Встреча, или как все начиналось...

               
                Алёне посвящается
               
 Завтра напишу Рощину заявление об уходе, – хватит работать, как копировальная машина, потребую расчета и расплаты за мой сизифов труд. Долой рабский труд! –  подбадривал я себя, направляясь к начальнику технологического отдела.
–  Что, за расчетом пришел? – увидев меня, спросил Петр Николаевич. – Знаю, знаю. Через денек, другой тебе в институт собираться. Спасибо, помог ты мне здорово. Сколько копий сделал! Видел я, как ты за кульманом вкалывал. Надо же, я насчитал, что на доске ты сразу крепил сорок восемь форматов. А кто тебя надоумил сначала проводить на каждом все горизонтальные линии, потом вертикальные и заканчивать чертежи, работая циркулем? Производительность фантастическая. Я тут в ценнике выбирал самые высокие расценки, и получилось у меня, – Петрович вздохнул, и продолжил, – не суди меня строго, всего восемьдесят  семь рубликов и сорок пять копеек, больше натянуть не смог. Пиши заявление, а кончишь второй курс – милости просим, нам такие, как ты, очень нужны.
Три стипендии тоже неоткуда взять, небольшая, но все же помощь маме. Я проработал на тракторно-ремонтном заводе почти всё лето. Завод только строился. Весь станочный парк и другое оборудование поступало по репарации из Германии, копировальной техники пока не было, вот и пришлось Рощину нанимать студентов для тиражирования полученных чертежей  инструментов и приспособлений всякого рода. Попался в его сети только я один, но не жалел, было у него чему поучиться. У входа в институт толпился студенческий люд – многие забыли свои студбилеты. Меня поджимал сзади, нетерпеливо толкая кулаками, сокурсник  Жора  Карагедов.
– Перестань спину толочь, дырку не сделаешь. До двери мало осталось, скоро пролезем.
–  Слушай, теоретик! – Жора всем давал какие-то придуманные на ходу прозвища, которые тут же забывал. – Слушай здесь, что я тебе скажу. К нам на  второй курс  подбросили краснодарских девчонок. Одна лучше другой. И чего это их вдруг потянуло в механики, не знаешь?! Видимо, там у них крепких мужиков не осталось, а здесь их навалом, – и он подкрутил свои черные большие усы.
   Жора был намного старше нас, бывших школят. Демобилизовали его в звании капитана, был разведчиком, участвовал в боях при взятии Вены, любил прихвастнуть. В курилке мы с удовольствием слушали его байки. Начинались они всегда с того, как после взятия Вены  Жора с его разведротой нашли в одном из подвалов разрушенного дома ящики с бутылками превосходного шампанского, засыпанные штукатуркой. Здесь  Жора закуривал «Беломор», выдерживал короткую паузу, явно ожидая восклицаний и  вопросов, без которых дальнейший рассказ терял бы всю остроту и пикантность.
– Так вот, – продолжал он, – вызвал я своего вестового, взвалил на его плечи два ящика с шампанским и прямиком отправился в знаменитую Венскую оперетту. Пришлось даже сапожищами стучать в дверь, пока она не отворилась и оттуда не выглянула премилая женская мордашка. «Что «ви волен?» поинтересовалась эта симпатяга. 
Помолчав, Жора таинственно добавил: – Вот с этого «волен» всё и началось. «Зер гут, зер гут», галантно ответил я на французском. Что делать и говорить дальше, не знал – хотите верьте, хотите нет, но растерялся от вида такой красотки! Собрался с духом и ляпнул: «Битте», махнем в забегаловку, что вон та, на углу», и ткнул пальцем в ту сторону. Хотя тот небольшой чистенький ресторанчик  с симпатичным именем  «У дяди»  и назвать забегаловкой-то было бы стыдно. А фрау всё сразу поняла: заулыбалась и без колебаний согласилась. Вестовой втащил к «Дяде» всё шампанское. Пять бутылок я отдал хозяину за закуску, так он начал кланяться, повторяя: «О-о! «Клико, Клико»! Данке шён». Ну, понеслось! Тут и музыканты нашлись: скрипач, барабанщик и пианист. Мою кралю после третьей бутылки хохот разобрал, она уже не сидела, а приплясывала на стуле и не выдержала, попросила на своем «данке» сыграть канкан из «Сильвы». Только барабанщик взял первый аккорд, заиграли пианист и скрипач, она одним прыжком влетела на стол и, задрав свою широкую юбчонку, пошла такое выделывать!
Обычно на этом занимательном месте повествования раздавался звонок на лекцию, зато на следующей перемене Жору нетерпеливо засыпали вопросами «ну, и чем всё закончилось, а что дальше-то было?»
–  Всё было, – отвечал он многозначительно. – Мою фрау звали Эльзой, она оказалась примадонной Венской оперетты, и так  ко мне привязалась, что запросилась в разведроту. Бляха буду! Жаль, пришлось расстаться. Ох, и женщина была – огонь.
   Все группы собрались в актовом зале на общую первую лекцию по курсу «Детали машин», которую читал сам заведующий кафедрой, профессор Иван Антонович. Войдя и поднявшись на кафедру, он, небольшого роста, полный, с брюшком, обтянутым жилеткой, розовощекий, с хитрющими глазами, которые много видели и всё понимают, долго и молча разглядывал студентов. Видимо, аудитория ему не очень понравилась, но, махнув рукой, он шумно вздохнул и проговорил: – Итак, начну сегодня с рассказа, как  выбирал жену. Хотел умную, красивую и высокую, а попалась, – здесь он вновь обвел взглядом аудиторию, прислушиваясь к повисшей тишине, – только высокая. 
Студенты были наслышаны о придирчивом, ворчливом и неуступчивом характере профессора, поэтому зал тут же огласился дружным хохотом. Переждав минуту, он продолжил:
–  Вижу, что вы ничего не поняли, или, по-студенчески, не врубились.  Смысл сказанного в том, что уже смолоду, прежде чем сделать выбор оптимального решения, необходимо  взвесить все «за и против», а выбранное –  грамотно обосновать. Помните! Вы будущие инженеры, это ко многому обязывает. Завершил он свое вступление старой шуткой:  – Лучший учебник по «Деталям» написали три «Б», усмехнувшись, успокоил: –  это Бах, Берлов и Бабарыкин. Советую незамедлительно, после моей лекции, направиться в библиотеку.
– Жора, а где же твои хваленые девчонки? Опять лапшу навесил? – тихо спросил я.
– Покрути головой, разведчик хреновый. Видишь, в центре кучкой сидят, и с ними два хмыря. Зачем их-то прихватили с собой?  Ну что? Увидел?
–  Девчонки обычные, ничего особенного, а хмыри, да, – непривлекательные.
–  Ну, ты, теоретик, даешь! На переменке выйди в коридор, будут они группой прогуливаться, увидишь какие у них фигурки точеные, ноги из ушей растут, волосы светлые, точно, как у моей Эльзы в Вене.
Но новенькие остались в зале, что-то тихо обсуждая и стесняясь шумных и горланящих студентов нашего факультета. На следующий день  я встретил одну из приехавших девушек. Меня удивило, что шла она на своих высоких каблуках строго посередине коридора, гордо задрав свой курносый носик и не замечая прижавшихся к стенам студентов. Всё «мужское население» факультета неотрывно глядело ей вслед, я тоже не удержался и понял, в чем дело. На ней было легкое, светло-зеленое платье – в тон лету и ее, прекрасно видным, четко переступающим стройным ножкам. 
 Да, в Краснодаре другие нормы и правила, там не Восток, и ей придется завтра переодеться, подумал я. А Жора прав в своей оценке, он явно знает толк в женщинах.
   Прошло всего несколько дней, и мы все перезнакомились. Помогли нам «хмыри», на самом деле покладистые и хорошие парни. Они рассказали, что все приехавшие учились в Краснодаре, в пищевом институте, но решили перейти в наш, индустриальный, чтобы получить специальность технолога-машиностроителя, по тем  временам дефицитную в Краснодарском крае.  Один из парней, Вася Бессонов, пригласил меня в гости, похвалившись, что ему с сестрой повезло: за небольшую плату они сняли комнату  в квартире на проспекте Ленина. В воскресенье, взяв по пути бутылку  вина «Аг суфрэ», я поднимался по лестнице на пятый этаж и уже на подходе ощутил резкий запах жареной рыбы. На мой звонок прибежал Вася и еще в дверях, сбиваясь, попросил «скорой помощи». В их комнате были настежь распахнуты два окна и балконная дверь, но это не спасало от густого чада со сковороды на керосинке, рядом с которой суетились две девушки. Вася принялся размахивать полотенцем, изображая вентилятор.
– Познакомься, – проговорил он, запыхавшись, –  та, что в переднике, моя сестра Лена, другая, в халате, ее подруга  Алла Винник. Живет пока с нами. Не здоровайся, у них все руки в масле, измажешься. Видишь, жарят по совету хозяйки каких-то плавающих змей-миног. Хозяйка-то не успела сказать, что жарить надо без масла. Скажи, что делать?
– Скорую вызывай или пожарную. Над домом вашим дым столбом, а у кафе напротив толпа собралась и требует хлеба, принюхиваясь к вашему яству. Вон и пожарники уже появились, народ просит зрелищ. Я за квартал понял, чем вы будете встречать, вот и прихватил  бутылку сухого белого к рыбе. Спрашиваешь, что делать? Надо  вычерпать масло, осторожно уложить готовую миногу на тарелку, масло слить, сковородку вымыть. Да, и вынесите на балкон вонючую керосинку, пусть обгорает, а народ нюхает.
– Ну, ты даешь! Какие пожарники, какой народ? Никого нет, и рыбой уже так зверски не несет, – Вася серьезно принял мою шутку, перегнувшись за перила балкона
Дав все ценные и оперативные указания, я наконец-то  узнал в Алёне девушку, которая  поразила всех своим независимым видом и просвечивающим платьем. Признаюсь, что «жареная» минога, плавающая в масле, мне, искушенному каспийской рыбой, не понравилась, но и мое «Аг суфрэ» не вызвало восторга у представителей Кубани. 
Мы изредка  встречались в институте, перекидываясь обычными фразами: «Привет! Как дела, успехи?» Прошел год. От Васи узнал, что Алёне пришлось срочно выехать в   Краснодар, умер ее отец, Василий Павлович, известный винодел. Увидел я ее только  после окончания весенней сессии, одиноко стоящую у двери кафедры со свернутым в рулон листом ватмана.
– Что ты такая кислая, ждешь кого?
–  Надо сдавать зачеты, а тут еще этот проект по «Деталям». Молодой доцент подражает профессору, проявляет характер. Вот и гоняет. Приношу показывать проект, а он, не раскрывая рулон, смотрит  в него, как в подзорную трубу, и возвращает со словами: «опять плохо, доработайте».
– Так пойди к самому «заву», а доценту ты, наверно, приглянулась.
– Не говори ерунды, скажешь еще. Стыдно мне показывать профессору такой проект, я его дорабатывала, порой ластиком, дотерла местами почти до дыр.
– Дай посмотреть. Так, когда  назначили тебе последний срок? Ладно. Завтра вечером, часам к семи тебя устроит?  Встретимся у входа в институт, – свернув лист, прыгая через ступеньки, я понесся вниз по  лестнице.
– Куда ты помчался? Мне нужно через два дня, – донесся до меня голос Алены.
Дома, установив чертежную доску, прикнопив новый лист ватмана и разложив на  подставке инструменты из отцовской готовальни «Рихтер»,  я приспустил  абажур, и к утру, закончив чертеж трехступенчатого редуктора, завалился спать. В семь вечера, с проектом под мышкой, я уже был готов к встрече. Алёна не заставила себя долго ждать. Она бежала от «Сабунчинки», вокзала пригородных электричек,  и, запыхавшись, ухватила меня за руку.
– Что, уже всё исправил? Вот здорово! Какие ошибки ты нашел? Домой приду, посмотрю. Спасибо за выручку, век не забуду.
– Ты пораньше появись в институте, постарайся встретить Ивана Антоновича у дверей кафедры Он первым приходит. Напомни, что когда разрешал тебе перенести сроки сдачи зачета и проекта, ты пообещала не подвести его. Доцента не вспоминай. До свидания. Удачи и успехов!
Через неделю я, устроившись рабочим на время каникул, стал работать на буровой невдалеке от приморского поселка Бузовны, знаменитого своими сияющими песчаными пляжами и виноградниками. Как-то раз в конце лета, возвращаясь домой на электричке, я увидел в вагоне Алёну, пунцовую от чрезмерного желания подзагореть до черноты под ярким и жгучим апшеронским  солнцем. Ее знобило.  Подсев к ней поближе и прикоснувшись к ее плечу, я почувствовал, как она перегрелась, и посоветовал рецепт моей мамы: хорошенько, по нескольку раз смазывать алеющие лицо, плечи,  а особенно курносый нос, холодным мацони – кислым молоком, быстро снимающим жар. Мы разговорились, и я, шутя, предложил стать ее гидом в походах по историческим местам своего города. Прощаясь, Алена не спешила уходить и вдруг чмокнула меня в щеку.
 – Спасибо! Это за помощь. Получила «хор», профессор похвалил отличную графику, но снизил балл, нашел, что у редуктора нет масленки и какого-то там прутка для проверки уровня масла. Твое предложение быть гидом, если не шутишь, принимаю с одним условием: смотри, не оставь меня одну и не скройся где-нибудь в закоулках старого города. Соседка испугала, что в переулках-переходах этого «Ичери шегер» легко заблудиться, так она назвала его. Я правильно повторила?
– Да, правильно. Ичери, это старый, а шехер – город. Правда, произношение у тебя кубанское, со временем научишься.
Вскоре она сняла угол и перешла жить в квартиру рядом с институтом. Я познакомил ее со своими близкими друзьями, и у нас сложилась дружная и веселая компания. Встречаясь по вечерам, мы гуляли по любимому в городе морскому бульвару, подшучивая и подтрунивая друг над другом, спорили, кто рискнет прыгнуть с высокой парашютной вышки. Первой туда стремилась энергичная и непоседливая, маленькая Майя, студентка консерватории и к тому же жена моего давнего товарища, музыканта.
Мы хором  предупреждали, что ей не долететь до земли: либо ее унесет ветром, либо  висеть ей одиноко в ожидании пожарных. Майя в ответ только заразительно смеялась. Однажды, зазевавшись, мы увидели, что она торопливо поднимается по лестнице на верхнюю площадку вышки.  На наши отчаянные крики «Слезь скорей!» реакции не последовало. Через несколько минут Майя, оплетенная ремнями, была уже готова к прыжку. Два инструктора, открыв дверцу, подтолкнули ее, и, пролетев в свободном падении, пока не натянулись стропы парашюта, она, раскачиваясь, повисла в воздухе, болтая ногами и вызывая восторги и свист зевак.
– Я же говорил моей дурочке, милой женушке, что надо ей набирать вес, кушать побольше, а еще рожать собралась! Вот, дуреха, иначе не назовешь, – ворчал  Чингиз, нервничая и чертыхаясь, пока его Майю стаскивали вниз за веревку.
Затем, после волнений за жену, в Чингизе проснулся советский человек, знакомый с французской модой на нижнее белье, почерпнутой из зарубежных журналов, «вредоносных» и запрещенных, конечно, но, тем не менее, всем хорошо известных. 
 – Я ей перед уходом советовал надеть белые трусики, а она напялила голубые старушечьи рейтузы. В консерватории все болтать будут, что я заставляю её носить материнские. Стыд-то, какой! – обдергивал он расклешенную женину юбку.   
Майя смеялась и очень гордилась проявленным героизмом, а сердитый муж мчался в кассу и к администратору, требуя, чтобы его жене – больше никогда и ни за что – не продавали билетов. Алёна, посмотрев на меня, молча улыбнулась, вспомнив, видимо, свой «марш независимости» по институтскому «подиуму», а я улыбнулся ей в ответ.
Прогулки мы частенько заканчивали открытыми летними кинотеатрами, толкаясь в длинных очередях за билетами. Громко, перебивая друг друга, обсуждали суперфильмы тех времен, такие как «Джордж из Динки-джаза», «Тетка Чарлея», «Паяцы».  И, конечно, восторгались уже популярными в стране актерами и певцами, Марио Дель Монако, Тито Гоби, Шарля Азнавура. Недаром тогда утверждалось, что «главное из искусств – кино»!  Вот и мы пытались петь песенки из фильмов – нестройно и вразнобой, но весело и громко. Распевали «Скажите девушки, подружки наши», переиначив известное «Скажите девушки подружке вашей», вызывая улыбки бакинцев, любящих пошутить.
Расставаться сразу не хотелось, мы еще долго балагурили и, дурачась, обливались водой из бассейна с фонтаном у ворот крепости, где в старом доме жили Майя и Чина.
Я обычно провожал Алёну до дома, до ее подъезда, и однажды впервые поцеловал, смущенно объяснив, что это мой тот самый – запоздалый ответный поцелуй.
Моя встреча с Аленой, начавшаяся на втором курсе, завершилась обоюдным союзом на пятом. И – долгой, трудной, но счастливой жизнью…
– Что, выбрал  самую красивую? – улыбаясь, поздравил нас Жора при встрече. – А помнишь, как я расхваливал тебе всех краснодарских девчонок?!  Я еще  не забыл свою Эльзу, до сих пор хожу холостяком, даже мои усы не помогли, – обнял он Алену. – Давно мы не виделись! С третьего курса ушел из института, так и не осилил тех несчастных трех «Б». В военкомате тружусь. Здоровья и счастья вам. «Зер гут. И ауф видэрзэен!»