Гитара литературная 15. Поль Верлен

Гитара в литературе реализма и символизма.

ЕВГЕНИЙ САЛИАС

Салиас Евгений Андреевич (1840-1908), граф, русский писатель, автор многочисленных исторических произведений. Сын писательницы Евгении Тур. «Путевые очерки Испании» (1864), «Пугачевцы» (1874), «На Москве», «Петербургское действо», «Свадебный бунт», «Владимирские Мономахи».

Повесть «Крутоярская царевна» русского писателя Евгения Салиаса рисует быт помещичьей усадьбы времен царствования Екатерины Великой. Один из персонажей, отставной гвардейский прапорщик, предстает перед нами как незаурядная художественная натура. «Жданов был, сам того не зная, поэт и музыкант в душе. Он страстно любил слушать и петь народные песни и бренчать на балалайке и немножко на гитаре. Тайком от всех Жданов сочинял сам песни и певал их на привалах во время охоты своим соратникам, т.е. своей шайке прихлебателей-охотников».

Из скромности этот герой всячески скрывал свое авторство. «Иным совершенно искренно казалось, что они эту песню уже слышали где-то, когда-то, готовы были поклясться, что они песню знали, да забыли».

Надо полагать, у дворянина Жданова был реальный прототип. Вероятно, граф Салиас в жизни знавал кого-то из энтузиастов музыки, благодаря чьим усилиям песенно-русский гитарный репертуар постоянно обновлялся.

Роман «Ширь и мах» Евгения Салиаса примечателен эпизодом, где перед очами его сиятельства светлейшего князя Потемкина предстал необыкновенно талантливый подросток. Провинциальный помещик, чьим крепостным был этот мальчишка, характеризует его следующим образом: «Это у меня калмычонок… Отчаянная голова. Это все он мастерит в доме с детьми. Первый затейник на всякую штуку. Такая голова, что даже, верите, подчас удивительно мне. Все у него таланы. И пляшет, и поет, и рисует, и на гитаре бренчит. А ведь вот татарва, и еще не крещеный…»

Забавная сценка, не правда ли? Можно воскликнуть, перифразируя слова Пушкина: язык гитары, как поэзия самого Александра Сергеевича, понимает и «гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык»!

Честь и хвала тому инструменту, который покорил мир!


ПОЛЬ  ВЕРЛЕН

Верлен Поль (1844-1896), французский поэт-символист. Ввел в лирическую поэзию сложный мир чувств и переживаний, придал стиху тонкую музыкальность (сборники «Галантные празднества», 1869; «Романсы без слов», 1874; «Мудрость», 1881). Книга литературно-критических статей «Проклятые поэты» (1884). Автобиографическая «Исповедь» (1895).

У Поля Верлена в стихотворении «Grotesques» найдем описание бродячих музыкантов, с которыми поэт, разумеется, отождествляет и себя. «Конечно, жизнь их ядовита, / Они презренны и смешны, / Они напоминают чьи-то / Во тьме ночной дурные сны. / Гнусят! Над резкою гитарой / Блуждает вольная рука. / В их странных песнях ропот ярый, / По горней родине тоска…»

Вместо привычной для классической поэзии лиры или какой-нибудь цевницы французский символист дает в руки своим героям современный инструмент – живой, осязаемый, – создавая тем самым реальный, зримый образ Поэта – человека, не понятого толпой, поскольку он неизмеримо выше черни.

Поль Верлен, издеваясь над поэтами-классицистами, приверженными к устоявшимся штампам поэтической речи, иногда создает парадоксальные и насмешливые картинки вроде этой: «Атис, бренча струной гитарной, / Вонзает в Хлою взор коварный, / А ей – хоть что, неблагодарной» (стихотворение «Лодке»).

Разумеется, в Древней Греции знать не знали гитары, а в пасторальной идиллии куда уместнее обычная свирель. Но Верлен не хочет следовать проторенным путем, он создает новое, самобытное искусство, и ему не откажешь в оригинальности.

Поль Верлен в стихотворении «Мерзавец» рисует жутковатую картину, достойную кисти Иеронима Босха: «И синим пальцем висельника шут / Над веткою гитарой машет / И над грядущим, зазиявшим тут, / Как бы подбит резиной, пляшет».

Гитара в руках трупа, под «мертвенной луною», – зрелище не для слабонервных!



ГЕНРИК СЕНКЕВИЧ

Сенкевич Генрик (1846-1916), польский писатель, член-корреспондент (1896), почетный академик (1914) Петербургской АН. Исторический роман-трилогия «Огнем и мечом» (1883-1884), «Потоп» (1884-1886), «Пан Володыевский» (1887-1888); «Камо грядеши» (1894-1896), «Крестоносцы» (1897-1900) – отмечены национально-патриотическими настроениями, стилизацией в духе изображаемой эпохи, искусством пластической лепки образов. Психологические романы («Без догмата», 1889-1890), новеллы и повести. Нобелевская премия (1905).

Генрик Сенкевич в историческом романе «Камо грядеши» набрасывает довольно точный портрет прославленного тирана древности Нерона и вкладывает в его уста вполне правдоподобные слова: «Ах, никто не поверит, да и ты, дорогой мой, не поверишь, что в минуты, когда музыка баюкает мою душу, я чувствую себя таким добрым, как дитя в колыбели. Клянусь тебе этими звездами, что сияют над нами, я говорю чистую правду: люди не подозревают, как много доброго заключено в этом сердце и какие я сам вижу в нем сокровища, когда музыка открывает доступ к ним». Сентиментальный садист и убийца мнил себя великим артистом и завидовал профессионалам. Обращаясь к другу Петронию, Нерон с тревогой вопрошает:

«- Тигеллин мне говорил, что в сенате шепчутся, будто Диодор и Терпнос лучше меня играют на кифаре. Даже в этом мне отказывают! Но ты, который всегда говорит правду, скажи мне искренне: играют ли они лучше меня или так же хорошо, как я?»

И лукавый царедворец, зная злобную мстительность императора, спешит успокоить того грубой лестью:

«- Куда им! У тебя удар по струнам гораздо нежнее, и в то же время в нем больше силы. В тебе чувствуется артист, а они – умелые ремесленники».

Кифара, как некоторые утверждают, древняя прародительница гитары, была дорога сердцу Нерона, и как жаль, что по воле судьбы ему не пришлось стать кифаредом. Вполне вероятно, что в нем погиб талант выдающегося музыканта.


КОЗЬМА ПРУТКОВ

Козьма Прутков, коллективный псевдоним, под которым в журналах «Современник», «Искра» и др. выступали в 1850—60-е гг. поэты А.К.Толстой (1817-1875) и братья Жемчужниковы (Алексей, Владимир и Александр Михайловичи). Сатирические стихи, афоризмы Козьмы Пруткова и самый его образ высмеивали умственный застой, политическую «благонамеренность», пародировали литературное эпигонство.

Подражания русских поэтов, воспевающих красоты солнечной Испании и жаждущих перенять чуждую нам экзотику, можно охарактеризовать емким словом «испанщина». Известно, что зачинателем этого направления стал Пушкин, который никогда не был в Европе, но сумел воссоздать испанский дух в своих бессмертных стихах. С его легкой руки сотни стихотворцев ринулись разрабатывать благодатную тему. Даже Лермонтов, тоже не бывавший в Европе, отдал дань моде, написав слабенькую романтическую драму «Испанцы» (1830)! Что уж говорить о литераторах средней руки: Вяземском, Мее, А.Н.Толстом…

Словно подводя итог, Козьма Прутков внес и свою лепту блистательным стихотворением «Желание быть испанцем»: «Тихо над Альгамброй. / Дремлет вся натура. / Дремлет замок Памбра. / Спит Эстремадура. / Дайте мне мантилью; / Дайте мне гитару; / Дайте Инезилью, / Кастаньетов пару. / Дайте руку верную, / Два вершка булату, / Ревность непомерную, / Чашку шоколату…»

После столь язвительной пародии количество подражаний испанским сегедильям резко упало, гитар в стихах поубавилось, романтический бум мало-помалу сошел на нет.


ВЛАДИМИР ГИЛЯРОВСКИЙ

Гиляровский Владимир Алексеевич (1853-1935) – русский писатель, журналист, бытописатель Москвы. «Трущебные люди» (1887), «Москва и москвичи» (1926), «Мои скитания» (1928), «Люди театра» (опубликованы в 1941 году), «Москва газетная» (опубликована в 1960 году).

В книге Владимира Гиляровского «Трущобные люди» детально и не без юмора описывается жизнь юнкеров в армейских полках: «У юнкеров была одна заветная вещь, никогда не пропивавшаяся: это гитара Казакова, великого виртуоза по этой части. Под звуки ее юнкера пели хором песни и плясали в минуту разгула. Гитара сделала Казакова первым бильярдным игроком. Переход от первого инструмента ко второму совершился случайно. Казаков прославился игрой на гитаре по всему городу, а любители, купцы и чиновники, таскали его на вечеринки и угощали в трактирах. Казаков стал бывать в бильярдных, шутя сыграл партию с кем-то из приятелей, а через год уже обыгрывал всех маркеров в городе».

После короткого периода удач Казакова постигла обычная участь русских талантливых людей – пьянство. Изгнанный из армии в небольшом офицерском чине, он скитался по всей России, зарабатывая на жизнь бильярдной игрой. Про игру на гитаре отставной капитан уже и не думал.

Описывая знаменитые «среды» в доме известного мецената в книге «Москва и москвичи», Гиляровский рассказывает: «Приветствуя, В.Е.Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а в другой – екатерининский штоф, «квинтель», как называли его на «средах»… Отворяется дверь в зал с колоннами, весь увешанный картинами... Посредине стол, ярко освещенный керосиновыми лампами с абажурами, а за столом уже сидит десяток художников – кто над отдельным рисунком, кто протокол заполняет... Кругом стола ходили гости, смотрели на работу... Вдруг кто-нибудь садился за рояль. Этот «кто-нибудь» обязательно известность музыкального мира: или Лентовская, или Аспергер берется за виолончель – и еще веселее работается под музыку. Входящие не здороваются, не мешают работать, а проходят дальше, или в гостиную через зал, или направо в кабинет, украшенный картинами и безделушками. Здесь, расположившись на мягкой мебели, беседуют гости... Лежат бубен, гитары, балалайки... Через коридор идут в столовую, где кипит самовар, хозяйка угощает чаем с печеньем и вареньем. А дальше комната, откуда слышатся звуки арфы, – это дочь хозяина играет для собравшихся подруг... Позднее она будет играть в квартете, вместе со знаменитостями…»

Творческие вечера в доме хлебосольного хозяина не обходились без гитары. Этот инструмент постоянно был на виду, несмотря на присутствие именитых музыкантов. Надо полагать, не было ничего зазорного в умении хорошо играть на ней.

Приведем еще один фрагмент из этой замечательной книги, где Гиляровский описывает Английский клуб в Москве. «Эстрада» в столовой – это единственное место, куда пропускаются женщины, и то только в хоре. В самый же клуб, согласно с основания клуба установленным правилам, ни одна женщина не допускалась никогда. Даже полы мыли мужчины. Уселись. Старейший цыган Федор Соколов повел седым усом, сверкнул глазами, притопнул ногой, звякнул струной гитары – и грянул цыганский хор. А налево, около столов, уставленных дымящимися кастрюлями, замерли как статуи, в белых одеждах и накрахмаленных белых колпаках, с серебряными черпаками в руках, служители «храма праздности».


АРТЮР РЕМБО

Рембо Артюр (1854-1891), французский поэт. Один из ранних представителей символизма (баллада «Пьяный корабль», 1871). Посвятил Парижской Коммуне полные эмоционального одушевления стихи «Париж заселяется вновь», «Руки Жанны Мари» (оба 1871). В книгах стихов и прозы «Сквозь ад» (1873), «Озарения» (издана в 1886) – «разорванность» мысли, нарочитая алогичность и антисимволистская, заостренно-прозаическая конкретность образов в сочетании с демонстративной антибуржуазностью и пророческим пафосом. Вскоре отошел от литературы, стал торговым агентом в Эфиопии.

Гитара в стихах Артюра Рембо составляет часть изысканно-тонкого пейзажа: «И в памяти всплывает Генриетта, / Прелестный полустанок в сердце гор, / Где синие танцуют дьяволята, / Сбежавшие на воздух, на простор. / Зеленая скамья, где под гитару / О рае грозовом поет ирландка. / Потом в столовой гомон спозаранку, / Возня детей и щебет клетки старой».

Картина вполне мирная, акварельно-чистая, написанная рукой мастера.

Артюр Рембо в стихотворении «Руки Жанны Марии» сам себе задает вопрос: «Иль бабочек они ловили, / Сосущих на заре нектар? / Иль яд по капелькам цедили / Под неумолчный стон гитар?»

Сказано хоть и непонятно, однако красиво.

Впрочем, «гитары» – это, скорее всего, вольность переводчика В.Дмитриева, поскольку этот же фрагмент в интерпретации В.Парнаха звучит иначе: «Под заревой голубизною / Ловили золотых цикад, / Спеша к нектариям весною? / Цедили драгоценный яд?». Берем перевод Павла Антокольского – и здесь нет гитары: «Или подобно шелкопрядам / Сучили синий блеск они, / Иль к склянке с потаенным ядом / Склонялись в мертвенной тени?»

Как бы там не было, но гитара в первом переводе не разрушает хрупкую гармонию стиха.