Глава 49. Байка о том, как Юрочка потерялся, но не

 БАЙКА О ТОМ, КАК ЮРОЧКА ПОТЕРЯЛСЯ, НО НЕ РАСТЕРЯЛСЯ

 Во времена Юрочкиного детства основным транспортом в Ленинграде был трамвай, и хотя уже были построены и начали работать первые станции метро, которые потихонечку тянули одеяло первенства на себя, но все-таки их было мало. Также не могли тягаться с трамваем и троллейбус с автобусом: во-первых, из-за меньшей вместимости, а, во-вторых, из-за более дорогих билетов. Поэтому главную роль трудяги-перевозчика все же играл трамвай. Юрочка еще застал старые громыхающие вагоны с холодными тамбурами и дверями, которые нужно было открывать и закрывать вручную. Помнит он и большие двухвагонные трамваи, отделанные изнутри деревом, с лавками вдоль окон, - в народе их называли “американками”. Такие “американки” под номером четырнадцать ходили по Кондратьевскому проспекту – от их остановки до Юрочкиного дома было ближе всего. Еще были тоже двухвагонные трамваи под номером двадцать три, но их вагоны, более изящной, обтекаемой формы, были железными как снаружи, так и изнутри. Позже появились одновагонные трамваи с удобными, мягкими, обтянутыми дерматином сиденьями – тридцатый и тридцать восьмой маршруты. О каждом из вышеперечисленных трамваев Юрочка мог бы рассказать отдельную историю, но сейчас речь пойдет о другом.
 Юрочкина семья жила в треугольнике между улицей Ватутина, Минеральной и Кондратьевским проспектом. Все, что нужно было для жизни: магазины, школа, садик, папина и мамина работа находились в том же треугольнике, в пределах десяти-пятнадцати минут ходьбы, поэтому на трамвае Юрочка ездил редко, - разве что несколько остановок до площади Калинина, когда они всей семьей отправлялись в баню, но и туда они предпочитали ходить пешком. Еще раз в месяц они ездили на Охту, в гости к тете Марусе, да летом, когда устанавливалась солнечная погода, все Юрочкино семейство каждое воскресенье ездило отдыхать в парк Челюскинцев. Добираться туда нужно было на двадцать третьем трамвае, и дорога была довольно длинной. Поэтому, хотя Юрочка, как правило, сидел у окна, он не мог запомнить все остановки, а, вернее, даже не пытался, так как не представлял себе, что это когда-нибудь ему понадобится. Об очередной поездке в парк Челюскинцев Юрочка узнал в субботу вечером, потому что мама стала укладывать в большую черную сумку нужные для отдыха вещи. Во-первых, она положила туда большое покрывало, на котором все они будут загорать. Во-вторых, в сумку были уложены ложки, пара кружек и две больших миски: одна под окрошку, а другая – под салат. Туда же мама положила полотенца, чтобы вытираться после купания, зеркальце, расческу, книжку, камеру от волейбольного мяча и еще массу нужных вещей. Пока мама собирала сумку, на плите уже вовсю кипела картошка в мундире. Юрочка знал, что варить картошку в мундире очень выгодно: во-первых, она дольше не портится, и ее удобно брать с собой в дорогу, во-вторых, гораздо меньше картошки уходит с очистками.
 На следующий день они встали пораньше: мама хотела, чтобы они приехали в парк до наступления полуденной жары. Но все равно в трамвае было очень душно, несмотря на открытые окна, поэтому, когда они добрались до своей остановки, Юрочка с радостью выскочил на улицу. Однако это еще не было начало отдыха. Прежде всего, они всем семейством пошли на рынок, располагавшийся у входа в парк, где купили огурцы и помидоры, которые мама тут же помыла и убрала в сумку. Потом они купили хлеба, булок и колбасы, а пока мама с Юрочкой и сестренками все это покупала, папа, отстояв длинную очередь к квасной бочке, наполнил квасом трехлитровый бидончик и поджидал остальных членов семьи с двумя большими кружками прохладного, пенистого напитка. Утолив жажду, все дружно направились в парк. Именно с этой минуты и начинался отдых. В те годы парк Челюскинцев был парком лишь отчасти, - то есть, примерно треть его действительно была благоустроенна, там были ухоженные дорожки, урны, лавочки и летняя эстрада со скамейками для зрителей, там торговали мороженым, газировкой и сладкими булочками. Но постепенно парк переходил в настоящий лес, где росли грибы, ягоды, а на деревьях можно было увидеть белок и таких птиц, которых в городе не встретишь никогда. А, главное, там и сям были разбросаны маленькие озерца с теплой и чистой водой. Вот на берегу одного из таких маленьких озер и расположилась на отдых Юрочкина семья. Мама расстелила на траве покрывало, и все сразу посбрасывали с себя верхнюю одежду. Нравы в те времена были простые, поэтому вид “семейных” трусов и обычных дамских лифчиков никого не смущал – плавки и купальные костюмы у большинства населения еще не пользовались популярностью. Семейство отправилось купаться. Мама с папой плавали хорошо, потому что выросли на берегах больших рек: мама- на Оке, а папа – на Волге. Наташка тоже плавала неплохо – возможно, потому, что до пяти лет она тоже росла на Оке. Юрочку же увезли из приокской деревни в возрасте в восьми месяцев, поэтому он плавал как топор и барахтался на мелководье у самого берега. Единственная же коренная ленинградка – Маринка – в воду лезть не желала ни под каким видом, а когда мама взяла ее на руки, чтобы окунуться вместе с ней, заорала, как резаная и орала до тех пор, пока ее не увели подальше от воды. Искупавшись, все обтерлись полотенцами и улеглись на покрывале греться  на солнышке. Затем папа надул камеру от волейбольного мяча, и все, кроме мамы, стали играть в футбол, только Маринка все время нарушала правила: вместо того, чтобы пинать мячик ногами, она норовила схватить его руками и отнести маме. Наигравшись, папа лег загорать, Наташка взяла сачок и отправилась ловить бабочек и кузнечиков, Маринка стала собирать цветы для букета, а Юрочка решил обследовать окрестный лес. Побродив немного среди деревьев и кустов, он выяснил, что для ягод и грибов время еще не пришло, но с пустыми руками не остался, так как нашел пару бутылок из-под пива. Подобная находка в те годы была редкостью, во-первых потому, что пустыми бутылками не разбрасывались, пивная бутылка стоила целых двенадцать копеек, столько же, сколько буханка хлеба, и вот так, запросто разбрасываться хлебом при той небогатой жизни никто бы не стал, а во-вторых, если кто и выбрасывал бутылку, то охотников подобрать ее всегда находилось предостаточно, хотя собирать бутылки в открытую считалось не совсем приличным занятием, да и дозволялось это не каждому. Если бутылки собирали дети или молодые люди, это осуждалось: ребенка могли отодрать за уши, а его родителей прилюдно отчитать, ну, а на молодых людей, особенно на мужчин, обрушивался такой поток брани, что не приведи Бог: самыми мягкими выражениями были пожелания молодым алкашам и тунеядцам идти поработать на стройки народного хозяйства, благо в ту пору с рабочими местами проблем не было. По негласному соглашению собирать бутылки дозволялось одиноким старушкам. Почему старушкам, а не старичкам? Да просто неоткуда было старичкам взяться в стране, где отгремели две мировых войны, одна гражданская, да одна финская, а в Ленинграде еще и блокада мужской контингент повычистила, потому что мужчины тяжелее переносили голод и умирали чаще, чем женщины. Уже через много лет Юрочка не раз слышал легенды о старушках, которые скопили миллионы, собирая пустые бутылки, но до сих пор считает, что подобные легенды сочиняли те, кто не сталкивался с этим делом всерьез, либо те, кому было на руку порочить несчастных старушек. Успокойтесь, граждане, все это досужие вымыслы: если бабулькам и удавалось скопить на своем унизительном и нелегком промысле какие-то денежки, то их хватало лишь на то, чтобы кое-как прокормиться, а основная прибыль доставалась теневым хозяевам приемных пунктов. Собирали же бутылки старушки не от хорошей жизни: ведь закона о минимальной пенсии, на которую хоть как-то можно было существовать, тогда еще не было, и пенсии размером в двадцать и даже в шестнадцать рублей были вовсе не редкостью. Причем получали эти жалкие рубли вовсе не лодыри, за всю жизнь палец о палец не ударившие, а люди, всю жизнь отпахавшие в колхозах и только под старость, по самым различным причинам, осевшие в городах. Почему-то умники в правительстве решили, что деревенские старушки до скончания дней будут жить в своих избушках без удобств и кормиться с приусадебных участков, или переедут к своим дочкам сыновьям и внукам, которые будут о них заботиться. Только не учли начальственные умники, что у миллионов таких старушек война сожрала мужей, сыновей и дочерей, а, значит, и внуки не родились, а деревеньки где подмяли под себя растущие города, где залили рукотворными морями мощные гидроэлектростанции, а где и вовсе перепахали бульдозерами как бесперспективные. Старушек, конечно, не бросили, нет! Их всех с помпой и почетом переселили в городские квартиры. Вот только пенсии повысить им забыли, оставив доживать свой век в одиночестве и нищете, а на их кормильцах-огородах вовсю задымили заводы.
 Но вернемся к Юрочке. Итак, найдя пару пустых бутылок он радостно припустил к родителям и поспел вовремя, потому что мама уже приготовила обед. Папа толстыми ломтями нарезал хлеб и раздал всем ложки. На первое была окрошка по-деревенски. Она ничем не отличалась от обычной, просто ее ели из общей миски, а, чтобы не закапать покрывало, подставляли под ложку кусок хлеба. На второе был салат из картошки, огурцов и помидор, который, как и окрошка, был дружно съеден. После обеда всех потянуло в сон, и едва мама успела убрать с покрывала посуду, как оно из стола превратилось в место для отдыха, и все завалились  на него спать. Через час Юрочка проснулся от каких-то странных звуков, похожих то ли на музыку, то ли на пение, то ли еще черт знает на что. Прислушавшись, он понял, что действительно неподалеку играет гармошка, и кто-то поет под нее частушки. Частушки, похоже, были забористые, так как пение часто заглушалось взрывами смеха. Оглядевшись, Юрочка заметил, что папа тоже не спит, а внимательно прислушивается к звукам чужой гулянки. Папа был заядлым гармонистом, но своего инструмента у него не было; он все мечтал его купить, а пока играл на гармошке соседа дяди Миши Осипова или на дяди Колином аккордеоне. Но папа любил не только сам играть на гармошке, но обожал слушать как играют другие. Вот и сейчас он начал отпрашиваться у мама на часок, чтобы пойти послушать чужую игру. Юрочка, естественно, увязался вслед за папой. Они не стали искать дрогу, а пошли прямо на звук гармошки через редкий лесок и вскоре вышли к летней эстраде и, обойдя ее, увидели на большой вытоптанной до голой земли поляне толпы людей. Люди стояли, тесно прижавшись друг к другу и образовывая несколько широких кругов, в центре которых играли гармонисты и плясали и пели женщины. Эти круги, как потом, много лет спустя понял Юрочка, были отголосками деревенских гулянок, которые давным-давно, в дотелевизионную и домагнитофонную эпоху, были единственным развлечением сельских жителей. Зрелище это буквально заворожило Юрочку. Он с папой переходил от одного круга к другому и наслаждался заливистыми звуками гармошек. Удивительно, но если кто-то из гармонистов уставал, в толпе всегда находился доброволец, готовый его заменить. То же было и с частушечницами: стоило одной из них исчерпать запас частушек, как ее место занимала какая-нибудь бойкая зрительница и начинала лихо сыпать припевками и отплясывать под переливы гармошки. Каких только частушек не наслушался Юрочка, бродя между кругами. А еще говорят, что в те времена не было гласности! Вы бы только послушали о чем, о ком, и в каких выражениях пелось в этих частушках! Пели в них и про царей, и про вождей, и про белых, и  про красных, и про коллективизацию, и про электрификацию, и про войну, и про жизнь в тылу, и про любовь, и про дружбу, а уж что и как пелось про отдельные части мужского и женского организма, лучше не вспоминать. Короче, Юрочка развесил уши, позабыл обо всем на свете и сам не заметил, как потерялся. Через какое-то время он спохватился и начал искать папу, но, сколько он ни бегал между кругами, папы нигде не было. Тогда Юрочка побежал на полянку, где осталась мама с сестренками, но то ли он плохо запомнил дорогу, то ли вышел не к тому озеру, но только мамы с сестренками не нашел и побежал обратно к гармонистам. Там он тоже никого не нашел. Тогда Юрочке пришло в голову, что все уехали домой, а его просто забыли. Он тут же бросился к трамвайной остановке и только потом сообразил, что денег у него нет, а бесплатно не проедешь, кондуктор не разрешит. В лучшем случае, его просто высадят, а в худшем – сдадут в милицию. Юрочка вздохнул, и решил воспользоваться старым способом: добраться домой, следуя за трамвайными путями. Они с ребятами так уже делали, когда ходили в ЦПКиО на аттракционы. И Юрочка пошел домой по рельсам, там, где ходил трамвай номер двадцать три. То есть, шел он, конечно, не по рельсам, а по тротуару, но параллельно трамвайным путям, не забывая поглядывать на таблички на остановках. Если на табличке значился номер двадцать три, то Юрочка уверенно шел дальше, а если номер исчезал, то возвращался на предыдущую остановку и находил развилку, где трамвай свернул в другую сторону. Спрашивать дорогу у прохожих Юрочка не решался, боясь привлечь к себе внимание и в итоге оказаться в милиции. А так идет себе мальчик и идет, и кому какое до него дело, может быть он живет в этом районе и сейчас просто спешит в магазин или к другу в гости. Так от остановки до остановки он и дотопал до своего дома, но, к своему ужасу, не нашел там не только родителей и сестренок, но даже соседей Осиповых. Потому что если бы соседи были дома, они хотя бы пустили Юрочку в квартиру и разрешили бы дождаться родителей на кухне, а так, постояв с полчаса перед закрытой дверью и чуть не расплакавшись, Юрочка почему-то решил, что папа с мамой и сестренками уехали в гости на Охту, к тете Марусе. Увлеченный этой новой идеей, он тут же отправился пешком на Охту, благо дорогу туда он знал отлично, и ему не надо было сверяться с трамвайными рельсами и с табличками на остановках. Вероятно поэтому он домчался до дома тети Маруси в один миг – по крайней мере, ему так показалось. Но, видимо, в этот день черт решил потешиться над Юрочкой основательно: дома у тети Маруси тоже никого не было. Сколько Юрочка не звонил, не стучал в дверь, никто ему не открыл и в квартире стояла мертвая тишина. Обратно домой Юрочка еле-еле дошел. Входя в свой двор, он буквально падал от усталости. Над городом уже спускались сумерки, но во дворе было полно народа, и все буквально стояли на ушах, а, увидев Юрочку, заволновались еще больше. Юрочка никогда не думал, что его появление может вызвать такую радость у всех жильцов, - еще вчера его ругали за шалости на все корки и призывали ужасные несчастья на его бедную голову. А, увидев маму, со слезами бегущую ему навстречу, Юрочка не сдержался, заревел и, теряя остатки сил, рухнул в ее объятья. Что было дальше, Юрочка не помнил, потому что, упав маме на руки тут же забылся глубоким, беспробудным сном и спал целые сутки – так уходился за день. Он спал сном счастливого человека, который всех очень и очень любит, и которого, оказывается, все тоже  очень и очень любят.