорывающимися к власти.
Армию разложили. А ведь, Брусиловский прорыв потряс Европу. И про этот подвиг русской армии никогда и ни где не прочитаешь, если только не в искаженном и униженном виде. Столыпину не дали довести реформу до конца, его убили. В. И. Ленин сказал: «Если Столыпин доведет реформу до конца, нам в России делать будет нечего». Кому нам?
Царь-батюшка был поистине доброй и мягкой натурой. Да, когда все-таки славяне будут жить хорошо? Опять обещают хорошую жизнь через 15, 20, 25 лет. Когда продадут нефть и газ без остатка, тогда хитрые и умные люди потихоньку захлопнут за собой двери, прихватив с собой все ценности, которые сейчас скупают на Западе, и воруют, где могут. И что бы ни говорили говорящие головы из телевизоров, какую бы пропаганду не вели, но, если смерть превалирует над рождаемостью?! Черти и оборотни вы, нажившие десятки миллиардов долларов за 10-12 лет на крови и смерти народа. И, дай-то Господи, если ортодоксы от коммунистической партии и честные политики помогут народу. Заставят олигархов, через посредство нормальных европейских законов, а не ими созданными под себя, платить достойную заработную плату и отчислять нормальные проценты, как в Германии, на нужды народа, армии, государства.
Помогай нам Господь, больше просить помощи не откуда.
 
Мы знаем что было и, куда нас ведут новые славянские вожди.

Анатолий Искаков-Дервиш, Шахри Душанбе - гор. Керчь

Зло царствует в мире как таковом. Сатана - «князь мира сего», и все ему повинуются. Цари умерщвляют пророков. Священники и книжники сами не исполняют того, что предписывают другим. Праведники подвергаются преследованиям; «мир» является враждебным для Бога и праведников; но Бог проснется и отомстит за своих святых. День этот приближается, ибо беззаконие дошло до своих пределов. Настанет очередь Царства Добра.
Жизнь Иисуса
Эрнест Ренан