Долгая ночь

Нет! Нет! Нет! Не может быть!
Этого просто не  может быть!
Я не верила, я просто не могла в это поверить!
Слишком ужасно, чтобы поверить.
Я поняла все, стоило мне заглянуть в широко раскрытые, синие-синие, как у всех малышей, глаза моего сына. Судорожный, протяжный, глубокий вздох вырвался у меня из груди, и мое сердце, застыв сначала в ледяной тоске горя и потрясения, разбилось на сотни и сотни кричащих кусочков, стерлось в пыль, в прах, в ничто. Нет! Господи боже, пожалуйста, прошу тебя, УМОЛЯЮ, только не ЭТО…
 Все они, врачи и акушерки, танцевавшие вокруг меня в ту кошмарную полубессознательную ночь, твердили мне, что он здоров, совершенно здоров. Здоров, милая, взгляните только, какой прелестный у вас ребеночек! Но это была ложь. Мой сын не был здоров. Этого не мог знать никто, кроме меня. В моей душе уже тогда, в самый первый день, шевельнулось что-то тяжелое, темное, мрачное. По спине пробежал холодок плохого предчувствия. ОЧЕНЬ ПЛОХОГО предчувствия. Меня уверяли, что беспокоиться не о чем, что с ним все в порядке, но это было не так. И мне стоило только всмотреться в глаза Гарри…
 В его зрачках я с ужасом разглядела пока еще отдаленные, но совершенно отчетливые признаки засевшей глубоко-глубоко в его естестве болезни… МОЕЙ болезни.
  Что я натворила! Как только я могла допустить такое?! Я совершила ошибку, выйдя за Дэвида. Как я могла?! Я обратила его в прокаженного! Боже мой, что я сделала со своим мужем и только-только родившимся ребенком!
 Я не должна была соглашаться на предложение Дэвида, мне следовало подумать о нем, о его жизни, которую ломаю, выходя за него замуж, о Христос всемилостивый, почему я так обошлась с ним? О чем я только думала? О чем я только думала, надевая ему на палец кольцо и шепча клятвы у алтаря? Почему мне ни разу за все это время не пришло в голову, что я отнимаю, а не приношу ему счастье, что я отравляю его своим ядом?...
 А Гарри… Гарри… Подобные мне обычно не размножаются! Если во мне и жила какая-то трепетная надежда на то, что он не родится таким же, как я, что чудом он не пойдет в меня и избежит уготованной ему участи, то она умерла в ту самую минуту, когда я впервые взяла его на руки. Он весь был таким горячим… НЕВЫНОСИМО горячим. Я знала, чем это вызвано, и мурашки пробежали у меня по спине от ужаса и жалости. Я знала, что так все будет. Я знала. Я знала это!
 Ну почему он должен был пойти в меня? Почему? Это же несправедливо! Почему все должно было получиться именно так?
Дэвид так ничего и не понял, как, впрочем, и все, но, наверное, это к лучшему. Он чуть ли не плакал от счастья и не заподозрил ровным счетом ничего. И он даже представить себе не мог, какой кошмар ожидает нашего сына… по моей вине.
 Гарри не унаследовал моих высоких скул или темных волос, зато от меня ему передалось нечто куда более серьезное. Он такой же, как я! Мне хотелось выть. От ужаса, от отчаяния, от презрения и ненависти к самой себе. Как мне простить себя, передавшую свою болезнь ни в чем не повинному ребенку? Как я могла так легко и бездумно на это пойти? Будь я проклята за то, что из-за меня мой сын будет страдать всю оставшуюся жизнь, до последнего вздоха, мучимый тем же проклятием, которое ношу в себе я. Я сама обрекла его!
 Теперь моя болезнь сидит в нем. Она проглядывает в его лице, в его глазах, в его улыбке и жестах. Это вижу и замечаю лишь я, но однажды… Она будет подбираться к нему, день за днем, как выпущенная из стойла черная лошадь, незаметно, но ощутимо… цок, цок, цок… Ближе и ближе… чтобы в один страшный день встать на дыбы и проявить себя в полной мере. Это произойдет внезапно, я знаю. Кому, как не МНЕ, знать это? И в этот день звезды падут с небес. Мир перевернется, раз и навсегда, и я ДОЛЖНА буду оказаться рядом…
 Гарри, Гарри, мальчик мой маленький!
 Прости меня.
 Мне показалось, что сердце лопнуло у меня в груди и вытекло наружу вместе со слезами, когда я прижала его к себе…
                *    *   * 

- Он абсолютно здоров, миссис Треверс, - доктор Боунс положил на свой стол одну за другой какие-то бумажки. Результаты анализов. – Я проверил все. Здоровый мальчик, могу вас поздравить, милая.
- Здоров? – я моргнула и недоверчиво посмотрела на него. Я же не могла ошибиться? Нет! – Вы ничего не обнаружили?
Доктор, высокий, грузный мужчина с седеющими редкими волосами, в свою очередь бросил на меня удивленный взгляд.
- А что я должен был обнаружить? Повторяю, все показатели в норме. Ваш сын – абсолютно здоровый ребенок, вам радоваться надо, дорогая! У него даже зуда нет. Повезло вам, сейчас дети чем только не болеют…
- Вы точно все проверили? – не отставала я. Я понимала, что кажусь настоящей идиоткой, ведь, как верно сказал врач, я радоваться должна (я радуюсь, о да, я рада, черт побери, я просто на седьмом небе, разве не видно?) но мне было плевать. Я должна была знать, может, это возможно как-то выявить, предотвратить… Может, еще не поздно, в возрасте Гарри, может, медицина способна сотворить маленькое рутинное чудо? – Кровь? Что там с его кровью?
Доктор Боунс снял очки. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное.
- Его кровь в замечательном состоянии. Я все проверил. Миссис Треверс, дорогая моя, успокойтесь: я понимаю, все родители сходят с ума, когда речь заходит о детских болезнях, у меня у самого двое таких, но поймите же наконец: вам не о чем беспокоиться, с вашим парнем все в полном пор…
- ДА НИЧЕГО С НИМ НЕ В ПОРЯДКЕ, ЧЕРТ ВАС ПОБЕРИ! – неожиданно заорала я и, вскочив на ноги, схватилась за голову. Мой стул полетел кувырком. Я чувствовала, как ярость жжет меня изнутри, пылая в ужасной пустоте, наполняя меня неодолимым желанием убить доктора за это спокойствие и эти слова. Дикая, нечеловеческая ярость, сжигающая разум и красным огнем сверкающая перед глазами. У меня дрожали руки. Мурашки бегали по шее. Сознание как будто начало уплывать, а на смену приближалось что-то темное, пугающее. Секунду-другую я боролась с собой: мне хотелось кинуться на доктора, встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все мое существо…
 Доктор Боунс, не мигая, смотрел на меня, как на беглую пациентку дурдома. Наверное, я и в самом деле выглядела натуральной сумасшедшей. Но тогда меня это нисколько не волновало. Немного овладев собой, я развернулась и выскочила за дверь. Доктор даже не шелохнулся – должно быть, его совершенно ошарашил мой вопль.
 С таким ему еще сталкиваться не приходилось, это очевидно. Я у него первая такая за всю его практику.
Первая у доктора Боунса.
Это нелепая мысль вызвала у меня нервный и глупый смешок.
Выбежав на улицу, я зажмурилась на ярком полуденном солнце, несколько раз глубоко вздохнула и только тогда окончательно пришла в себя.
 Как же я ненавижу их, эти дни, предшествующие очередному приступу! Мои нервы представляются мне натянутыми струнами гитары, на которой пытается тренькать не слишком умелый музыкант. Как ужасно болит голова… как будто кто-то монотонно забивает мне в затылок гвозди. Тук-тук-тук…  Хочется бросить все и размозжить себе голову об асфальт. Хорошо, Гарри не доставляет особых хлопот. Интересно, как там с ним Дэвид? Справляется? Конечно, справляется, ведь он самый лучший на Земле.
 Меня то и дело захлестывает беспричинный гнев, и что самое отвратительное – я ничего не могу с собой сделать. Ярость находит и отходит как волны во время прилива. Какой стыд, что я сорвалась у доктора. Нужно будет позвонить ему и извиниться.
 Я обошла свой «Фольксваген», чтобы сесть за руль. Открывая дверцу, я заметила на той стороне улицы парня в обтягивающей голубой майке. Он что-то высматривал на перекрестке. Когда он поднял вверх руку, чтобы приложить ладонь козырьком к глазам, майка слегка задралась, обнажив на животе полоску чистой загорелой кожи. Его лицо раскраснелось, вероятно, от жары, под майкой легко просматривались бугристые мускулы; от него исходило что-то древнее, порочное и до умопомрачения эротичное. Совершенно неожиданно я почувствовала, как во мне разгорается животная похоть, настолько острая и мощная, что по всему телу прошла парализующая судорога.
 Парень поймал мой взгляд, поднял брови, кончиком языка облизал губы и призывно улыбнулся мне. В его улыбке на каком-то глубинном уровне ощущалось нечто зовущее, притягательное, многообещающее. Совершенно недвусмысленное. Не знаю, видели ли это другие люди, но для меня все было более чем очевидно.
«Сколько тебе лет, парень? – неуместно и как в тумане подумала я и совсем уж абсурдно напомнила самой себе: - Мне вот 24».
Полубессознательно я сделала к нему шаг. И еще один. И еще. Я шагала как во сне, все куда-то отодвинулось, затерялось на заднем плане. Я чувствовала внутри жаркий взрыв, прилив тепла. В данный момент я видела только одно: эту теплую, жаждущую плоть… Все остальное не имело никакого значения. Все эти люди и взгляды больше не имели ко мне отношения, словно нас разделял огромный стеклянный купол. Какое неодолимое желание – подойти к нему, сжать… может быть, изнасиловать, если придется, но вряд ли он будет сопротивляться… а главное – ощутить этот жар… ЭТОТ ЖАР…
Остановись, Андреа, остановись, ты не понимаешь, что делаешь!
 Я неимоверным усилием попыталась вышвырнуть эти образы из головы, но они тут же заползали обратно. Напрягая всю свою волю, я заставила себя остановиться и замерла на полушаге, с нелепо вытянутой рукой.
 «Черт возьми, я могу бороться с этим, - прозвучал внутри моей головы не очень уверенный голос. – Да, я могу сопротивляться! Я сильнее. Я буду бороться»
 Нижняя часть живота горела огнем. Голова поникла, опустившись на грудь, спина согнулась. Парень по-прежнему улыбался мне, приглашая подойти, протянуть руки… Тебе понравится, обещаю. Нам ведь обоим этого хочется, правда? – говорил его взгляд.
Неправда! – мысленно заорала я, но, конечно, это было не так. МНЕ ХОТЕЛОСЬ, и при этом как никогда. Сейчас, вот именно сейчас. Не откладывая ни на минуту…
Я подожду – засмеялись его глаза. – Мне некуда спешить.
Ну и жди! – свирепо отозвалась я. – Жди хоть сто лет.
Зачем сто лет? Это многовато. Достаточно вытерпеть еще минутку…
Нет!
Меня влекло к нему что-то темное и нехорошее, поднявшееся во мне с самого дна, влекло со страшной, нечеловеческой силой. Я глянула на него сквозь упавшие на глаза пряди черных волос. И тут же зажмурилась.
«Дэвид мой Дэвид я люблю тебя как я тебя люблю» - думала я, и это была чистая правда, но мысль казалась нечеткой и мешалась с чем-то еще.
Я сжала зубы. Борись, борись, борись с собой… это ведь не ты! Сопротивляйся, ты сильнее этого, ты можешь побороть это!
 Бесполезно. Хоть бы ты ушел куда-нибудь, идиот! Разве не видишь, что я ничего не могу с собой поделать?! Очередной приступ… что он вытворяет со мной? Он все ближе и ближе, эта бесшумная черная лошадь, он почти настиг меня…
 Воспоминание о Дэвиде потускнело и выцвело, как выставленный на солнце негатив полароидного снимка.
Борись!
 Я стала думать о Гарри. О Гарри, который ждал меня дома. О Гарри, который так смешно морщился… О Гарри, который улыбался совсем как я… Я представила себе его физиономию, его огромные, сияющие как две звездочки глаза, мягкие щеки… Его улыбку, боже ты мой, как поразительно она похожа на мою, его взгляд, даже плач и капризы… Я вспомнила, как впервые взяла его на руки. И страшно удивилась: какой крохотный… Как в первый раз поцеловала, и запах, этот запах, неповторимый запах ребенка…
 Наваждение отпустило. Все вдруг вновь встало на свои места. Я стояла у обочины с вытянутыми по швам руками. И понятия не имела, что написано на моем лице.
 Парень, пробудивший во мне такое неконтролируемое влечение, куда-то ушел (слава Богу), напоследок подмигнув мне – несомненно, приглашая следовать за собой, но этот жест на сей раз вызвал у меня лишь слабую теплую волну. Я дышала коротко и часто, как измученная собака. Сердце колотилось, и я все еще ощущала ток крови, багровой и пьянящей, как красное вино.
Мне стало легче. Постояв минуту или две, я направилась обратно к машине, стиснув виски ладонями и стараясь не смотреть по сторонам. Я шла и злилась на себя, обзывая похотливой извращенкой и другими красочными эпитетами. Мне действительно ХОТЕЛОСЬ сжать того незнакомого парня, ощутить совсем рядом его тепло… Сжать так крепко, чтобы захрустели кости, косточки, хрустящие под моей силой… Я действительно ХОТЕЛА заняться с ним любовью, прямо на улице, о Боже всемилостивый, прямо при всех, не обращая ни на кого внимания… Я понимала, что это все моя чертова болезнь, но легче не становилось. Наоборот: с ума можно сойти от мысли, что нечто подобное будет испытывать в свое время и Гарри. Черт! Если бы не он, если бы не его спасительный образ, я бы ИЗНАСИЛОВАЛА этого парня прямо посреди улицы, Боже милосердный, посреди улицы и при свете дня!... Я ведь видела его, он дернулся, СОДРОГНУЛСЯ всем телом в каком-то спазматическом предвкушении…
 Боже, помоги мне!
 Усевшись за руль, я с силой захлопнула дверцу и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить быстро бьющееся сердце. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, я увидела собственное худое лицо, горящее болезненным румянцем. Светло-голубые глаза с невероятно расширившимися зрачками лихорадочно блестели. В каждой черточке проступило что-то нездоровое, отталкивающее. Уф… Еще ни разу этот день не был для меня настолько тяжелым. Еще ни разу я не сдерживала себя с таким неимоверным трудом. Что же такого было в том парне? Смешно, но я уже забыла, как он выглядел.
И все-таки я сделала это. Сделала!
Я победила. Пусть и очень тяжело, но все равно победа за мной.
Я закрыла глаза и устало улыбнулась. Сражение выиграно.
А ведь это все Гарри. Гарри помог мне выстоять сегодня. Моя победа – целиком его заслуга.
Я вновь стала думать о нем.
Как же мне хочется верить, что с ним все обойдется…
«Спасибо, мальчик мой дорогой» - подумала я с удивившей меня саму нежностью.
Только когда дыхание пришло в норму, а сердце угомонилось, я решилась завести двигатель. Сознание было пустым, ясным, хотя голова все еще болела. Мой взгляд нашарил бумажный календарь. Холод пробежал у меня по спине, и я вздрогнула: уже совсем скоро…
 Мысль о сыне поддерживала меня всю дорогу до дома, и, возможно, только благодаря ей я добралась вполне благополучно
                *    *    * 
 - Все пропало.
Я вздрогнула и обернулась.
Мой муж вошел в кухню с глазами человека, плохо соображающего, как он попал домой. Постоял. Шумно выдохнул и, не глядя на меня, тяжело опустился на табуретку. Его руки лежали на коленях ладонями вверх - смиренная и беспомощная поза.
 Я убавила огонь на плите, вытерла руки о фартук и подошла к нему.
 Вечер медлительного и вязкого, как шоколадная тянучка, дня. Гарри уже мирно дремал в колыбельке. У меня было ощущение, что я пребываю внутри колокола, по которому беспрерывно бьют молотком. Я словно выпала из жизни. Я не помнила даже, что делала десять минут назад. Сплошной туман.
 Тем не менее, я попыталась включиться и сконцентрироваться на Дэвиде.
- Все так плохо? – глупый вопрос, очень глупый. Я уже знала ответ. Я знала, что он мне скажет, едва заслышав его шаги у порога.
- Да.
Его лицо утратило всякое выражение и стало похоже на бледную глиняную маску.
- Да. Все кончено, Андреа.
Кажется, я знаю его уйму лет. Двенадцать – это точно, и четыре года из этого срока мы живем вместе. Старый добрый Дэйв. Я на самом деле не мыслю своей жизни без него. За эти годы я срослась с ним кожей, и он стал для меня чем-то естественным и необходимым, как вода и воздух. Я где угодно отличу его запах – только его, особенный, как не пахнет ничто в этом мире. Запах моей любви. Эта неповторимая смесь – «Фаренгейт», да, его любимый парфюм, сколько его помню, он всегда пользуется именно им, запах кожи, какой бывает у новой куртки и что-то еще – очень тонкое, почти неуловимое. По-моему, так пахнет мед. Я люблю его запах. У Дэвида густые каштановые волосы и серые глаза. Он одного со мной роста и не очень плотный. А еще – у него сногсшибательная улыбка. Наверное, его улыбка – это первое, что я в нем заметила. Улыбка Дэвида Треверса обладает одним потрясающим свойством: стоит вам увидеть ее – и в вашей душе начинает сиять солнце. По крайней мере, так она действует на меня. Я вспоминаю его улыбку в самые тяжелые минуты, и мне неизменно становится легче. Да, с самой первой встречи я запала именно на его улыбку.
 Но сейчас Дэвид не улыбался. Его обычно добродушное широкое лицо как будто окаменело, взгляд стал безжизненным. Совершенно стеклянным.
 ВСЕ ПРОПАЛО.
Видеть Дэвида таким мне было жутко. Я присела перед ним на корточки и взяла его руки в свои. Его ладони были горячими, а пальцы – холодными, как у мертвеца.
- Ничего нельзя изменить? – тихо спросила я и принялась ласково растирать его руки. На нем была клетчатая рубашка, и мой взгляд путался в бесконечных клетках. Красная, белая, красная, белая…
Он не реагировал.
- Дэйв?
- Нет, - отозвался он лишенным выражения голосом. – Ничего уже не изменится. Все кончено.
Я моргнула, упорно продолжая разглядывать клетки на его рубашке. Я думала лишь об одном: только бы он не увидел в моем лице той боли, которая пронзила меня вместе с его словами. Я не хотела делиться с Дэвидом этой болью: он и так говорил голосом человека, которому пару минут назад выпустили кишки.
Он сказал то, что я так боялась услышать последние несколько недель.
В жизни бывают неприятные моменты. Это неизбежность и, в общем-то, было бы довольно странно, если бы их не было вовсе. От неприятностей не застрахован никто. Они случаются со всеми. Да, в жизни бывают неприятные моменты. Бывают даже очень неприятные. А бывают по-настоящему страшные. Кажется, у меня наступил сейчас именно такой момент.
Страшный.
Например, когда твой муж бросает работу и решает заняться чем-то действительно классным. Тем, что может полностью раскрыть его великие способности и показать его крутизну в полной мере. Но это сам по себе вовсе не страшный момент. Страшным он становится тогда, когда муж берет большие деньги не у того человека, попутно закладывает дом и мчится за своей мечтой. Его бесполезно и даже опасно отговаривать, разубеждать. Ему кажется, что он уже почти поймал ее, схватил за хвост… КАЖЕТСЯ. И вот когда он остается ни с чем, один на один с проблемами, до него доходит.
Дэвид прогорел. И остался ни с чем. Как в той песне. Деньги ушли, а теперь… мы потеряем дом.
Он не сможет выкупить его. Не сможет вернуть.
Очень скоро мы окажемся без крыши над головой.
С кучей долгов, счетов и кредиторов.
Вот так вот.
Просто и ясно.
Дэвид, Дэвид, скажи, о чем ты думал? О чем ты думал, когда брал эти деньги, черт бы их побрал, когда ввязывался в заведомо безнадежное дело? О чем, ради всего святого, ты думал, когда заключал сделку с Бартом Доусом?  Нужно быть чокнутым, чтобы взять деньги у Барта Доуса.
- Мы окажемся на улице, - всхлипнул Дэвид, закрывая лицо руками.
Я посмотрела на него, и в моем мозгу вдруг вспыхнуло давнее и яркое воспоминание. Как странно устроен человеческий разум: положение было более чем серьезным и даже отчаянным, а я в этот момент думала о какой-то ерунде. Воспоминание разгоралось все ярче. Как, только начав встречаться, мы с Дэвидом впервые поцеловались. Это было ночью. И за нами подглядывала луна. Он поцеловал меня неожиданно, я не собиралась целоваться с ним, не так быстро. Его губы были мягкими и ненавязчивыми, он готовился к этому, очевидно. Милый поцелуй. Наш первый поцелуй. О таком можно мечтать. Мы стояли на крыльце моего дома, я поцеловала его в свою очередь – и это был уже не просто милый поцелуй. Он обнимал меня за талию, гладил по спине… Он взбудоражил меня. Он мне нравился. Я поцеловала его крепче. Еще крепче. Слишком крепко.
И прокусила ему губы до крови.
Кажется, он вскрикнул. Отпрянул, зажимая губы ладонью. С изумлением посмотрел на капающую кровь. Его яркие глаза расширились.
- Энди? – хрипло прошептал он в полном замешательстве. – Зачем?...
Я была в ужасе. Я была потрясена. Я бесконечно просила у него прощения (прости меня Дэвид боже мой прости я не хотела), может быть, плакала… На моих губах была его кровь. Я чувствовала ее вкус. Я была в ужасном шоке, но какой-то части меня это понравилось. Понравился этот вкус, понравилось ощущение власти над этим парнем, ощущение своей силы… Я чувствовала себя СИЛЬНОЙ.
 Я все еще испытывала стыд за тот случай. Ему было так больно. Он не ожидал такого. Я не ожидала тоже. Кровь лилась и лилась из его губ, и казалась такой черной в свете луны… Словом, та еще вышла сцена. Я готова была упасть на колени и со слезами просить у Дэвида прощения за то, что я причинила ему боль… Я обзывала себя самыми ядреными ругательствами. Шок тогда еще не прошел. Я чувствовала себя бешеным зверем, покусавшим свою жертву и вымаливающим прощение в слезах и соплях, чтобы потом покусать снова. Я была уверена, что Дэвид никогда больше не захочет остаться со мной наедине. Мне казалось, что мое сердце вот-вот разорвется.
 С тех пор я ужасно боялась сделать ему больно – во всех смыслах. Боялась навредить ему. Я бы никогда не простила себя, если бы Дэвид пострадал по моей вине.  Мне было по-настоящему страшно увлекать его в постель. Каково ему придется, если меня опять перемкнет? Все обернулось бы серьезнее. Но пока обходилось. По мере возможностей я справлялась с собой.
Сейчас он страдал. Не из-за меня, вовсе нет. Но все равно мне было невыносимо видеть его страдания. Я вспомнила о том парне в синей майке, и ощутила укол вины. Я не помнила, как он выглядел, но он очень взволновал меня.
- Доус не может изменить решение? – спросила я, чтобы не молчать и сказать хоть что-то. Слишком жуткой была тишина.
- Нет, - его голос был глухим и убитым. – Нет, конечно. Дом перейдет к нему. Это я виноват. Мы окажемся на улице.
Он всхлипнул еще раз, и у меня сжалось сердце. Мне не было жаль себя. Я понимала, что вместе с домом мы лишимся еще кое-чего. Вернее, лишится Дэвид. Раз и навсегда.
Он потеряет веру в себя.
Он никогда больше не сможет поверить в себя, в свои силы.
И с этого дня закончится наша нормальная жизнь.
Нормальная жизнь?
Я нервно усмехнулась. Как может идти речь о чем-то нормальном, когда я сама…
- Гарри, - вдруг сказал Дэвид. – Гарри.
- Что Гарри?
- У нас ведь… могут… отобрать его…
Краска схлынула у меня с лица. Вдоль позвоночника пробежала ледяная дрожь, руки сжались в кулаки.
Пусть только попробуют…
ТОЛЬКО ПОПРОБУЮТ!
Часто дыша, я взглянула на Дэвида. Он все так же беспомощно смотрел на свои колени.
Решусь я или нет?
Да или нет?
Да или нет?
Я закрыла глаза.
Все же это нелегко.
Очень нелегко.
Ему больно. Дэвиду больно.
Что будешь делать?
Я открыла глаза и поняла, что у меня нет выбора.
Человеку, который был уже какой-то частью меня самой, плохо. Ему плохо, он страдает.
Я не могу этого допустить.
Глубоко вздохнув, я резко выпрямилась во весь рост и сняла с себя фартук.
Уже почти стемнело. В окно кухни заглядывала луна.
- Куда ты? – безжизненно спросил Дэвид.
- Он передумает, - я стиснула в руках свернутый фартук, точно ища в нем поддержки. Нет пути назад. – Он передумает, Дэйв, вот увидишь.
 Я стремглав выскочила из кухни, а мой муж проводил меня полным удивления взглядом.

                *   *   *   
- Кто здесь?
Глубокая тишина. Слышно только, как шелестит ветер в кронах деревьев.
- Что, мать твою, происходит? Кто здесь?
Бартон Доус, хозяин и властитель Портленда, жена и две любовницы которого как сыр в масле катались благодаря его деятельности, нервно озирался по сторонам. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Висевшая над горизонтом полная луна нисколько не рассеивала царивший вокруг непроглядный мрак. Она казалась пугающей и холодной, как круглый кусок льда.
Невдалеке хрустнула ветка.
Доус замер.
Снова послышался хруст. Как будто что-то крупное подбиралось все ближе… ближе…
«Мне это мерещится, - решил Бартон, тряся головой и не отводя взгляда от вереницы деревьев. – Мне просто мерещится».
Он двинулся к машине, но замер на полпути, обшаривая глазами лес: из-за деревьев вдруг донесся громкий вой. Доус обернулся, но увидел лишь тени.
«Ерунда, - сказал он себе. – Это собака. Бродячая собака».
Он сделал еще несколько шагов. Громкий протяжный вой заставил его остановиться. Ключи выпали из внезапно ослабевших пальцев. Доус окинул деревья безумным взглядом.
- Кто здесь?! Предупреждаю, у меня оружие!
«Для кого этот блеф? Для собаки?»
Тишина…
Хрустнула ветка, зашуршали сухие листья, и совершенно отчетливо раздались шаги. Что-то выбиралось из-за деревьев. Бартон Доус обернулся на звук, но слишком поздно. Темная, рычащая, огромная фигура бросилась прямо к нему, повалила на землю. Доус хотел завопить, но не смог выдавить ни звука. Он с ужасом смотрел на прижимающее его к земле чудовище: огромное, с оскаленной пастью, горящие пронзительным синим огнем глаза уставились прямо в лицо жертве. Как будто в кошмарном сне Доус почувствовал на своей щеке горячее, влажное дыхание и закашлялся. Тяжелая лапа надавила ему на грудь, светящиеся глаза монстра сузились и будто бы с интересом посмотрели на него…
«Это что, волк??!»
Зверь задрал морду к небу и завыл. Огромный, угольно-черный, с вздыбившейся на загривке шерстью…
 Сверкнули жуткие глаза, и прежде, чем острые, как бритва, клыки сомкнулись на его шее, Бартон Доус успел подумать, что монстр, сразивший его, гораздо, ГОРАЗДО крупнее обычного волка…

                *     *    * 
«НЕИЗВЕСТНАЯ ПРИЧИНА ЗАГАДОЧНОЙ СМЕРТИ КРУПНОГО ДЕЛЬЦА ИЗ ПОРТЛЕНДА.
Тело предпринимателя Бартона Доуса было найдено рано утром в четверг около его автомобиля, у шоссе в 20 милях от города.
 Что произошло с мистером Б. Доусом, не раз замешанном в достаточно громких денежных махинациях, остается загадкой для местной полиции. С уверенностью там смогли лишь установить, что смерть наступила от ран, нанесенных когтями. Тело Доуса было разорвано на части. Патрульный полицейский, с которым на месте происшествия беседовали наши репортеры, заявил: «Он выглядел так, будто над ним поработал дикий зверь»»

                *  *   *
Спи, мой мальчик, баю-бай…
Спи, и пусть тебе привидятся счастливые сны…
В темной комнате было тихо и по-особенному уютно. Ветер проникал в помещение сквозь открытое окно, шевеля призрачные белые занавески.
Глубокая ночь.
Гарри спокойно дремал в колыбельке.
Он казался таким милым при полной-полной луне.
Мне пора.
Мне нужно идти.
Но прежде, чем я уйду, я поцелую сына и шепну ему на ухо несколько слов. Знаете, чтобы не снилось ничего плохого.
Все будет хорошо.
Я знаю это.
Несмотря ни на что, все будет хорошо.
Я подошла к окну.
Полная луна стояла высоко-высоко в  беззвездном небе, заливая окрестности вокруг дома серебром. Ночь еще долгая… Моя ночь.
Мои глаза мутнеют все больше с каждой секундой. В них уже появился холодный, острый блеск.
Сейчас…
Свет луны упал на Гарри. Он завозился в колыбели, недовольно и тревожно ворча. Я задернула полог, чтобы зеленоватый лунный луч не беспокоил его. Еще не время…
Потихоньку я выбралась на улицу. Нетерпеливая дрожь уже пронизывала мое тело. Мне едва удавалось сохранять ясное сознание. Пока есть возможность, не нужно отпускать контроль.
Луна гипнотически притягивала мой взгляд. Мое проклятие. Мое ночное солнце. Сколько пройдет времени, прежде чем ты получишь власть и над мои сыном? Когда вознамеришься  заявить о своих правах на него?
В любом случае, я буду рядом.
Дрожь все усиливалась.
Колени подгибались.
Я сбросила с себя всю одежду. Прохладный ночной воздух приятно холодил кожу, которая в свете луны казалась почти мраморной.
Кожа уже зудела и стала обжигающе-горячей. В моем животе словно появилось ядовитое жгучее солнце. Оно становится все больше, ширится, и когда оно заполнит собой все…
Привычным движением я изогнула спину. Тихое, сдавленное рычание вырвалось из моего горла. Превращение завершилось быстро. Даже быстрее, чем обычно.
Я не иду охотиться.
На сегодня моя охота завершена.
Сегодня я больше не буду убивать.
Хватит и одного…
Теперь я безопасный волк. Вполне дружелюбный.
Мой язык вывалился набок в волчьей усмешке.
Дружелюбный волк.
Дружелюбный и мирный. Пока моей семье вновь не будет грозить беда. Пока я буду уверена, что у нас все хорошо.
На моих длинных клыках все еще были следы крови. Я чувствовала ее вкус, горький и сладкий одновременно. Вкус триумфа. Вкус победы.
Мне вновь вспомнился тот кровавый поцелуй.
Тогда я испытала наслаждение… Моей животной сущности очень понравилось, человеческая же пришла в ужас…
Ну и к черту ее!
Этой ночью все по-другому.
Я рванула в лес. Топот четырех тяжелых лап и хруст веток под ними.
Уханье совы…
Мой слух и зрение обострились невероятно. Теперь я слышала и видела все, что происходило в округе.
 Ночь тиха… Скопившаяся внутри меня животная энергия требовала выхода. Она плескалась в моей крови, искрилась в глазах. Луна освещала мне дорогу. Ее свет вызывал во мне какое-то болезненное возбуждение.
Бежать!
Какое это удовольствие – изо всех сил толкать лапами твердую шершавую землю…
А еще – вцепиться кому-нибудь в горло…
Попробовать кровь…
В лесу мигнул огонек. Потом еще раз и еще. Ближе… Уже рядом… Раздались чьи-то голоса. Веселые, смеющиеся…
Совсем юные. Совсем глупые.
Великолепно…
Добыча шла прямо на меня…
Я устремилась прямо к голосам в лесной сумрак, и из моего горла сам собой вырвался протяжный утробный вой…