Overture Гилберта

Гилберт убивал людей.
Он убивал их мечём.
Быстро, методично и беспристрастно. Каждое мгновение этого действа он отдавал себе отчет в том как орудие опускается на головы, а точнее на шеи, врагов, отсекает хрупкую плоть и стремительно поднимается вверх. Все кругом уже было залито кровью. Тела поверженных лежали, где-то поотдельности, где-то небольшими группами, и занимали почти всю территорию капитанской кабины.
До победы оставалось совсем чуть чуть.
Отстраненно, не забывая при этом опускать и поднимать меч, Гилберт думал о времени. О том как его бывает много и мало одновременно, в течении одной и той же секунды.
Его время стремительно истекало. Это он знал точно. К бою приготовился последний враг. Приняв боевые стойки, они начали кружить в голодном танце войнов, не готовых смириится со своей гибелью. Синхронно подняли оружие над головами, готовясь обрушиться друг на друга. И, внезапно, все замерло.
Гилберт скривился и бросил меч в сторону неповерженного врага. Оружие растаяло в воздухе, не долетев совсем немного. Как растаяли горы трупов, окровавленные головы и последним, мигнув на прощание, грозный верзила так и застывший с омерзительной гриммасой на космотом лице. Голограмма исчезла, оставив Гилберта одного.
Яркий холодный свет заливал стирильное пространство корабля. Молодой человек прошел к пультам управлени, уселся в кресло штурмана, он никогда не позволял себе сидеть на месте капитана, и принялся ждать. Через пять минут, хоть из-за этого ему очень редко удавалось разделаться с главным злодеем, начнется та часть дня, которую он любил больше всего.
Гилберт замер, уставившись в пустоту прямо перед собой. Скоро что-то под потолком щелкнуло, свет сделался менее ярким, и поползли вверх стальные жалюзи, прикрывающие все окна на капитанском мостике. Медленно, словно неохотно, они добрались до самого верха и со вторым щелчком, зафиксировались на следующие 15 часов.
На молодого человека хлынуло глубокое, черное, унизанное мирриадами звезд, небо вселенной.
В 8 вечера он разогрел свой обычный ужин. Против обычного только задержался на несколько минут в кладовке. В большом, жужжащем холодильными установками помещении, в каждый уголок которого проникал неровный, слегка подергивающийся свет холодных ламп. В кладовке… Он прошелся по рядам, отмечая какие полки стали выглядить более свободными, какие не были тронуты вовсе, а какие теперь зияюще пусты. Нет больше сладкой кукурузы и карамельной тянучки, отрады его детства. Учитывая, как недавно оно закончилось, Гилберт грустно чертыхнулся. Определенно пора взросления с гороховым супом и вяленым мясом ему не очень импонировала.
Дверь закрылась бесшумно. Так же тихо, заглушаемый толстым напольным покрытием, он вернулся  по длинному корридору в рубку.
Ужин был незамысловатым. Искусство готовки пока таилось от Гилберта, где-то там, в глубине двух кулинарных книг, старых, исттрепанных не его пальцами. Он старательно обходил их, может быть находя более увлекательное чтение, может быть стараясь сохранить тепло этих, чьих-то неведомых, прикосновений. Но время опять работало против него. Пережевывая разбухшие, совершенно безвкусные бобы, молодой человек клялся себе, как и много раз до того, завтрак соорудить самостоятельно, без помощи робота – кулинара.
В 8.30 посередине рубки опустился экран. Гилберт кивнул невидимому помошнику и запустил продолжение вчерашнего фильма. Выбор его был не так многообразен, как хотелось, но тут как с едой, были свои «кукурузные хлопья». Заиграла знакомая музыка, началась атака на Звезду Смерти.Это примитивное удовольствие вполне успешно перебивало вкус бобов.
В 11 Гилберт ложился спать. Сбои в расписании он позволял себе редко, сознательно придерживаясь строгой самодисциплины. Все показатели корабля были в порядке. Компьютер бодро отчитался о том какие расстояния они преодолели за прошедшие сутки и отключился.
Гилберт отошел к самому выходу из рубки, нажал тщательно спрятанную от посторонних глаз кнопку и так смог попасть в свою спальню. Небольшая ниша с узкой кроватью не могла конечно по праву носить такое гордое название. В его сознании, что было довольно объективно, она так и оставалась «небольшой нишей», и все же… Гилберт сдернул покрывало и улегся на толстый, неожиданно удобный, будто взятый не отсюда (а так и было на самом деле) матрац. Он предпочитал быть здесь. Даже зная о роскошных каютах по всему периметру корабля. Даже зная о, по-настоящему сказочной, спальне капитана, которая и распологалась, к тому же, совсем близко.
Он все равно предпочитал быть здесь. Отходя ко сну и просыпаясь, он предпочитал слышать тихий стрекот приборов, сквозь закрытые веки чувствовать мерцание лампочек на приборных панелях. Все что угодно, лишь бы не мертвая, пронзительно окоченелая тишина, которая неизбежно наступала, стоило только человеку закрыть за собой дверь. Единственному человеку на всем этом корабле.

Сон Гилберта был как обычно рваным и тяжелым. Очень редко ему удавалось коснуться головой подушки и через мгновение проснуться от утреннего сигнала, а что это был за сигнал, будильник или проверка правильности курса он не знал до сих пор. Обычно блаженное «нигде» посещало его после изнурительных физических упражнений, но бывало, что и они не помогали. А случалось, он просто забывал о них, прозябая в рутине расписанного до мелочей дня. Что простительно, когда тебе 15, но не простительно, когда 15 тебе, Гилберт. Он начинал это понимать. С каждым прерывистым сновидением все яснее.
Во сне были лица. И люди, которым они принадлежали. Это было единственное место, где он встречал людей. Уже затертых воспоминаниями, приправленных изрядной долей воображения, но каждый раз одних и тех же, а значит, реальных, когда-то людей. Сам он всегда был ребенком. Сновал среди взрослых туда сюда, путался под ногами, подглядывал за их, недоступными его пониманию, делами, и был совершенно беззаботен. И счастлив. Как любой ребенок был бы счастлив  оказаться на капитанском мостике, посидеть в кресле штурмана, наесться вдоволь любимым лакомством и уснуть крепко- крепко, положив голову на колени мамы.
Это из воспоминаний.
А потом, внезапно, обрушилась реальность.
Он проснулся от зуммера. Навязчивый звук не давал покоя, прогонял сладкую дремоту и, прямо вышвыривая в реальность. Мальчик, не открывая глаз, потянулся и даже захныкал. Это было для него не характерно. Так же как и засыпать в нише, на жестком диване в кабине управления. Очень удивившись тому, что он здесь оказался и все еще не выставлен вон, Гилберт резко сел. В кабине было неожиданно пусто, но он еще совсем не проснулся, тер глаза кулачками, зевал и, для начала, осматривал сам себя. Вчерашняя одежда, сильно помятая сонными кульбитами, ботинки… Он спал в ботинках?!
В рубке никого. Гилберт спрыгнул с кровати и услышал как с тихим шорохом за ним закрывается дверь. Это был пока что единственный звук после зуммера. Немного он постоял напротив открытых иллюминаторов. Огромное, гипнотически пустое небо заглатывало корабль. Это была та же картина, которую он мог наблюдать уже несколько месяцев. С тех пор как оказался в долгожданной космической экспедиции.
Всего несколько месяцев, а мальчик готов был уже пересмотреть свою детскую мечту. Так ли это интересно, спросили бы вы его при случае, бороздить на огромном космическом лайнере небесный океан? «Эм…нет. – Ответил бы вам мальчик. – Это просто поразительно скучно!».
А теперь даже спросить некому…
А ведь действительно, что могло быть интересно энергичному десятилетнему парню в малоподвижных, с очень отдаленной перспективой, экспериментах, которые проводили взрослые. Или в пейзаже, сначала волнующе-глубоком, а потом попросту однообразном. С тоской Гилберт смотрел на проносящиеся мимо светящиеся точки звезд, метеоритов и комет. Сейчас его отправят завтракать и учиться. Мальчик скривился. Все в его жизни было не захватывающим приключением, а бесконечной зубрежкой чего-нибудь скучного или просто мерзкого. Как, например, крайтонский язык, уркающий, булькающий, самый противный из всех, что он когда-либо слышал. Но, это была часть его жизнь. Не оборачиваясь, Гилберт позвал в пустоту: «Мам!»
Дальнейшее он помнил и переживал как в калейдоскопе  уже привычных, а на тот момент  устрашающе новых действий. Закрывал глаза и видел, как бегал по огромному пустому кораблю, сначала воображая, что это эксперимент, потом – шутка, потом – страшно… Как гулко отдавались его шаги в коридорах без напольного покрытия, а он залез и туда. Первый раз из многих. Как заглянул в каждую шахту и дверь. В каждую каюту, шкаф, углубление. Везде он был один. Не было даже следов человеческого присутствия. Раскиданных вещей, неприбранной одежды или еды, всего того, что раньше окружало его каждый день. Нет. Все на своих местах, застелено, убрано, вымыто. Будто прежде чем раствориться в небытии кто-то из тридцати взрослых сказал: « Ну что же мы, ребята! Наш Гилберт проснется и будет учиться жить один в таком свинарнике? Давайте-ка приберемся!».
Уставший, голодный, заплаканный и перепуганный, мальчик вернулся на капитанский мостик спустя шесть часов поисков. Безуспешных.  С этим знанием, он уснул в кресле штурмана пять лет назад.
Проснулся от голода и озноба. Лежал, смотрел на мигающую приборную панель. Слушал непривычную тишину, ватное, засасывающее ничто вокруг себя.
Раздался зуммер. Гилберт вздохнул и понял про себя одну очень важную вещь: быть сытым теперь его и только его личная забота. Так же как и гигиена, чистая одежда, обустройство нового жилья. Вернуться в старую комнату, которую он делил с мамой, было просто невозможно. Потом так же было с книгами, учебниками, включая ненавистный крайтонский, развлечениями. Со всем, что отвлекало его от размышлений и расследований. Пять лет Гилберт позволял себе быть ребенком, а потом подростком, которому просто нужно было успеть все выучить и вырасти раза в три быстрее, чем кому-либо другому из его сверстников. И когда пришло время, а это случилось совсем недавно, он впервые открыл бортовой журнал исследовательской миссии, на которой находился. «Overture», так он узнал называние своего корабля.
Бумаги были разложены на всех видимых поверхностях, столах, кроватях, тумбочках. Перемещаясь из одной каюты в другую, молодой человек пытался сопоставить известные ему факты. Старые и новые, воспоминания и приобретенные знания. Чтобы с помощь напряженных размышлений или ходьбы, это как повезет, понять, что здесь происходит. Именно так, в настоящем времени. Прошлое, включая исчезновения людей, без сомнения интересовало его, и было одним из важнейших мотивов, пробудивших к жизни все эти бумажки. Важным, но не основным. Сильнее его тревожило настоящее и будущее. Его и корабля. «Overture Гилберта», как он стал называть их неразрушимый тандем.
На позапрошлый день рождения, четырнадцать лет, Гилберт аттестовал сам себя как достаточно взрослого мужчину, которому можно доверить управление межгалактическим кораблем. Он тщательно сбрил щетину, которой, к слову, не успел как следует обрасти. Приоделся в подобающий случаю костюм и впервые  сел в капитанское кресло. По каким причинам корабль тогда не взорвался, молодой человек не знал даже теперь, внимательно и не единожды изучив все имеющиеся инструкции и руководства по управлению кораблем. Однако, тот неудачный опыт, и даже жуткая болтанка, и парализующий, панический страх перед собственной беспомощностью, все это имело для него смысл. Гилберт многое узнал за те десять минут своей жизни:
1. Для управления большим космическим кораблем недостаточно посмотреть все части «Звездных войн». Даже дважды, даже в режиссерской версии. Нужно больше читать инструкции и меньше воображать себя Ханом Соло.
2. Самая большая и яркая кнопка на приборной панели – автопилот. И это, без сомнения наиболее правильное и гениальное инженерное решение при обустройстве звездолета.
3. И вот, что странно… Корабль невозможно было сбить с курса. Даже если отключить автопилот. Даже если за штурвалом юнец, колотящий в ужасе по всем кнопкам подряд. Даже если получив легкий удар в челюсть от устройства, подающего кофе (прежде он не знал, что такое предусмотрено, а после не нашел нужной кнопки), упадет лицом на приборную панель и пройдется мощным подбородком по шкале изменения курса.
Когда охваченный паникой, Гилберт все же догадался нажать на автопилот еще раз, болтанка прекратилась. Приборы снова загудели тихо и равномерно. Обиженно уехала в незаметную нишу чашка с горячим кофе.
Молодой человек потирал ушибленную челюсть, осматривал грудь и ноги на предмет ожогов, вытирал рукавом кровь из маленькой ссадины на щеке, которую оставила острая кнопка поворота. И гадал, куда же он теперь летит? В том, что первоначальный курс сбит не было никаких сомнений. Но куда он проложил маршрут своим носом? Гилберт записал значения с приборов ориентирования и побрел за космическим атласом. Вот только цифры показались ему какими-то знакомыми. На пол пути он развернулся и зашел в каюту капитана. Там, на постели с самым мягким матрасом, разложился бортовой журнал. Именно эти цифры были записаны в нем как последние изменения, внесенные в курс корабля.
То есть, молодой человек флегматично жевал размоченные в соусе бобы, получается, что когда корабль стартовал с Земли пять лет и шесть месяцев назад, ему были заданы определенные координаты. Конечная цель путешествия. После чего, в силу необъективных причин, прибор изменения курса был выведен из строя. Сломан, проще говоря. В этом он удостоверился, когда проверил провода под панелью управления. Несколько кнопок, а именно весь набор навигационной системы был уничтожен самым варварским способом. Необратимо.
Гилберт погрузился в умственный вакуум. Никогда прежде, даже с учетом всего пережитого, он не чувствовал себя таким беспомощным и зависимым от чужой воли, ко всему прочему неизвестно, доброй или злой.
Он отправился спать в двенадцатом часу. Залез в свою узкую коморку и закрыл дверь, что в последнее время делал не часто. Рост уже не позволял ворочаться как прежде и спать звездой. Но сегодня дверь не ограничивала, а защищала. Ведь теперь единственным способом для Гилберта проявить свою волю, было спрыгнуть ко всем чертям с этого корабля в черное космическое небытие.
Подготовка к прыжку почти не заняла времени. Он просто закрыл глаза, вдохнул поглубже, расставил руки пошире и очутился на мягком ворсистом ковре в предбаннике лаборатории. Это было одно из тех загадочных и закрытых для посещения мест, которые ему, тогда еще маленькому мальчику, показывали издалека. Знаете так бывает, когда взрослые не вполне уверены, что ребенок не попытается убить себя непросчитываемыми способами и показывают даже не опасное место, а его направление. Что-то вроде: «А вон там, за холмом, находится лепрозорий, детки. Не выходите на улицу, когда с той стороны ветер дует». Но все же он здесь бывал. Первый раз через день после исчезновения людей. С трясущимися коленками, боясь даже наступать на пол, он наскоро проверил помещение на наличие тел или подозрительных предметов. Все на тот момент показалось ему здесь подозрительным и мальчик поспешил покинуть комнату, плотно, по всем правилам безопасности, заперев за собой дверь.
Второго посещения лаборатория удостоилась пол года назад. Гилберт повзрослел, поумнел и приобрел чуть больше знаний по биологии, чтобы уже не падать в обморок от латинского названия ромашки. Он провел здесь какое-то время, пытаясь понять суть экспериментов и в тайне надеясь найти какое-нибудь скрытое послание. Ведь именно здесь обитатели корабля проводили свои исследования, здесь скрывалось что-то, имевшее глобальный, космический смысл.
Но ничего не было. Только цветы в кадках, штаммы различных бактерий и не смертельных вирусов, видео дневники,  от которых Гилберт прямо жмурился, видя лица. Просто лица, какие угодно, кроме собственного. Сначала он был так заворожен всем этим, что не вникал в то, что они говорят. А потом услышал.
Будучи поверхностно знаком с социологией, Гилберт понял, что по методу контент -анализа самым часто употребляемым словом в исследованиях людей были вариации на тему «спасти». «Спасение, спасать, спасшийся» – и все известные ему синонимы. Пересматривая раз за разом сделанные за шесть месяцев путешествий записи, он все больше понимал суть эксперимента. Но окончательных ответов на свои вопросы не видел.
Ясно стало следующее: 31 человек, среди которых были мужчины, женщины и Гилберт, ученые, исследователи и ребенок, отправились на далекую планету с целью поделиться с ее жителями уникальным биологическим организмом. В ходе следующих 20 повторов стало очевидно, что организм был совершенно особенным, единственным в своем роде. В чем это выражалось, он пока не понял, но жители Крайтона, одной из самых отдаленных планет 3-й Солнечной системы, обойтись без него никак не могли.
Гилберт скривился, вспоминая церемонное урчащее приветствие. Спросить, как получилось, было решительно не у кого. Ну и ладно. Теперь, по крайней мере, стало ясно, что он начал свое путешествие почти шесть лет назад на Земле и закончит неизвестно когда на Крайтоне. Повернуть назад не получится. С этой мыслью он снова накрепко заперся в своей нише и забылся тяжелым, полным переживаний сном.
Вокруг опять были видения. Или приведения. Гилберт даже про себя не знал, как называть кружащиеся в калейдоскопе воспоминаний лица. Они говорили фразами из видео дневников. Говорили снисходительным к его возрасту голосом. Объясняли почему на космическом корабле вовсе не так весело как он думал, что скоро включится гиперсон и он очнется через минуту в новом доме, на новой планете. Обнимали его и трепали по пухлой щечке, показывали капсулы длительного отдыха, которые он не раз осматривал наяву в поисках… хоть чего-нибудь. Все это носилось вокруг в душном мареве, наскакивая друг на друга, перебивая, сталкиваясь и рассыпаясь на мелкие частицы, почти в пыль…
В этот раз никакого зуммера не было. Гилберт очнулся в поту. Задыхаясь, он бешено озирался вокруг себя, но вскоре затих. Замер, уставившись в потолок коморки. Не удивительно, что все тело было мокрым. Стены спальной ниши были очень толстыми, почти как обшивка корабля и не пропускали, а генерировали собственный воздух.
От этой мысли он дернулся как от удара и зажмурился.
Теперь все стало ясно. Этот бешеный сон собрал раздробленные факты воедино и открыл ему истину. Молодой человек, словно в тумане нажал на кнопку. Дверь бесшумно поднялась наверх. Он вдохнул прохладный, стерильно чистый воздух корабля и не спеша побрел туда, где все закончилось.
Это был 21 просмотр дневников исследовательской группы. Теперь он полностью сосредоточился на сути эксперимента, не позволяя лицам отвлечь себя.
Научная миссия должна была доставить с Земли на Крайтон новый биологический вид. Красивейший цветок, который при определенный условиях, мог стать оружием огромной мощности. Цветок вывели искусственно, как обычно это случается в виде побочного продукта совершенно другого эксперимента. Но его сила, разрушительная способность, не поддавалась описанию. Группа ученых, не желая доверять свое открытие военным и в то же время, не смея уничтожить творение рук своих, решила сохранить его на другой планете и выработать противоядие. Полет был рассчитан на семь лет, пять из них в состоянии сна. Первый и последний годы люди собирались посвятить изучению своей нелегкой задачи.
И никто из них, ни один, не имел намерения вернуться домой. Никогда. Во избежание соблазнов капитан вывел из строя приборы изменения курса. Теперь они должны были найти способ уничтожать подобные цветы за время полета.
Просматривая отчеты за каждый новый месяц работы, Гилберт убеждался, что ученых ждал успех. У них было лучшее оборудование, лучшие умы, достаточно времени. Только терпения, похоже, не хватало. В момент очередного эксперимента яд оказался на свободе. Перемещаясь по  воздуховоду корабля он уничтожал всех на своем пути. Как бы далеко от лаборатории не находился человек, он неизбежно превращался в пыль, в миллиарды молекул, соединить которые вновь не смог бы даже Господь. Так погибли все, кроме Гилберта, запертого за 15-ти сантиметровой створкой двери, ведущей в один из люков, предназначенных как раз для такого рода случаев. За ненадобностью в них оборудовали спальные места, кладовые. Их почти не использовали. При осмотре корабля он нашел много таких ниш, но людей там не было. Всех настигла мгновенная смерть от собственного изобретения. Принудительная вентиляция очистила воздух к моменту пробуждения ребенка, и в итоге из живых организмов на корабле их осталось двое. Гилберт и цветок. Жизнь, смерть и пыль 30 ученых ореолом, вокруг бортов космической «Overture».
Прошло шесть лет.
Гилберт стоял на капитанском мостике, всматриваясь в черное пятно непрерывно наползающее, поглощающее корабль. Сегодня был день его рождения, шестнадцатилетние. Через год на горизонте появится Крайтон, огрызок неизвестной ему цивилизации на самом краю света. Хотя, никакого света, кроме искусственного он уже очень давно не видел. Потирая первую щетину, он думал о том, есть ли там люди. Есть ли там вообще какая-то жизнь, совместимая с его представлениями и человеке. Судя по языку, крайтонцы вряд ли окажутся такими уж симпатичными ребятами.
Он стоял, оперившись на свой меч, пластмассовую игрушку для воображаемых голографических сражений.  То немногое оружие, что у него было. Понадобится ли оно? Придется ли ему…
Нет, удастся ли ему вообще испытать еще большее одиночество, чем сейчас? Там, в жизни чужой, странной, безмерно далекой планеты…
Гилберт стоял, опираясь на меч, и смотрел вдаль. Он к этому не готов. И не успеет, не сможет подготовиться. Но, он устало выдохнул, выбора нет. Корабль летит к неизбежности, а значит, его Overture продолжается.

Конец.