Путешествие в страну И... продолжение

Глава 4. Село Философское (продолжение)

Дом Федора находился в конце деревни, у реки. Поэтому, попрощавшись с Фролом, мы добирались к нему на моей лодке. По пути я услышал историю появления в селе “паука” Петра Афанасьевича и его удивительных нововведениях.

Имя Философское село приняло сравнительно недавно, ранее оно называлось Философово, каковое имели еще несколько деревень. И было также обычной деревней со своим совхозом, простыми деревенскими жителями и всем тем, что с этим связано. В мутное переходное время совхоз исчез, поля запустели, его жители повторяли печальную судьбу жителей всех остальных деревень – кто уехал, кто спился, кто перешел на подножный корм, еле сводя концы с концами. Луч света блеснул, когда в деревню из университета вернулась Екатерина Юрьевна, в прошлом отличница и бессменный комсомольский вожак Катя Сапожкова. Всеобщее обнищание, как  материальное, так и духовное, не коснулось ее родителей: ее отец, родом из уральской казацкой семьи, обладал неукротимой энергией, незаурядным умом и смекалкой. В то время, когда деревенские мужики, ругая пришедших к власти авантюристов, пили водку и доворовывали остатки совхозного имущества, он развернул кипучую деятельность: разводил скотину, выращивал овощи и продавал  городским мясо, молоко, картошку и многое другое. Работали у него узбеки и таджики, народ дисциплинированный и непьющий, обиженный судьбою более российского, однако же, не деградировавший, а отчаянно сражавшийся за свое выживание на просторах чужого государства. Заработанные деньги вкладывал в город – так стал владельцем нескольких магазинов. Страстно любил свою жену – катину мать, обожал детей – Катюшу и младшего Алешку. Хотя и держал их в черном теле – работали с утра и до вечера, вначале школьные уроки, затем дополнительные занятия с учителем английского, после – помогали по хозяйству. Так что росла девочка папиной дочкой – казак в юбке, гордость всей школы и деревни.

Но не только университетским образованием и степенью кандидата наук удивила односельчан молодая женщина. Вместе с ней появились в деревне странные люди, которых она называла “моя команда”, в которой был добрый и улыбчивый Петр Афанасьевич. “Команда” начала с того, что неизвестно на какие деньги осуществила шикарный ремонт заброшенного сельского клуба и устроила в нем бесплатный просмотр кинофильмов. А еще, к немалому удивлению, невиданные постановки устраивали и сами ее члены. Сельчане охотно туда пошли, тем более, что перед просмотром в клубе бесплатно давали чай и выпечку – пироги и пряники. Перед каждым фильмом на сцене появлялся Петр Афанасьевич и произносил небольшую речь – вкратце о содержании фильма и наиболее интересных моментах. С его объяснениями фильмы становились намного понятнее. Особенно увлеклись такими посещениями пожилые люди – чай и пироги располагали к общению, а фильмы – к мечтам о той жизни, которой у них никогда не было – жизни красивой и богатой. Постепенно к клубу привязалась и молодежь, увиденное в кино давало им пищу для оживленных обсуждений. Главный вопрос: почему там так все здорово, а здесь так все плохо, являлся центром дискуссий.

И потому, когда однажды перед просмотром фильма Петр Алексеевич завел речь о будущем деревни Философово, сельчане притихли, испытывая нечто похожее на волнение в предчувствии того, что скажет этот удивительный человек. Он сказал то, о чем все тайно думали как о несбыточной мечте – что знает, как сделать, чтобы увиденное в фильмах сбылось наяву. Нужно только выбрать нового председателя сельсовета – Екатерину Юрьевну – и с ее помощью, а также с помощью их “команды” включить деревню в какую-то мудреную программу, которая принесет деревне много денег. Народ оживился, забурлил. Катю все хорошо знали и выбрали ее председательницей без особого труда. Старого председателя, Архипыча, хотя и уважали, но видели, что сделать он толком для деревни ничего не смог. Тем более, что и неожиданно приехавшее в деревню районное руководство так прямо и сказало, что пора бы его уже поменять, а лучшей, чем Екатерина  Юрьевна, кандидатуры  им не найти. Так и стала она предсельсовета. Изменения с ее приходом народ почувствовал уже на следующий день – к облупленному и обветшавшему зданию сельской администрации подкатили две машины строителей и принялись выносить и выдирать из него все, что только могло быть вынесенным и выдранным. Вскоре остался от него один скелет – так муравьи обгладывают свою добычу. Затем сельчане увидали длиннющие грузовики с завернутыми в пленку кирпичами и иными чудными, невиданными ранее материалами. И когда скелет превратился в прекрасное здание, опоясанное газонами и клумбами, стало окончательно ясно – пророчества Петра Алексеевича начинают сбываться.

Тем временем его выступления в клубе становились все длиннее, а иногда и заменяли собой просмотр самого фильма. Началось с того, что однажды перед очередным просмотром в клубе появился он, Федор, тракторист, пьяница и дебошир. По крайней мере, так о нем часто отзывался Архипыч. Будучи, как обычно, в изрядном подпитии, он прилюдно обозвал Петра Алексеевича и его планы нехорошим словом, сказав, что ему и его друзьям на эти планы наплевать  и что они как пили, так и будут пить. Народ в очередной раз притих, как справиться с мужиками-алкоголиками никто не знал, это казалось делом безнадежным. Некоторым стало жаль Петра Алексеевича,  которому открыто грубил и дерзил гроза всей деревни. Каково же было удивление, когда он, ничуть не обидевшись, а наоборот, даже обрадовавшись, стал благодарить Федора, назвав его славным представителем великого учения Бахуса и пригласив его на сцену. А когда тот отказался и, сопровождаемый смехом сельчан, покинул зал,  Петр Алексеевич удивил всех еще больше, сказав, что и для таких как Федор у него имеются особые планы и надежды, что недолго ждать того времени, когда они абсолютно добровольно и сознательно откажутся от подавления своего разума алкоголем. И хотя тут-то ему поверили далеко не все, а может быть, и никто вообще не поверил, но симпатии к нему росли все больше.

А когда в один из вечеров, в заполненном до отказа доме культуры, Петр Афанасьевич предложил одобрить программу развития деревни, возражавших не оказалось. Откуда-то появилась группа молодых людей в костюмах с галстуками, на сцену притащили стол и стулья, и каждый из жителей подходил и подписывал какие-то бумаги. Никто толком не понимал, зачем это нужно, но все знали, что через них лежит путь в светлое будущее. Запомнили только, что деревня Философово отныне будет называться селом Философское.

После этих бумаг изменения деревенской жизни стали происходить еще стремительнее. Из центра села, из здания администрации новая волна цивилизации пошла вытеснять старый уклад и старый его облик. Образовалась площадь, вокруг которой возникла плеяда других, не менее современных административных строений и даже небольшой банк. Была построена новая средняя школа с философским уклоном, в которой преподавали приезжие учителя и учились приезжие ребята. Сколоченные в прошлом веке домишки исчезли: кого-то переместили на окраину, дав землю и деньги на строительство, а кого-то и вовсе увезли в другие края. Лучами разошлись новые асфальтовые дороги, вдоль которых выросли красивые дома, заселявшиеся приезжими и, по-видимому, материально обеспеченными  людьми. Бедных и несчастных коренных философововцев заметно поубавилось, а впоследствии и не стало вообще. Алкаши пропали, как пропадают тараканы после травли. Остались только Федор и Фрол, да и те заметно поменялись – выстроили новые дома, приосанились, располнели. Перестали жить так как жили раньше. Что послужило причиной Федор рассказывать почему-то не стал... Село стали посещать различные делегации, даже иностранные.

Вроде бы это происходило как-то само собой, но людская молва связывала произошедшие перемены с Петром Афанасьевичем, который устроился работать директором школы. Правда, в самой школе он бывал нечасто, основное время проводил в своем особняке, расположенном за селом в лесу у реки. Федор рассказал, что бывает там, принимая участие в устраиваемых хозяином странных вечеринках. “Приглашает, понимаешь, к себе самый разный народ - от ученых и политиков до бизнесменов и бандитов – и устраивает дебаты! Приходится в них участвовать…” Последняя фраза прозвучала как-то обреченно, но я не успел задать вопрос – лодка причалила к берегу, на котором расположились его дом и участок. Там нас ожидала спортивного вида молодая брюнетка. “А вот и мой жена Лейла”,- представил ее Федор. Очаровательно улыбаясь, она протянула мне ухоженную белую руку. Ее восточное лицо украшали большие умные глаза.

По своему виду владения Федора не вязались с озвученной им профессией тракториста – не было посаженной картошки, теплиц с огурцами и помидорами, грядок с клубникой и иными средствами к существованию нашего рабочего люда. Газон, цветы, экзотические кустарники и деревья, беседка со встроенным мангалом. А вон и трактор – какой-то необычный, не наш, видавший виды “Беларусь”, а маленький, новенький, блестящий. Дом большой, видать, недавно построенный. Две легковые машины, породистая собака разлеглась у ворот. Молодая жена, каких нередко выбирают мужчины определенного возраста и достатка. “Живем по всем новым правилам, в кредит” – пояснил Федор, когда Лейла ушла в дом, – “и дом, и машины, и трактор, и остальное – все в кредит. И даже жену новую в кредит получил… Связал меня паук по рукам и ногам.” Окно растворилось, и Лейла позвала нас к столу. “Доскажу позже” – шепнул он, и мы зашли вовнутрь.

Внутри дом поразил своим дизайном – современной планировкой, мебелью, электронным оборудованием. На стеклянном кухонном столе ароматно дымились чашечки с кофе, стояли бокалы с соком, бутерброды. “Мальчики, пока перекусите, а я приготовлю ужин” – и Лейла принялась хлопотать на кухне. Поедая бутерброды, я напряженно думал и все же не мог понять – что не устраивает Федора в его настоящей жизни? Кто из российских трактористов может мечтать о том, что имеет этот уже сейчас?

Внезапно спохватился – опять я размышляю “обычными” мыслями. Надо настроить свой “огонь” на федоров. Прикрываю веки, представляю свое нежное розовое свечение, идущее из глубины наружу, к Федору… Ощущаю его мятущееся разноцветное – от ярко-желтого до черно-фиолетового – пламя. Вот он поднимает голову и пристально смотрит мне в глаза. Его огонь меняется – пестрота исчезает, цвет становится бледно-голубым. Что это означает? Как это перевести на нормальный язык? “С тобой все в порядке?” – слышу как бы со стороны его голос. “Извините, устал”, - пытаюсь вернуться к реальности я. “Руслан, вам нужно немного отдохнуть. Феденька, милый, проводи, Руслана в его комнату” – нежным певучим голосом просит Лейла.

Приняв душ, переодевшись в чистую одежду, я разлегся на постели в уютной спальне и, закрыв глаза, вернулся к прерванным хозяевами размышлениям. Мои похождении в этом селе, особенно общение с Федором, наполнили меня неведомыми ранее картинами мыслеогней, принимаемых душой, которая все понимала, но не могла ничего сказать. Однако же они оказались недоступны для моего мозга, который мог говорить, но ничего не мог понять. Какой же от них тогда прок, может быть, отбросить их куда подальше?

“Но ведь с Арсланой ты же все стал понимать!” – раздался внезапно чей-то до боли знакомый голос. Неужели моя драгоценная Мадемуазель Блондинка?..

…Нахлынувшие воспоминания об Арслане вдруг больно ударили в сердце. Без нее, пускай даже приходившей ко мне во сне, я внезапно ощутил себя никчемным и заброшенным, безразличным к самому себе…

Откуда-то прилетели унылые мысли:”Кто я? Что я тут делаю? Зачем все это нужно? Зачем я нужен сам себе со своими бредовыми размышлениями? Не лучше ли пойти к реке и утопиться?”  Мозг вяло пережевывал эти фразы, не находя в них ничего неправильного. Беспросветная тоска…

Резкий толчок, будто ударило током – а ведь в этих мыслях вовсе нет огня! Сердце учащенно забилось, голова заработала как двигатель на высоких оборотах, тело наполнилось пламенем. “Мысли-пожиратели огня! Ну и ну!” Вновь ощутил прилив сил и вкус к жизни. “Вот оно, оказывается, что: пришла интересная мыслишка, ты и воспрял духом. Не забывай, чья это заслуга ” – послышался профессорский голос.

Странное ощущение. Одни мысли поедают мой огонь, другие, наоборот, приносят мне его.

А, может быть, мысли Федора и не так уж важны, важен только заключенный в них огонь? Вот он, его огонь, тот – разноцветный, доносится до меня в оболочке его мыслей, оболочка лопается, он проникает в меня, обжигая мое нутро. Организм пытается обезопасить себя, обволакивая чужеродное пламя оболочкой его мыслей  и слов, но ничего не получается, оболочка не защищает. Отбросим ее и найдем ту, которая поможет. Вот она – “зависть”. Им движет банальная человеческая зависть. Она же и разжигает в нем его “огонь”. Огонь злословия и ненависти. Вся ясно и просто.

…Успокоение, удовлетворение, гармония… Ответ как перевести мыслеогни на обычный язык найден. Загадка “паука” разгадана. Он не в директоре школы, а в голове у Федора. Тракторист-философ, так его и разэтак.

С чувством хорошо выполненной философской работы я почел вправе разрешить себе уснуть.

…Кто трясет меня за плечо, мешая смотреть чудесный сон? Чье это бородатое лицо? А, вспомнил, Федор. Завистник, который. Ужинать, наверное, пора. А затем, уж точно, пойду спать до самого утра, и пусть мне приснится Она…

Ужина не было. Лейла стояла у большого зеркала в нарядном платье и рассматривала себя с разных сторон. Федор облачился в белую рубашку и в костюм с жилеткой. Супружеская пара куда-то собиралась. Бросалась в глаза разница в настроении – лицо Лейлы светилось радостью, Федор нервничал и хмурился. Завидев меня, она воодушевленно стала рассказывать о предстоящем визите к самому Петру Афанасьевичу в его “дворец”:”Сегодня село посетил большой человек, и директор школы приглашает нас, да и вас тоже, на вечеринку”. Федор метнул на меня быстрый взгляд, и я понял, что, возможно там предстоят “дебаты”, которые он почему-то не любил. Как только Лейла вышла, он подошел ко мне вплотную и зашептал: “Увидите сегодня все, о чем я говорил. Только прошу вас, не говорите ничего о нашей встрече, там, на берегу, утром. И еще – не пейте его чай, он туда подсыпает…” Вбежала Лейла:”Федюня, нас уже ждут, побежали. “Побежал” с ними и я.

Большим человеком, посетившим село, оказался маленький толстяк Якуб Автандилович. Приехав в резиденцию директора, мы застали кавказца  расхаживающим перед небольшой аудиторией, сидящей за длинным столом, и энергично выступающим. Подойдя поближе, я был удивлен очередной переменой в его облике. Лицо приобрело властное выражение, говорил медленно и веско на почти хорошем русском языке:”Некоторые думают, что реальную демократию можно подменить красивыми лозунгами. Что там – он показал пальцем наверх – можно брать сколько угодно денег, а возвращать пустыми словами.” Он остановился, обводя присутствующих гипнотизирующим взглядом. “Что власть им дает не человек”, – он вновь устремил палец вверх, – “а сам аллах, и что они должны служить ему, а не народу. А народ должен служить им.” Он вновь остановился, глаза его налились кровью, речь перешла на рычание:”Эти люди серьезно ошибаются. Мы заставим их служить демократии!” Стало страшновато, казалось еще немного, и он сойдет с ума. К счастью, этого не произошло. Раздались аплодисменты, свирепая маска оратора сменилась на кавказское радушие. Он сложил руки на груди и медовым голосом проворковал:”Как я рат, дарагие маи, чито встретил тут вас, сваих друзей! А типерь я должен ехат. Дила нэ тэрпят. ” Затем поочередно всех обнял, расцеловал, после чего в сопровождении Петра Афанасьевича удалился за пределы резиденции.

Оставленная им аудитория состояла из незнакомых мне людей, за исключением встреченного днем школьного учителя, который приветливо помахал мне рукой. С уходом оратора аудитория заметно оживилась. Вернувшийся хозяин его еще усилил, представив меня как странствующего философа – и откуда он это узнал? Компания одобрительно загудела, и поочередно подходя, ее участники жали мне руку и называли свои имена. Петр Афанасьевич стоял рядом и давал всем краткие характеристики. Они имели разные профессии, все, или почти все, имели философское образование, некоторые даже ученую степень. За исключением, пожалуй, двух человек – юноши цыгана и средних лет цыганки. Лейла тоже, оказывается, была философом, аспирантом на кафедре университета. “Наша чудо-аспиранточка” – пошутил Петр Афанасьевич – “старею, наверное, никак не могу понять темы ее научных исследований. Дай бог сил произнести: “Эволюция и реверсирование в симбиозе модернизации”. Лейла звонко засмеялась:”Рвемся вперед, Петр Афанасьевич, смотрите, догоним вас и перегоним”. Федор, хмурясь, стоял рядом. Его мой гид отрекомендовал так:”А это мой классовый враг. Теоретический, конечно.” И, улыбнувшись, добавил:”В сущности мы друзья, не можем друг без друга как два полюса, правда, Феденька?”  “Не совсем так”, - Федор с вызовом поглядел на директора, -“точнее было бы сказать “как паук без добычи”. Петр Афанасьевич весело рассмеялся:”Вот за что я люблю и ценю Федю, нашего драгоценнейшего бунтаря. Прудон и Бакунин в одном лице!”

Любопытно было видеть их рядом: небольшого роста, худощавый, лысеющий с жиденькими светлыми волосами на голове, но добрый и улыбчивый один, и высокий, упитанный, заросший черной бородой и волосами, но хмурый и злой другой. Интересно было бы сравнить их жен. В этот момент к нам подошла молодая особа, до этого одиноко сидевшая в сторонке в большом кресле. “Люсенька” – коротко представил ее хозяин. Люсенька томно улыбнулась. Я поневоле засмотрелся на нее – этому способствовала волна исходивших от нее ароматов, красок и каких-то неуловимых, но мощных флюидов. Все в ней вызывало удивление: огромные глаза, огромные ресницы, длинные солнечного цвета вьющиеся волосы, длиннющие розового цвета ногти, длинные бесподобные ноги на туфлях с сверхвысокими каблуками, ультракороткая юбка и жакетка. Но больше всего удивлял ее взгляд: казалось, он повествует о сильнейшей внутренней борьбе Люсеньки – изо всех сил она старается удержаться, чтобы не растаять или не испариться от наполнявших ее чувств. Она не вписывалась в присутствующую здесь компанию – ее глаза светились солнцем, морем и покоем, а не страданиями натруженного мозга.

Петр Афанасьевич пригласил меня осмотреть его дом. Он и вправду был похож на дворец, но не размерами, а образом: сделанный из толстых бревен, имел множество комнат и комнатушек, каждая из которых была не похожа на остальные, в каждой из которых был свой собственный мир и собственная жизнь. Все было деревянным и неповторяющимся – стулья, столы, полки, шкафы, украшения и иная утварь. “Мое хобби”, - он был доволен произведенным впечатлением, - “все или почти все здесь рождено моими идеями и сделано моими руками. Пытаюсь реализовать базовые идеи на бытовом уровне – пусть каждая комната ищет себя в себе и находит, естественно, с моей помощью…Как это делают мои гости – каждый из них уникален в своем роде, но, в отличие от моих комнат, им доступна радость познания, осознания своей неповторимости, причем на самом глубоком уровне. Как, например, нашему другу Федору, до недавнего времени бывшему заурядным сельским люмпеном, страдавшему от превратностей судьбы и пытавшемуся восполнить свою незрелость водкой и кулаками. Разительнейшая перемена – найдя свое я в анархизме, причем самого крайнего толка, обрел смысл  и цель в жизни, стал интересен, полезен, востребован. Видали как обустроился?”

Я не мог не поинтересоваться бросающимся в глаза различием их отношения друг к другу. “Люблю его как мать свое дитя. Дитя же частенько сердится и критикует свою мать, особенно когда становится на ноги и пытается стать полностью самостоятельным. Но в этом и состоит сыновья любовь – кто как не сын пытается найти в матери недостатки, уколоть ее как можно больнее? И, действительно, иногда ему это удается, но мать всегда останется матерью”, - и он вновь от души рассмеялся. Видя мой непонимающий взгляд, продолжал:”Федор – это проект нашей команды, пришедшей сюда несколько лет назад с целью создания единственного в стране, а может быть, и в мире философского поселения. Вы, наверное, уже увидели его, так сказать, внешний облик. Но еще более интересен его внутренний мир, поверьте, там кипят нешуточные страсти и идеи. Мы хотим добиться того, чтобы каждый стал носителем уникального, научно обоснованного мировоззрения, и тем самым, сосредоточить в селе весь спектр существующих в мире философских учений. Как в зоопарке собирают животных. Но, в отличие от зоопарка, у нас не существует клеток и оград, и все могут свободно общаться друг с другом. И если в поединке медведя с тигром, один, а то и оба могут погибнуть, то в наших дискуссиях, напротив, высвечиваются новые грани давно известных учений, высекаются новые идеи, а в конечном итоге, рождается и сама истина. Критика Федора в мой адрес – это всего лишь элемент его философии, попытка осмыслить объективную разницу в нашем отношении к жизни. Вот так.” И он по-дружески мне улыбнулся.

Этот человек все больше и больше мне нравился, я был увлечен его рассказом, хотелось задать ему множество вопросов. Но мы уже возвращались назад, и поэтому я спросил первое, что пришло в голову:”Простите за глупый вопрос, правда ли что вы подсыпаете что-то в чай?” И, уже заходя в весело гудевший зал, услышал ошеломивший меня ответ:”Если очень упрощенно, то – да. Считайте, что я владею маленьким философским камушком”. И, заговорщически поднеся палец к губам, таинственно прошептал: “Но это секрет. Никому ни-ни.” И вновь от души рассмеялся.

Так мы и вошли: смеющийся и обнимающий меня Петр Афанасьевич и сбитый с толку, с, наверное, не самым ярким отражением интеллекта на лице - я. К моему удивлению, гости почти не обратили на нас внимания, по-хозяйски распоряжаясь в его доме – они были вовсю заняты подготовкой предстоящего застолья. Извинившись, что больше не сможет уделить мне внимания, хозяин подключился ко всем остальным. Я остался один, не зная, что делать. Увидев вдалеке одиноко сидящую Люсеньку, решил немного провести время с ней, может быть, удастся послушать рассказ о ее философской идее.

Был вечер, сидящую на плетеном кресле веранды девушку освещал неяркий электрический свет, и я не мог с точностью видеть выражение ее лица, но казалось, оно было грустным. Она курила, кутаясь в большой пуховой платок, будто бы на улице было холодно. Мое появление ее не оживило. Может быть, о чем-то думает? Я так прямо и спросил. Оказалось, ни о чем. Тогда я поинтересовался в чем состоит ее философская идея. “В том чтобы ни о чем не думать” – такого ответа я, признаться, не ожидал. “А разве так возможно?”, спросил я, хотя и слышал, что дзенбуддисты этим занимаются. “Я вот тоже, как и вы удивляюсь”, - внезапно оживилась она, - “приходят к Пете разные люди, и все говорят, говорят, говорят. Каждый свои мысли говорит. В основном спорят, даже ругаются. Что же здесь хорошего? Умрешь от скуки с такими.” “А чем же еще заниматься?” – искренне недоумевал я. “Любовью. Сексом. Друг другом.” 

Я замолчал, ее слова поставили меня в тупик. В них чувствовалось глубокое убеждение, и что самое неприятное, какая-то правда. Я поймал себя на мысли, что нередко общение с женщинами сильно вредит им в моем мнении, гораздо более привлекательными они были бы в постели, нежели в обсуждении проблем бытия.
Неужели природа некоторых давно известных отклонений состоит в преодолении сложностей словесного общения простотой физического контакта? Возникли и другие вопросы – кто же она, чем она так привлекла Петра Афанасьевича.

Возникшее ощущение неприятности вдруг воплотилось в мысль: ее рассуждения хорошо вписывались в мою теорию мыслеогней.