По лабиринту памяти Часть 2, гл. 1 и 2

             ПО  ЛАБИРИНТУ  ПАМЯТИ   Часть первая
               Начало - http://www.proza.ru/2013/05/03/1512



                ЧАСТЬ ВТОРАЯ
               
                Глава 1

                ***
   
    Мария ханжой не была, но принцип "секс не повод для знакомства", по которому живёт сейчас большая часть молодых людей, даже она воспринимала как животный инстинкт обезьян и считала его полнейшим абсурдом.
 
   Конечно, и их поколение не было безгрешным, но всё то, что для них было исключением, стало теперь  едва ли не нормой 
 
  Хотя, может,  и не стоит Марии так безапелляционно выносить приговор всему поколению. Не все ведь развратники, подлецы и подонки. Есть и крепкие семьи, да  и  дружить по-настоящему сегодня тоже умеют. Может, она вступила в извечный конфликт между "отцами" и "детьми"? Ведь многое осуждалось и "отцами" семидесятых.  Мини-юбки, короткие стрижки.

  С другой стороны, вчерашняя мини-юбка и сегодняшний разврат   -  это как-то неэквивалентно. Что происходит? Подкупленные материнским капиталом, спившиеся женщины, молодые и не очень, бросились наперегонки рожать детей. Одного за другим. Кто от мужа рожает, кто от кого попало. У некоторых беременность перешла уже в хроническую стадию. Полученные сертификаты выставляются на торги - кто больше? Ну, прямо бэби-бизнес какой-то, бэби-бумом порожденный. Целыми семьями живут на детские пособия и биржевые деньги.
  Нет,  не  понимает Мария сегодняшней жизни и, наверное, уже не поймет. Чувствует она - мало времени ей осталось, успеть бы прошлую вспомнить.
   
                ***
               
                ГЛАВА 1
            
     В детстве у Кости  душа была распахнута настежь - он ни от кого не скрывал того, что в ней находится. Но став взрослым, запер её на замок, ключи от которого доверил только своим самым близким друзьям, Валентине и Алику. Те ключами не пользовались, в душу не лезли: надо будет - Костя сам откроет её.
 
  Друзья есть друзья, они не могли не заметить, что с ним происходит что-то непонятное. Появилась какая-то отрешённость во взгляде. Вот он, вроде, рядом, а находится, на самом, деле, где-то очень далеко. В чём причина? Девушка? Так они у него были, есть и будут.  С некоторыми из них Костя их даже знакомил. Может, возникли проблемы со здоровьем? Да нет, делать  из этого тайны он уж точно не стал бы. На работе тоже всё в порядке.
 
  С расспросами к Косте ни Валентина, ни Алик не приставали:  придёт время - сам расскажет. Но время шло, а он молчал. Что же с ним происходит? Когда же Костя не пришёл к ним на встречу Нового года, хотя и обещал, а внезапно сорвался в село, куда совсем не собирался ехать, Валентина решила: пора получить ответ на все вопросы. Костино невразумительное объяснение по этому поводу её не устраивало. Позвонил с автовокзала с телефона-автомата, поздравил с праздником, что-то пытался растолковать, запутался и повесил трубку. Хорошо, хоть позвонить догадался, а то гадали бы тут, не случилось ли чего. Ждали ведь.
 
    Но вопросы задавать не пришлось.
Ответ на них  Валентина сразу же увидела в сумасшедших от счастья Костиных глазах.

  - Маша? - не  то  спросила,  не  то  утвердила Валентина.
Он кивнул. Они понимали друг друга без лишних слов.
Алик, присутствовавший при этом, шутливо пропел:

  - Наш Костя, кажется, влюбился...
Валентина развернула его в сторону кухни и шутливо шлёпнула по заду:
 - Давай шагай, Марк Бернес ты мой безголосый.
 
    Голос у него был, да ещё какой! Если даёт разгон мастеру, всему цеху слышно! Алик хотел опровергнуть явную неправду, но передумал. Оспорь  насчёт голоса - скажет, что у него нет слуха.
  Слуха у него, действительно, не было.

  Сидели на кухне и пили чай с остатками новогоднего торта. Алик покачал головой и участливо спросил:
- И как это тебя, парень, угораздило?
- Потом, глядя с укором на жену, добавил:
- Ох, уж эти хрупкие женщины! Такие дубы под корень без топора  валят! - и ударил себя в грудь кулаком.

   Все рассмеялись. Валентина, вытирая выступившие от смеха слёзы, махнула рукой:
- Да тебя и валить не надо было, сам упал.

  -Что было, то было, - не стал отрицать Алик,- упал,  ушибся головой, пришёл в сознание уже женатым.

  Повернулся к Косте и с озабоченным видом  поинтересовался, под корень того срубили или ещё есть надежда?
  Друг  только рукой махнул.   
- Безнадёжен, -  констатировали в один голос супруги.
 
    А  Костя  никак  не  решался  обратиться  к  Алику  с  просьбой - он никогда  не  использовал  их  дружбу  в  личных  целях:  друг Алик - это одно, инженер Альберт Леонидович  -   это совсем другое.  Но здесь...
- Алик, помоги мне,- после долгих колебаний с трудом выдавил из себя Костя, не зная, как приступить к главному.

  -Машу что ль сосватать? Так это мы мигом.  Валюша, где мой парадно-проходной костюм?
- На проходной, где же ему ещё быть, -  она пошутила, но как-то серьёзно, и показала ему глазами на Костю. Костя  вертел в пальцах  десертную ложку и,  казалось, был целиком поглощён этим занятием.
 
  Алик  понял,  что шутки сейчас неуместны  и  Костя пришёл не просто так.
- Ну, давай говори, какая помощь нужна?
-Понимаешь, я хочу перед выходным отработать две смены, чтобы съездить в село не на один день, а на два. С ребятами я договорюсь, они согласятся.

   Кто бы сомневался!
  Алик понял, о какой помощи сейчас пойдёт речь:
инженер должен дать добро на двойную смену,  если его не дал мастер. А мастер не дал,  иначе  этого  разговора  бы  не  было.

  - Нет,  Костя, - твёрдо сказал Алик. - Существует техника безопасности, да и Закон об охране труда никто пока не отменял.
Костя понимал, что Алик прав, но как же ему хотелось побыть с Машей хоть чуточку подольше!
Что Алик прав, понимала и Валентина, чем помочь Косте, она  тоже   не знала.
 У Кости есть отгулы, но случился форс-мажор, и их перенесли на февраль. Заменить сейчас Костю некем. Предлагал же ему перед Новым годом Алик их взять.

     Повисло молчание.  Положив десертную ложечку на стол, Костя встал, поблагодарил за чай и хотел уже попрощаться, но Алик жестом остановил его и показал на стул. Костя сел.

  - Маша - это та девушка, о которой ты говорила? - обратился Алик к жене.
Получив утвердительный ответ, он задал второй вопрос:
- Она учительница и работает в школе?
Валентина опять кивнула, но ничего не поняла. Ясно,  что просьба Кости связана с Машей. Но при чём здесь школа, если речь идет о заводе?
- У Маши каникулы? Так?
-Да, - опередив Валентину, ответил Костя,  тоже не понимая, к чему клонит Алик. Ну, давай же, Алик, ну, говори же скорее, что у тебя там?!

  -  Есть гениальная идея!  -  Алик долго наливал в свою чашку чай, потом так же долго размешивал сахар.

   В глазах у Кости засветилась надежда, но чего же Алик так медлит?! Захотелось схватить вторую ложечку и помочь сахару быстрее раствориться!

 -  Не томи, гений ты мой непризнанный, давай свою идею, - не выдержала жена и забрала у Алика чашку.

   Как и всё гениальное, "гениальная идея" была проста: до конца каникул Маша погостит у них, её можно поселить в Леркиной комнате, а Лерка на это время переберётся на диван в комнату родителей. После смены Костя будет приезжать к ним, любоваться своей ненаглядной Машей, а утром вместе с Аликом уезжать на работу  -  общежитие было далеко, пока доберётся и отдохнуть будет некогда.  Инженеру Альберту Леонидовичу не нужны подчиненные, засыпающие у станка.  Он следит, чтобы правила техники безопасности соблюдались неукоснительно. Косте они поставят в прихожей раскладушку. А там видно будет. Кстати, Маша и за Леркой присмотрит. (Все-таки не обошлось без меркантильного интереса.)
 
  - Гениально! - восхитилась планом мужа Валентина и чмокнула его в нос.
- Ещё бы! - гордо вздёрнул его Алик. - А то тут некоторые..."непризнанный, "непризнанный".
- Беру свои слова обратно, - она покаянно опустила голову.
 Он был великодушным и её простил.
 
  Тут же вытащили раскладушку и примерили к тесноватой прихожей.
- Нормально, - дал заключение Алик, посмотрел на часы и решил, что Косте  поздно возвращаться в общежитие, пусть ночует у них, тем более что и раскладушка находится в рабочем состоянии.

   Уже собираясь ложиться спать, он, стоя в проёме дверей зала, ехидно пропел - промурлыкал:
 - На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки...
   Валентина схватила мужа за шкирку и втащила в зал.
 

     Костя собирался в ближайший выходной ехать за Машей, но Валентина решила сама привезти девушку и объяснила, почему.
 
  Во-первых, с Костей к ним Маша может и не поехать - пригласить должна хозяйка.

  Во-вторых, нельзя забывать о Машиной репутации.  Не хочет же Костя чтобы имя его любимой девушки трепали злые языки  -  мол, полетела за хлопцем, только пальцем поманил?  (Этого Костя не хотел.)  Маша не Валентина, она за себя постоять не сможет. (С этим Костя был согласен.)

  Да и неизвестно ещё, как у них сложатся отношения и что будет  дальше - женится ли он на ней или бросит её. (Услыхав такое чудовищное предположение, Костя от негодования чуть не задохнулся!) Может и она его бросить. (Костя испугался.)  Если они расстанутся - поползут грязные слухи.  Как Маше потом отрабатывать положенное время в селе, где на неё станут показывать пальцем? Ведь всегда осуждают их, бедных девушек, а не их, жеребячье племя!

   При её последних словах Алик проржал "иго-го!",  попытался лягнуть жену, подпрыгнув при этом почему-то козлом, и заперся от разозлившейся Валентины в туалете.
  Аргументы были убедительны уже даже тем, что Валентина может поехать на целый день раньше, чем Костя. 

   На следующий день Валентина взяла на работе отгул и привезла Машу в Гомель.

                ГЛАВА 2
 
    Управившись с утренними делами, бабка, кряхтя и охая, залезла на печку. До обеда она может погреть свои ноющие суставы.

   Маша гостит у Валентины. Ну, и правильно, а то как Костя уехал, так и занудилась она что-то. Виду не кажет, да бабку-то не проведешь.  То по двору бродит без всякой на то потребы, то у окна стоит, на сад смотрит. 
 А  на  что там зимой смотреть-то? Вот весна придёт, тогда пусть и любуется.
  Только-только пережили бабка с Машей комиссию окаянную, как  Костя ворвался в их жизнь. Нежданно-негаданно.
 Нет,  бабка не против, чтоб Машу замуж выдать за него. А как не возьмёт? Вроде, и не должен Костя худого сделать, да думки-то всякие  на ум лезут.

   Она вспомнила тот первый день советского Нового года.
  Пошла тогда  Маша по воду до колодца. Нет её и нет. Бабка подумала, может, ведро отцепилось от "собачки", такое бывает. Сосед Федот  потом своей "кошкой" достаёт ей ведра утопленные. Вышла  в сенцы и увидела в крошечном оконце,  как в рамке под карточки, Костю и Машу.  Постояла, ещё раз на них глянула. Потом зашла в хату, перекрестилась на образа, вздохнула и стала собирать на стол  -  праздник ведь, хоть и советский. После того, как стол был готов, бабка позвала Костю и Машу в хату.
    Все праздники она делила на советские и Боговы. Богов Новый год 14-го января будет.
  Конечно, лучше бы Егор. Но Костя тоже добрый  хлопец: не гультяй, на заводе работает, скоро диплом, такой же, как у Егора, получит.  Маше он по душе,  бабка заметила. Да и роду Костя хорошего.
 
   Бабка вспомнила дядьку Панаса, прадеда Кости.

  Крепкое хозяйство держал он, дядька Панас. Только дойных коров было одиннадцать, а сколько бычков и нетелей! Лошади были. А как без них при таком-то хозяйстве? Работали от темна до темна.  От снега до снега продыху не знали. Семейка у них была не малая.  Все работали, от мала до велика.

   Отдыхали зимой - всей работы-то было, что скотину обиходить. Девки пряли лён, ткали на кроснах полотно, а потом  выбеливали его на морозе. Ни у кого не получалось полотно  таким тонким, как у них. На ярмарке сразу его покупали. Пять девок было у дядьки Панаса и трое сынов. Средний, Кузьма, её, бабку, с вечёрок провожал. Три раза. Да не захотел дядька Панас к ним сватов заслать - они-то победнее его были. Потом бабку за Луку просватали.

   А Кузьма очень по душе бабке был. Сдается, Костя на него схож,  хоть и идёт от ветки Демьяна, старшего сына. Они-то, сыны дядьки Панаса, все были промеж собой ликом схожи. Особливо глазами. У всех  глаза были, как вода в копанке, где девки да бабы бельё полощут.
 
  То ли припомнился, то ли привиделся бабке тот давнишний зимний вечер. Она - молодая,  нарядная, в новых аккуратных лапоточках, в новых онучах, в кацавейке и красивой цветастой тернянке, и он, Кузьма, - высокий, она ему по плечо, в овечьем полушубке, в хромовых сапогах, стоят у ворот её хаты. Она сбивает снег с лаптей.  Он переминается с ноги на ногу, а потом и говорит:

    - Слышь, ежели я батьку уговорю сватов до тебя заслать, пойдешь за меня?
  Говорит Кузьма это вот, а сам об кажинное слово запинается.

 Она тогда рукой лицо закрыла и ну до хаты бежать. А самой так хорошо стало,  дух захватывало, и сердце колотилось. Потом уже никогда такого не было.
 
  Выдали её, бабку, за Луку. С Лукой они хорошо жили, грех Бога неправдой гневить. Он работящий был и добрый, её бабку, не обижал, жалел. Бабка тоже Луку жалела и уважала, заботилась, чтоб голодным не был, чтоб рубахи чистые  надевал.

   Всех забрали на войну: Демьяна, Кузьму, их младшего брата Омельяна, Луку бабкиного.  Забрали и сына Демьянового, Илью. Из всех он один и возвернулся. Да не один, а с  молодицей  и  с хлопчиком малым, с тем самым Костиком, который её Машу приглядел.

  Когда немца по Польше гнали, Илья полюбился с паненкой одной. Она  была какого-то шляхтецкого роду, из бар, значит. Ну, а когда назад вертался, у неё уже хлопчик народился. Ох, и лютовал пан, батька её, не разрешал им с Ильей жениться! Но паненка уперлась, пойду за него - и всё тут. Тогда пан потребовал, чтоб Илья в Польше остался, на его панстве, на хозяйстве, значит.  А  Илья панствовать не схотел. Делать нечего, "благословил" их пан-батька. Знать, сказал, вас больше не хочу, пся крэв!

    Крепко осуждала бабка польского деда Кости за то, что внука  родства лишил - одна кровь-то, поди. Вздыхала. Баре они и есть баре, не понять их простому человеку.

    А паненка та, Эва, ничего, прижилась, Евой стала. Хоть и из бар, а на ферме до сих пор работает учетчицей, грамоту знает. Костю подняла. Сам-то Илья от ран, что с войны принес, помер вскоре. Только пять годков и прожили они вместе, Илья и Ева. Находился потом один хороший человек, сватался  -  не пошла. А боле и идти-то было не за кого. Где они,  мужики-то, были? Всех их война повыкосила. Так и провдовствовала Ева с двадцати пяти годочков.

   А по Польше, видать, скучала. Соседи говорили, выйдет вечером в сад, сядет под старую грушу лицом туда, куда солнце садится, поет по-своему, по-польскому, значит. Тихонько так поет, жалобно, протяжно. И слезы вытирает. Родная земля,  она и есть родная. А чужбина чужбиной и останется, хоть век на ней прораюй. Кулику  - и тому своё болото дорого.
 Нет, хорошего роду Костя, хорошего - и с батьковой стороны, и по материнской линии.

   Польского деда бабка в расчет не брала - пан сам от родства отказался.
               
           Продолжение 

       http://www.proza.ru/2014/01/13/232 гл3