Сказ о степном пожаре

Маленькое отступление. Музыкальный ряд к сему стиху записан ученицами знаменитой русской мастерицы игры на гуслях Любови Бусурмановой. Алена Выхованец и Оля Тороп переложили сюжет на былинны распев, и нынче он слышыится таким, каким его услышали бы современники Сергия Радонежского
 


СКАЗ  О СТЕПНОМ ПОЖАРЕ

 Город наш возлежит на старинной почтовой дороге –
 Государеву службу здесь когда-то несли ямщики.
 Прокатились века, как старинные царские дроги
 С бирючами в возках, что на слово и дело легки.
 
В фолиантах у них, под сургучной тисненой печатью
 Есть немало сказаний из жизни родимой страны,
 В них страдания, любовь, упования в них и печали
 Тех, кто были отчизне во всякое время верны.
 
Мы одно из сказаний поведаем вам, как сумеем,
 Старым слогом, под гусли, без прихотей и без затей
 Чтоб в копилку истории й вошло оно ценной камеей,
 И богаче нас сделала всех, и щедрей.
 
«Вот по этим высоким холмам по-над Тихой Сосною
 Во Сергиево время, по княжеской воле, бирюч
 Вез в Орду от Димитрия дорожную сумку с тамгою,
 Где хранилось письмо с предложением мира, как ключ.
 
Но весна задалась и капризной, и малодорожной,
 И, поднявшись на кручу, увидел в отчаянии он,
 Как рубили леса под просеку для рати безбожной,
 Подневольные пленные люди из разных племен.
 
И уже через Каменный брод протянулись просеки,
 От заженной степи потянулись на север, к столице, дымы,
 И военные люди от фрязей, и Крыма, и Мекки
 Растоптали и воду на Тихой Сосне, и камыш.
 
А бирюч всё глядел на походные эти колонны,
 На тумены Мамая, поправшие лоно земли,
 А потом завернул государевы письма в попону.
 И поднявшись на дерево сжёг, чтобы пламя увидеть могли
 
Пограничные стражи на дальнем Оскольском кургане,
 И Европа узнала, и Индия, и эмират,
 Что по всей по Руси воспылало огнями в тумане.
 Та тревожная весть, что поднимет московскую рать.
 
…И его привели, бирюча, перед чёрные очи Мамая,
 И терзали его, узнавая хотение князей,
 А потом привязали к коням, и пустили по самому краю
 По ложбинам и кочкам теперешних наших степей.
 
А когда палачи укатали героя до смерти,
 То застывшее сердце пронзили бирючьим жезлом,
 И ушли на Москву. И остались лишь птицы, да ветер,
 Да июльские ливни, да рыжие листья травы.
 
А по осени шустро и мимо, и сами, подобные лисам
 Пробегали назад и Мамай, и татары, и фрязь,
 Чьи задумки повластвовать Русью не задалися,
 И смывали дожди после них непролазную грязь.
 
И когда воевода Димитрия, именем Тютчев,
 Встал над мёртвым глашатаем во весь исполинский свой рост,
 В память оного смерда ничего не придумал он лучше,
 Как назвать это место святое – Бирючий Погост.
 
С колокольцами жезл водрузил воевода, как знамя,
 Над рекою. На круче, чтоб громко звонил наветрах,,
 И доныне тот знак остается на знамени с нами,
 Как бирючий наказ сохранить этот город в веках.
 
И старинное имя оставили городу эти
 Глашатаи державного слова и царских затей,
 Чтоб на долгую радость принимался сей град на планете,
 Как письмо от отцов и для нас, и для наших детей.