Дверь в вечнозеленой траве

Твоя история лучше всех остальных и причиной тому давящие стены, сполохи огня, картина снизошедшей ночи на картину с изображением судного дня. Перемены не перестают удивлять – с каждым часом они все боле довлеют над сознанием, предлагают совершенно новое  знание тому, кто не знает о совершенстве сущего ничего. Некогда растворяясь в блаженстве аутентичного бытия, ограниченного заката,  стихотворений на салфетках придорожного кафе, некто, похожий на всех, кого я видел раньше, пытается играть с истиной так, как будто она представляет собой сборник рассказов, написанных в полуночной тьме за бутылкой дешевого виски. Ставшие самыми близкими, фантазии пророчеств, усугубляют одиночество, среди толп приходящих и уходящих людей – все сказанное о ней, тоже становится пророчеством. Пробуя на прочность очередной крестовый поход, у стен великого града, на капоте сломанного Понтиака с сожженной резиной, угрюмый человек подозрительной наружности, в ветхой крестьянской соломенной шляпе предлагает три грамма кокаина за унцию серебра. Отводит беды, осеняя себя знаком Спасителя и губительный дождь, пожирающий плоть, обходит стороной славный город, направляясь к широкой реке. Мне кажется иногда, что я в тупике, когда чувствую капли, попадающие за ворот старой куртки, когда в карманах нащупываю лишь окурки и промокшие спички. Не изменяя старым привычкам, иду вдоль по течению, наблюдая, как гибнут животные на водопоях и сердце уже не ноет, оно что-то пытается сказать, запаздывая с объяснениями, и его возгласы тонут в шаманских песнопениях, отворачивающих глаза.  Праздный склад настроений и масок, плотно прилипших к лицу, чувствую, оторвать сложно будет, если нужно вообще – шизофренический бред, воспринятый как бонус к карме ныне, включает не только за горизонт зеленый свет, а еще попутно делает имя. Вот и заполнившие трибуны глупцы, надрываясь от хохота, стучат ногами по хрупкому настилу. На залитой кровью арене, самозванцы кичатся друг перед другом, ищут глазами добродетельных господ, дабы отметить еще один год в достатке – и схватка ни на жизнь, а на смерть, становится неким развлечением. Вновь шаманское пение – иногда утомительное, иногда в самый раз – высекать из глаз искры, все равно, что придумывать повод для ненависти. Цветок в рукаве, на полах шляпы дождевая вода, дверь в вечность в вечнозеленой траве. Так было всегда.