Волчья ягода

И снова «The Path» (Тропа. Страшная сказка). История кладбищенского оборотня. Предупреждение фанатам: фантазия автора безжалостно организовала встречу некоторых персонажей игры при других обстоятельствах и в несколько ином качестве. Однако в результате мы вернемся к тому, к чему привыкли. Предупреждение всем: некоторые, хм, процессы, описанные в тексте, протекают не совсем по науке, за что я заранее прошу прощения.

* * *

Все несъедобные ягоды в лесу называют волчьими. Но только одна из них настоящая. Смертельно-ядовитая. Ярко-красная. Точно капельки крови на изумрудных листьях.

Вы знаете, что такое проклятье? Кто-то скажет да, кто-то – нет, только единицы, в их числе и я, не скажут ничего, потому что действительно знают.

- Будь ты проклят!

Мы выплевываем эти слова, как использованную жвачку, по поводу и без, не задумываясь об их истинной силе. Признайтесь, сколько раз вы сами цедили их сквозь зубы кому-то вслед или же слышали за своей спиной. Ни разу? Возможно, но скорее всего вы просто не придавали значения сказанному. С чего я это взял? Когда-то и для меня проклятье было пустым звуком.

Я никогда не считал себя плохим человеком. Людям вообще не свойственно считать себя плохими. Все злое, что мы в себе прячем, скрывается за фразой:

- Ну да, я – не святой…

И все. Мы даже не пытаемся задуматься, откуда берутся те дьявольские зерна, которые вдруг прорастают в душе и заставляют нас совершать гадости. Хотя «гадость» - слишком мягкое определение тому, что совершил я.

Все началось, когда в расположенной недалеко от нашей деревни одинокой лесной хижине, принадлежащей древней старухе, чье имя мало кто мог припомнить, поселилась ее родственница, молоденькая вдова с маленьким ребенком. Еще не успела закрыться за приехавшей дверь, а местные кумушки уже пустили слух, что никакая она не вдова, а обыкновенная девчонка, которая «принесла в подоле и укрылась в глуши, чтобы спрятать свой грех».  Думаю, на этот раз деревенские сплетницы были правы, но мне подходили оба варианта. Для чего? А для чего нужны молодым, полным сил мужчинам нестарые, не обремененные особой моралью женщины? Конечно же, для развлечений, которых так мало в деревенском захолустье. Разумеется, и до этого я не жаловался на скуку, да и делать выводы о нравственных понятиях прибывшей вдовушки было несколько рановато, но одно только предвкушение новой забавы способно окрасить жизнь в радужные тона, а уж надежда на успех… Одним словом, охотник, а уж я им был, и это не пустое бахвальство, наметил себе новую жертву.

Откладывать что-то в долгий ящик я не привык, тем более повод для визита был как нельзя лучше: нигде и никогда одиноким женщинам так ни требуется помощь, как при обустройстве на новом месте.

Меньше часа быстрой ходьбы по освещенной ярким летним солнцем тропинке, широкой лентой петляющей между великанами-деревьями, и вот она – хижина. Что бы вы там себе не представили, а это был огороженный невысоким забором добротный дом с крыльцом и мансардой, построенный на сваях, что вполне естественно для нашей местности, где весенние паводки и осенние дожди – норма. Конечно, он видывал лучшие времена, когда его владелица была здорова и следила за порядком, но и сейчас не выглядел таким уж запущенным. Старухи, естественно, не было видно, как и приехавшей родственницы, но на деревянном помосте, тянувшемся от калитки к крыльцу, играла девочка лет четырех, одетая в старомодный красный плащик, казавшийся неуместным в солнечную погоду. Сползший капюшон не закрывал коротко стриженную темноволосую головку.

- Хозяйка, вам помощь не требуется? – шутливо окликнул я ребенка, опершись о забор.

Девочка оглянулась, и на меня с маленького круглого личика с настороженным выражением посмотрели большие темно-карие  глаза.

- Я спрашиваю: вам помощь не нужна, хозяйка? – повторил я все тем же тоном спустя минуту, так и не дождавшись ответа. – Ау, малышка? Ты часом не глухонемая?

- Мама не разрешает мне разговаривать с незнакомыми, - спустя еще минуту нехотя выдавила девочка, всем своим видом показывая, как много для нее значит материнский запрет.

- Так давай познакомимся, - предложил я. – Как тебя зовут?

Не знаю, рискнула бы назвать свое имя малышка или нет, но ей не пришлось этого делать, потому что с крыльца послышалось:

- Что случилось, Роуз?!

И на пороге появилась женщина.

Если бы я не знал, кто приехал в гости к старой даме, то принял бы ее очевидное родство с ребенком за естественное сходство сестер, но никак не матери и дочери. На возвышении стояла девушка, высокая, тоненькая, с уложенными в некое подобие старушечьего узла волосами, и такими же, как у дочери, темно-карими, по-детски большими, грустными глазами.

- Что вам угодно? – спросила она, заметив меня, с так не вяжущейся с ее почти детским обликом церемонностью.

В тот же момент изнутри меня что-то кольнуло, и пришло ощущение, что я готовлюсь совершить самую страшную в жизни ошибку. О, если бы я тогда прислушался к себе!

- Так, что вы хотели? – спросила женщина, спускаясь по ступеням крыльца и подходя к калитке.

Я стряхнул не к месту накатившие странные чувства и улыбнулся своей самой располагающей, самой обаятельной улыбкой.

- Да, собственно, ничего. Просто шел мимо, вспомнил, что говорят в деревне о прибывших гостях. Думаю, дай зайду, предложу помощь. Ну как, нужна помощь-то?

Когда она подошла ближе, я разглядел намечающиеся «скорбные» морщинки в уголках рта и между бровями, следы усталости на лице и в глазах. Девочка, которая слишком рано повзрослела – вот как можно было ее назвать.

- Спасибо, нет. Мы пока сами справляемся, - ответила женщина все так же официально, будто пропало впустую все мое направленное на нее обаяние. Но я-то видел, что это не так. Я знал, что это подействует, как всегда действовало. Только слепой не заметил бы, как она приосанилась, голос потеплел и в глазах грусти поубавилось. Она, конечно, не собиралась тут же вешаться мне на шею, но и камнем неприступным не была. Зачем я вам это говорю? Да чтобы объяснить, что и в мыслях у меня ничего не было, кроме как самому поразвлечься, да кое-кого поразвлечь. О любви и речи не шло. Тогда. А потом…

Но это потом, а сейчас я стоял, опершись о забор, и нес какую-то обычную в таких ситуациях чушь о лесе, о деревне, о погоде. Женщина слушала, кивала, поначалу отвечала односложно, а туда дальше разговорилась, почти как я. Тогда-то я и узнал, что зовут ее Скарлет, что старухе она внучкой доводится и приехала за бабушкой ухаживать, та совсем плоха стала. Под конец она даже улыбнулась, но сразу же посерьезнела, взглянув на Робин, что стояла рядом с насупленным видом. Вот уж на кого мое обаяние совсем не подействовало. Да и Бог с ней, я как-то не собирался очаровывать маленьких девочек, с меня достаточно их мамаш. Посчитав, что пробный камень попал в цель, я завершил разговор подходящим к случаю обещанием прийти на помощь по первому требованию и конкретными указаниями, где меня найти. Уходя, я был уверен, что очень скоро вернусь, и не просто так, а по приглашению. Но приглашения не последовало ни на следующий день, ни через неделю.

Прошел почти месяц, когда мы случайно встретились в следующий раз. Именно случайно, потому что к тому моменту я уже не строил никаких планов относительно «вдовушки». Она никак не откликнулась на проявленный интерес, хотя ей предложили такую возможность, а в мои планы никогда не входило настаивать. И опять, блуждая по лесу, я вначале заметил Робин. Ее кроваво-красный плащ невозможно было не заметить, как и равнодушно-угрюмый недетский взгляд. Просто не верится, что маленький ребенок может так хмуро, нелюдимо смотреть на окружающий мир. Это для нас, взрослых, он не всегда светел и ярок, для детей, не вдающихся в подробности ежедневных проблем, мир – сказочная радужная страна, зажигающая глаза огнем интереса и расцвечивающая улыбками лица. Что же мешает Робин быть такой же, как другие малыши?

Не обольщайтесь. Ничего «такого» внутри меня не шевельнулось: ни сочувствия, ни желания исправить ситуацию. Я всего лишь промедлил пару секунд, обдумывая вышесказанное, и спокойно продолжил бы путь, если бы из лесного сумрака на тропинку не вышла Скарлет, сгибавшаяся под тяжестью такой огромной вязанки хвороста, что, казалось, сам лес двигался мне навстречу. Но даже не вид непомерно нагруженной женщины заставил меня подойти и предложить помощь, поверьте, я спокойно прошел бы мимо, и не надо говорить, что я по натуре «не джентльмен», мне и без вас известно, это был взгляд Скарлет. В нем не было обиды, что приходится выполнять столь тяжелую работу, не было немой просьбы о помощи, только мгновение узнавания и радость встречи, быстро сменившаяся деланным безразличием и непритворной усталостью.

Конечно же, женщина приняла мою помощь, а я, водрузив вязанку на спину, еще раз удивился, как Скарлет вообще смогла оторвать ее от земли. Неспешно мы втроем направились к домику.  Хотя, втроем – это громко сказано. Едва завидев меня, Робин поспешила скрыться из виду, даже ради приличия не ответив на мое приветствие, и все, что нам оставалось, издали наблюдать за ярко-красным пятном среди деревьев. Женщина виновато улыбнулась, проговорив что-то извинительно-подходящее к случаю, но я нисколько не огорчился, памятуя о том, как присутствие дочери сказалось на симпатии матери в мой адрес. Не то чтобы я вдруг снова решил завести интрижку со Скарлет, просто подумал, что без Робин наше общение будет более непринужденным.

До дома мы дошли, беседуя ни о чем. Естественно, и речи не было, чтобы оставить вязанку у калитки. Конечно, Робин и Скарлет могут частями транспортировать хворост от ворот до сарая, но зачем, если я сразу могу доставить сушняк до надлежащего места. Сопротивляющаяся больше для приличия, женщина согласилась с моими доводами, проводила до сарая и, рассыпавшись в благодарностях, предложила выпить с ней чаю.

Сколько раз я получал подобные предложения, и всегда они содержали в себе еще и некий скрытый смысл, но не сейчас. Даже самому отъявленному пошляку или придире не удалось бы приписать словам Скарлет какое-либо иное значение, кроме прямого. Независимо от наличия подтекста, я согласился.

Вначале кухня показалась мне ничем не примечательной: просторная плохо освещенная комната со стандартным набором мебели и утвари. А потом я пригляделся и чуть не поперхнулся чаем. В самом темном углу кухни стояло старое пианино. Когда-то отполированное до блеска, сейчас оно сверкало свежими царапинами и пятнами копоти и стояло как-то кособоко, будто стеснялось своего вида и местоположения.

Перехватив мой взгляд, Скарлет проговорила:

- Это мамино. Больше ему нигде не нашлось места.

Она отставила чашку, подошла к инструменту, на секунду возвела глаза к потолку, прислушиваясь к возне Робин в мансарде, затем осторожно подняла крышку и с грустной улыбкой провела рукой по изрядно пожелтевшим клавишам.

- Твоя мама была пианисткой? – спросил я неожиданно даже для самого себя, обычно меня мало интересовала чья-либо биография.

- Она очень хорошо играла, но музыкантом не была. В роли пианиста-виртуоза мама всегда видела меня, потому и начала обучать игре с ранних лет… Мне было пятнадцать, когда ее не стало, и я поклялась, что воплощу в жизнь мамину мечту – стану известным музыкантом. Но судьба распорядилась иначе…

Тонкие пальцы Скарлет нажали несколько клавиш, и кухню наполнили негромкие дребезжащие звуки, на мой взгляд, ничего особенного, но на лице женщины отразилась такая гамма эмоций, что я невольно почувствовал важность момента и ответил согласием на ее предложение:

- Хочешь, я тебе сыграю что-нибудь?

Придвинув к инструменту обычный кухонный табурет, Скарлет присела и размяла пальцы.

- Правда, я давно не играла… Да и пианино безбожно расстроено… - она снова посмотрела извиняющимся взглядом.

Я ободряюще улыбнулся, как будто что-то в этом понимал, и приготовился изобразить восхищение. Но изображать ничего не пришлось. После первых же аккордов мне стало совершенно все равно, что я сижу в обычной деревенской кухне на грубо сколоченном табурете, что пианино действительно нуждается в услугах настройщика, что я пришел сюда с не самой благородной целью. Подчиняясь движению пальцев, пианино издавало звуки, складывающиеся в мелодию, которая смеялась и плакала, воодушевляла и опечаливала. И вслед за ней смеялась и плакала моя душа. Моя очерствевшая с годами, циничная, безразличная ко многим вещам душа взлетала и падала, ведомая Музыкой с большой буквы.

В этот момент я взглянул на Скарлет по-другому и увидел другого человека. Не забитую жизнью «мать-одиночку», «соломенную вдову», как окрестили ее местные сплетницы, а талантливую женщину, личность. Она сейчас была не здесь, а где-то далеко, в своем, более никому не доступном, мире. Что видели ее глаза, вдруг засиявшие ярче звезд на небе? Где скрывалось до сих пор это умиротворение, озарившее красивое девичье лицо, стершее с него следы утомления и грусти?

Когда затихли последние аккорды, мы еще долго сидели молча, прежде чем я рискнул заговорить:

- Ты играешь великолепно!

Это было совсем не то слово, которое следовало произнести, ничего более точно описывающего мои впечатления я не смог вспомнить, но для Скарлет было достаточно и его. Она зарделась, как школьница, услышавшая первый в жизни комплимент.

- Я всегда стремилась к тому, чтобы мама гордилась мною. Даже когда она умерла, я старалась не подвести ее. Не думай, меня никто не заставлял, я всегда любила музыку. Пожалуй, только она дарила мне настоящую, искреннюю радость…

Неожиданно на пороге появилась Робин. На ней, наконец-таки, не было плаща, и я смог как следует разглядеть ее не по возрасту худощавую вытянутую фигурку. Сейчас она выглядела почти как любой другой ребенок: не хмурилась, не дичилась, а главное - улыбалась.

- Мам! Бабушка просит не шуметь, - произнесла девочка.

- Хорошо, дорогая, передай бабушке – я больше не буду, - ответила Скарлет, и огонек воодушевления в глазах погас, на лицо снова легла печать грусти. Обращаясь уже ко мне, но глядя вслед убежавшей дочери, она продолжила:

- Бабушка не любит, когда я играю. Она считает, что музыка сломала мне жизнь.

- Почему она так считает? – спросил я, и теперь мне действительно было интересно.

Скарлет тяжело вздохнула. В этот момент со сгорбленной спиной, опущенными плечами и склоненной головой она напоминала воздушный шарик, который проколола коварная игла, и он неотвратимо сдувается. Я не думал, что она ответит. Слишком мало мы были знакомы, а тема затронута слишком личная, но Скарлет продолжила, спустя пару минут.

- Отец Робин был музыкантом. Хотя почему - был? Он – пианист, всеми признанный виртуоз. Не то, что я. Мы познакомились, когда я поступала в консерваторию, а он только ее окончил. Не помню, почему он оказался в зале, что я играла для преподавателей, но это оказалось его любимой вещью. Вот так все и началось, с общих интересов, с музыки…

Тонкая рука потянулась за чашкой, и Скарлет сделала глоток. Машинально я тоже отхлебнул остывшего чая, подумав про себя, чем же спровоцировал женщину на откровенность, и что случится, когда она о ней пожалеет. А еще было интересно, насколько реальная история молодой хозяйки лесной хижины совпадет с тем, что я уже слышал. Да, я уже слышал ее историю, рассказанную общими фразами и простыми словами, передаваемую из уст в уста любящими всем перемывать кости деревенскими тетками, проявляющими порой удивительную проницательность. Тем временем Скарлет продолжила.

- Мы редко виделись. Я училась, он успешно завоевывал всемирную славу. Встречаясь, мы говорили только о музыке. Причем, его музыке. Сейчас я уже не та наивная влюбленная девочка, а потому могу взглянуть правде в глаза – главной темой наших разговоров был он: его музыка, его пристрастия и привязанности, его мечты и стремления. Даже нашу любовь и близость он позволил потому, что считал меня достойной его. Но тогда я ничего не замечала, а действительно старалась стать ему подходящей парой, хотела, чтобы он гордился мной так же, как гордилась бы мама. Но вышло совсем наоборот…

 Я уже была беременна, когда мне предстояло сыграть на очередном концерте учащихся консерватории. Мне казалось, что я достигла вершин счастья: я люблю, любима, у нас будет желанный ребенок, и мы будем вместе выступать. Ну, не совсем вместе, просто в одном концерте, ученица и приглашенная звезда. Зачем я решила изменить программу своего выступления и исполнить ту же вещь, что и он? Наверное, потому что хотела еще сильнее сблизиться с ним. Конечно же, он играл первым. Идеал, к которому мы должны стремиться. Я выступала ближе к концу и играла, как никогда, на невероятном эмоциональном подъеме. Лучше всех. В чем-то даже лучше него.

После концерта я подошла к нему, надеясь на похвалу. О, я получила сполна! И это было только начало. Неужели сиюминутная зависть может толкнуть на неблаговидный поступок? Никогда не думала, что можно так возненавидеть то, что любил. Хотя любил ли? Не буду вдаваться в подробности, но в один миг я лишилась всего: любимого человека, надежды на семейное счастье, перспективы стать великой пианисткой. Единственным, что я наперекор всему сохранила, как память о прошлом, стала Робин. Не стану изображать героя, было очень нелегко принять такое решение, когда все, в том числе и бабушка, не говоря уже об отце ребенка, против. Но я это сделала и ни разу не пожалела, несмотря на трудности. Без средств к существованию, без поддержки родственников, с маленьким ребенком, чем я только не занималась. Тут уж было не до музыки…
За все это время мой некогда любимый мужчина ни разу не поинтересовался, как мы живем. Он поглощен своей карьерой, доказывая, что лучший, достиг всех мыслимых и немыслимых вершин. Я же, как видишь, помирилась с бабушкой. Ухудшившееся здоровье сделало ее терпимее, а Робин просто очаровала. И только о занятиях музыкой она даже слышать не хочет, а мне порой это просто необходимо, чтобы окончательно не впасть в уныние. Жаль, что времени нет…

Она говорила еще что-то о том, как ей не хватает музицирования, но я уже не слушал, а просто смотрел на нее, на тот огонек во взгляде, который то разгорался, то притухал, в зависимости от того, о чем Скарлет рассказывала. И вдруг искорка испуга промелькнула в ее глазах. Видимо, Скарлет пришла в голову та же мысль, что и мне чуть раньше: кому и зачем она все это рассказывает?

Я не дал ей до конца осмыслить ответ на этот вопрос. Поспешно «вспомнив» о каких-то неотложных делах, я быстро попрощался и ушел, оставив ее в одиночестве обдумывать произошедшее и искренне надеясь, что она не прогонит меня, когда я опять приду. Скоро и без приглашения.

Когда я успел полюбить Скарлет? Не раз и не два я задавался этим вопросом и не мог найти ответа. Иногда мне казалось, что это была любовь с первого взгляда, с крыльца лесной хижины. Иногда, что со второго, с вязанки хвороста и чаепития с музыкальным моментом и откровением. А порой мне казалось, что я вот только-только по уши влюбился, когда она в очередной раз посмотрела на меня своими огромными темно-карими глазами и сказала, что рада видеть, что ждала и скучала.

Как же долго я ждал первого подобного признания. Сколько времени потратил, чтобы втолковать Скарлет, что у нее нет причин скрываться или подозревать кого-то в чрезмерном сочувствии, что не ее откровенность и не жалость к ней заставляют меня снова и снова приходить к хижине. Но я бы согласился ждать в несколько раз дольше, зная, какой ценной будет награда за ожидание. И уж будьте уверены, любовь такой женщины, как Скарлет, - это ценная награда. Поэт, сравнивший возлюбленную с розой, наверное имел в виду такую, как она. Хрупкий, нежный прекрасный цветок с тонким изысканным ароматом и острыми шипами.

О, да! Шипы у этой розы были, что надо, и имя им было – Робин. Столько времени прошло, а она относилась ко мне едва ли не хуже, чем в первую встречу. Тогда девочка отнеслась ко мне настороженно, теперь же она меня попросту ненавидела, хотя, видит Бог, я искренне пытался наладить с ней отношения, пусть и считая в глубине души довеском, без которого вполне можно было бы обойтись. На что только не пойдет влюбленный мужчина, чтобы сильнее понравиться женщине.

Вот только не нужно считать меня монстром, тогда я еще им не был. Поначалу моя доброжелательность была неподдельной, я искренне стремился подружиться с Робин, варьируя методы влияния от банальных улыбок до всевозможных подарков. Однако, раз за разом натыкаясь на стену откровенного неприятия,  благие намерения теряли свою благость, сменяясь вначале попытками подкупить ребенка, после – принудить, превратившись, в конце концов, в откровенные угрозы девочке, высказываемые, разумеется, в отсутствие матери.

Сама же Скарлет если и знала о скрытой войне между мною и Робин, то предпочитала в ней не участвовать, предоставив нам самим разобраться со своими проблемами. Но любой мало-мальски разбирающийся в женщинах мужчина скажет вам, что подобное отношение к ситуации – ложный нейтралитет, потому как любая мать всегда на стороне своего ребенка, иначе она не мать, и, следовательно, не женщина. Лишним подтверждением сказанному были слова Скарлет, которые она твердила изо дня в день:

- Я люблю тебя, но никогда не смогу быть вместе с человеком, которого терпеть не может Робин. Попробуй с ней подружиться, пожалуйста!

Мне оставалось только разводить руками, снова и снова отвечая:

- Я пробовал, Карли. Я со счету сбился, сколько раз пробовал, но этому бесенку невесть что нужно!

Бесенку… Это я еще смягчил. В глубине души понимая ход мыслей девочки, ее детский страх и нежелание уступить мне свое место в материнском сердце,  я был готов придушить маленького чертенка, который мешал исполнению моих планов. Наверное, именно в этот момент проросло  дьявольское зерно в моей душе. Тогда, когда промелькнула коварная мысль, что единственным препятствием между мною и Скарлет является Робин, ее дочь, и от нее нужно избавиться. Поначалу я отгонял эту мысль, но она опять предательски возвращалась, с каждым разом требовалось все больше усилий, чтобы отвлечься от нее, и, наконец, стало ясно, что она захватила меня целиком. Исподволь, а затем специально я начал лелеять черный замысел.

Кто-то сказал: единожды шагнувшему по тропе зла дьявол указывает дорогу. Теперь я могу сказать, что это правда. Как только я принял решение загубить невинную душу, определился с тем, ЧТО хочу сделать, все пошло, как по маслу, будто кто-то подсказал мне, КАК следует поступить.

Старое заброшенное кладбище, невесть откуда взявшееся в лесной чаще, сколько себя помню, пользовалось дурной славой. И дело здесь было не только в суеверии деревенских жителей, хотя, неоднократно проходя мимо, я чувствовал витающую над этим местом странную атмосферу чего-то мистического, заставляющего кожу покрываться мурашками, а ноги шагать быстрее. Куда более реальную опасность представляли буйные заросли ядовитого кустарника, именуемого волчьей ягодой. Всем известно, что на кладбище растут самые красивые, крупные ягоды, волчья ягода с заброшенного погоста не была исключением. Она имела все шансы соблазнить человека несведущего попробовать ее, и именно на это я рассчитывал, приглашая Робин на прогулку. Разумеется, с одобрения Скарлет, ведь ей не меньше, чем мне, хотелось развития наших отношений.

Я крепко сжал пальцами маленькую детскую ладошку, протянутую мне по требованию матери, а не из желания, и, примеряясь к шагам девочки, направился к заброшенному могильнику.

И не было ничего такого, о чем любят писать в книгах: никаких предостерегающих примет, никаких нагнетающих обстановку знаков и событий. Даже само заброшенное кладбище, где предстояло сыграть важную сцену придуманной мною трагедии, выглядело непривычно приветливым, освещенное немногочисленными солнечными лучами, с трудом прокладывающими себе путь сквозь паутину ветвей.

Мой расчет оказался верным. Какой бы не по возрасту серьезной не казалась Робин, ребенок – он и есть ребенок. Яркие, сочно-красные ягоды,  кажущиеся особо соблазнительными в лучах столь редкого в этой части леса солнца, сразу привлекли ее внимание. Какое-то время она еще смотрела насторожено, но потом детские любопытство и непосредственность взяли верх, и девочка посмотрела на меня взглядом, лишенным обычной неприязни:

- А что это за ягоды?

Я состроил глуповато-задумчивую физиономию и ответил, минуту спустя:

- Представляешь, я забыл, как они называются. Но помню, что мы ели их в детстве, и это было очень вкусно!

Огонек предвкушения загорелся в глубине темно-карих, так похожих на материнские глаз, и я подумал, не слишком ли легко все получается? Но тут же одернул себя: ничего подобного, просто, если судить по рассказам Скарлет, в их жизни было так мало хорошего, что Робин привыкла радоваться пустякам. На секунду сердце защемило, и я ужаснулся тому, что собирался сделать. Однако дьявол крепко взял меня в оборот, и мысли, способные привести к отказу от задуманного, не успев толком сформироваться, были вытеснены другими, прямо противоположными. Мне вдруг пришло в голову, что на самом-то деле волчья ягода – не сладкая малина, и даже не кислая клюква. Одной ягоды будет вполне достаточно, чтобы понять это, но уж точно мало для претворения в жизнь моего коварного плана. Что же делать?

Выход снова нарисовался, будто по чьей-то подсказке. И вовремя. Ту пару минут, что я предавался размышлениям, Робин тоже потратила с пользой. Она уже подобралась к желанным кустам,  сорвала первую ягодку, самую крупную, самую красную, и даже потянула ее в рот.

- Э, нет, малыш, так дело не пойдет!

Вздрогнув от окрика, Робин выронила ягоду. Нужно было видеть то выражение  сожаления, промелькнувшее на детском личике и мгновенно сменившееся  разочарованием пополам с обидой, когда она посмотрела на меня. Улыбнувшись с самым искренним дружелюбием, на которое только был способен, присев на корточки рядом с девочкой, я сказал так, будто собирался открыть страшную тайну:

- Хочешь, научу тебя, как правильно есть по-настоящему вкусные ягоды? – и приступил к объяснениям, не дожидаясь ответа. – Для начала их нужно собрать, как можно больше…

- А куда собирать, у нас же нет ничего, - тоскливо протянула Робин, теребя край своего неизменного, старенького красного плаща.

- Ну, кое-что у нас всегда с собой – руки! Если сложить их вот так, - я продемонстрировал. – Получится подобие корзинки. Только собирать придется тебе одной, не могу же я делать два дела одновременно.

С каким же воодушевлением Робин принялась за работу! Казалось, мои ладони мгновенно наполнились смертельным урожаем. Стоит ли говорить, что никогда в моем присутствии девочка не была такой открытой и счастливой? За прошедшие полчаса мы сделали огромный шаг на пути к сближению, но только для меня это уже не имело никакого значения. Теперь я шел по другому пути и  не мог, да и не хотел, остановиться.

- А что делать дальше? – с нескрываемым нетерпением в голосе проговорила девочка, с вожделением глядя на огромную, даже по моим меркам, пригоршню ягод.

- Теперь нужно все это съесть как можно быстрей, - продолжил я объяснять с видом заговорщика. – Хватай, сколько в рот поместится, быстро жуй, глотай и снова набивай рот ягодами.

Даже если бы захотела, Робин не могла скрыть радостно-предвкушающей улыбки. Она так азартно и жадно накинулась на ягоды, что я еле удержался на ногах. В один миг она смела больше половины того, что собрала.

Я приблизительно представлял, что произойдет дальше. Вся эта история со сбором и скоростным поеданием ягод была придумана для того, чтобы заставить Робин проглотить как можно больше яда, прежде чем до нее дойдет, что у красных плодов противный вкус. Я сам, конечно же, никогда не пробовал волчью ягоду, я же не сумасшедший,  однако мне случалось раздавить ее и почувствовать резкий, неприятный запах. Это наводило на мысль, что и вкус окажется не лучше. Как вы понимаете, вскоре появившееся выражение отвращения на детском лице меня не сильно удивило.

- Фу! – протянула Робин и, скривив измазанное ягодным соком лицо, выплюнула то, что не успела проглотить.

Первый пункт плана можно было помечать, как выполненный, и переходить ко второму. Недостаточно накормить Робин отравой, нужно дождаться, пока яд начнет действовать, что было проще, чем первое, но тоже требовало сообразительности.

Ясное дело, происшествие с невкусной ягодой оттолкнуло девочку от меня дальше, чем было до этого. Ее неприязнь ко мне вернулась в удвоенном размере. По глазам Робин я видел, как ей хочется поскорее вернуться домой. Но убежать от меня девочка не могла, потому что элементарно не знала дороги.  Даже не пытаясь изобразить какое-либо чувство, вроде растерянности или раскаяния, я проговорил, глядя на недовольную мордашку Робин:

- И как я так перепутал. Это совсем другие ягоды.

Девочка зло нахохлилась, спрятав сжатые в кулачки руки в карманы плаща, и пробурчала чуть слышно:

- Я хочу к маме…

- Так скоро? Мы же только ушли? – я откровенно тянул время.

- Я хочу к маме.

Это прозвучало уже настойчивей, но я, опять-таки, предполагал, что так и будет. Нет ничего естественней для ребенка, попавшего в непривычную ситуацию, чем стремление почувствовать себя в безопасности рядом с матерью. Мне же следовало приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать этому до поры, до времени.

- Робин, девочка моя, ты что, обиделась? Я же не нарочно!

- Я хочу к маме!

А вот эти визгливые истеричные нотки уже совсем не детские, их нельзя не принимать во внимание. Но и здесь я знал, что делать.

- Хорошо. Я отведу тебя домой. Только сразу после того, как ты умоешься. Боюсь, мама не узнает в этом маленьком поросенке, на которого ты сейчас похожа, свою девочку.

Услышав мое обещание, Робин успокоилась и охотно последовала за мной. Естественно, теперь и речи не шло, чтобы взять меня за руку.

Я провел в лесу много времени и, смею надеяться, много лучше других узнал каждый его уголок. Наверное, не было такой полянки, тропинки, родника, пригорка, которые я бы не посетил во время длительных одиноких прогулок. Я знал, что, скрываясь в тени деревьев, петляли поблизости от заброшенного кладбища несколько ручейков, по дороге к лесной хижине, чуть в стороне, пробился родник с прохладной чистой водой. Я мог бы отвести Робин к любому из этих водоемов, но повел ее к озеру. Мне не пришло в голову ничего, что находилось бы дальше от дома девочки, чем это маленькое лесное озерцо, гладь которого местами покрывали тина и кувшинки. Тоскливое зрелище: вода, которой можно умыться, но пить вряд ли кто отважится, даже несмышленый ребенок.

Пока мы неторопливо шли к озеру, пока искали место с более-менее чистой водой, я исподтишка наблюдал за Робин. О признаках отравления волчьей ягодой я только читал, поэтому не особо знал, чего ожидать, а девочка вела себя, как обычно. Спокойно подошла она к кромке берега, опустилась на колени, и, разогнав редкие кувшинки, зачерпнула воду ладошками. Умывалась Робин тщательно, но аккуратно, не замечая моего пристального взгляда, который я был не в силах отвести даже на мгновенье. И, наверное, именно это позволило мне понять, когда все началось.

Вдруг Робин тихонько прокашлялась, дотронулась рукой до горла и принудительно сглотнула раз, затем еще и еще. Зачатки испуга появились на ее обиженной мордашке. По-видимому, у нее начались ощущения жжения и царапания во рту и глотке. О них упоминалось в медицинском справочнике, который я будто бы нечаянно взял полистать, ожидая приема  у нашего деревенского эскулапа. Через некоторое время ей станет трудно глотать, а слюноотделение наоборот усилится, закружится голова, участится пульс. И это только цветочки. Даже будучи словами из книги, представшие моему взору картинки вызывали сильные и далеко не приятные впечатления, теперь же я наблюдал их воочию. Было ли мне жалко Робин? Да. Особенно, когда она кинулась ко мне в ожидании помощи, но упала на полпути от первого и далеко не единственного приступа сильной боли в желудке. В тот момент она не помнила о своих неприязненных чувствах ко мне, я был просто взрослым, который знает, как поступать в любой ситуации. Ведь именно в это свято верят все детишки ее возраста. Именно мольбу о помощи я увидел в темно-карих глазах, затуманенных нахлынувшей слабостью и болью.

Потом я уже не смотрел Робин в глаза. Это было выше моих сил. Я вообще не смотрел на нее, отвернувшись и про себя отсчитывая минуты, когда должны проявиться те или иные симптомы. Раскаивался ли я? Нет. Иначе отбросив все мечты и надежды, я пришел бы на помощь, а не стоял бы, прислушиваясь к шорохам, думая, от рвоты или судорог сейчас корежит на траве худенькое детское тело, насколько ей сейчас больно, страшно ли ей еще или уже все равно. Я просто ждал, когда все закончится названной в книге остановкой сердца.

Выждав положенное время и добавив еще пару минут для верности, я обернулся. И сразу понял, что обсчитался. Робин была еще жива. Ей недоставало сил пошевелиться, но глаза смотрели осмысленно, в них все еще тлела неотвратимо угасающая жизнь пополам с пониманием, что это я сделал с ней такое. Точно загипнотизированный подошел я к девочке и, опустившись возле нее на колени, взял ее руку.  Не потому, что сожалел, а чтобы проверить пульс. В ту же секунду я почувствовал слабую судорогу, волной прокатившуюся по телу малышки, и понял, что все кончено.

Тогда я подхватил Робин на руки и побежал. По-честному, изо всех сил.

Несколько следующих дней вместили в себя целую жизнь, столько эмоций мне пришлось пережить. А сколько их мне пришлось сыграть…

Кто сказал, что мужчины – плохие актеры? Посмотрели бы вы на меня, когда я изображал ошеломленного, убитого горем, буквально готового свести счеты с жизнью несчастного парня, который не уберег самое дорогое, что у него есть – дочь любимой женщины. Зачем я вообще рискнул отправиться на прогулку с ребенком? Как мог не заметить этот один-единственный ядовитый куст среди  ягодных зарослей? Какого черта  рассказал девочке про озеро и позволил уговорить себя показать его ей? Почему не побежал сразу к деревенскому доктору, может быть, Робин еще можно было спасти? За что Бог так жестоко обошелся со мной, ведь мы только начали находить общий язык?..

Объяснения, данные мною, были весьма логичны. Все жители деревни, даже бабушка девочки, поверили, что это был несчастный случай. Доктор, старый пропойца, не раз получавший от меня булькающие подношения, особо не напрягаясь, как заведенный повторял мной же подсказанные слова. И только о Скарлет я не мог сказать ничего определенного. С того момента, как я, запыхавшийся, вернулся из леса с остывающим телом Робин на руках, женщина не произнесла ни слова. Точно окаменев, сидела она возле дочери, отказываясь от еды и сна, не проронив ни слезинки. Иногда она смотрела на меня, но, казалось, не узнавала. И только когда настало время похорон, и застучали комья земли по грубо обструганным доскам гроба, слезы Скарлет прорвались наружу, и мы долго стояли обнявшись у свежей могилы на кладбище при маленькой деревенской церквушке под начинающим накрапывать мелким противным дождем.

- Прости меня, - прошептал я виновато, изо всех сил стараясь скрыть триумф. Цель, к которой я стремился, вот-вот будет достигнута. Мало того, что устранено главное препятствие, так еще я получил возможность стать для Скарлет самым близким, самым нужным человеком, на груди которого будут пролиты слезы печали, в объятьях которого будет найдено утешение.

- Если я кого-то и виню, то себя. Я должна была пойти с вами, - ответила Скарлет, всхлипывая.

- Если тебе неприятно мое присутствие, я уйду…

Это был вопрос-проверка. Но не думаю, что я рисковал, задавая его. Сто к одному, что Скарлет не прогонит меня. Дьявол не допустит, чтобы мои усилия оказались напрасными. И я был прав, потому как Скарлет ответила:

- Я не хочу, чтобы ты уходил. Тогда я останусь совсем одна… Не хочу остаться одна…

У меня все сжалось внутри, так я любил эту женщину. И мне хотелось бы ее пожалеть, но имел ли я на это право, будучи причиной ее страданий?

Шли дни. Наши отношения со Скарлет развивались именно так, как я и планировал. Поначалу, случалось, снились мне кошмары с Робин в главной роли, но и они прекратились. Моими стараниями женщина потихоньку оправлялась от очередного удара судьбы, и я все чаще думал, что, наконец-то, все закончилось, «мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день, окруженные многочисленным скорбящим потомством». Я настолько уверился, что все неприятности позади, что даже не подумал об осторожности, когда однажды Скарлет попросила:

- Покажи мне то кладбище…

Признаться, раньше я боялся  этой просьбы, но сейчас, глубокой осенью, когда сама природа должна была замести все следы преступления, мне казалось вполне допустимым  ее выполнить.

С подобающей случаю печалью на лице я вел Скарлет к заброшенному некрополю, не испытывая каких-то особых эмоций. Для меня это уже стало пройденным этапом, и были все основания предполагать, что и для Скарлет эта прогулка послужит финальной точкой во всей этой истории. Я ни в коем случае не был столь циничным, чтобы предположить, будто мать может забыть свою дочь. Нет. Память – это одно, а дальнейшая жизнь – совсем другое. Я надеялся, что Скарлет, наконец-таки, смирится, что Робин больше нет, а она – есть, и ее счастье еще впереди. Точнее, рядом, и это я.

Предаваясь радостным мечтам о будущем, я не заметил, как мы прибыли на место. Легкий вскрик, изданный Скарлет, вывел меня из задумчивости. По лицу женщины я понял, что она увидела совсем не то, что ожидала. Я проследил за ее взглядом и был ошеломлен не меньше Скарлет. Хотя «ошеломлен» - это совсем не то слово. Я был  раздавлен, уничтожен. Одной секунды мне хватило, чтобы понять: это действительно  конец всей истории, но он будет совсем не таким, как я рассчитывал.

Все было похоже на чью-то злую шутку. Под грязно-серым небом, набухшим от непролитого дождя, раскинувшим свои крылья над  напоминающими тянущиеся из-под земли руки скелетов деревьями, утопающими в коричнево-желтых кучах сырых опавших листьев, среди проваленных могильных холмиков и сломанных надгробий стояли ровные ряды изумрудно-зеленых, нетронутых увяданием кустов с россыпью рубиновых ягод. Стояли, как ни в чем не бывало. Назло всему, и прежде всего мне.

Снова и снова я обводил глазами подписавший мне приговор пейзаж. Не потому, что он был мне интересен. Просто я боялся посмотреть в глаза Скарлет, и оттягивал этот момент, как мог. И я мог бы делать это бесконечно, но она не собиралась ждать так долго.

- Ты уверен, что это то самое кладбище? – спросила женщина, вцепившись мне в руку.

И было в ее интонации что-то, заставившее меня обернуться.

- Скажи, что ты ошибся! – буквально потребовала Скарлет.

Мог ли я соврать и сказать ей то, что она до последнего момента надеялась услышать? Наверное, мог. Но я даже не успел об этом подумать. Кто-то, будто не я, ответил моим голосом:

- В этом лесу только одно заброшенное кладбище…

Огонек надежды в глубине женских глаз угас, захлебнулся в волне панического ужаса, когда хрустнула соломинка, за которую она цеплялась, и пришло понимание страшной правды, которой больше негде было скрываться.

- Но тут же нет других ягод, кроме волчьих!

Я не ответил. Зачем подтверждать очевидное? Как Скарлет увидела нелицеприятную изнанку наших с ней отношений, так и я точно прозрел. Я понял, что в играх с дьяволом всегда побеждает дьявол, и когда-то мне не стоило благодарить его за помощь. Он не был моим партнером. Я был послушной марионеткой в его руках, когда дал силу скрытым во мне зернам зла, когда лелеял и пестовал ростки, когда позволил им оплести мои сердце и душу прочной сетью себялюбия и жестокости. Это было последним проблеском моей человеческой сущности, и, как всегда, я понял это не тогда, а много позже, когда совсем перестал быть человеком. Тогда же я стоял, немой и безучастный, и слушал, как обреченно и безжалостно Скарлет озвучивает непреложную истину, наконец, открывшуюся и ей:

- Это ты убил Робин! С самого начала она мешала тебе, и ты специально показал ей кусты с ядовитыми плодами! Как ты мог?!

Глядя на меня глазами, полными страха и слез, женщина отступила на пару шагов.

- Ты – дьявол… - почти прошептала она. – Я тебя ненавижу. Убийца!

Последние слова Скарлет прокричала во весь голос, вспугнув нескольких больших мрачно-черных воронов, расположившихся на надгробьях, наблюдающих за нами круглыми черными бусинами глаз. С пронзительным карканьем они закружили над нами, усиливая и без того гнетущую атмосферу.

Не знаю, на что я надеялся в тот момент, что я мог сказать ей в свое оправдание, но руки мои, казалось, сами потянулись к женщине, и я начал:

- Нет, Карли, я…

- Не прикасайся ко мне!

Она резко развернулась и решительно зашагала прочь от кладбища, от ядовитого кустарника, от меня.

- Куда ты! – крикнул я ей вслед, и Скарлет ответила, не останавливаясь и не оборачиваясь:

- Домой. Я всем расскажу, какое ты чудовище! Пусть люди решают, как с тобой поступить.

Начиная с этого момента, я помню все очень смутно. Казалось, я потерял остроту восприятия и делал все, подчиняясь чужой воле. Той дьявольской сущности, что выросла во мне. В стремлении помешать Скарлет, я, точно дикий зверь, в два прыжка преодолел разделяющее нас расстояние. Сильно, женщина даже вскрикнула от боли, я вцепился одной рукой ей в плечо, разворачивая лицом к себе, а другой выхватил нож, который всегда носил с собой по праву охотника, и ударил наугад, не глядя.

Вначале она даже не поняла, что произошло, схватившись руками за живот и глядя на меня широко открытыми от удивления глазами. С не меньшим удивлением я смотрел, как окрасились ее пальцы красным, и упали на землю первые крупные капли. Кровь.

Я отшатнулся и выронил нож. Скарлет покачнулась, стремительно бледнея. Спустя мгновение она рухнула на колени, одной рукой все еще зажимая рану, а другой опираясь о пожухлую траву.

- Кого еще ты убьешь, чтобы скрыть свое преступление?.. – выдавила она, глядя мне в лицо мутнеющим взглядом и, обмякнув, растянулась на земле.

- Будь ты проклят… - прошептала она еле слышно, прежде чем затихнуть навеки. Для меня ее последние слова прозвучали, как раскат грома. В них было столько ненависти, столько боли, что я ощутил их каждой клеточкой своего тела. И с каждой минутой боль становилась все сильней. Меня корчило и ломало, как молодую березку в медвежьих лапах. Все вокруг закружилось в бешеном танце, и я почувствовал, что падаю в бездну. Последним, что видели мои глаза, были красные ягоды на зеленом фоне вперемешку с крупными каплями крови, застывшими на листьях.

Теперь мое вечное пристанище – это старое кладбище на окраине леса, где я обречен против воли скитаться среди надгробий бестелесной сущностью при свете дня, а ночью становиться жутким  монстром, уничтожающим любого, кому «посчастливилось» заблудиться поблизости. Под покровом тьмы я - безжалостный лунный демон, бессердечный, жестокий, но стоит первым солнечным лучам озарить небо на востоке, я становлюсь бесплотным, обречённым снова и снова переживать не только события минувшей ночи, но и то, что привело меня на заброшенный погост.

Надеюсь, у вас хватит здравого смысла не искать моего общества ночью, но вы можете попытаться днем ощутить мое присутствие. Я – порыв ветра, напоминающий стон сожаления. Я – всплеск воды, как плач по очередному загубленному созданию. Я – туман, что тщетно пытается принять человеческий облик и собрать подобием рук капли крови на изумрудной листве. Настоящие капли крови. Мои волчьи ягоды.