Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 10

Глава 10

Алексей положил учебник на стол и задумчиво уставился на запотевшее в мелких капельках дождя серое окно и на тесно стоящие вдоль подоконника цветы в глиняных горшочках. «Да, многое, конечно, забыл — даже совестно как-то!.. Никогда не предполагал, что даже те вещи, которые в своё время знал назубок, будут казаться незнакомыми. Вот что значит оторваться!»
— А, чёрт! — вставая крякнул он и с хмурым видом прошёлся по комнате. «Вообще-то, конечно, можно к Веронике сходить — она как раз должна с работы придти. Да уж больно неловко. Подумает: не успел начать — в третий раз прётся!..» Вспомнил, как с усмешкой сказала Люська, с которой столкнулся в последний раз у Вероники, выходя от неё с тетрадкой в руках: «Что, академиком заделаться хочешь? Валяй, валяй!..» Стиснул зубы: «Не смейся, Люсенька! То ли ещё ты, милая, скажешь, когда…» Он поспешно согнал с лица озабоченное выражение и выпрямился: в комнату вошла мать.
Но от тёти Феклуши ничего не укрылось. Она ещё утром заметила, что сын чем-то серьёзно расстроен и о чём-то напряжённо думает. «Иль с Веркой стряслось что?» — мелькнуло у неё тревожно. Тому, что он теперь почти всё свободное время проводил за учебниками, она значения не придавала. Даже больше — не очень одобряла. Думала так: «Зачем? Рукомеслу, слава богу, хорошему обучен. Квалификация — денежная! Так какого ещё, спрашивается, рожна понапрасну голову себе ломать? Пускай её ломают эти, разные, кому привычно. А вот что из-за этого самого так ловко к хорошей бабе подкатился — совсем другая статья. Тут уж, как говорится, можно малость и потерпеть. Но тоже всё как-то непонятно: сходит на часок и — конец. И то больше — когда эта, старуха, дома — будто без её обойтись нельзя. Иль уж теперь у грамотных так-то заведено? Бывало, нешто так гуляли-то? Ведь и вечера девке дома посидеть не давали — так и тащут куда-нибудь, так и волокут! Ужель с книжками-тетрадками сидели-то — время проводили?!.. А этот что ж, опять, почитай, второй день у её не был — уткнётся носом в книжку, и не потревожь его! Иль уж он… Постой, постой — никак к окну подошёл!..»
Тётя Феклуша бросила взгляд на часы: «Э, нет, всё, вроде бы как, путём у парня! Не такой уж он дурак: теперя самый раз Верке из школы-то ворочаться! А, может, уж и дома она, милая!.. Надо бы ему зацепку какую дать, чтоб на улицу-то выйти!..»
Притворно спросила, будто не знала:
— Лёш, а тебе на работу-то нонче ко скольку?
— К трём.
— Должно, плащ придётся одеть: погода-то какая! — тетя Феклуша подплыла к окну, посмотрела: — У, да никак дождь утихомирился! Тогда… тогда сходил бы ты, сокол, в магазин, а? Соль да спички у нас как раз кончились!
Алексей пристально посмотрел на мать: «Специально из дому выпроваживает или… вообще-то, в самом деле, утром последний коробок взял». — Он хмуро кивнул и вышел из комнаты, по пути незаметно сунув в карман листок с вопросами. Стал одеваться.
Тётя Феклуша для виду погромыхала в буфете тарелками, звучно переставила с места на место стул, а как только за сыном хлопнула уличная дверь, подскочила к окну. Живо протерев рукавом запотевшее стекло, она приникла к нему, предварительно разобрав на обе стороны переплетшиеся стебли гераней.
«Ну вот что с ним, с сукиным сыном, будешь делать! — сразу же наткнувшись взглядом на толокшегося посреди двора с задраной вверх головой Кручёного, с досадой подумала она. — Уж тут как тут! Теперь вот как Лёшка мимо его пройдёт?!..» «Вот он! Вот он!.. — завидев вразвалку вышедшего из сеней сына, заволновалась. — Так и есть, поздоровкался. К этому стервецу подошёл… об чём-то толкуют… Ну, скажи на милость, никуда от этих душегубов не денешься! — с раздражением следя, как Кручёный высокомерно похлопывает Алексея по плечу, вся кипела тётя Феклуша. — А уж теперь от его часа два не вырвешься! Трепаться будет! Руками рассуждает, как порядочный. Тьфу, глядеть тошно!.. Постой, постой, никак что-то выклянчивает?.. — напряжённо следя за полезшим в карман сыном, подумала она.
Возмутилась: «Ну, конечно — папироску! Всю жисть с матушкой побираются! Кажный день разносолы жрут да бутылки ворохами сдавать носят! А папирос да соли со спичками — никогда нету! У, ироды! Так бы вот и пристукнула! Как бы он Лёшку…»
— Суйка! — раздался вдруг под окном гнусавый голос Дашки.
Тётя Феклуша замерла. «Слава богу, никак… Да ступай, ступай, варвар! — мысленно подтолкнула она в спину Кручёного. Вполголоса передразнила Дашку: — «Суйка!» Облегчённо вздохнула, увидев, как сын, на что-то отрицательно покачав головой, ссутулившись пошёл к воротам. «Ну и правильно, правильно — не сразу, не вдруг к ей, к Верке-то ломись… пускай сначала эти… два… в свою берлогу схоронются… Да куда же это ты?! Да разве ж…»
— Вот это — другое дело! — сказала она вслух, когда сын, пройдя две трети двора, коротко оглянулся и, круто изменив направление, воровато юркнул в тёмные сени деревянного дома.
«Господи, да неужто же состоится такое счастье, а? Ну как бы это хорошо-то, как бы это любезно-то было! Главное, об этой стерве, — увидев вдруг перед собой нахально улыбающуюся Люську, с ожесточением подумала тётя Феклуша, — вроде как совсем не вспоминает! И Кручёному вон как головой помотал!..»