Две картины

- Соседи у вас замечательные – тихие, спокойные! Точнее, одна соседка – интеллигентная старушка, чудесный человек! – Лиля даже не обратила когда-то внимания на эти слова риэлтера…
После тяжелого развода и разъезда Лиле хотелось только одного – чтобы весь мир оставил её в покое. Однокомнатная квартира в сталинском доме недалеко от м. Сокол, новые маршруты поездок на работу, ежевечерние разговоры по скайпу с дочкой, жившей в Финляндии, бесплодные поиски причин, по которым распалось в прах почти всё, что создавалось тридцать лет… Знакомство с соседями, даже с самыми милыми, в этот жизненный сценарий не вписывалось…
Соседка, впрочем, на знакомство не напрашивалась: Лиля прожила в новой квартире почти месяц, а интеллигентную старушку ни разу не видела. …В пятницу после работы Лиля зашла в супермаркет, чтобы запастись продуктами на выходные – лишний раз выходить на улицу в отвратительную ноябрьскую погоду ей совсем не хотелось. Нагруженная тяжелыми сумками, она вышла из лифта, открыла дверь «тамбура», общего для двух квартир и чуть не выронила ношу от неожиданности. В коридорчике сидел огромный рыжий кот! Увидев Лилю, он прижался к соседской двери и отчаянно замяукал.
Лиля побыстрее закрыла дверь на лестничную клетку и задумалась. Как соседский кот (а он явно принадлежал соседке, как иначе он мог попасть в закрытый на замок тамбур!) попал сюда? Сам выскочил из квартиры? Или соседка его выставила за дверь за непослушание? И что  теперь с ним делать? Жалобные вопли животного, похоже, трогали лишь Лилино сердце – соседская дверь так и не открылась. Бедный рыжик между тем сменил тактику и начал тереться о Лилины ноги. Лиля не выдержала, взяла кота на руки и позвонила в соседские двери.
Звонить пришлось долго. Когда Лиля уже решила, что в квартире никого нет, за дверью раздался испуганный дрожащий голос: «Кто там?»  «Я ваша соседка, меня зовут Лиля. Тут кот в коридоре…» - не успела она закончить фразу, как дверь распахнулась. Маленькая хрупкая старушка схватила кота, заплакала, запричитала. Кот снова замяукал, но теперь радостно, обиженно и избалованно.
Потом соседка благодарила Лилю и пыталась понять, как же кот (его звали Сигизмундом, сокращенно – Муня) оказался в роли коридорного пленника. Видимо, он выскочил в тамбур, когда Мария Феоктистовна выносила перед сном мусорное ведро. Престарелая хозяйка не заметила марш-броска  своего любимца («в последнее время глаза меня подводят») и  спокойно заснула. Из-за прогрессирующей глухоты она не слышала Муниного мяуканья в коридоре. И, если бы не Лиля… В общем, в глазах Марии Феоктистовны новая соседка моментально поднялась на пьедестал спасителя животных…
На следующий день после истории с котом Мария Феоктистовна принесла Лиле «благодарственный пирог» собственной выпечки. Лиля пригласила старушку на чай с пирогом, так и началась их неожиданная дружба.  Лиля даже не предполагала, что общение со старым человеком может быть таким приятным и интересным. Мария Феоктистовна сохранила живой ум и великолепную память, при этом была начисто лишена занудства, обладала острым чувством юмора, удивительной энергией, была задорна, как пятнадцатилетняя девчонка. В силу возраста (девяносто с лишним это не шутка!) она почти не выходила на улицу, не умела пользоваться компьютером и мобильником, зато много читала («Дай Бог, не доживу до того, что глаза совсем откажут!»), смотрела телевизор и старалась не отставать, как она сама говорила, «от жизни».
Единственный сын Марии Феоктистовны умер несколько лет назад, отношения с невесткой и внуками были, в общем-то, неплохими (во всяком случае материальных проблем старушка не испытывала, да и помощь – продукты подвезти, в квартире генеральную уборку сделать и т.д. всегда получала от родных), но не особенно близкими. Поэтому зародившуюся дружбу с молодой соседкой Мария Феоктистовна очень ценила, но при том никогда не была навязчивой.
Постепенно еженедельные чаепития стали традицией, приятной обеим сторонам. Так повелось, что соседки приглашали друг друга по очереди. Лиля часто разнообразила  их встречи демонстрацией интересных фильмов и роликов из интернета или показом своих фотографий, сделанных во время летних путешествий. А у Марии Феоктистовны всегда была в запасе интересная история из собственной жизни.
В квартире Марии Феоктистовны Лиля ощущала «дух времени». Как в прямом смысле  слова (там пахло старыми книгами и духами - целая коллекция древних пузырьков стояла на открытой полке), так и в переносном. Множество старинных статуэток, книг, фотографий в рамках и альбомах. И две картины в одинаковых рамах.
На одной была изображена совсем молодая женщина, которая полулежала в траве с книжкой в руках. Но смотрела она не в книжку, а на толстенького младенца, спавшего, раскинув ручки и ножки, на расстеленном прямо на траве одеяльце. Художник с большим мастерством изобразил красивую юную мать, и очаровательного малыша, и рыжего котёнка, свернувшегося клубочком в уголке одеяльца, и разнотравье летнего луга, и шмеля на цветке клевера, и облака в небе, и лучи солнца…
А рядом, в такой же раме, висела другая картина. Не просто другая, а совсем-совсем другая. Намалёванная грубыми мазками, она, похоже, была создана маленьким ребёнком. Неумелой рукой и яркими красками кто-то изобразил двух девочек, гоняющих голубей. Голуби, наверное, спокойно пили воду из большой лужи, а тут прибежали две озорницы – рыжая (да не просто рыжая, а почти красная) и черноволосая, и разогнали голубей. Девчонки, взлетевшие птицы,  брызги из-под босых девчоночьих ног – все смешалось на этом полотне!
Контраст между двумя картинами поражал.  Мария Феоктистовна заметила, что Лиля часто заглядывается на картины, и однажды спросила:
- Что, Лилечка, нравятся вам мои картины?
- Да…
- Конечно, Вы в восторге от этой?
Мария Феоктистовна показала на портрет матери и младенца. В её вопросе-утверждении звучала какая-то особая нотка, поэтому Лиля решилась на откровенный ответ.
- Как ни странно это прозвучит, но мне другая картина нравится больше…
- Хм, я сразу поняла, что вы, Лилечка, неординарная личность. Чем же вам больше нравится вторая картина?
- Понимаете, Мария Феоктистовна, первая  картина прекрасна. Наверное, какой-нибудь критик много смог бы сказать о композиции, о тщательности прорисовки деталей, об игре красок и рефлексов. Я – дилетант, но я вижу, что это – картина хорошего художника. Но именно – картина. Я могу умилиться этой сценкой, полюбоваться красотой женщины, воскликнуть, что цветы на лугу – как живые. Но всё это не трогает моих эмоций. А вторая картина – грубая, неумелая, но, когда я смотрю на неё, мне кажется, что я слышу смех девчонок, что до меня долетают брызги из лужи, мне чудится запах промокшей листвы, и я почему-то знаю, что скоро опять пойдет дождь. И еще мне кажется, что я сама была той девчонкой, может, рыжей, а может чернявой, не важно, которая из озорства распугала голубей.
Мария Феоктистовна улыбнулась, взмахом руки пригласила Лилю к столу, налила ей чаю, пододвинула сахарницу и блюдо с печеньями, сама пригубила чай из чашечки тонкого фарфора и только после этого заговорила.
- А ведь на этой картине я. И мой сын, Илюша, ему тогда месяцев восемь было. Это в деревне, мы там на лето дачу снимали. А написал меня мой муж. Он ведь художником был, я вам раньше не рассказывала… Ну что ж, вы ведь никуда не спешите? Это довольно длинная история…
Мужа моего звали Марксом Тимофеевичем Максимовым. Искусствоведам это имя знакомо, несколько его картин есть в Третьяковке, одна – в Русском музее. Я с восемнадцати лет ношу фамилию мужа, и сын наш был Максимовым, и внуки - Максимовы, и правнук... Только все это – не его, ни имя, ни отчество, ни фамилия. Ему было года два-три, когда его подобрали одного на улице, в Севастополе. Это было осенью двадцатого года, в город вошли красные, а последние корабли белого флота увозили тех, кто бежал от власти Советов. Брошенные и потерявшиеся дети в те времена мало кого удивляли. Как потом удалось выяснить, подобрал моего мужа какой-то конник Будённого, Тимофей Максимов. Отсюда – отчество и фамилия. Ну, а имя придумали в детдоме, тогда все революционное было в моде.
Марик о детстве своем мало рассказывал. Вряд ли его детство было счастливым. Но в одном ему повезло – когда Марик в возрасте семи лет попал в детдом в подмосковном Фарятьеве, он встретил Учителя. Он так его всегда называл – Учитель с большой буквы. Кем он был до революции – тайна, но в Фарятьевском детдоме Иван Александрович Грозов преподавал и математику, и историю, и литературу, и русский язык, и рисование… Именно он заметил художественный дар мальчика с революционным именем. Сначала учил Марика тому, что умел сам, а потом помог талантливому сироте поступить в Москву, в техникум изобразительных искусств. Там мы и познакомились. Я - дочка бухгалтера, барышня из приличной семьи, у нас свой дом был на Селезнёвке, после революции нас уплотнили, но отец работу не потерял, только раньше работал на хозяина, а теперь – на государство. И он – мальчик из детдома, без роду и без племени, оборванный и всегда голодный. Но было в нем что-то, что заставляло не обращать внимание на лохмотья и недостаток воспитания. Стержень какой-то был. И талант…
В общем, когда мы объявили, что «записались» - в смысле, брак в ЗАГСе зарегистрировали, тогда это просто было, родители мои не особо возражали. К тому времени Марик уже техникум закончил, много работал, снимал комнату. Рисовал плакаты, оформлял книжки, писал портреты героев и передовиков. Мы хорошо жили – сначала бедно, но дружно, потом – война, постоянный страх за Марика, его сразу призвали, он дважды ранен был, но легко… Мы с Илюшей, он в тридцать девятом родился, эвакуировались, в эвакуации всякое было, но сейчас не о том речь. А после войны Марик вообще в гору пошёл, заказов много было, и деньги появились, но не испортили вроде ни его, ни меня.
Единственное, что отравляло мне жизнь, была одна, как бы точнее сказать, странность Марика… Нет, не то слово… Не странность, скорее, заноза в его душе. Он с детства, с самого раннего детства страстно любил музыку. Любил петь, мечтал играть на музыкальных инструментах… Но при этом особых талантов музыкальных Бог ему не послал. Голос слабый, неверный. Слух неплохой, но не абсолютный. Но Марик считал, что ему просто не удалось развить свой музыкальный дар. Он часто возвращался к этой мысли – мол, если бы Иван Александрович был не учителем рисования, а учителем музыки, он, Марик, мог бы стать великим композитором.
По молодости меня такие рассуждения очень раздражали. Казалось бы – дал тебе Бог талант художника – так твори и радуйся! А он рассуждает о музыке, отвлекается от работы, придумывает какие-то мелодии, которые даже не может записать, так как не знает нотной грамоты. Мы порой ссорились из-за этой странной страсти к музыке, Марик обвинял меня, говорил, я его не понимаю. Ну, потом я стала мудрее и снисходительнее…
А когда Марику было уже под семьдесят, мы посмотрели фильм «По главной улице с оркестром». Помните этот фильм? Ну вот, так Марика этот фильм просто поразил. Он все повторял – это про меня фильм, про меня. Попросил друзей, которые в кино работали, познакомить его с Тодоровским, долго с ним разговаривал, напевал ему свои мелодии… Тодоровскому вроде понравились мелодии, он даже пообещал найти музыканта, который их записал бы, ну, как в фильме было… Но тут случилось такое…
Все началось с того, что Марик повел меня на концерт одного известного американского пианиста – Александра Мильтопеуса. Он давал всего три концерта в Москве, Марик уже много лет читал газетные отзывы об игре Мильтопеуса и мечтал услышать его «в живую». И вот мы пришли в большой зал консерватории, заняли места в третьем ряду. На сцену вышел музыкант и… Мы с Мариком, как по команде, сначала наклонились вперед, стараясь как можно лучше разглядеть его, а потом посмотрели друг на друга, причем я чуть не вскрикнула от удивления. На сцене стоял двойник моего мужа!
Надо заметить, что у Марика было нестандартное лицо: глаза необычного разреза, удлиненные и с поднятыми уголками, резкие скулы, выдающийся подбородок… Впрочем, сами посмотрите, вот он в молодости, а здесь ему уже шестьдесят… Не буду утомлять вас подробностями, просто скажу, что сходство было поразительным. Признаюсь, что музыкой мы насладиться не смогли. Нас мучил один вопрос – как, чем  объяснить такое сходство? Александр Мильтопеус после концерта должен был пробыть в Москве еще два дня. И этих двух дней Марику вполне хватило, чтобы выяснить подробности биографии Мильтопеуса. Когда мы узнали, что артист родился в 1917-м году на Украине, что его родители покинули Россию в 1920-м, отплыв на корабле из Севастополя, Марик сделал все возможное, чтобы встретиться с Александром. На встречу мы пошли вместе. Мильтопеус ждал нас в холле «Националя». Когда мы подошли, он не смог сказать ни слова. Он даже с кресла встать не сразу смог – закрыв лицо руками, он заплакал, повторяя: «Николай, Николаша, Николай!»
Думаю, вы уже все поняли. В семье офицера царской армии Мильтопеуса (его предки по отцу были из обрусевших шведов) в семнадцатом году родились мальчики-близнецы, Александр и Николай. В годы Гражданской отец остался в белой армии, семья бежала в Константинополь. Уходили из Севастополя на одном из последних кораблей, корабль брали штурмом, мать несла младшую сестру, годовалую Катю, отец – близнецов. В давке кто-то ударил мать, она едва не выронила Катю, закричала, отец повернулся, чтобы помочь. В этот момент кто-то выбил Николашу из рук отца…
Всю оставшуюся жизнь мать и отец мечтали найти пропавшего сына. Подавали запросы в Красный Крест, писали запросы, всеми правдами и неправдами пытались что-то узнать через близких и дальних знакомых, оставшихся под Советами. Все напрасно – сами знаете, какие были времена, иголку в стоге сена, наверное, было легче отыскать…
Но я опять сейчас уйду в сторону. В общем, братья обрели друг друга. Правда, Марику-Николаю оставалось жить меньше трех лет, Александр пережил его на два года. Но эти оставшиеся им годы они общались постоянно – и гостили друг у друга, и звонили не реже двух раз в неделю, и письма писали… Но я – не об этом. Очень скоро мы узнали, что Александр, великий музыкант, мировая знаменитость, всю жизнь страдал оттого, что не стал… художником!
Музыкальные способности у него проявились очень рано, и сразу же были замечены матерью – прекрасной музыкантшей. В восемь лет он заслужил прозвище «русского Моцарта» и зарабатывал больше, чем его отец, играя в кабачках и кинотеатрах Праги, куда семья перебралась из Константинополя. Александр и учился, и работал, и доказывал свой талант в Европе, а потом – в Америке. Но все эти годы, годы борьбы и славы, годы труда и триумфов, он мечтал рисовать… Однако жизнь не оставляла времени на серьезные занятия живописью, да и способностей, по мнению специалистов, особых у него не было…
Что еще рассказать? За год до смерти Марика, это было в девяностом, Александр пригласил нас провести целый месяц в его доме в Калифорнии. Я с женой Александра (третьей женой, ей еще и пятидесяти не было) купалась, ездила в горы, слушала гавайские песни, отправлялась на прогулки на яхте. А Марик  (впрочем, в Калифорнии он был Николашей) и Александр почти не покидали виллы. Они исполняли свои мечты. Как? А вы догадайтесь! Да-да, эту картину нарисовал Александр. Девочки – это его внучки, рыжая – Сара, от дочери, а черненькая – Саша, от сына. Помогал ли ему Марик? Не знаю, они тщательно скрывали подробности своего творческого процесса. Но Александр-то Марику точно помогал, кто же еще записал нотами несколько пьес, которые первым исполнил Александр?
Марик вернулся в Москву каким-то умиротворенным. Мне кажется, он радовался не столько тому, что его пьесы получили признание (их до сих пор исполняют некоторые музыканты), сколько самим фактом их написания. И умер Марик счастливым, я точно это знаю. А картину я получила позже, после смерти Александра, по завещанию. Марику я никогда бы этого не сказала, но мне из этих двух картин тоже больше нравится та, которую написал Александр…