Дуся Глава 16

        Следующие несколько дней Нинка обдумывала свою дальнейшую жизнь, в голову ничего интересного и светлого ей не лезло и, она, подавленная и опустошённая, как в буквальном, так и моральном смысле, подолгу лежала на кровати, то плача, то тяжело вздыхая, а то попросту, спя. Николай, появившийся в первый же вечер  возвращения Нинки из роддома, узнав, что родилась девочка, поздравил молодую мать , но, не обнаружив младенца, стал расспрашивать её, и Нинка, плача, сообщила ему о том, что девочка осталась в роддоме и будет пока жить в доме малютки.Николай встретил эту новость спокойно, в душе уже теша себя надеждой, что  всеми  правдами и неправдами, применив своё мужское обаяние, так нравящаяся женщинам и,  позолотив ручку кому следует, сможет, наконец-то, стать счастливым отцом  маленького ребёнка. Впрочем, Нинке он сообщил, что за отсутствием Дэна не  считает нужным сдавать девушке своё жильё безвоздмездно, и предложил ей подумать над тем, как начать зарабатывать деньги, тем более, что у неё теперь развязаны руки, в противном случае он будет вынужден выставить её из квартиры, в которой она жила во время своей беременности.

         Николай ушёл и Нинка осталась одна, обдумывать сказанное и решать, как дальше ей быть. Ребёнок был в тепле и под присмотром врачей, а вот она не знала,  что будет завтра есть и где ночевать. Но жизнь особо никогда её не баловала и  она быстро решила вернуться к тому что умела - воровать.

         Через неполных три недели от родов, Нинка, после четырёхлетнего перерыва  оказалась там, откуда когда-то убежала, думая, что больше не вернётся к своему  незаконному ремеслу. Для выражения:" Нельзя дважды войти в одну реку" - Нинка оказалась исключением.

         Шанхайка, расползшаяся по всему прилегающему к ней району, обросла  контейнерами, кривыми, мятыми и разнокалиберными по объёму, зачастую стоящими в три ряда вверх, соединёнными сложными лабиринтами переходов и лестниц, а также маленькими домиками-охранками, стоящими выше остальных, рядом с которыми, с высоты птичьего полёта, обычно сидели на стульях сами охранники, с безразличием наблюдая за людским муравейником. На неё ежедневно заезжало большое количество эмигрантов и граждан бывшего союза. До Нинкиного исчезновения рынок напоминал полигон, на котором прямо с земли, из огромных рисовок, набитых бесчисленным совершенно некачественным товаром,  торговали в основном иностранцы - вьетнамцы, монголы, китайцы, а также так  называемые лица кавказских  национальностей - азербайджанцы, дагестанцы и армяне. Рядом с ними, ругаясь и выручая друг друга, работали киргизы и русские - в основном бывшие работники ИТР, учителя и медики.Шанхайка располагалась в самом центре города и была огорожена забором из бетонных строительных плит, вставленных в бетонные стаканы и обклеенных тысячами объявлений и рекламных листов, издали напоминающий пёстрое лоскутное одеяло. Здесь же можно было прочитать афишу всех театров и студий, узнать что и где можно быстро качественно и недорого отремонтировать, пошить и связать. Перед забором , словно защищая невидимый фронт, с картонных коробок, ежедневно выкладываемых витиеватыми лабиринтами, пытались сбыть свой, видавший виды, а иногда и вовсе опоздавший на помойку, товар, старушки, старики и пьяницы, и, если первые приносили свой нехитрый скраб из домов и гаражей, в тайне мечтая выручить за него сущие копейки, то последние выхватывали вещицы и, в самом деле, из мусорных контейнеров. Но, как ни странно, на всё находился свой покупатель. Здесь были и книги, украденные с чьих то дач, и тюль, постиранная и выглаженная, и обувь, стоптанная и начищенная до блеска, и хрусталь, с отбитыми краешками, и многое другое. Прямо на забор, и без того разукрашенный мазками разноцветных объявлений, они вешали на плечики одежду, давно вышедшую из моды. Внутри этого полигона, за время отсутствия Нинки, вместо раздолбленной тысячами ног, до глубоких выбоин, и застеленных то тут, то там, досками и картоном от коробок, земли, наконец-то появился асфальт, ряды разномастных лавок, под крышей и без, обвязанных всевозможными верёвочками и проволокой, обвешанные решётками  и крючками, с деревянными поддонами и крышками от столов, с которых они торговали и куда складывали непроданный товар до утра, где днём, прямо под столом, в его нутре, мог спать торговец, пока другой с азартом пытался как можно больше впарить своего товара бесконечным покупателям. Фраза:"Удачи, лохов побогаче" - стала вместо приветствия для коллектива Шанхайки. Лохи и не лохи шли через Шанхайку как рабочие через проходную, оставляя в ней не только свои зарплаты, а и документы и прочую мелочь, которой обычно были забиты  их сумки и карманы.

         Здесь, тут и там раздавались истошные крики обворованных людей, к которым, однако, торговцы привыкли так, что даже у них и не вздрагивала бровь, когда совсем рядом раздавался подобный вопль. И, что странно, как бы ни воровал народ, пойманный воришка всегда находил себе жалостливую публику, и когда его начинали бить озлобленные каждодневным непрекращающимся ни в жару, ни в ливень,  ни в лютый мороз, воровством, торговцы, молча и сосредоточенно, заодно вымещая  на нём свои пустые дни и усталость, накопившуюся от работы без выходных годами - всегда находились сердобольные старушки, которых совсем недавно также обворовывали, и требовали вызвать милицию, а не вершить самосуд. К такому контингенту, частенько битому и защищаемым грабленными и относилась Нинка.

         Работала она в команде, которая состояла из шести  человек - трёх женщин и трёх мужчин. Высокие парни обычно нужны были только для того, чтобы в случае  стычек и драк с покупателями отбивать девчонок, уличённых в воровстве.
         Одна, обычно самая привлекательная и хорошо одетая, отвлекая покупателей просьбами померить то ту, то другую вещь, или посмотреть, как сидит на ней шляпка и идёт ли ей красная, а не стоит ли купить синюю, или просящая подержать её объёмную сумку, пока она примеряет что либо, две других ловко шарили по карманам  добровольных жертв - участников этого живого рыночного каждодневного спектакля, или подрезая сумки остро наточенной монетой из сумки, выуживали оттуда сытые  кошельки.
              Нинка была как раз такой приманкой, полная, румяная и красивая внешне, она имела тихий и мягкий, будто бархат, голос и ей особенно верили приезжие из периферии, замордованные работой, семьёй, утомительной дорогой и жизнью, в целом, граждане покупатели. Заговаривая людей, она смотрела им прямо в глаза и отворачивалась только тогда, когда дело было сделано и недалеко, заметив кивок головы, исчезала, а вся компания смывалась за контейнеры, чтобы выяснить, каков будет  ими на это раз сорванный куш. А он иногда был немалый и, обычно, соблюдая строгий распорядок дня, вся команда, отлаженным  действиям и точностью которой могли бы позавидовать спец службы, как и множество других, "работающих" на ней, перебежав дорогу, разделяющую Шанхайку от вполне приличного маленького рынка, обустроенного современными павильонами и имеющим на втором этаже кафе китайской кухни, обедали, оживлённо и с нескрываемой радостью обсуждая эпизоды и стычки с "лохами". После обеда, который обычно состоял из недешёвых блюд, они начинали делить дневную выручку и спорили достаточно долго и громко, раздражая не только терпеливо молчавших хозяев китайцев, но и других посетителей кафе.

                В отличии от других  членов команды,  у Нинки было одно преимущество, ставящее её на ступень выше над остальными - она одна не была наркоманом. Поэтому- то, таких как она, высоко и ценили, и доля её всегда была выше чем у остальных. Возвращение Нинки не вызвало ни у кого удивления по причине того, что все её друзья,  которых она знала раньше, сколовшись, исчезли в небытие и ей,  если можно так сказать, пришлось начинать всё с нуля. Однако, спустя всего пять дней после начала её трудовой деятельности, она смогла вечером положить перед Николаем первую в своей жизни заработанную ею арендную плату за снимаемую квартиру.

                - А, ты, Нинель, - талант, с нескрываемым удивлением воскликнул тот. - Далеко пойдёшь. Николай не стал вдаваться в подробности, откуда она могла взять так быстро подобную сумму, а, наклонившись к ней, и заглядывая в её красивые зелёные глаза и, находившиеся так близко от него её пухлые, яркие губы, спросил:- Я вечерком приду? Нинка, как бы ей не хотелось, глядя в его масляные похотливые глазки и, подавляя  отвращение, ответила:
                - Конечно. Николя, засунув руки в карманы брюк, обошёл несколько раз стол, стоящий посередине комнаты и, как будто что-то обдумывая, произнёс:
                - Ну вот и хорошо, Ниночка, не пожалеешь!
        Когда он ушёл, Нинка, сидя в кресле, стала думать о своём ближайшем будущем и в нём для неё стали складываться отдельные и не связанные друг с другом мечты в пока что маленькую, но самую важную для неё ступень - фундамент, что не всегда на виду, но без чего не получится ни одно строение, будь оно совсем лёгким или очень тяжеловесным.

                -  А вот ты ещё пожалеешь - произнесла  женщина тихо в пустоту квартиры. - Сам первый начал.
         Вечером, накрашенная и красиво одетая, нервно полируя ногти своей левой  руки подушечкой указательного пальца правой, сидя в кресле перед  без умолку бормочущем телевизором, Нинка стала  ожидать Николая.