Герои наших дней

 Вот и конечная. Бородино. Спускаюсь из вагона. Ноги как ватные. Рядом с платформой с десяток дубов. Я смотрю на них с уважением – они видели Кутузова и Наполеона. Хотя уважал бы их не меньше, если бы они никого не видели. Слева от них сухощавый мужик лет семидесяти бодро ворошит сено. Загорелый мальчик дошкольного возраста с белобрысой выгоревшей головой ходит за ним как привязанный. Не колется ему. Ишь, в сандаликах.
- Иди посиди в тенечке! – поворачивается к нему дед.
- Не хочу!
- Опять голову нагреешь, бабушка ругать нас будет.
Мальчик внимательно глядит на выходящих из электрички.
- А мама приедет?
  - Приедет.
  - С папой?
  - Не знаю.
  - А где папа?
  - Собакам сено косит.
  - В Америке?
  - Может, и в Америке.
  - Я скоро вырасту и поеду к нему!
  - Поедешь, если молоко будешь пить.
  Малыш задумывается и опускает голову.
  Электричка выплеснула последних пассажиров и укатила на заслуженный отдых. От перрона до станции метров двести. Молодую пару встречают. Двубортные костюмы, стриженные затылки, оттопыренные зады. Девушки обнимаются, щечка к щечке. За деревьями серебрятся  иномарки.
Спустился к дубам. По жесткой щетинке недавно сбритой травы прохожу к самому большому дереву. Сажусь лицом к солнцу, прислоняясь к шероховатому, хорошо прогретому стволу. Слева пути с переплетениями проводов над ними, передо мной мужик с малышом. Картинка из собственного детства. Солнышко... Почти с той же интонацией, как парень: “соба-ачка”. Немного озяб на сквозняках. Тем более после моей печки. Тишина, шелест листвы, горьковатый запах коры, сохнущего  сена.
- Семен! – раздается резкий  голос за левым плечом. – Иди сюда!
-Чё там у вас? – останавливается мой дед. Мальчик замирает и встревожено глядит на мужчин.
- Чё ни чё, а чего-то есть!
- Сейчас, сгребу.
- Да мать с ним! Сгребешь до вечера!
- Горит?
- Ну чего трепаться, иди.
Повернул голову – метрах  в десяти за моей спиной заманчиво расстелена газета. На ней значительно стоит полуторалитровая пластиковая бутылка и валяются белые одноразовые стаканчики многократного российского использования. Два мужика, худой и полный, тоже в годах, мостятся возле.
Семен крепко втыкает грабли в землю.
- Будь тут! – строго приказывает мальчику. Пригладив свои седоватые волосы, двинулся к приятелям, как-то совсем по-городскому не обращая на меня никакого внимания. Мол, много тут разного сброда шастает. Белорус бы, конечно, поздоровался, сказал бы пару слов. Разведал  бы – что за человек объявился на горизонте и чего можно от него ожидать.
- Чё отмечаем? — поинтересовался явно для формы.
- Так праздник же!
- Какой это?
- Церковный!
- Тогда конечно. Чего-чего, а праздников у нас теперь под завязку. Чудно как-то. Всю жизнь работали, продыху не знали, а теперь гуляй досыта. И советские, и демократические, и церковные. Нет, добром это не кончится.
- Ты вроде недоволен?
- Все в меру должно быть.
- По мне любой праздник хорош, было бы чем праздновать. Да и мы сами себе  что – праздник не можем устроить? Что – нам у попа спрашивать? Или у президента? Он-то пьет, когда хочет.
  - А тут не хочешь, да пьешь. Праздник!
  - Новый-то вроде непьющий.
  - А я уважал Борю – свой в доску. Хохмы откалывал не хуже, чем Никита. Помнишь, как тот туфлей организацию наций усмирял? А ракеты как на Кубу кинул? Америка на ушах стояла. И я вам скажу, как бывший парторг с десятилетним стажем: если бы не Кеннеди, царство ему небесное, а тот же Клинтон был, мы бы уже в раю водочку пили. Однозначно!
  - А без разницы — где.
  - Не скажи, Федя. Там-то без закуси. Нальют тебе порцию... Понимаешь, порцию! Для русского человека! Она ведь для каждого разная. А там цыркнут в такой вот стаканчик, даже и не чокнешься.  Глотнешь – и   свободен! Ну, за  Борю! Помянем, все-таки выжили. Да и скучать не давал. Все будет, но такого мы больше не дождемся. Ну!
- За дуболомов не пью!
- Мужики, ну давай без политики, поехали!
- Семен, не обижайся. Я вот парторгом срок отмотал, а ты же беспартийный, какая тебе разница – за кого? Да и мне без разницы. Пей за кого хочешь. У  нас демократия!
- Зона у нас, а не демократия.
- Да пусть хузона! Пей! Не тормози! Процесс пошел! О!.. Нет слов. Хоть свое, а хаять не стану. Удачная получилась. Килограмм сахара – литр на выходе. В шесть раз дешевле самой дешевой! И главное, я вам скажу, знаешь, что пьешь. Без отравы. Закусывайте, не стесняйтесь. Сало, редисочка, зеленый лучок... Все свое,  натуральное, без нитратов, без этих... п****цидов. Живи - не хочу. Что  нам эта политика, Семен? Ки-но-о!
- Ну, ты даешь, Кузя. Прямо как Никита Михалков: «Ки-но-о!» Нет, у меня так не получается, это ты у нас артист. Не зря же и в начальстве ходил.
- Кино тоже разное. Такое бывает, что не знаешь, куда глаза девать. 
- И ты опять недоволен, да? В наши годы, на нашу пенсию, где ж ты голую да молодую бабу увидишь? До перестройки люди за это большие деньги платили. А тут сраным пенсионерам, бесплатно, все удовольствия!
- Я не платил. Не надо мне этого ****ства каждый вечер. Дети же смотрят!
-Тяжелый ты человек, Семен! Ты что – собираешься сто лет жить? Не сегодня-завтра – и на удобрение! Тебе что – место в раю заняли? И чего ты за детей переживаешь? Все жизненно. Пусть знают, что к чему.
- Ну не по-свински же!
- Мужики, мужики! Какой-то день сегодня жаркий! Ну не будем! Ты, парторг, вроде поставил бутылку, а выпить не даешь! Дуй в депутаты, там разоряйся. Пить надо с благородным спокойствием! Только тогда какая-то польза будет.  Выпьем! За детей, за внуков. Пусть они до наших лет доживут, своих детей вырастят.
  - Вай, Нико, хорошо сказал. Берите мужики сальце, последнее подъедаем. Моя тоже перестройку начала. Все, говорит, отмудохалась. Пора о душе подумать,  помирать скоро, а я еще и не жила!
  - А кто жил-то? Лично я, Кузя, не могу считать жизнью свое временное и несуразное нахождение на этой планете. И что мы тут делали? И дети эти зачем?
  - Ну не греши, водочки-то попили.
  - Так грех же!
  - Ты что, Федя, совсем? Или это самогоночка моя так действует? Раскинь мозгами! Что было бы, если бы мы не пили? Ну, говори! Семен пусть подскажет. Молчите в тряпочку? А я вам честно  скажу: ничего не было бы! Ни армии, ни государства, ни образования, ни культуры этой гребаной. Даже телевизора не было бы.  Все-то на нашей водочке и держится. Она всему голова. Нам надо ордена  давать!
  - Ну, прямо-таки – герои!
  - А вот криво-таки – герои! В военное время мы жизнь отдаем на поле боя, а в мирное самоотверженно убиваем себя разной гадостью, чтоб страна родная не знала никаких забот! За нас! За героев алкогольного фронта! Чтобы! Чтобы  всегда на рубежах передовых! Не щадя живота своего!
- Скорее, печени.
- Темнота! Я по-старославянски. Живот – это жизнь.
- Да уж какая жизнь без живота. Ни выпить, ни закусить. А с таким брюхом,  как у тебя...
- Слушай сюда! Еще про праздники не сказал. По нынешнему положению дел их должно быть 365 дней в году. Потому как доход у государства только от нефти. Когда работаем, тратим ее по-дешевке, вместо того, чтоб за хорошие деньги продавать. Ясно, темнота деревенская!
- Ну-ну, ты не очень! Грамотей хренов!
Обстановка явно накалялась. Я поднялся, двинулся к станции. Напоследок еще раз оглянулся. Бывший парторг Кузя, полный, с малиновым лицом, сидел, привалившись к откосу, вольготно, как в кресле. Федя стоял на коленях у газеты-самобранки и старательно закусывал – сало с хлебом в одной руке, пучок молодого лука в другой. Семен сидел на пеньке боком к ним и лицом к мальчику, тоже что-то жевал. Внучок, взявшись одной рукой за торчащие грабли, топтался вокруг, издавая какие-то ритмические звуки. Солнце периодически заслонялось неплотными облаками, мягко просвечивало, потом  снова брызгало июньским теплом, легкий ветерок задевал верхушки дубов, шелестел в тополях на другой стороне железнодорожного полотна. Голоса героев, перебивая друг друга,  становились все громче и нечленораздельней – градусы перли наружу. Но все это было тишиной, бульканьем пузырей со дна тихой заводи жизни.

Путешествие для бедных, Бородино - Вязьма