Сон

Помню совершенно отчетливо, с резкой ясностью и реальностью действительности: ночью меня вызвали в лабораторию. В отделение поступил тяжелый ребенок с неясным диагнозом, и в течение примерно полутора часов я возилась с определением различных биохимических показателей крови. Уже рассветало, когда работа была закончена. Я выключила нашу старенькую аппаратуру и стала обходить помещения лаборатории, гася свет и запирая их на ключ.

Длинный коридор, в одном конце которого находились «наши» кабинеты, тянулся через всё здание, заканчиваясь на противоположном конце приемным покоем. Было тихо. Вероятно, сестры с приема поднялись наверх и где-то прикорнули. Коридор был пуст. Подпотолочные светильники мигали и привычно потрескивали. Через вертикальную трещину на стыке стеновых плит тянуло холодом и долетало щелканье пробудившихся уже соловьев.

Открыв дверь центрифужной, я была неприятно удивлена. Водитель «скорой» Лешка и Ревелов, завгар, сидели на лабораторном столе и пили что-то из градуированных мензурок. Сейф, стоявший у стены справа, зиял открытой дверцей, и высокая бутыль, в которой хранились наши запасы этилового спирта, стояла в вытяжном шкафу. Чернявый простодушный Лешка и хитрый, нахальный, себе на уме Ревелов были уже до неприличия пьяны. Сначала у меня просто язык отнялся от возмущения, и я какое-то время молча смотрела на безобразников. А они растерянно и глупо улыбались с мензурками в руках.

— Что это? Как вы сюда попали? — наконец закричала я.
— А мы з-з-за Вами приехали, Марья Васильевна! Чтобы домой отвезти. Вот сидим. Отдыхаем, — пролепетал Лешка.
— А сейф вы как открыли? Где ключ?
— А он в дверях торчал. Попробовали — сейф и открылся. Да мы по чуть-чуть, — сказал хитрый Ревелов, протягивая ключ.
— Марш отсюда! — заорала я.

Что дверной ключ подошел к сейфу, меня почему-то не удивило, хотя и было для меня новостью. Я схватила его, поставила бутыль на место и закрыла сейф. Пока я выключала вытяжку и центрифугу, мужички успели слинять. Когда я хватилась ключа, чтобы закрыть дверь, в моей связке, где были все ключи от кабинетов лаборатории, его не оказалось. 

— Бред какой-то! — подумала я. — А где же этот, от сейфа? Может, он в самом деле подойдет?
Ключа от сейфа, который я положила на стол, тоже не было. Очевидно, пьянчужки прихватили его с собой.

Их, вернее, Лешку я нашла в приемном. Вместо Ревелова с ним был незнакомый длинный парень с голубыми глазами.
— Вы ключ утащили?
— А мы подумали, Марья Васильевна, что у вас другой есть. Этот-то ведь запасной, сторож, видно, оставил. Видите, на нем зазубринка? На вашем ее не было.
— Нечего было ключ брать! Иди сам закрывай теперь центрифужную! — отрезала я.

— Я и пойду! Я ведь не просто так ключ взял. Вот он, — Лешка показал на парня, — художник. Он в ваш сейф мозаику из перламутра положил, невероятной красоты вещь. Ее забрать надо. Только мы через коридор не пойдем. Там сейчас главврач. Он сегодня дежурит. Через подвал пойдем, если только он, — Лешка опять показал на художника, — Чупакабру заговорит.
— Какую еще Чупакабру?
— Да это я так назвал только, Чупакаброй. Черт знает, как оно на самом деле называется! Сами ведь знаете, что в подвале делается. Страшно там! — сказал Лешка, подмигивая мне одним глазом и таинственно понижая голос. 

Я никогда не бывала в этом подвале в действительности, но почему-то он мне иногда снился. Причем во сне я все шла по его захламленным ветвящимся переходам, и чем дальше в него углублялась, тем мне становилось страшнее. Нарастающее ощущение опасности и присутствия чего-то или кого-то жуткого и огромного наконец достигало такой силы, что я просыпалась в холодном поту. Надо сказать, что в жизни я человек спокойный, решительный, скептичный, с чувством собственного достоинства и если чего и боящийся, то не за себя. Естественно, про свои сны я никому не рассказывала.

Лешка хихикнул. Художник, очевидно, закончил заговаривать «Чупакабру» и дергал его за рукав. Им не терпелось идти. Подозрительно поглядев на их физиономии, я сказала, что тоже сейчас пойду в лабораторию и пригляжу за ними. На спирт пусть не рассчитывают.
— Что вы, Марья Васильевна, как можно! — сказал художник. — Мы только мозаику заберем.
И они стали спускаться по лестнице, ведущей в подвал.

От всей этой неразберихи с ключами, от бессонной ночи у меня страшно разболелась голова. Стало невероятно душно. Захотелось на воздух. Через приемное я вышла на улицу и пошла вдоль здания в расчете войти в коридор через главный подъезд. Идя, я слышала голоса Лешки и художника, явственно доносившиеся из подвала. Сначала они хохотали и переругивались, потом голоса их стали испуганными, стихли… И вдруг раздался короткий душераздирающий вопль, сменившийся полной тишиной, в которой вскоре снова зазвучали соловьиный свист и щелканье. Очевидно, заговорить «Чупакабру» художнику не удалось. Я в оцепенении остановилась, не дойдя до главного подъезда нескольких метров.

Стоя там за кустом мокрой расцветающей сирени, холодные капли с веток которой падали мне на лицо, я увидела, как входная дверь открылась и какие-то люди, медленно ступая, вереницей прошли вдоль здания и скрылись за его углом. Что-то нехорошее было в их фигурах, но что, я не успела понять. То ли это была поразившая меня мертвенная, механическая размеренность походки, то ли странные пятна, похожие на кровь, на их одежде…

— Да просыпайтесь же, просыпайтесь, Марья Васильевна! — через соловьиный свист и горький запах черемухи донесся до меня чей-то встревоженный голос. Кто-то бил меня по щекам и махал перед моим лицом тампоном с резким запахом нашатыря. Как-то рывком, сразу, я пришла в себя и уставилась на обступивших меня медиков.

Вам не приходилось удалять зуб под наркозом? Мне раньше  – тоже. Вот, решила попробовать. Что-то у меня с этим не очень хорошо получилось. Со слов стоматологов, еле они меня разбудили. Перепугала я их. Сначала все было прекрасно, но вот когда действие препарата уже стало заканчиваться, что-то пошло не так. Ночной вызов, работа, история с ключами, шофера, художник, «Чупакабра» и вообще вся весенняя соловьиная ночь с четкостью реальности привиделись мне в какие-то несколько минут, когда, по идее, полагалось уже бодро открывать глаза.  Индивидуальная реакция организма? Возможно. 

К содержанию сна: корпус нашего медучреждения построен на месте старинного, сравненного уже давным-давно с землей  деревенского кладбища. Санитарки, дежурившие по ночам,  рассказывают, что на первом этаже из-под пола доносятся иногда странные стонущие звуки.

Мой родной дед был художником. Но о нем мне известно  только со слов бабушки, расставшейся с ним еще в молодости.

Лично я вообще ни в какую мистику не верю. Отчего мне в не очень приятной ситуации приснились  лет 20 тому где-то сгинувший  шофер Лешка, неизвестный  художник  и покойный уже Ревелов, о которых я никогда в жизни  не вспоминала, мне совершенно не понятно. Странный какой-то сон.  Еще одна непонятная «игра разума»?