Регина Соболева как белый звук в Рапсодии распада

Антон ТЮКИН

РЕГИНА СОБОЛЕВА КАК БЕЛЫЙ ЗВУК
В “РАПСОДИИ РАСПАДА”

Сыграй нам, Ростропович,
Рапсодию распада…

Андрей Вознесенский

Вот передо мною подборка стихов поэтессы Регины Соболевой. Стихотворения Регины даны для обсуждения на лито “Ступени”…
Читаю информацию об авторе: “Родилась в Казани. Школьные годы прошли в Новом Уренгое. Училась в Вологде на отделении журналистики. Сейчас живет в Москве. Поэт, прозаик и литературный критик. Публиковалась в журнале "Дети Ра", альманахе "Илья", в "Литературной газете", на сайтах "Дорога 21", "Русский мир", "Новая реальность", "45 параллель" и других.” Биография, как биография. А потом? Стал читать – и меня обожгло.
То, что я написал – не критическая статья. Просто комментарии к стихам Регины. Очень личное, субъективное их восприятие. После каждого стихотворения пишу свой коммент. Очень личный,  субъективный, только мое понимание, мое видение мира нарисованного Региной Соболевой уже “со своей колокольни”… В заключение предисловия к стихам и комментам я заранее прошу прощения у Регины Соболевой, если что-нибудь понял в ее стихотворениях неверно, трактую не так или просто - не угадал. Все мы – люди. Бывает… И, так - 
***

Детство мое, запеченное в кровяную корочку на коленке...
Я дарила игрушки свои подружке Ленке.
А потом мы писали друг другу письма
Из Вологды в Уренгой... из Уренгоя... мысли
Утекали в пруды, поросшие бурой ряской.
Мы купались в них из-за пиявок с опаской.
А потом на перегонки с ветерком да с горки.
А лопух, тысячелистник и подорожник горькие.
И с разбитых коленок смывая водой из лужи
Пыль и травинки, мы точно знали, что дружим.

Сегодня Лена зашла ко мне на минутку.
Минуты этой хватила на "как дела?" и шутку.
Я отдала ей книгу. Она сказала: "Спасибо!".
Это дружба, либо приятельство, либо знакомство, либо...
Я не знаю, куда подевались дворовые игры:
"Птички на дереве", "прятки", "козлик, прыгни"...
Мы, как хитрые лисы, разбежались по норкам в горках,
С которых, как зайчики, катались столько,
Что краснели лица и синели губы, немели пальцы...
Мы не друзья друг другу. Мы - самозванцы.

Комментарий: Тема детства, взросления, перехода из мира детей в мир подростков и взрослых характерна для “женской” современной вологодской поэзии. Вспомним Нату Сучкову, Марию Суворову и др. Каждый пишет о себе – это верно и это - бесспорно. О себе персонально, даже если ему или ей представляется, что она или он говорит ровным счетом “за всех”.
Взросление – есть потеря искренности, есть наша потеря детской непосредственности, нашей широкой распахнутости, нашей безмерной  открытости не только всему миру, но даже тем, c кем еще совсем  недавно был так близок, был искренне дружен. Свежесть мира как будто выветривается. Зоркость взрослого зрения падает. Блекнут краски и будто бы выгорают цвета. Почему?
Потому что человек взрослый безнадежно – эмоционально выгоревший - правило. К сожалению, это так… Мир приличий, мир ханжества, лишь слегка прикрытый маской “дружбы” уже прежней сперва только морально калечит, а потом - убивает душу человеческую. И так – у многих. Страшно? Нет, обыкновенно. Жизнь есть жизнь, взросление – есть взросление.   
***

Земля накренилась набок,
Будто края у шляпы.
И поползла по крену
Стрелка из красных ниток.
В небе рождался слиток,
В толще пород воздушных.
Как разразилось небо,
Как разошлись обрывки,
И засверкали в полдень
Смехи и голоса.
Теплые жирные сливки,
Мягкий пахучий сбитень
И пара кружек свежего молока.
Тише - сегодня солнце!
Страшное красное солнце,
Что ниспадает с вершины
И ловит лесную тень!
Мама, мы будем тихо,
Мы осторожны будем...
Солнце медовым сгустком
Падало целый день.

Дети, сминая травы,
Песни поют, танцуют...
Солнце до самых пяток!
Светом и имбирем!
Руки цветы целуют,
Слезы в сто тысяч пряток...
И мы с моим лучшим другом
Золото тихо поем.
- Зрелые солнца в небе,
Пусть их сегодня много...
- Будет, как абрикосов
В июльской сожженной траве!
Этого все мальчишки
Про себя просили у бога
И напролет все утро
Искали его везде.

Комментарий: Снова – тема детства. Детский край – детский рай, сад невинности, сад неразличения относительных до времени добра и зла, навсегда утраченный Эдем. Время солнца, час чистоты миновали. Что осталось? Лишь воспоминание о чуде. 
***

А если бы меня не было,
Все было бы как и прежде...
Небылью,
Сном, пьесой, тюрьмой,
Не любовью - жалостью.
Бутербродом
Между адом и небесной радостью.
Мясо-земля с водою-небом...
И если бы ни одного кусочка не было,
То пирог, не разрезанный на части,
Пребывал бы в первородном счастье.
Это такое несмывающееся алое
На разделочной деревянной.
Сколько не три - не исчезнет
Пятнышко.
Если бы меня не было - я была бы...
С тем, кто есть, рядышком.

Комментарий: Даже сам приход в мир нового человека трагичен. Боль и муки роженицы… Страшен и уход его – для атеиста вообще “в никуда”… Стоит ли страдать, мечтать, любить, бороться и жить вообще, если есть только путь, но нет результата?
“Ничего не существует вне самого человека. Восприятие вещей субъективно. Человек сам – для целого мира, для всего без остатка. Каждый человек.” - такова на мой взгляд философия Регины Соболевой. Рядом с этим существует тоска, тоска по неразъятности. Тоска автора по неразделенности, по утраченной невинности, по оставленности “голого человека на голой земле”. Богом ли? Слепой природой? Нам не ясно. Но пронзительно и по-настоящему трагично…    
***

Стоишь, перегнувшись через перила на Патриарших,
Блюешь, улыбаешься. И кажется, что неважно.
Кто тут на лавочке в сквере сидел этим вечером,
Кто гулял, кто страдал, и кому было делать нечего.
К Дьяволу, право слово! Стремные выдались праздники.
Все так банально - блюется водкой и красненьким.
Что там в подарках под елкой? Портсигары, носки?
Хочется перепрыгнуть через перила и утонуть с тоски.
Хочется рассмеяться и облевать прохожих.
Хочется сделать что-то в этот теплый погожий.
Но мимо идут зимние люди в зимних ботинках.
А ты блюешь на уток. Это почти поминки.
Гордости, нежности, праздничного настроения...
Домой надо хлеба и молока купить. Непременно.

Комментарий: Горожанка-провинциалка в Москве. Не москвичка, приезжая. Впрочем, таких ровно “полмосквы”. Удивляюсь: где они живут? Площадь города ок. 1000 км2. При закате Сов. власти в Москве жило примерно 8 000 000. По данным переписи от 1993 года в Москве проживало 8667 тыс. жителей; 8881 тыс. жителей, включая населенные пункты, подчиненные городской администрации столицы… . Говорят, что сегодня в столице живет то ли 14 000 000, то ли 17 000 000. Точно никто не считал (да это практически на сегодняшний день не возможно) При этом площадь города не увеличилась… Ну, да я не о том.
Перед нами и правда “чужая” (как из фильма ужасов – но внутренне). И Москве, и ее “коренным москвичам”, если и сохранились такие еще. Даже Михаилу Булгакову – и то (хотя уж, казалось, ему то: за что?). Без причины. Просто так – плавать на всех и вся хотела. Потому что “москали все сало сожрали”? Потому что, как известно, для провинции “чмо – это человек Московской области” – вся советская армия об этом знала. Потому московских “дедушки” бьют и били: “бычили” и “строили” всегда самым  смертным боем… Вот им, “москалям” – говорили - “за колбасу” – но это вчера. “За автомобили” – это говорят сегодня.
У провинции – есть собственная гордость и т. д. (переделал в тему Маяковского). И еще: вспомнил “Бесов” Достоевского Ф. М., знаменитые стихи капитана Лебяткина, посвященные, насколько помню, гувернанткам, писанные капитаном к благотворительному балу у губернатора Лямке. Как там?   

Плюй на все и торжествуй…

Убей Бог – лучше Федора Михайловича не скажешь… Кстати, у Лебяткина в стихах к его чести, и гувернанток тех - “плюй” (всего лишь!), а не “блюй”, как у Регины Соболевой. В ХIХ веке даже женщины “неблагородной породы” еще не напивались, как свиньи. Ну, по крайней мере на людях…
***

Бог мне сегодня сказал, что его нет.
Он - атеист с черте какого года.
Он в себя не верит. Ну, каков артист!
Бог говорит: "Нет никакого Бога!".
На последние деньги купила ему еды.
Запаршивел, завшивел, и - кожа да кости.
Господь наш бомжует. Не стало б какой беды.
Пришлось пригласить несчастного в гости.
Он осмотрелся, уселся на пол, потребовал воды,
Напился, отерся моим рукавом и лег вздремнуть.
Я сидела возле и боялась его разбудить.
Не ляпнуть бы при боге этакого чего-нибудь.
Когда он проснулся и сигаретку свою закурил,
Он сам ни с того ни с сего заговорил.
"Ты дура! - сказал и добавил. - Большая дура!".
Я согласилась с ним. И, успокоившись, уснула.

Комментарий: В наше время, особо после “дела Пуси Райт”, после всех этих бешенных “хорунгвенносцев” и “православных казаков” с шашками - нагайками лезущих в музеи и культурные центры (например, в Культурный центр им. А. Д. Сахарова – на театральный спектакль), сам Господь запьет – с горя. Я бы на Его месте точно запил…
Не секрет, что в последние годы с гласного и негласного согласия правящей власти “новая, демократическая” Россия начала проваливаться в бездну средневекового мракобесия и клирикализма.  Сколько зла, сколько глупости, явной несправедливости делается от Имени Божьего у нас сегодня в России! Да не счесть! Смотрите и слушайте новости… 
А народ? Вчера “все советские люди”,  “пионеры, комсомольцы, коммунисты”. А сегодня, кого не спроси – “православные”. Мимикрия постсоветского обывателя поражает воображение. Выдает его только одно: выражение лица – все то же. Тот же бешенный металл в голосе, как во время еще совсем казалось - бы недавних, “перестроечных” кухонных споров относительно “дедушки Ленина” (“самого человечного”, по словам Максима Горького):

Кто не с нами – тот и трус
И враг…

(из песни Дунаевского Исаака Осиповича к кинофильму “Дети капитана Гранта” (1936))

Как Ему - Всемогущему не утратить то веру в Себя?.. Кстати, Бог Регины - еще и довольно циничен. Называет приютившую Его героиню “дурою” прямо в глаза. Быть такой “дурой”, то есть простодушной и доброй  в наше то время – есть, воистину, благословение от Господа.
Кстати, сам образ Господа Бога - бомжующего появился в русской литературе довольно давно. Вспомнил в этой связи гениальную песню Владимира Высоцкого “Переворот в мозгах из края в край” (от 1970 года). Вот цитата:   

"Не Рай кругом, а подлинный бедлам, -
Спущусь на землю - там хоть уважают!
Уйду от вас к людям ко всем чертям -
Пускай меня вторично распинают!.."

И он спустился. Кто он? Где живет?..
Но как-то раз узрели прихожане -
На паперти у церкви нищий пьет,
"Я Бог, - кричит, - даешь на пропитанье!"
***

Милая крошка
Сдувает с ладошки крошки
Птичкам,
Швейцарским летчикам,
Которым все равно
На что именно гадить.
Я бы хотела погладить
Того утенка,
Который этакой осенью
Вылупился из яйца.
Хотелось бы посмотреть на мать его
И отца.
И выскрести до конца
Из кармана пальто
Все зернышки.
Голуби, ощетинив перышки,
На ветках как яблоки,
Сгнившие серым-серым
Небушком.
Им тоже - хлебушка.
У перилл подростки.
Один из них кажется
Слишком взрослым.
У второго в глазах тоска.
Третий крутит пальцем у виска
И показывает на меня.
Я остаюсь серьезной.
Мальчики рожи показывают реке.
У каждого по перчатке
На каждой руке.
Мои руки вымазаны
Сладкой
Шоколадкой.
Мне шесть лет,
И я в психологическом тупике.
Можно ли на людях
Облизывать пальцы на левой руке?
На правой - конечно можно.
Особенно если
Испачкался мороженным
И идешь на каникулах
Погулять к реке.

Комментарий: Традиционная “детская” тема. Тема взросления, неловкости в окружающем огромном мире. Что тут скажешь? Все пронзительно, все узнаваемо. Все мы были детьми…
***

Та улица, что называлась Пустой,
Не пуста, как не пуста эта пленка.
Улица эта теперь - под моей ногой.
Под бинтом и зеленкой.
Осень подохла на ней, изошла гангреной.
Листьями отпестрела, упала в лужу.
Я у трупа стою, оплакиваю, пахну серой,
Осторожно ем грушу.
Вот и все, родные. Кажется, вот и все.
Отмучалась, как говорят, отстрадалась.
Пустой пакет прилетел прямо в мое лицо.
Я разрыдалась.

Комментарий: Мир, как кровоточащая рана. Жизнь – ушиб. Героиня, как исчадие ада – пахнет серой. В аду - осень. “Се ля ви”, как говорят французы. Такова наша грешная жизнь.
***

У меня никогда не будет ощущения дома.
Сегодня я здесь. Завтра там. Сижу у знакомых.
Набиваюсь в гости. Рассказываю истории.
У меня есть дом. Но нет дома. И это здорово.

Чужая кошка ластится, просится на колени.
Чужой ребенок ласково трогает мои волосы.
У меня есть покой, но нет никакого терпения.
У меня есть голос. Но никому не слышно моего голоса.

Хочется иногда, чтобы кто-то хотя бы выслушал.
По коридору брожу - сценарий пишу, планирую,
Как расскажу все подряд. Из себя выпущу.
У меня есть друзья. Но друга нет ни единого.

Иногда гуляю по улицам нелюбимого города.
Не люблю Москву. Но люблю, когда холодно.
Никто никогда не посмотрит в мою сторону.
У меня есть дом. Но нет дома. И нет для него повода.

Комментарий: Традиционная картинка жизни “нового москвича”. Безликие панельные громады “спальных” столичных районов. Так и представляешь: осень, безликие коробки еле – еле проступают сквозь сырой туман. Съемное холодное жилье… Ощущение бездомности.
И “бездомность”, а вернее беспочвенность, как точнейший диагноз для страны и для нашего времени. Жизнь непрочна. Жить героям Регины одним днем, по чужим углам, ну хотя бы на что-то надеясь – и то радость. А на что? А на что – никому не ясно. Туман…
Так вот и живем лет двадцать и более. Все в распыл. Все на продажу: честь, жизнь, “задницу” (простите за грубость). Все в торговлишку, в лавочку, в ренту, в ломбард, на прокат. Время, город, дом и страна – все, как будто украденное…
У кого-то из бардов есть песня с таким словами: 

Мы так много заплатили за прозрение,
Что, наверно, обнищали навсегда…

У кого, где точно слышал (не у Натэлы ли Болтянской)? Не помню. Но как верно!
***

Это несносное продолжение
Города, мысли и хода ноги...
Вот я иду. Продолжаю движение.
Здорово! Не говори,
И не думай. Не отвлекайся
От переставления ног.
Чувствуешь запах этого счастья?
Счастья клубничный пирог?
Дымно вокруг. Пар над тарелкой
Московского четверга...
Я собираю ботинками пенки
С новоарбатского молока.
Пойдем же, пойдем, бездумно и дымно,
Весело, бодро, легко.
Это действительно необходимо -
Уйти далеко.

Комментарий: Прочитал и сразу вспомнил “Песенку об Арбате” Булата Окуджавы:
               
Ах, Арбат, мой Арбат,
                ты - мое отечество,
никогда до конца не пройти тебя.

Это – о том старом, старом, еще некоммерческом. Без художников, актеров, “неформалов”. Без Хохломы и Гжели. Без сосисок и шаурмы на лотках. Без матрешек “под Горби и Ельцина, с Путиным, c Брежневым, Лениным – Сталиным и Никитой Хрущевым”. Та Москва (песня Окуджавы была написана в далеком 1959-м) не была еще огромным (мерзким) торжищем. Была ли “позорищем”? Да, во всех отношениях. Но сейчас не о том разговор… Но еще она была местом памяти, местом сакральным, “намоленным” русской культурой.      
Что осталось молодежи сегодня? “Шоп”. В основном только “шоп”. Яркий “маркет” под открытым небом, где среди лужковского новодела так приятно гулять. “Шоппинг” вместо прогулки.
-  Купи! -
Вот мангалы шашлычников. Вот кока-кола.
- Гуляй, Вася! Снимай пенки от жизни!
“Бери от жизни все! Не дай себе засохнуть! – и - Всегда Кока-Кола”.               
***

Это такие подруги лучшие
До первого общего мужика
Я помню, как мы их слушали,
Разбирали потом по кускам.
Не разлей вода. Разлей комната
Десять метров. Общага. Клопы.
Одна на стихах повернута.
Другая - на конкурсах красоты.
Этот мир почти опереточный
Уплывал не по дням по часам
Из-под ног, из-под рук, из-под ленточки
Свадебной на гостях.
После выпуска мы встречаемся
Раз в три года. И все прошло.
Это такие подруги. Нравится?
Хорошо.

Комментарий: Еще одно “чисто московское” стихотворение Регины Соболевой. На сей раз – “общажное”. Что сказать? 
Мир, где нет друзей (вспоминается: ничего личного - бизнес), нет, да не может быть постоянных, прочных или ну хотя бы длительных отношений – “на одной шестой” давным-давно построен. Все не прочно, все временно, шатко (оттого и новые дома стоят не прочно – часто падают). И жилье, и работа, и интимные связи, и взаимные симпатии – все на песке. Все – гнилая времянка.
Причина прежней дружбы – есть вынужденное соседство “с клопами”. Дружба “продолжается” формально, но по сути уже умерла. Да рождалась ли вовсе?
Что еще ожидать от членов общества (которого нет, а есть разные, абсолютно чужие люди со своими сиюминутными интересами, страстями и пр.), где вместо общественных институтов – одни фетиши (например: Великая Отечественная война, Великая Победа, покорение Космоса) и симулякры (примеры: Общественное телевидение России, Общественная палата РФ, Народный фронт, “Молодая гвардия”, “Наши” и др.). Отношения людей построены на “голых” интересах – и только. Никакая “почва и судьба” (вспомнил гениальное стихотворение Бориса Пастернака) для них “не дышит”. “Временные трудности прошли. Теперь – все новое?” (перефразирую Библию, слова Апокалипсиса или Откровения Иоанна Богослова). Страшно…   

Сыграй нам, Ростропович,
Рапсодию распада…

- написал поэт Андрей Вознесенский в “лихих 1990-х”. А ведь уважаемый  Мстислав Леопольдович ее нам в самом деле играл – в том самом проклятом 1991-м, когда позировал для ти-ви с автоматом. Впрочем, не он один. Грех, иудин смертный грех нынешней “интеллигенции” перед страной и народом есть безмерно велик и почти не смываем… 
***

В голоде черном городе
Серый снег по утрам дрожит.
Просит помощи, просит девушек
По нему босиком ходить.
В черном городе очень голодно,
Тихо странно растут дома,
И деревья растут, и овощи,
А босые растут едва.
До приступки, до темных окон,
До дождливого четверга
Я расту, набираюсь сока.
Я - холодная трын-трава.
Мне так хочется спать, и, может,
Голод тихнет, пока я сплю.
Этот город, как голод гложет.
Этот город в чужом краю.

Комментарий: Перед нами предстает мир скованный холодом, чем то схожий с миром из книги Наты Сучковой “Деревенская проза”. Вот она какая: Родина наша – чужбина, что воистину: гложет и гложет…
“Нам подменили жизнь. – написала ровно про “такое” Анна Ахматова – Мимо иных берегов потекла она…” Поэтесса говорила так о своем поколении, жившем после 1917-го. Регина Соболева живет после 1991-го. Похоже? Очень. Я, по крайней мере, так это понял.
***

"Уступи-уступи, я иду, ту-ту!".
Малыш паровоз прижимает к уху,
Признавая его красоту, правоту,
Доверяясь абсолютному слуху.

Я еду в Москву. А соседка напротив
едет в Москву. Ее сын - машинист.
Он паровозик игрушечный водит.
Слышите стук и постук и свист?

"У паровоза внутри - макароны,
И человечки, и я, и мама...
Что будет, когда на перроне
Я достану его из кармана?"

Комментарий: И соседке, и ее малышу пролегла дорога “во взрослый мир” – в “город - герой” (город бомж, делец, ростовщик, гастарбайтер, сутенер и вор!) Москву. А у лирической героини Регины Соболевой ну, хоть на минутку глядя на чужого малыша открывается “путь” обратно, в провинцию, в детство. В страну невинности, воспоминаний, безопасности.
***
Я ковыряю стенку чернильным карандашом.
Его мой дедушка у себя в секретере нашел.
Бабушка перышко очиняет. Лежат чернила,
Эстампы и промокашки, печати, книги
Возле меня. Я ковыряю стенку.
Вот вам - правдивая жизни сценка!
Папа зовет кушать свекольный суп.
Надо идти. Папа мой в гневе крут.
В свекольник макая дедушкин карандаш,
Я восхожу в пленительный творческий раж.
Папа заставит съесть. Карандаш упадет под стол.
Дедушка завтра утром: "Эврика! Я нашел!".

Комментарий: И снова - картинка из детства. Детский край, детский рай, детский сон. Даже “крутость” у папы какая-то “детcкая”… Мир забытых вещей. Тут пример – карандаш химический (давно не выпускают, делали их до и сразу после Великой войны). Вот и детская проказа с ним – макание этой древней диковины в суп. Находка и потеря диковины дана нам, как метафора обретенного и потом вновь потерянного времени. Жалко только, что стену этим в детство не проковырять, не пробить. Не дано обрести не читателю,  ни автору безвозвратно ушедшее время. 
***

Я глушила душу старым кино, диваном,
котом, теплым компотом, кусочком торта.
Бетти Блайт воздевала руки, картинно рыдала,
Соломона же разбирала зевота.
Я тоже зеваю, кулаком подпираю щеку,
белее нет белого в этом немом кино.
Но если от цвета нет никакого проку,
тем более нет ничего... впрочем - и нет ничего.
Это пройдет. И это тоже пройдет. И это...
Я засыпаю под звуки немого кино.
Телевизор трещит, одеяло шуршит, а Бетти

говорит Соломону, что уже все прошло, прошло.

Комментарий: Мир проходит, как сон. Как черно-белое кино. Кино – есть запечатленные на пленку чьи-то грезы и воспоминания. Поймешь суть непрочности бытия, увидишь течение быстрого времени да и скажешь вслед великим: “Суета сует и всяческая суета…” (Библия, Притчи царя Соломона)
***

Знакомый прохожий с незнакомым лицом
Может вполне оказаться моим отцом,
Матерью, братом, свидетелем на процессе,
Но лицо его покрывает плесень,
Серая пыль, известковый налет, лишайник...
Кем еще обернется странник?
В длинном пальто с широким шарфом в перчатках
Он шагает по Трубной, его преследует запах
Обожженной глины, просеянного песка,
А еще - скука смертная, лень и тоска-тоска.
Он уходит вперед, оборачивается волком,
Лисом, вороном. Уходит долго
Мой знакомый прохожий с незнакомым пока лицом,
Наливающегося кровью, водкою и свинцом.
Уходи, прощай, до свидания, черт с тобою.
И судья процесс мой пока навсегда закроет
Легким стуком в окно, по спине, по доске указкой -
Своеобразной лаской.

Комментарий: “Никогда не разговаривайте с незнакомцами…” – говорит писатель Михаил Булгаков в романе “Мастер и Маргарита” устами Воланда. Незнакомец – скрытая угроза. Для реальности огромного города, особенно в нынешней России это – банально. На кого нарвешься? Не угадаешь.
Мы живем в мире, где отсутствие плохих новостей – есть уже хорошая новость. Мир большого города, мегаполиса и особенно мир Москвы, есть царство всеобщей подозрительности друг – к - другу, мир затаенности, страха, угрозы, опасности разлитой в воздухе. Неизвестно: кто перед тобой? Исламский террорист иль мирный гастарбайтер – дворник? Бизнесмен или мошенник? Гениальный художник, писатель, поэт или городской сумасшедший? Студентка, продавщица, официантка кафе или проститутка? Мирный водитель такси или член местной мафии? Зачастую первое и второе совпадают – и это ни для кого не секрет. В большом городе вечно нужно ждать подвоха.
“Никому никогда нельзя доверять. Целый мир состоит из злодеев”. – так воспитывают детей. Ровно это же с упорством маньяков твердят день и ночь с телеэкрана. То маньяк в лесопарке, то “ментовской беспредел”. Чего  ждать? Обыватель не в шутку напуган. Настоящий “оруэлловский мир” окружает его – беззащитного. Потому вспоминает с тоской он “про Брежнева”, потому и придумывает, и желает “хорошего Сталина” напустить на всех – всех - всех злодеев…   
***

запах грибной шоколадный котлетный,
дед на дворе разложил самосад,
учит крутить папироски, и лето
пахнет травой и еще - всем подряд.
бабушка охает, лущит подсолнух,
солнышки жмурятся сами себе,
отражаясь в широких и полных,
лужицах-реках на рыхлой земле.
тапочкой я пролагаю каналы
от клубники к морковке и дальше на юг.
бабушка только что мне рассказала,
что дома забыла на кофте утюг.
жарит жара, как прекрасно и жарко
в детстве моем во дворе у реки,
сделанной тапочкой, старой жестянкой.
бабушка с дедом пекут пироги.
запах грибной шоколадный котлетный...
на языке взрывается лето
шипучей пилюлькой и сладким ситро.
и мне хорошо.

Комментарий: Детские воспоминания. “Дед… учит крутить папироски”. (Вот какой молодец! Впрочем, дурной пример – заразителен…). В стихотворении запечатлен прекрасный летний, солнечный мир нашей ласковой памяти. К сожалению, в наше время для многих и многих он уже “довоенный”, а верней “докатастрофный”, “дореформенный”.
***

Промозглый двор, осенние качели,
И звук скрипели, капающей в рот...
Гитарный стон. И во дворе мы пели,
И улыбались в этот странный год.
Он был последний.
Кажется, что больше не собирались
Парни поболтать.
Гитары не скулили. Мы не пели,
Не капало с качелей во дворе.
Я помню Колю - рыжий черт в косухе,
Он говорил: "Панкую" и лазал в гаражи.
И у него сережка в правом рваном ухе
Блестела и качалась над пропастью
Копны волос.
Вчера он к нам стучался, прячась в тень
Входных дверей и капюшона тоже,
Просил полтинник, кажется, "на день"...
На божий день. И лед по коже
От звука голоса его прошел у нас.
А Леха, Киря, а Иван, а Стас?
А все они, ушедшие молиться
За тех оставшихся обычных всех,
Кому не посчастливилось упиться,
Да исколоться, умереть, уснуть
По десять раз за месяц. Звук все тоньше
Гитарных нас. И больше
Нету нас.

Комментарий: Это не стихотворение, это реквием. Реквием по “пропавшему поколению” 1980-х.
Вспоминается в этой связи “потерянное поколение” из романов немецкого писателя Эриха Марии Ремарка (“На западном фронте без перемен”, “Возвращение”, “Черный обелиск” и др.) и американца Эрнеста Хэменгуэя (“Прощай, оружие”). Многие молодые ребята – герои романов, ушедшие на Первую Мировую войну были полны идеалистических надежд. Возвращались же они, если и возвращались с нее, если не физически, то морально искалеченными, духовно опустошенными и озлобленными людьми. Самые “убитые”, “погибшие” из представителей того поколения становились позже нацистами в Германии или коммунистами в России… Ни один из героев книг писателей “потерянного поколения” не вошел и не вышел из военного Мирового огня ровно таким, каким был до.
Изменились люди – изменился их мир. Еще раз отмечу, что и русский коммунизм, и итальянский фашизм, и германский национал – социализм являлись лишь историческими производными от грандиозных перемен, случившихся в общественном сознании. Цена человеческой жизни упала почти до нуля. Это  сделало возможным распространение политических тезисов о “классовой борьбе” или о “борьбе с врагами общества, социальными паразитами”, притом любыми средствами - в самых, что ни на есть широчайших, а не только в специфически маргинальных слоях. До начала Первой Мировой сама мысль об использовании концлагерей в самом центре Европы была неприемлемой… И хотя их использовали англичане во время англо-бурской войны (1899-1902), для широкого европейского обывателя все это происходило где-то там далеко, в Южной Африке… А потом? Первая Мировая буквально “выпустила джина из бутылки”. Та война буквально “надавила на кнопку” машины неограниченного насилия человека над человеком…         
Стихотворение Регины Соболевой посвящено тем, чье детство пришлось на “застой”, юность – на “перестройку”. Всем тем, кто со школьного двора в
”странный” (страшный! – год “великого перелома позвоночника Родины нашей”), из того воистину “последнего” 1991-го шагнул в “лихие 1990-е”, как их деды в 1941-м – в большую войну и там сгинул… Как известный теперь поэт Борис Рыжий из Свердловска - города, что давным-давно снова Екатеринбург. Как другие, не такие как он незнаменитые. Их никто не помянет… Не прольет никто над ними ни единой слезы…
“Поколение русского рока”, “первое поколение свободной России”, “неформалы”, ау! Где вы? Кто в Чечне был пострелян, на мине подорван, кто пострелян – подорван в составе “бригад”, кто упился – скололся, кто от СПИДа погиб, кто от дворового ножика. Кто на зоне – в колонии иль на “киче” “отдыхает”. Многие и очень многие – так. Я то знаю…

Черный бумер, черный бумер,
Стоп-сигнальные огни…   

(из песни)

Не догнать… Кто скололся, кто спился – и так в каждом классе по всей стране. 30-40% моих одноклассников, да что там – одноклассников, одногруппников уже не живет… В год по 1 000 000 в землю, в русскую землю без восполнения население, народ уходит. Геноцид… “Догоним и перегоним Вторую Мировую и ГУЛАГ… ”  Воистину: такими темпами и догоним, и перегоним… Такова “либеральная” жизнь… Кстати, для справки: в 1956 году, в год разоблачения “культа личности” И. В. Сталина в СССР воспроизводство населения (рождаемость) превышало смертность в 5 раз.   
***

Моя мама учила меня рисовать
Принцесс, спокойно смотревших с листа.
Желтым цветом - корона,
Синим - глаза,
Розовое лицо, красные губы
И черная-черная коса
С фиолетовым бантиком.
Помню, соревновалась с братиком.
Он изображал сценки из жизни
С врачами и большими шприцами,
Папами-пожарными
И мамами-телефонными линиями.
Все это было синее-синее
С Красными крестами.
И почему-то очень нравилось нашей маме.
Я брата хотела сдать в милицию
На перевоспитание.
Пусть перестанет маме пророчить
Врачей со шприцами.
А я перестану рисовать лица
С перекошенными ртами.
Принцесса очень боится.
Принцессу зовут Регина или Лиза или Таня.
И ей снится,
Как с нее в больнице снимают кожу
И пришивают другие лица
На каждую сторону света,
Каждому-каждому принцу.
По одному на каждое последующее свидание.
До свидания.

Комментарий: И снова: детство, как рай. Взросление, как измена себе… Это специфический взгляд подростка на порядок вещей, как следствие его полового созревания и половой инициации? Нет.
Почти каждый вчерашний ребенок, подросток замечает это “перешивание… лиц… на каждую сторону света, / Каждому-каждому принцу.” Это позорное приспособленчество, эта “толерантность” (слово происходит от фамилии министра иностранных дел Франции времен Наполеона Бонапарта – де Тайлеран - Перигор Шарля Мориса; после падения великого корсиканца  Толеран сохранил свое место, продолжая служить реставраторам старых порядков, проявляя при том абсолютную беспринципность граничащую с изменой прежним идеалам (если они у него были) и самой черной подлостью), как потеря себя, к сожалению, слишком многим известна… Кстати, нравственный, душевный излом для молодого человека еще морально живого, пока “не убитого” бывает не менее болезненным, чем физический… И вы еще спрашиваете: почему подростки кончают собой? Не хотят “отравленную воду” пить, “воздухом отравленным” дышать, жизнью “мертвой” жить не могут. Не в состоянии просто – помилосердствуйте!   
***

На крыше лифта тишина
Всамделишная греет руки.
Дует в ладошки-варежки,
И получаются снежные звуки.
Топает-топает валенками
И ветром морозным дышит.
И тишина - это маленькая
Девочка там на крыше.
Украдена песня из легких
Запертого в кабине
Лифта у самой крыши,
У вечности посередине
Молчания траурных дней
И секунд человеческих мыслей.
А мы вместе с тайной моей
Под крышей до тишины зависли.
И вот уже - девять дней,
Все пирожки на поминках съедены.
А мы вместе с тайной моей
Закопаны в перерыв обеденный.
Гляжу под потолок на надпись
Между Европой и Грецией...
На крыше лифта какой-то бог
Выжег сигаретой - Silentium.

Комментарий: Воспоминание городского ребенка 1980-х. Бегание, бесцельное шатание по улицам – до поры не столь криминально-опасным. Игры детей и подростков на крышах, хождение по стройкам ( недостройкам), гаражным кооперативам, теплотрассам - ровно всем по “авторитетному” мнению взрослых мало подходящим местам. Плюс падение с высоты. Плюс, естественно, смерть… - в лучшем случае. В худшем – тяжкое увечье, на век – воистину (выявляется само значение слова). Детская смертельная “игра” – катание на крыше лифта – одна из опасных “забав”.
Или это “детская страшилка”? Типа такой:

Мальчик в сарае нашел пулемет -
Больше в деревне никто не живет.

Не живет. Мальчик не живет и девочка - тоже… Почему? Только ли “по собственной дурости”? Или… просто, потому что человек и тем паче ребенок более хрупок, чем весь этот наш мир. Он то - железо–бетонный, стальной, а мы все… Все приходим в сей мир ненадолго. Неужели эти “железки” и в самом деле нас “переживут” (ровно, как те “ветхие скворечни” из стихотворения Бориса Бастернака)?    
***

В этой стране всеобщего мелкого страха,
ГАИ и Таможни, Налоговой, Росгосстраха
Мне хочется выйти, удариться оземь, вспрянуть
Красным молодцем, сине-зеленым спьяну,
Мне хочется все повзрывать, уничтожить к черту,
Но я - девушка, и в шесть утра встаю на работу.
Моюсь, причесываюсь, одеваю что-то.
И меня всю дорогу потом одолевает зевота.
Вот идет зрелый мент, раздувшийся в сливу,
Я зеваю, еще раз зеваю и его пропускаю мимо.
Депутату, спешащему из дорогой машины,
Хочется вмазать и треснуть, но мне лениво.
Я приду на работу, оглянусь на уставшие лица,
С бегающими глазами. Как на приеме в милиции.
Начальник промоет мне кости с душистым мылом.
Я все пропускаю, все пропускаю мимо.

Комментарий: “Маленькие, гнусные людишки, / Ходят по земле моей Отчизны… Ходят по земле моей Отчизны, / Маленькие трусы и лгуны.” – написал когда-то поэт про “такое” (по-моему, это был Максим Горький, впрочем не хочу врать). Стара ханжей, подлецов, лицемеров и трусов – вот она: “новая, демократическая, свободная” Россия. От чего “свободная”? От совести? От порядочности и от культуры?
Страна воров, бомжей и проституток (“политических” и самых обыкновенных – их в России пара миллионов найдется уж точно, раз бомжей 4 000 000, 2 000 000 беспризорников) – по другому не скажешь. Захочешь, а язык не повернется. Стыдобища то какая - вселенская! “Рыночная Африка”! 
Сеяли в ложь в 1991-м и чуть ранее (я имею ввиду Бориса Ельцина и КО), а восходит – в смерть и доныне. Смерть физическая и погибель народа духовная. И какая для народа хуже: скажите? Неужели “быть живой собакой” всегда “лучше, чем мертвым львом”? Лучше “мертвечину жрать – на коленях жить”?  Позор и позор - нескончаемый… 
***

Я тебя не вижу, не вижу,
Не знаю, где ты.
Ты - есть тот самый ближний.
Твои приметы:
Точность и ловкость слов,
Правдивость жестов.
Тебя не вижу, не знаю, но
Тебя я вместо.
И место давит. И место красит.
Крестом по центру.
Под местом - глина. На месте - насыпь.
Вплетаю ленту.

Не гнутся пальцы, не осязают
Атлас и кожу.
Твое ли место. Боюсь, не знаю.
На то похоже.
И этот - лишний, и этот - ближний
Но лучше нету.
Тебя не вижу, совсем не вижу,
Не знаю, где ты.

Комментарий: Россия ссучилась… Два десятилетия зряшных трат самих себя, два десятилетия смертей лучших людей и рядом - процветания самых грязных подонков, воровства - в космических масштабах, абсолютно не только невиданных, но даже немыслимых вне времен мировых войн насилий над человеческой личностью и рядом – разухабистой скотской, люмпенской пьяной гульбы привели к вырождению великого народа России. “Трусы и лгуны” вышли победителями в “сей битве жизни”. Впрочем, о них всех разговор состоялся чуть ранее…
Вот лирическая героиня Регины Соболевой ищет равного самой себе, ищет безнадежно, словно крича в пустоту, в окружающий вакуум неслышно: “Смелый, где ты? Честный, где ты? Где ты, мой молодой, искренний человек?”   
Нет ответа. Пали сильные, убиты смелые. Кто в Чечне, в Дагестане, кто в том черном, распроклятом Октябре 1993-го у расстрелянного Белого Дома. Были там и наши вологодские ребята – знаю. В частности Александр Сидельников - молодой режиссер-документалист, создатель знаменитого документального фильма “Вологодский романс” (от 1992 года, “Ника 1993” – в номинации “Лучший научно-популярный фильм”). Убивали честных, сильных – в упор. Вот Андрей, наш Андрей вологодский на том месте - “крестом по центру” – снайперская мишень для убийц своих и зарубежных, как в тире. И сама героиня на их месте, на том месте – тоже “всего лишь” мишень.   
Смелых? Смелых пугали. Не пугавшихся – об колено ломали. Зажимали рот. И врали, врали, врали обывателю до омерзения. До полнейшего звериного отупения. До жути. День и ночь – телевидение, радио, “лучшие люди страны”. Всем известная “интеллигенция”, будь она проклята: все эти захаровы марки, ахеджаковы, разные олеги басилашвили… - эта в наглости своей и безмерной гордыни собою, своими талантами малыми самопровозглашенная “совесть нации”. 
А еще? А еще травили душу обывателя ток-шоу: листьевы да якубовичи крутили в “лихие” “колеса” – “поле дураков” (так зовут передачу в народе!) играло на китайские электропечи да чайники.
- “Только не думать. Не думать. Не думать. Не думать…” – говорило, а вернее внушало обывателю адское вращение “колес”. - Все и так хорошо. Потребляйте – работайте – сдохните”…
“Потребляйте – работайте – сдохните!” – вот идеологический девиз власти РФ начиная с 1991-го.   
Молодые не видели жизни иной. Молодые поверили, и… На сегодняшний день уже второе поколение двуногих хамов, настоящих полуобезьян (не “иванов” даже, черти знают: кого?) родства не помнящих ходят по земле “экс-России – рашке” (гаже чем вот эта самая “рашка” и придумать словцо невозможно, тошнит!), экс-великой страны “на пенсии”. А лирическая героиня Соболевой все кличет, все ждет. Ждет и кличет, как та Ярославна своего князя Игоря. Смысловая перекличка со “Слово о полку игореве” стихотворения Регины Соболевой весьма очевидна.   
“Ищу человека. – говорил древнегреческий философ Диоген, шествуя с зажженным фонарем по оживленным улицам мимо равнодушных толп мещан. – Я ищу человека”…
***

Никогда не найдешь его в этой высокой траве.
Лучше бы в реку его уронил, закинул на крышу садика.
Ищи теперь, морщи лоб, прокладывай параллель -
От забора с крапивной порослью до палисадника.
Мальчишки построят крепость в кустах у качелей.
А тебя не возьмут, потому что ты - растеряша.
Ты сядешь под железным грибом, оплакивая потерю,
Вспоминая: "Победа будет за нами!" и "Правда - наша!".
Ау! Ты - мой мячик! Ты - мой прекрасный мальчик!
Где же ты? Где ты? На кого ты меня оставил?
Горе так возвеличивает. И хоть герои не плачут,
Можно чуть-чуть осторожно и в нарушении правил.
Девочки с громким визгом носятся за котами.
Мальчишки стишок вспоминают: "Тише, Таня, не плачь".
"Ну что ты расселся? Ты что не играешь с нами?" -
И ты забываешь про мяч. И к черту какой-то мяч!

Комментарий: И снова - “детское”. Верней, псевдодетское. Летний мир широк, светел, но одновременно жестк и жесток. Мяч не просто в высокой траве – он в крапиве, очевидно. А иначе: почему не достать?
Жизнь и в самом деле порой обжигает ровно тогда, когда этого не ждешь. Боль и радость, игра и потеря – всегда рядом, не бывают, не ходят одна без другой (как в песне у Булата Окуджавы про “любовь и разлуку”). 
***

Он бродит с зонтом по улицам своего Петербурга.
У него в голове - эсхатологический кризис и груда
Недодуманных позавчера мыслей о том, откуда
Он родом. Все просто - квартира и пепел, посуда,
Кошка, фиалки, скатерть в красную клетку...
За окном покачивается, издеваясь, ветка
Рябинового дерева без единого маленького листа.
И жизнь его в сущности, как говорят, проста.
Он бродит годами по улицам своего рассудка.
Он говорит серьезно. Но весь он - искра и шутка.
И голос тих, и взгляд задумчив. И хочется сдохнуть.
Оттого что все круто. Оттого что на все похуй.

Комментарий: Перед нами то ли герой из романа Ф. М. Достоевского (из романа “Идиот” – князь Мышкин?), то ли просто недовымерший чудом в “лихие 1990-е” последний питерский интеллигент (вспомнил в этой связи первое название романа Джоржда Оруэлла “1984” – “Последний человек в Европе”). То ли вовсе… это наш знакомый поэт Борис Панкин.  Почему - то мне показалось, что стихотворение это – про него. Вижу некое сходство характеров. Впрочем, может, я ошибаюсь?..
***

1.
Строю проекцию перспективы,
Старый мольберт придерживая рукою.
Пьяненький мастер матом нас кроет.
Но все же мы живы.

Все живы. Все живо. Дома и дороги.
Превращаются в точки машины
На перманентном черновике картины.
Не будьте столь строги.

Рисунок ни к черту. Провалена композиция.
Мастер орет и размахивает руками.
Он пьян, и все криво. И, между нами,
Это уже позиция!

Что же - бывает. И выставка затянулась.
Ученики зевают. От стен отрывают скотч.
Какая-то дама с портрета мне улыбнулась
И убежала прочь.

2.
У нее отлично получались треугольные зайцы
Я отлично дружила с местными скрипачами.
Она правильно складывала на карандаше пальцы.
Я могла превосходно не спать ночами.

Когда задавали этюды, я приносила десять,
Она приносила двадцать и говорила глазами.
А на третьем году нас  попросили взвесить.
И я ушла дружить с автобусными скрипачами.

3.
Дерево показывает страшную пятерню,
Тянется к кончику кисти мертвым листом.
Пожалуй, подвинуться просит. И я попрошу
Стать чуть попроще. Я говорю о простом.

Этюдник заваливается на сторону и скрипит.
Старый мой друг, что же случилось с тобой?
Его немного пугает то дерево, а еще тошнит.
Старые вещи тоже любят покой.

Сохнет бумага, грязные кисти, опилки карандаша.
Застегну куртку, надену перчатки. Лист
Упадет на палитру. Погода и впрямь хороша...
Ну - зашибись.

Комментарий: Ничего не надо объяснять. Всем, кто учился в художественной школе, занимался в изостудии – тут все знакомо. Кто учился (еще учится) в Политехе на архитектора – тем более. Рисунок – живопись – скульптура. И так – 4 года. Два - три раза в неделю… Вот он – наш “георгий пьянович” – старичок с седой козлиной бороденкой, чуть странненький, потому что – художник… Карандашики скальпелем точим. Лист – на кнопочках к мольберту прикрепили и вперед. Ваза – бутылка – кувшин. Драпировка. Это натюрморт. Гипсовый Аполлон. Венера – гипсовая. Голова курносого Сократа. Это немного другое – портрет, типа… Вот и череп, сам “курносый”, как смерть – “бедняга  Йорик! …”
Вот в просторном зале на Марии Ульяновой (мы тогда рисовали в том зале, сейчас там зал Областной библиотеки имени Василия Белова) девушка - студентка Ольга С. играет на раздолбанном немецком (наверно трофейном?) рояле и задорно поет:

Колумб Америку открыл –
Для нас страну совсем чужую.
Дурак! Он лучше бы открыл
На нашей улице пивную!

Коперник день и ночь трудился,
Чтоб доказать Земли вращенье.
Дурак! Он лучше бы напился –
Тогда бы все пришло в движенье!

А Дарвин день и ночь трудился,
Чтоб доказать происхожденье.
Дурак! Он лучше бы женился
И доказал происхожденье!

- подпевают ей студенты – архитекторы, которые давно знают на опыте, что “непьющие студентки – крайне редки, / Они все замужем давно!” (в последнем припеве они просто “вымерли”)  - тут студенческая песенка не врет.
Хорошая песенка, но бывает и лучше. Например:
   
По плечам твоим
Спелым колосом вьются волосы,
А в глазах твоих,
А в глазах твоих – неба синь.

Своим голосом, своей гордостью
Не покинь меня,
Не покинь меня,
Не покинь.

Ты любовь моя, долгожданная.
Не покинь меня,
Не покинь меня,
Не покинь.

- поет Лена П. под гитару. И это все – наше. А год? Год в самом деле “третий” – 1993-й, проклятый, черный  год. Кстати, на дворе стоит май месяц. В мастерской оживленно и шумно. Все думают: как бы поскорее сдать работы? На подрамниках… На подрамниках – сельские клубы. На подрамниках наших – городские поселки на 20 000 жителей. То есть ровно то, что уже никогда не будет построено… О будущем еще никто не знает (Кто тут вином/водкой торговать придется? Кому мебель собирать? Кому в церкви служить? А кому из богатых семей, из семей “кооператоров” посчастливится держать кабак с музыкой и танцами? Абсурд…). До поры - все в дымке. Разумеется, в розовой…
***

Маленький мальчик Иероним кушал, кажется, за двоих.
Матери нездоровилось. Отец выходил из себя.
Скоро все умерли. Они остались одни -
Маленький мальчик Иероним и его сестра.
Долго брели по дороге. Голод грыз животы.
Мальчик и его сестра очень боялись крыс.
Встретился им человек. Было им по пути.
Странствующий монах отвел их вниз.
В маленький городок к тоненькой грязной реке.
Крестьяне криво смеялись. Монахи орали псалмы.
Маленький Иероним тихо что-то шептал сестре,
Продираясь сквозь гущу беснующейся толпы.
Потом рисовал на песке. Как бы гордился дед,
Умерший так давно, что ремесло погасло
В круглом распухшем чернеющем животе...
Под слоем пыли и под красною краской.
Бургундия и вино. Немец, австриец, француз?
Маленький мальчик Иероним рос как в немом кино
Быстро, болезненно. Пресно-пресно на вкус.
Не удался тот век. Засуха на вино.
Святые вертели глазами, отмахивались от чертей.
Иероним разговаривал с ними. Иероним хоронил сестру.
Он написал себя среди сотен других вещей.
Так что никто никогда не подберется к нему.
Маленький мальчик Иероним почти ничего не ел.
Умер. Как все. Не оставив при этом сына.
Жена раздала долги. Потом удалилась от дел
В монастырь, где скончалась чуть позже Иеронима.

Комментарий: Как я понял из стихотворения “мальчик” Иероним – это средневековый живописец Иероним Босх (1450-1516). Да, святым он не был, несмотря на присутствие на картинах его массы христианских религиозных сюжетов (бичевания и распятия Христа, сцен с изображением ада, рая, семи смертных грехов и пр.) поданных в весьма причудливой, гротескной, фантазийной манере.  Впрочем, быт и бытие у великих мира сего почти всегда идут рядом, почти едины. Перетекают, истекают одно из другого, а иначе – никак. Подлинно “высокое” и настоящее, ежедневное, ежечасное и ежеминутное “низкое” не случаются одно без другого. 
Посмотрим на полотна Иеронима Босха. Что сказать? “Мир уродлив, / а люди грустны” – написал про “такое” когда-то американский поэт Марк Стрэнд. И он – прав. Вне зависимости от страны, от политической системы в ней царящей, а верней – воцарившейся, утвердившейся только грубой ли силой или силою права, договора общественного, даже от исторического времени. Человек есть человек, все его проблемы и его пороки, по-моему, вечны. Ибо каждая личность начинает развитие от нуля. Невозможно пройти путь к совершенству с кем-то или за кого-то. Что избрать: “добро” или “зло” – дело личного выбора.
***

В Домодедово холодно и суматошно,
                и много черных людей.
Тележки катятся сами под действием местных емель.

Время течет незаметно. Лимон уползает из чашки.
Кто-то наверное навсегда валит из поганой рашки.

Продавщица цветов громко плачет. Цветы испускают стон.
Потеряла тюльпан, хризантему, розу, разбила вазон?

Налегке я брожу меж стоек. Скоро приедет папа.
Длинный рукав до зала прилета - вместо обычного трапа.

Тянется время - самолетные люди. Тянется и молчит.
Тянутся люди. Тянутся руки. Ум мой спит.

Комментарий: “Сон разума большой, больной страны – ничего не рождает”. Ровно так перефразировал бы я знаменитую подпись под известным всем, надеюсь, афортом великого испанца Франсиско Гойи.
Почему “ничего не рождает”? Просто не откуда взять. Пустота…
***

Он положил в мою сумку
Свой запах,
Чтобы всегда с собой носила.
А иногда он начинает капать
Каплями формальдегида
Прямо на пальцы мне,
Чтобы только его касалась.
Чтобы только ему раздевалась,
Рисует на коже моей одежды.
Чтобы только - всегда - между,
Слишком близко пускает к себе...
Ошибка.
Все еще милый-милый.
Послушай.
Я - любовный дальтоник.
Мне нужен передо мною нолик
Маленький и далеко-далёко.
Сколько? -
Спросишь про километры.
Тысяч двенадцать достаточно?
Где ты? - орешь мне с самого
Синего неба.
Где я? - кричу в ответ я.

Комментарий: “Лицом к лицу – лица не увидать, / Большое видится на расстоянии.” – написал Сергей Есенин. А малое: можно ли? Малое – увидится ли? Впрочем, чужая душа, очевидно, потемки…
***

Живем на дне моря.
Умеем дышать солью.
И молча разговариваем
Между собой болью.
Бесшумно по дну шагаем.
Курим агар и кальций.
А у меня пальцы
Как после долгой ванны.
Такой тихий и вечный
Рай в морском Эдеме.
Эдем - это сад, если кто не в теме.
Поучиться у рыбки,
Замолчать и с силой
О стекло Эдема.
Врезаться в твердое небо.

Комментарий: Очень личное, очевидно семейное? Понравилась метафора: “твердое небо” – свежо.
***

Под одним одеялом,
Под одною крышей,
Под одним небом...
Две мыши
С оторванными хвостами
В порядке бреда.
В беспорядке эмоций
И хваленных чувств
Выгрызают в одеяльном центре
Дверь в космос. Вкус
У этого хлопка - сырный.
Слышите довольный писк мышиный?
Очень приятно рваться
Из одеяльного плена
Сырных хлопчатых нитей.
Мыши: - Рады стараться.
Я: - Смирно, вольно, отменно.
Кто-то: - Вы чушь говорите.
А я чушь несу
В решете и сите.
Ее мне в руки дали
И сказали: - Несите!
Это легче чем две сумки
Продуктов...
Ну сыра там всякого,
Концентрированного супа...
Так что в обеих руках,
Как каравай с солью.
Чтобы в руки мне больше
Никто ничего не совал.
С меня довольно. А мыши?
Прогрызли дырку
В серединке.
И разбежались.
Больше
Не под одеялом,
Не под одною крышей,
Но под одним небом.
Пойди отыщи их
Из тыщи и тысячи тыщ
Таких же.

Комментарий: “Две мыши” развелись да разбежались – в стороны. Да и ладно. Будет меньше писка, да  мышиной возни?
***

на улице драматурга Чехова
без пенсне, без сюртуков и бричек
я стояла, почти голая, и ловила птичек.
такая вся легкая на улице в честь великого драматурга.

бегала за голубями, называла их мясом
и после каждой неудачи начинала смеяться.
такая вся насмерть прозрачная на улице живого писателя.

вот на этой улице профессора медицины,
а может, простого доктора со стетоскопом старинным
такая вся глупая ловила себе на обед
голубиного сокола.
на улице умного дяди Чехова.

на улице драматурга Чехова
было тихо, но почему-то весело.
без пенсне, ридикюлей и томиков Пушкина,
как на какой-нибудь Пролетарской улице.

на улице драматурга Чехова
без Чехова, Кюхельбекера и Ланского
я уже совсем, можно сказать, готова
расплакаться, потому что - где же Чехов?

Комментарий: Этюд детства городского ребенка 1980-х. Ностальгически – пронзительно. Главное - все узнаю. Вот она ул. Пирогова, вот рядом – Чехова. В самом деле – место тихое. Ровно такое же, как Пролетарская (даром, что название фабрично-заводское носит). Все по - вологодски узнаваемо. Все родные, все дорогие, особенно – голуби. 
***

Помоги им, господи, воплотиться,
Этим красным кудлатым птицам,

Вылетающим из-под ребра,
Влетающим в рукава.
Не дай бог, полет прекратится.
Свалятся в ноги нам птицы.
Бисерно поблестят глаза.
На перьях осядет роса.
Боком ворон ползет ко мне.
Я смотрю, что держу в руке.
Это - вороново крыло.
Жаль, оно мне мало.

Комментарий: Что при этом крикнул ворон героине Регины Соболевой – нам не ясно. “Помни о смерти”? Навряд ли. Что ей вороны, что петухи (“птицы красные”). Кстати, последние выше плетня не летают.
Петухи не летают, а Регина – летает, даже и без малого вороньего крыла. Сама себе птица – в стихах! Талантище наш вологодский!
***

Я выплеснула фрикадельку из тарелки,
По столу покатала, потыкала вилкой,
Подумала, а если у фрикадельки детки
Есть. Мамку ждут, им страшно и дико.
Суп остывал, покрывался пленкой,
Ложка с инеем жира застыла в горсти.
Я шептала фрикадельке этой:
"Милая, ты уж меня прости!".

Мама меня заперла в квартире.
Канатом прикручена дверь к двери.
Несчастней меня никого в это мире
Не было в тот день.

Комментарий: Новая порция из странных детских воспоминаний – “страшилок”. 
***

До четырех утра просидев за книгами,
Упадаю в сон, словно в дырку за ними,
Расставленными по полкам за стеклами.
И утра мне кажутся блеклыми...
Сонными, никому не нужными помойками
Сознания, которому платить неустойку
За невыдержанную паузу мхатовскую.
Я становлюсь не похожа на фотку с пропуска.
И мне не дадут отпуска
Еще года полтора.
Я желаю себе ни зла ни добра,
Но что-нибудь доброе, вечное,
Ни мало ни много и человечное
Во сне с маской огуречной
На становящейся все свежее морде.
Я живу маленьким серым человечком
В большом сером городе.

Комментарий: Трагично? “Себя не пожалеешь – никто не пожалеет”. – говорят про “такое” в народе. Мудрость ли или пошлость – расхожая фраза?.. Впрочем, “кто не плакал – тот не жил” (из одной старой песни Пугачевой Аллы Борисовны). 
***

Радостно на душе по-детски.
На мне сарафан из маминой занавески,
Красные бантики и сандальки.
И день такой летний, маленький, жаркий.
Бровки в поту, и носочки слетают.
Я - в незнакомом городе никого не знаю.
Знаю, что надо суп съедать до конца,
Уважать и слушаться мать и отца,
Не обижать братика,
Не играть в солдатики.
Кукол укладывать спать.
На улице не бегать, не прятаться, не орать.
Загибаю на правой ручке пальцы.
Учусь считать. А еще мне нельзя драться.
И бережно обращаться с ранцем,
Который больше меня. Заканчиваются пальцы.

Но не заканчиваются мои обязанности...

Комментарий: Очень точно подмечено. Всем советским детям и вообще советским людям говорили часто-часто примерно такое: “Вы должны… Вы должны хорошо учиться – потому что у нас это бесплатно (а не как “там – у них”…)… Вы должны работать хорошо (а “у них” – безработица…). И еще самое-самое главное, помните: здравоохранение – образование в Советском Союзе лучшее и тоже бесплатное. Оно - самое бесплатное в мире… Вы должны служить в армии, потому что государство такте деньги на каждого охламона потратило – надо долг отдавать. И работать по распределению для того же – для этого… Долг, долг, долг, долг…”
Короче, все были должны чего - то там государству и никто, никогда, ни за что был не в состоянии расплатиться сполна, заплатить за себя свои до’лги. Вот поэтому никто, никого ни о чем всерьез и не спрашивал типа: “Хочешь в детский сад? А в школу? Почему “нет”? Там плохо? – или хоть так для приличия - Хочешь суп? Не хочешь или хочешь?” Если “нет” – это ж бунт, настоящее “восстание Степана Разина”… Ложку сунули, портфель сунули, автомат в руки сунули с присягой, где: “перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…” – и нет вопросов. “Выполняй свой долг – говорят. – Расплатись, паршивец, раз всегда, до могилы, до гробовой доски должен ровно так – неоплатно”. Это я не только про государство рассказываю, но и про семью. Семья – слепок общества в миниатюре почти что всегда.

***

сок без сахара мат без матери все осыпалось
краской охристой краской медною с улицы
заглядеться б на кого да небо хмурится
небо вертится небо дуется жмурится
выходящий на проспект пьяный ванечка
из одежды на Иване штаны да маечка
а под носом ищут пищу птички знатные
жалко голубя как купца богатого
время-время алкашей и дворников
рано-рано снились мне столбики
цифры чашки серые бетонные
утро раннее в городе утро сонное

Комментарий: Подростковое воспоминание, поскольку: “мат без матери” (мат – есть первый, верней самый основной язык в средней школе советской ли, постсоветской ли, и отнюдь не только у мальчиков).
Помню сам вот таких алкашей – людей в массе беззлобных. Многие в “лихие 1990-е” лишились по пьянке квартир, стали бомжами или просто были кем-то убиты. Те, кто до бомжества все же не опустился пребывая в дерьме и убожестве пили, таскались пьяные “в стельку”. Кстати, многие  из последних словно вторя завету Сергея Есенина “средь людей я дружбы не имею,  / я “другому покорились царству” поступали именно так – приваживали кошечек, собачек (хотя, в массе своей собаки людей пьяных не любят), голубков кормили… Русское пьянство, как юродство, а оно соответственно на Руси считалось явною приметой святости… Из западных аналогичных примеров дружбы с “братьями нашими меньшими” вспоминается Франциск Ассизский проповедовавший птицам… Сейчас эти “святые пропойцы” все умерли. Только столбики и остались бетонные с цифрами. На кладбище, как в стихотворении Регины Соболевой.   
***

меня зовут улица,
меня поминают метро,
муж мой озвучивает кино
и шепчет в постели:
российская федерация...
и вся грация улицы,
станции метро
на глубине коленной ямочки и
пузырька ситро,
выпитого в 90 мохнатом.
это произошло когда-то
с чарли чаплиным и белым вином
о пятнистом моем бон-бон...
бон аппетит, бон вояж, бон суар.
изо рта с утра поднимался пар,
опускался к ногам
и прятался у колен.
а потом рассыпался в тлен.
он крутил кино, и немая лента

обволакивала и болела где-то.
москва, смена, зенит и старт
разрывались в руках, висках,
отрывали пуговицы у детей
расплавляли линзы, испаряли клей...
и на кадр лезли из всех щелей
крысы, вши и клопы-клопы,
хороводы водят вокруг стопы
этой улицы, этого крыльца -

а значит, у моего лица.
ты - улица, ты - станция метро, -
говорит мой любимый
и кутается в пальто,
крутит ручку старого красногорска,
и проявляет босха.

Комментарий: Воспоминания о жизни в 1990-х или даже, скорее всего в самом конце 1980-х. Мир богемы, ленинградской, московской (отдельно) из которой, к примеру, вышел музыкант - авагардист Сергей Курехин (в 1990-е на пару со скандальным литератором Эдуардом Лимоновым основавший Национал – большевистскую партию)… Ленинградские рокеры – все они из таких полунищих квартир (Борис Гребенщиков (гр. “Аквариум”), Виктор Цой (гр. “Кино”), Юрий Шевчук (гр. “ДДТ”), Майк Науменко (“Зоопарк”), группа “Телевизор” и пр.). Очень громкая музыка плюс море алкоголя (портвейн “777”) и немного наркотиков (“ширево - черняшка” - героин да “дурь” – анаша, она же марихуана или просто - “план”). Мир случайных сексуальных связей – мир всегда пахнущий белым вином… Мир синхронно озвученного видео гундосно – на носу прищепка, чтобы в случае чего не опознали по голосу, если записи попадут “не туда, куда надо”, а синхрон будет записан. Незаконное предпринимательство… Кстати, видео еще на кассетах, что уже – раритет (все давным – давно осыпались к черту)… Мир оставшийся в памяти благодаря фотоаппарату “Зенитом” да советской ручной кинокамере “Красногорск”… Мир любителей альбомов c репродукциями причудливых полотен Иеронима Босха сам напоминающий эти странно – страшненькие картинки из книжки. Он - такой же “мудной”. А верней, он такой же  пугающий. Сумасшедший мир “русского рока” и странных, патлатых полупьяных и пьяных людей. Мир прошедший и мир миновавший почти без следа.   
***

осока высокая
в небе сокол
выпущенный из рукава
красотки
просит селянка
поиграть с ней в салки
сокола перегнать
жалко
не долетает птичка
до дому грозных предков
и покачнется клетка
сорванная с крючка
сокол мой ясный сокол
не разрешал мне папа
дочь ты моя растяпа
так говорил мне в детстве
лети, дорогой, лети

Комментарий: То ли что-то древнерусское, то ли вовсе венгерско – румынско - балканское. Не понять: что и видится? Невысокие горы покрытые лесом, травы, девушки в боярских шубах. Шубы расшитые да длиннополые… Вот ловчие, вот соколиная охота. Какая то сказка, в которой лирическая героиня Регины Соболевой – зоркий сокол. Только не “сталинский” (ровно так называли в СССР когда-то летчиков – “очень толстая” шутка!). 
***

Мистер и миссис сегодня не в духе. В полночь
Пробежали по полу мыши, махнув хвостами.
Миссис кричала, под нос натянув одеяло. Мистер
Искал под кроватью яичную скорлупу.
Под утро нащупал старый пушистый тапок
И кинул в угол, распугав тараканью стаю.
Миссис белела сбоку хлопковыми волосами

И сопела в обе ноздри "Щелкунчика" - ми бемоль.
Мистер откинулся на подушку, сразу заснул
И проснулся в полночь будущей ночи. Мыши
Свисали с хрустальной люстры, раскачиваясь и смеясь.
И миссис в кровати нету. Листочек бумажки только:
"Имела я эту хату с мышами и до мажор".

Комментарий: Юмористическое стихотворение, одно из немногих. Мыши выгнали хозяйку из дома, а хозяин проспал до “полночи будущей ночи”. Очевидно, бывает и так (?)… Стихотворение Регины Соболевой чем-то напоминают стихотворения написанные в стиле “традиционного английского юмора” (не знаю: кто автор?), в свое время переведенные у нас в Союзе Самуилом Яковлевичем Маршаком, типа:

Два чудака в одном тазу
Поплыли по морю в грозу…

Или вот -

Ехали девицы
На большой тигрице…

Кстати, в другом варианте оно звучит так -

Ехали две леди
На большом медведе…

Так на ком же они ехали?..
Впрочем, не все ли равно. Юмор есть юмор.
***

Что там в его картонной коробке с игрушками
С рассохшимися краями?
Две старые перьевые подушки,
Перевязанные бинтами.
Деревянная палочка, сдутый мячик,
И он сам - маленький-маленький мальчик.
Когда он смотрел в окошко,
Вспоминал разноцветные книжки.
Он видел их как-то в школе
У директорского сынишки.
"С новым годом!" - кричали многие нужные дети,
И сладкие апельсины раздавала завуч,
А когда дело дошло до ненужного Пети,
Апельсины вдруг кончились.
Петя сидит под лестницей
И вспоминает детство.
Петя сидит под лестницей
И не вспоминает детство.

Комментарий: Детство для многих и многих отнюдь не есть “школьные годы чудесные, / с дружбою, с книгою, с песнею…” (слова взяты из советской, официально – слащавой, “школьной” песни). Очень часто - это время психологических травм и различных весьма болезненных, несправедливых обид. Время “комплексов” от собственной подростковой “ущербности” – от неловкости то ли мнимой, а то ли действительной.
Время для разделения мира на своих и чужих. На богатых и бедных. На отличников и на двоечников. На любимых и нелюбимых учеников и вообще – на людей очень разных. Детский мир неделим, неделен. Подростковый – наоборот. В подростковом мире “между землей и небом - война” (из песни Виктора Цоя, и до ныне - одного из любимейших “подростковых” “русских рокеров”, человека который и в самом деле в своем творчестве “все угадал”, а верней описал максимально психологически верно).
В классе, в школе мир делен учителями, родителями, а на улице – друзьями или просто знакомыми… Точно также дело обстоит и дальше - в стране, в целом мире… И еще, детские обиды – они самые горькие. Мир большой, а ты – маленький, беспомощный. Или еще молодой, даже слишком. И к тому же - один.
И до тебя ровно никому нету дела. Ни родителям (“да пошли они – задолбали, блин”), ни другим, даже тем, кто тебе интересен и нужен – “крутые” ребята и девушки. Это горько…
Мальчик из стихотворения Регины Соболевой – словно тот самый Ванька Жуков из рассказа А. П. Чехова, что все пишет и пишет письмо “на деревню - дедушке”, или ровно как Алеша Пешков – герой повести Максима Горького “Детство”… “Тяжкие годы… Чудесные?” Вот уж, воистину, детство…      
***

как в восставших из ада реаниматоре дне святых
он на белом столе обнаженный лежит
мертвый лежит на прозрачной и мокрой пленке
весь в бинтах и зеленке
монстры снимали кожу рвали пластами клеили
живого места специально не оставляли на теле
в мясо вдавливали вкладывали вшивали
как могли веселились твари
это тело родное бледное вздувшееся пузырями
не показать ни родственникам ни в программе
желтее которой только лимон и солнце
и сердце уже не бьется
он лежит на пленке проявленной очень кстати
на которой он сонный живой в кровати
мне хотелось бы чтобы при печати
не лежал не лежал он хватит

Комментарий: Описание мертвеца вскрытого паталогоанатомами в морге страшно, пронзительно (Валерию Синицину понравилось бы? “Корпоративное произведение”…). Списано с натуры или все выдумано?
Да не все ли равно. “Все там будем” - говорят в народе. И правда, но осознавать это - так грустно.   
***

Мой плацкартный сон уносит меня к домам
С печами, сенями, рябиною по углам.
Как пишется сладко! Как дышится хорошо!
Мимо товарный длинный медленно но прошел.
Возле столика женщины тихо сидят, молчат.
Колеса несут нас. Стены вокруг гудят.
Проводница с плеером мимо идет, танцуя.
Как хорошо не спится! Какую пургу несу я!
Стоит закрыть глаза - теплый, но дымный дом.
Кажется, он живой. Кажется, мы живем.

Комментарий: Хорошо возвращаться, хорошо вернуться “в свой город знакомый до слез, / до прожилок, до детских припухших желез” (Осип Мандельштам), если есть на свете этот “твой город”. Город с твоею рябиной и c твоим, лишь твоим уникальным, не похожим на другие дома отчим домом.
Меньше, меньше “дымных домов” и рябин в нашей Вологде да и в мире вообще. Мир грохочет по рельсам никогда неспящим поездом, что несется, как в школьной задачке - из пункта “А” в пункт “Б” – от рождения к смерти. Фатально… Да живут ли люди в поезде – без дома? Не живут – проживают убегающее время. Воистину, мне тоже лишь “кажется, мы живем”. Вот о том и стихи.    
***

Мне снится сыр.
Я падаю с круглого сыра.
И сырное счастье похоже
На дырочку от луны.
В сырных пещерах
Сырные гномы Хам-Сыра

Грустные песни поют
И кабушку грызут, шалуны.
Сырные реки и берега
Вдалеке у отважных гномов.
Многого им не надо -
Была бы цела голова
Сырного Будды,
В сырном экстазе готов он
Отгрызть себе сырные руки.
Удерживают едва.

Мне снится сыр.
На сырном пиру в пещере
С сырами, висящими
Сталактитами над головой,
Главный гном возвещает,
Что сыром воздастся по вере.
А ты веришь в сыр?
Поверь в него, дорогой.

Комментарий: Детская, чисто “сырная” сказка. Рай для той мыши, что прогрызла одеяло и убежала – смотри стихотворение Регины чуть выше? Причудливо, в самом деле – свежо. Напоминает детский спектакль, что-то типа “Щелкунчика” – балета Чайковского Петра Ильича по сказке Эрнста Теодора Амадея Гофмана (1776-1822)  (произведение Чайковского упомянуто в стихотворении про мистера и миссис; мыши не только там – смотри тексты). Зримо, красочно, по-настоящему драматургично. И еще, чертовки талантливо.   
***

Вылетающие из правого рукава:
Хлеб да соль да вода,
Что вы знаете про меня,
Молодого богатыря?
Я хотел бы расправить плечи
И стряхнуть со спины леса
И поля и моря и сечи,
Пылью застланные на века.
Как в убогой дурной постели
Засыпаю, и жмут бока
Все ветра и шторма, метели,
Убаюкивая меня.
Красный молодец красной птахою
Улетит из постели в дождь.
Оберните меня рубахою.
Я никто вам - не даждь, ни вождь.
Я - лишь тело в холодном саване,
И жестка мне моя постель.
Погребите, отправьте в плаванье.
Мой корабль пошел на мель.
Вылетающие из всякого рукава:
Руки, ноги, глаза, голова,
Вы изыдите из меня,
Молодого богатыря.

Комментарий: Странное стихотворение в “славянском стиле”. Вот и думай: кто сей богатырь? Не Россия ли это? Долго ли лежать богатырю сему “в убогой дурной постели”? Улетит ли он, как прежде “красной птахою” в мир? И почему именно “красной”? С точки зрения  поэтессы Регины Соболевой недавнее существование СССР на карте мира олицетворяло собой силу России, всячески способствовало достижениям страны в материально-технической и культурных сферах? Не секрет, что в массовом сознании те времена часто отождествляются с более-менее человеческим уровнем жизни для большинства населения и различного рода “победами” (Великая Победа во Второй Мировой войне, покорение Космоса, освоение Сибири и пр.). Или это всего лишь сказочно – славянское выражение древнее, типа “красная девица”, “красный угол” (это там где иконы), “Красная площадь” и пр.? 
Так поднимется ли богатырь? Очень похоже, что нет. “Я - лишь тело в холодном саване”. – вот как говорит сам про себя покойник, жаждущий лишь единого челна погребального - для дороги в последний, смертный путь. Трагично.
Значит, и надеяться не на что. Богатырь не поднимется и Россия не “возродится” (жутко затасканное при Борисе Ельцине в те “лихие 1990-е” словцо; так даже одну из вологодских улиц выстроенную именно в те годы назвали улицей Возрождения)? Похоже, что так. Тогда: зачем жить? Даже не “как”, а “зачем”?
Я не знаю. А Регина Соболева знает? Сомневаюсь… Пребываю в растерянности. Ни на что, ни на что не надеюсь. Увы…
***
Да, действительно, жизнь в современной постсоветской России сложна, а для многих и многих – трагична… Тем не менее в стихах молодой поэтессы Регины Соболевой есть свет.
Белый свет. Даже там, где нет света – есть ну, хоть бы отсвет, узкая полоска, есть первая робкая зорька. Есть надежда на день… Ведь поэзия сама есть надежда – так думаю. Так хочется верить даже и вопреки объективному “знанию жизни”. Почему? 
Оттого, что молодая поэтесса Соболева - звук. Поэтический звук. Звук довольно самостоятельный, правда. Да, пока зачастую он звучит какофонии, той которую поэт А. Вознесенский хлестко, но довольно точно назвал “Рапсодией распада”. Нашей ли страны? Целого ли мира? Бытия ли людского? – не суть. Очевидно, что и того, и другого, и третьего.
Что же делать? Как быть? Как спастись, как выжить? Вспомним в этой связи гениальные стихи человека трагической судьбы и большого русского поэта Мандельштама Осипа Эмильевича:

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?

- и читаем далее -

Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.

Мне ж порою, несмотря ни на что представляется, что в и какофонии “Рапсодии распада”, о которой писал А. Вознесенский, есть не только одни “черные” звуки. Есть там звуки “белые”. Их довольно мало, но они тем не менее есть. Звуки, что несмотря на весь шум, на весь грохот и ужас обвала старого, отжившего,   дряблого мира несут пусть самую хрупкую, но надежду на наше будущее. Ну, хотя бы в стихотворном искусстве. За нее, за надежду вот эту спасибо, Регина, тебе.