Свадебное платье

Когда мама спросила, в чём же им завтра хоронить Еву, Анита ответила, не колеблясь: в свадебном платье. Мама не согласилась, ей казалось, что шёлк и пышные кружева в гробу будут выглядеть нелепо, но Аниту вдруг поддержал молчавший до сих пор Стефан, он теперь почти всё время молчал, наверное, он и пары слов не произнёс с той ночи, когда вспыхнул пожар. Стефан сказал: Анита права, пусть будет свадебное платье. Пусть хотя бы так.

Евино свадебное платье лежало, наполовину сшитое, на рабочем столе в их с Анитой мастерской, белоснежный шёлк, складки, заколотые булавками, разметавшиеся ленты. Ева не успела его дошить, она-то думала, у неё есть целая неделя до свадьбы, а оказалось, что у неё нет ни этой недели, ни свадьбы, вообще ничего нет, и больше не будет, только яма в земле и деревянный ящик, обитый чёрным атласом. И Аните теперь непременно нужно до завтрашнего утра дошить платье, чтобы у сестры осталось хотя бы оно.

Можно было и не возиться, если подумать, кому помешают булавки, ведь Ева не станет в этом платье стоять, ходить или танцевать, какая разница, будет оно сшито как полагается или нет. Но Анита шила тщательно, как только могла. И всё думала о том, что Стефан, который ещё на прошлой неделе был совершенно и безнадежно Евин, что Стефан теперь один, он так долго колебался тогда, год назад, а сейчас Евы нет, есть только она, Анита. Она шила и шептала про себя: Ева, ты прости меня, пожалуйста, прости, он ведь тебе больше не нужен. Небо за окном из чёрного стало серым, потом голубым, а она всё шила, торопливо и старательно, больше всего боясь уколоться булавкой до крови и запачкать белый шёлк. И только когда последняя складочка на подоле, последняя кружевная вставка были закреплены в точности так, как следует, аккуратно, прочно, идеально, только тогда Анита подняла голову от платья.

Сзади хлопнула дверь, простучали по полу башмачки, и голос Евы у неё над плечом сказал: ты успела, спасибо, сестрёнка, ты так меня выручила.
Анита, ещё ничего не понимая, кивнула и встала, даже не обернувшись, уверенная, что это всё нервы и бессонная ночь, что никакой Евы за её спиной, разумеется, нет. И замерла, ошеломлённо глядя за окно, на сверкающую в утреннем солнце стеклянную крышу веранды – на крышу, которой полагалось быть закопченной от огня, с торчащими осколками вылетевших стёкол, наполовину осыпавшейся.
Тогда Анита посмотрела на свои руки, и, конечно, синяка на запястье, который остался после того, как Анитина ладонь соскользнула с ржавого газового крана, тоже больше не было. Лишь несколько царапин от булавок.