Часть1. Служу Совет. Союзу или жутко веселые каник

        Этот роман рассказывает о простом парнишке, которого волею судьбы срочная служба забросила сначала в учебный отряд города-героя Севастополя, а потом на Дальний Восток, в город Советскую Гавань, в часть, в которой находился в основном контингент ребят из «дружественных» союзных республик, где свирепствовала махровая дедовщина. Книга с юмором повествует о «тонкостях» непростого общения в многонациональном воинском коллективе, где царили волчьи законы выживания и унижения.

                Тем, кто еще не служил, посвящается!

Эпиграф: Созывала себе рать
Наша Родина опять:
"Хватит дома сладко спать!
         Защитите Вашу мать!"

                СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ или ЖУТКО ВЕСЕЛЫЕ КАНИКУЛЫ ПО РАСПОРЯДКУ
    
                Глава I
      Когда усталая «подлодка» из глубины идет домой

«Уважаемые пассажиры! Совершил посадку самолет, следующий рейсом номер 161 «Ленинград – Хабаровск». Повторяю…», - звонко объявила по громкоговорителю диспетчер аэропорта. Гулкое эхо стремительно разлетелось в разные стороны огромного зала ожидания и казалось, встретилось друг с другом где-то высоко под потолком, оставив только устойчивый эффект членораздельного непонимания сказанного. Сидевший под самым потолком на напыщенно-вычурной гипсовой лепнине невесть откуда взявшийся воробей вдруг неожиданно встрепенулся от раздавшегося вокруг него многоголосья и, сломя голову, камнем кинулся с насиженного места вниз. Свободно пикируя с крутой высоты, он вдруг вовремя одумался и, перелетев до середины зала, гордо уселся на лысую голову одиноко стоящего вождя мирового пролетариата. Тяжелая бронзовая рука величественной скульптуры эпохи развитого социализма категорически указывала всем прибывающим в аэропорт пассажирам в прямо обратном направлении, как будто бы тонко намекая, что не пошли бы они все туда, откуда только что пришли. 
- Ах ты негодник! Ишь, что опять удумал, - запричитала уборщица, завидев удобно расположившегося на бронзовой фигуре дальнего родственника всего прогрессивного человечества слишком уж наглого воробья. – Я тебе покажу, как гадить на голову такому человеку. Ты его и мизинца не стоишь, - пыталась вразумить непонятливую, но смелую птичку разнервничавшаяся не на шутку уборщица.
Воробей, не обращая никакого внимания на раздающиеся на безопасном от него расстоянии нервные крики немолодой барышни-крестьянки, спокойно сидел себе на побелевшей лысине слегка позеленевшей от времени скульптуры вождя всего обездоленного народа и с интересом поглядывал вниз на говорливую тетку.
- Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? А ну кышь отсюда! - вконец рассердилась уборщица и, сердито глядя на воробья, замахала перед собой шваброй. В этот момент со стороны казалось, что не совсем нормальная женщина в потертом и замызганном переднике ругается с величественным изваянием вождя мировой революции, почему-то тыкая грязной шваброй в его причинное место. Что могла сделать плохого этой простой советской женщине мирно стоящая скульптура давно почившего на всеобщее обозрение человека, можно было только догадываться.
Сидящий на покатом и забрызганном гашеной известкой челе гениального представителя всего бесправного народа невозмутимый воробей вдруг заинтересовался своей беспокойной собеседницей, и пересев на указательный палец дедушки Ильича, презрительно посмотрел вниз. 
- А ну уйди оттуда! Я кому сказала! – громко закричала уборщица и, целясь шваброй в воробья, нервно затрясла ею над своей головой.
То ли вдруг со страху (почувствовав неладное), то ли просто от вредности, а может и оттого, что в тот момент очень похожа была уборщица в своем незамысловатом наряде на коварную террористку Каплан, наш пернатый друг повернулся вдруг чуток бочком на своем обсиженном до блеска месте и выпустил по надоедливой тетке меткий залп жидкой шрапнели.
- Ах, чтоб тебя! – пылко выругалась уборщица и, пытаясь судорожно отряхнуться от постигшей ее напасти, прямо как молоденькая институтская практикантка лихо отскочила в сторону. – Ну, подожди гадешыш, доберусь я до тебя, - сквозь зубы процедила она и несолоно нахлебавшись, раздосадовано поплелась к себе восвояси, не иначе как за припрятанной под лестницей рогаткой. 
Молодая женщина с маленьким ребенком на руках сидела неподалеку на скамейке в зале ожидания и с интересом наблюдала за происходящим.
- Мама! А почему эта тетя с чучелом разговаривала? – спросила маленькая девочка у своей мамы.
- С каким чучелом?
- Да вон с тем, - загадочно произнесла девочка и показала своим пальчиком на памятник Ильичу.
- Машенька, что ты! – удивилась ее мама и стала испуганно оглядываться по сторонам. – Это никакое не чучело, это памятник Владимиру Ильичу Ленину.
- Да, а почему тогда, когда мы ходили с тобой в краеведческий музей, ты сказала на памятник косолапому мишке, что это чучело?
- Ну, потому, что чучело делают из того, кого убивают на охоте, - задумчиво проговорила мама девочки и, не найдя больше ничего, что можно было сказать в объяснение своего железного аргумента, подавленно замолчала.
- А-а-а, я поняла! – вдруг обрадовалась девочка. - Значит, этого дядю убили не на охоте, да? – с умным видом произнесла она и радостно посмотрела на свою изумленную маму и рядом сидящих пассажиров.   
- Машенька, я тебе потом всё объясню, - шепотом проговорила перепуганная женщина и, схватив чемодан, быстро потащила ребенка к выходу.
- Мама, а как же самолетик? - вдруг горько заплакала девочка и как упрямый ослик принялась тянуть свою маму в обратном направлении. Но изрядно взволнованная родительница, не обращая внимания на рыдания девочки, молча продолжала тащить упирающуюся всевозможными способами дочку и, казалось, что если та срочно не прекратит так сильно упрямиться, к выходу от нее останутся одни только уши.
- Я не хочу уходить! - сквозь плач громко закричала на весь зал Машенька и в порыве переполняющих ее девичьих чувств бухнулась в истерике на пол.
Покраснев от стыда, женщина молча подняла девочку за руку и, всыпав ей по первое число, еще быстрее потащила орущего навзрыд ребенка к выходу.   
В это время в углу зала ожидания у круглого буфетного столика стояли двое мужчин и, мирно беседуя вот уже целых двадцать минут, пытались допить по чашке холодного суррогатного кофе, заказанного ими прямо здесь же в местном буфете.
- Ишь, как голосит, - осуждающе проговорил один из них и критически посмотрел в сторону удаляющейся беспокойной процессии. – Ну, прямо как иерихонская труба. 
Стоящий с ним рядом мужчина в черной кожаной кепке и такой же куртке нараспашку, кинул безразличный взгляд на рыдающего ребенка и стал лениво запихивать в рот разлапистый бутерброд с «Любительской» колбасой.
- Что за стряпня у этой буфетчицы? – недовольно возмутился он и пристально посмотрел на продавщицу.
Та, стоя у прилавка, с интересом перелистывала какой-то модный глянцевый журнал и, не переставая грызла от безделья семечки.
- По-моему, их уже кто-то ел, - с иронией констатировал другой мужчина в длинном темно-синем плаще и, наклонившись поближе к тарелке, стал внимательно рассматривать сомнительную поверхность заветренных бутербродов.
- Да не переживай ты так. Она эту колбаску, скорее всего из мусорных ведер по всему аэропорту собирает.
- Во-во, не иначе, - ответил первый и принялся кривой вилкой брезгливо выковыривать из колбасы большие куски сала.
- Ладно, это дело мы сейчас поправим, - воодушевленно сказал мужчина в кожаной куртке и, заговорчески подмигнув своему товарищу по несчастью, полез к себе в дипломат.
Через секунду холодное кофе было уже допито, и его место в стоящих посреди столика невзрачных чашках занял ароматный армянский коньяк трехлетней выдержки. Не первой свежести бутерброды теперь уже не могли испортить намечающейся трапезы и обещали стать самой что ни на есть первоклассной закуской.
- Ну что, за знакомство? - предложил мужчина в плаще.
- Однозначно, - согласился с ним его компаньон и представился. - Василий Петрович.
- Очень приятно, Игнат, - коротко поприветствовал он своего товарища и пожал протянутую ему руку. Начало для тесного и плодотворного мужского сотрудничества было положено.
Следующие десять минут особо продуктивного общения Василию Петровичу показались ну просто невообразимым раем. А как же иначе, ведь за последние две недели слишком уж затянувшейся командировки в далекую и глухую провинцию, он впервые нашел общий язык со своим единомышленником. И душа, как утренний цветок в лучах восходящего солнца раскрылась нараспашку…
- Нет, Вася! Подожди, - минут через пять уже с трудом прервал рассказ своего товарища Игнат. - Ты, конечно, мужик настоящий, с этим не поспоришь, но я бы на твоем месте терпеть такое не стал.
В этот момент было явственно видно, как в душе Игната закипает давно накопившаяся обида и злость на его до сих пор никем неоцененное положение в, казалось бы, крепкой индивидуально-семейной ячейке советского общества.
- Вот я бы как дал! - сердито рявкнул он и неожиданно стукнул кулаком по столу.
Задетая за край общепитовская тарелка резко подпрыгнула и выбросила оставшееся содержимое Василию Петровичу на рубашку.
- Ну, ты чего? –  возмутился командировочный и дрожащей рукой снял с галстука прилипший к нему мастерски нарезанный тонким слоем кусочек вареной колбасы. - Теперь пятно будет, - нахмурился он и покачал и без того неустойчивой головой. Его сдвинутые к переносице мохнатые брови в этот момент выдавали в нем слишком уж близкое родство с первобытным человеком. Что-то вдруг очень знакомое и в тоже время зловещее показалось Игнату в облике этого рядом стоящего человека.
«Прямо настоящий Йе;ти, йети; его мать!» - вдруг подумал Игнат, но говорить такое товарищу не решился. - Извини, Вася, - сказал он вместо нахлынувших на него мыслей и, обняв его за шею, с чмоканьем поцеловал в небритую со вчерашнего вечера щеку.
- Чего это вы тут бутербродами с колбасой кидаетесь? - нервно возмутилась проходившая мимо уборщица. Ее недавнее не слишком-то приятное общение с непослушной птичкой-невеличкой до сих пор держало ее в крайне напряженном состоянии. – Или вам тут что – забегаловка? Здесь, промежду прочим, культурное заведение. И нечего мне тут своими неуклюжими дрючками повсюду размахивать. У, пьянь подзаборная! – злобно прошипела она и нервно затрясла перед собой изрядно поерзанной по полу шваброй, надеясь хоть в этот раз достичь весомого превосходства перед столь молчаливыми оппонентами.
- Смотри, Вася. Здесь оказывается культурное заведение. Театр тут, Вася! – вдруг, очнувшись от тяжелого онемения, проговорил заплетающимся языком Игнат и тупо уставился на уборщицу.
- А это тогда кто? – спросил его Василий Петрович и показал пальцем на пышущую злостью тетку.
- Это «Летучая мышь» со шваброй.
- Нет, это, наверное, не она. Летучую мышь я знаю. А эта какая-то не такая, непохожая. Да и большая больно.   
Василий Петрович пошатываясь, вдруг спокойно подошел вплотную к уборщице и отрешенным взглядом посмотрел ей прямо в глаза. Тетка настолько опешила от такой невиданной ею доселе наглости, что застыла как вкопанная, не проронив больше ни слова. Вася, так и не сообразив, кто же всё-таки перед ним стоит – летучая мышь или сама английская королева, слегка помахал перед своими залитыми глазами нетвердою рукой, разгоняя тем самым устойчивую пелену неопределенности, а после, отойдя немного назад, таинственно и убедительно констатировал:
- Нет! Это не мышь, это прямо настоящая крыса какая-то!
- Я тебе сейчас покажу крысу! – вдруг выйдя из оцепенения, громко заверещала уборщица и, хитроумно обойдя Васю с тыла, больно огрела его шваброй по широкой спине.
- Ой, она еще и кусается! - вскрикнул от боли и неожиданности Василий Петрович и поспешил ретироваться обратно восвояси под защиту своего не совсем как и он трезвого товарища.
Буфетчица, услышав поблизости от себя посторонние женские крики, тут же бросила рассматривать оставленный кем-то из посетителей на закусочном столике уже ставший ее личной собственностью ужасно привлекательный журнал и с неподдельным интересом стала внимательно наблюдать из-за прилавка за немило бранящимися. Собственно говоря, уборщица ей уже давным-давно не нравилась. Уж больно та была женщиной сварливой, назойливой и беспардонной, и очень любила везде и всюду совать свой противный длинный нос, а особенно туда, куда даже и сама хозяйка буфета с украдкой и опаской совала свой. Самое главное, что сильнее всего раздражало работницу местного общепита было то, что эта хранительница чистоты и порядка больше всего на свете хотела знать, как она сумела за каких-то два с небольшим года приобрести себе дорогущие новые «Жигули» кристально белого цвета, из-за чего за ней даже стал ухлестывать их местный электрик Петька, на которого в свое время положила свой опытный, но крамольно бесстыжий глаз и она сама.
- Иди уже откуда пришла! - вдруг напустился на крикливую уборщицу Игнат. – У, ведьма старая. Что ты тут ходишь со своей шваброй как Баба Яга? Купи себе лучше метлу и летай.
- Это я-то старая? – пуще прежнего заорала задетая за живое уборщица, абсолютно не удивившись вроде бы необоснованно приписанному ей колдовскому эпитету.
Если бы Игнат был в тот момент трезвый, он ни за что бы не стал этого говорить незнакомой и тем более уже так сильно рассерженной женщине, потому, как на собственном горьком опыте прекрасно знал – не буди лихо пока оно тихо. А сейчас ему уже больше ничего не оставалось делать, как еще раз подтвердить истинную правоту своих слов:
- Ты, ты! Кто же еще.
Уборщица вдруг растерянно захлопала подведенными ресницами и к своему досадному сожалению поняла, что то, что не удалось сделать тому маленькому и хитрому воробышку, удалось этому большому и безмозглому «страусу». Эффект пронизывающего ее насквозь отчаяния в этот момент был настолько безграничен, что она не проронив ни слова вдруг махнула на всех рукой и, утирая набежавшую слезу, удрученно поплелась к себе в каморку под лестницей зализывать свои только что полученные душевные раны. Там, ради спасения этой тонкой и ранимой натуры раскаявшейся грешницы, на такой случай у нее всегда было припасено.
- Ну что, давай еще по сто? На посошок, а? - проводив взглядом настырную уборщицу, предложил Василий Петрович и достал из дипломата начатую уже вторую бутылку своего излюбленного напитка. Он разлил остатки коньяка по кофейным чашкам и пододвинул поближе к Игнату.
- Не-не-не, - отрицательно покачал головой тот и принялся безрезультатно тыкать вилкой в сиротливо лежащий на тарелке кусочек колбасы.
- А я, знаешь ли, не откажусь, - как заправский трезвенник сказал Василий Петрович и одним махом опрокинул в себя содержимое цветастой чашки с желтыми розочками.
 
...