Люська. Нравы московской Чудовки. Глава 11

Глава 11

Не выпуская из рук замка, которым запирала дверь фургона и дужка которого никак не хотела входить в пробой, Люська резко обернулась и с гневным изумлением посмотрела на Бориса Степановича, переставая слышать шелест невидимого в темноте дождя и шипенье шин по Садовому кольцу. Она ждала этого, не раз даже и сама подумывала о таком варианте. В самом деле, это был неплохой выход из положения. Работать ей до смерти надоело. Из-за Сивого, который так бестолково засыпался, ни сегодня завтра накроют остальных. И чем тогда мать барышничать будет? Как жить дальше?.. И всё же едва удержалась, чтоб не рассмеяться: «Подумать только, сморчок сморчком, а что задумал! Умора!..»
— Вы сейчас мне ничего не отвечайте, — заметив насмешливые огоньки, вспыхнувшие в глубине Люськиных глаз, испуганно проговорил Борис. — Прошу вас, не торопитесь. Только, пожалуйста, не торопитесь!
Люська отвернулась и ещё яростнее загромыхала замком. «У, дьявол!» — выругалась она про себя.
— Позвольте… позвольте я попробую, — несмело попросил Борис. Мягко отобрал холодный замок и, слегка приподняв дверь, просунул дужку в пробой.
Люська подозрительно подёргала, опустила ключ в карман и, подняв воротник плаща, задумчиво пошла по зеркально-чёрному тротуару прочь от ненавистного фургона.
— Ваша дочь будет дочерью и мне… — звучало у неё в ушах под под мягкий шум дождя. Вообще-то, ей ещё никто так не говорил — кому охота растить чужого ребёнка! Таскали по ресторанам, возили к себе, но не предлагали ничего всерьёз. «Таракан? Что, Таракан?!.. Может, всё-таки рискнуть? Профессор! Скоро ль найдёшь такого?.. Да-а, загвоздочка… — хмуро вздохнула она. — Хотела скуки ради покрутить немного, пока что-нибудь лучше не подвернётся. А тут вон как дело оборачивается!.. Или всё же обождать…»
С Крымского моста и на Крымский мост бойко катили потоки сверкающих автомашин, в свете фар которых был четко виден косой пунктир дождя. Высокие двери станции метро, бесшумно открываясь, впускали и выпускали оживленно разговаривающих и смеющихся людей. Люська нахмурилась: всем вокруг весело и хорошо, только ей одной предстоит тоскливый вечер дома. «Чулки вот последние порвала!.. Могла бы, конечно, заставить купить этого «жениха», — она покосилась на слегка приотставшего спутника, — да поздно, все магазины уже закрылись». Подняв глаза на вспыхнувший на крыше здания орудовский неоновый плакат — у машины даже колёса враща-лись, подумала: «Может сказать, чтоб по Москве покатал?.. Нет, ну её — тошнит, когда много…» Обогнула забор и тотчас попала в тёмный и полный неожиданностей мир, где всё построено на том, чтобы опрокинуть, ударить, причинить боль.
— Ой! — оступившись, вскрикнула она, но в следующую секунду почувствовала, как её подхватывают сильные мужские руки.
Облегчённо вздохнула. «А, чёрт! Посоветуюсь с матерью, — успокаиваясь от мгновенного испуга, с яростью подумала Люська. — Как она взглянет?!»
Выслушав дочь, Полинка повеселела. С утра у неё было прескверное настроение и до страсти хотелось выпить, но денег не набиралось и на сто грамм. Ходила к Кручёному, но выпросить у этого жмота ничего не удалось… Но вот жизнь, кажется, снова улыбается ей и её дочери.
Полинка видела раза два Бориса Степановича возле фургона. Подумала ещё тогда: «Что это за хмырь такой к Люське ходить повадился?.. А он вон какой — профессор!..» С беспокойством спросила:
— А не набрехали тебе? Обожди-ка, я сейчас Тараканиху позову, она как раз у Марь Андревны… — вышла и вскоре вернулась с тётей Феклушей, которая замешкалась в дверях и почему-то не желала входить в комнату.
— Да ты зайди, зайди! Что мы тебя съедим что ль? Дело важное!
— А я и тут постою, ничего, — упёрлась тётя Феклуша.
— Ну, как хотишь! Ты вот что скажи нам: в твоём подъезде живет этот… ну, сутулый такой, в чёрной шляпе ходит!..
— В моём, а что? Борисом Степанычем зовут.
— Правильно!.. Где он работает? Кем?
— В институте одном — дилехтором!
— Ди-рек-то-ром?!
— Дилехтором. Свою машину имеет. А что это вы им заинтересовались? Уж не опутать ли собираетесь?
— А хоть бы и так! – передёрнула плечами Люська.
— Да окстись, бесстыдница! У его жена, сынок есть!
— Ну и что из того?
— Как это — «что из того»? Грех ведь — при живой-то жене!
— Ну, ладно, ладно, без тебя разберёмся! — с шумом закрывая перед самым носом у тёти Феклуши дверь, оборвала Полинка и обернулась к дочери:
— Завтра же ему на работу позвонить надо, ясно?!..
На следующий день обе, полные нетерпения, разом втиснулись в телефонную будку и долго вырывали трубку друг у друга.
Потом всё же решили, что удобнее говорить все-таки матери…
Попросили директора. Но того звали не Борисом Степановичем. Спросив канцелярию, получили другой телефон. И уж только по этому телефону им ответили, что доцент, кандидат технических наук Кузьмин работает на кафедре Общей электротехники и в данный момент находится на лекции.
— Ба-ал-да! — выходя из будки, злобно ругнула тётю Феклушу Полинка, — только лишние шесть копеек из-за неё прозвонили. Но всё равно: кандидат наук!.. Только, Люськ… что такое доцент?..
— Ах, мама, это учёная должность такая! — раздражённо ответила Люська — ей уже надоело всё объяснять. — «Ну, ничего не знает. Мало того, при людях может опозорить!»
— Не слыхала, — тупо покачала головой Полинка. — Но вот эти самые кандидаты, точно знаю, большую деньгу гребут. Да и машина у него своя, одет чисто. Значит, кредитный мужик! Люська нахмурилась — в первый раз за эти годы думала.
— Давай-ка, доченька, вот так попробуем, — заегозила Полинка, — Поживи с ним месячишко-другой, а там поглядим!
Люська слепо смотрела перед собой. Потом сказала без всякого выражения:
— Молохольный он какой-то… Другие с первого же вечера целоваться лезут, зовут куда-то, а этот всё о науке, о прогрессе, о будущем мира толкует — слушаю, как дура…
До дому шли молча. В голове у младшей неуклюже ворочались мысли. Думать она не привыкла, да ей это почти никогда и не требовалось — всё получалось как-то само собой и… неплохо.
А тут вон как дело оборачивается: «Мать, конечно, права — такие на полу не валяются. Но нелегко и жить будет с таким. О чём говорить? Как держаться?!.. Митька тоже не дурак был, но тот — простой, из рабочих! И говорил он понятно, и вёл себя просто. А этот… Вот выкручивайся теперь, как хочешь! А, может, и впрямь сделать вид, что согласна. Пусть разводится, а за это время оглядимся и сообразим что-нибудь».