Альтерэго

                Альтерэго
                Глава 1. Незнакомец 

В вечер вторника, когда октябрь, вошедший еще недавно в свои права, уронил на Лоссанскую Дубраву первые снега, где-то в Приозерной аллее, абсолютно тихой, туманной и пустой, сидел, расположившись на уютной скамье, господин в черном, слега приплюснутом цилиндре. Сидел в одном фраке, (прошу отметить первую престранность, ведь погода была довольно сурова) а плащ сероватого цвета лежал рядом, что и странно.
После он снял цилиндр и положил его рядом, на плащ, затем, облокотившись на бесконечно чудесные мраморные перила, развернул свой взор позадь себя, где в вечернем своем блеске, во всех огнях таинственных за мистериями, показал свое великолепие Озерный театр, настоящий бриллиант здешней архитектуры. Кроме необычно красивого названия  театру своими создателями, извечными фантастами-романтиками, был предан необычайно красивый вид. К его главному входу вел мост (достаточно широкий, для того, чтобы там могли разъехаться две повозки – свойство, присущее так же Великой Китайской Стене) с выполненными в художественной ковке поручнями в «виноградной лозе», что тоже щедро освещалась во время, особенно, больших премьер. Сам же вход представлял собой высокие и массивные врата, выполненные в сусальном золоте, где в разных их частях непрерывной картиной изображены разные эпизоды шекспировских пьес: по центру, например, на уровне зрительских глаз изображен Гамлет (тот самый финальный его монолог, если конкретней), а где-то выше сцена из еще одной известной пьесы «Ромео и Джульетта» (а точнее тот драматичный  момент, когда чета влюбленных умирает). А что внутри
-«Ох, до чего он чудесен!» - с улыбкой на ране извечно печальном лице произнес шепотом  господин. Его лицо слегка сморщилось от более всех навязчивого порыва холодного ветра.  Воспользовавшись таким затишьем, скажу, наконец, кто этот господин! В этих кругах знают его, как графа Арсентьева Николая Архиповича, одного из преуважаемых господ в Дубраве. Ох, и тяготы его жизненные и душевные,  с которыми человек должен идти один и с честью нести эту борьбу. Никто нам в ней не помощник и не товарищ. Но это так сложно, верно?
Однако холод сгущался, воздух неожиданно, но ощущаемо загустел, гуще стал и туман. Все же плащ не был лишним. Слегка накинув его на спину, Арсентьев съежился, и богатая фантазия могла увидеть в нем снегиря. Впрочем, холод не был помехой его прогулки – он и не думал уходить.
В тумане, в глубине аллеи появились две фигуры. До поры они были расплывчаты,  и лиц разглядеть  было невозможно. Наконец они приближались, все же стремительней, чем на обычной прогулке, словно куда-то спешили.
Надо сказать, что почтенный граф среагировал на них лишь тогда, когда абстрактные фигуры незнакомцев стали до приличного порога конкретными. Одна фигура принадлежала какой-то леди в модном платье, та смеялась громко и своим внешним легкомыслием намекала куртизанку.  Господин же, чье лицо было закрыто твердым высоким воротником, говоривший басом, что-то не разборчивое, в отличие от своей спутницы не показывал лица, самое большое, что удалось рассмотреть – глаза. Должно быть, он бы  среагировал агрессивно, узнав о  впечатлениях, которые оставляет дамское легкомыслие  в сознании достопочтенного графа. Надо сказать, что Арсентьев был довольно строг к своим мыслям и сразу пресек обидную ассоциацию, что сразу посчитал правильным. Собственно, граф не слишком отвлекался на все это, думая с маниакальным упорством  свою депрессию, что доставляло неприятное давление в груди.
Наконец когда пара была совсем близко, и граф мог их видеть, не поворачивая головы, таинственный  мужчина остановился у той скамьи и, не опуская головы, произнес, тогда, как его спутница без интереса к персоне графа прошла дальше.
- Хватит, Арсентьев! Боже нас не жалует! Никого из нас!  - на тех словах  незнакомец, резко оттолкнувшись, широкими шагами пошел  дальше к главной лестнице и вскоре скрылся со своей спутницей в тумане, оставив Николая в полном замешательстве.
- Что он сказал? – абсолютно неуверенным голосом-замешательством вслух промолвил граф – Откуда он знает это, когда никто этого не знает?
В следующий момент голова его начала разрываться по самым непонятным и загадочным причинам (ведь ни чего подобного с мигренями ране не было) и словно голос того незнакомца навивал ветром чрез всю аллею: «Иди с аллеи!». Как же ему хотелось внять этому голосу! Когда же понял, что ему ничто не мешает, то в резком порыве рванул к выходу. Главная тропь вела от самых ворот вниз к мосту, что, как мы помним, вел в Озерный театр. С какой скоростью может двигаться человек, когда тот напуган? Могу лишь сказать, что граф двигался быстрее!
Что-то невероятное и впрямь случилось! Выбежав,  резко выпорхнув из ворот аллеи, он почувствовал, что на целые секунды завис в воздухе. Когда же его ноги коснулись брусчатки, он остановился и огляделся. На него смотрели окружающие, но до понимания были они скупы, потому смотрели резко осуждающе, словно не узнали. Желание же Арсентьева о том, что бы, как можно скорее вернуться домой, его не оставило. Но душа стихла, а разум стал холоднее, потому и решил сбавить темп шага.

Мистика была налицо. Сложно было ввести тяжело думающего человека в замешательство, но тем не менее, каким-то странным образом у того незнакомца это получилось.
«Он не мог этого  знать» - судорожно лепетал  граф Николай, в полной растерянности продвигаясь по улицам к своему дому. На постоянные оглядки  на странного неузнаваемого человека граф уже не обращал внимания. Его голова мало того болела, но мысли летали в хаосе, разрушая стенки сознания, которые до сей поры казались твердыми и неприступными. Больно осознавать, что за разрушенным разумом следует безумие! И, тем не менее, все это вертелось в голове Арсентьева, угрожая взрывом.
Дело дошло до беспамятства. Когда до частного сектора (трудно представить, что граф живет в какой-то квартире) оставалось две улицы графа швыряло из стороны в сторону, он что-то бубнил про себя, затем хаотично что-то кричал, словно отбиваясь от бесов, которые не были видны никому, но были они повсюду!
И вот, наконец – парадная. Как странно, что нет прислуги и никого рядом. К слову, странно ему не было – бедный граф был так озабочен этой агонией, что не замечал, что вместо просторной залы узкая лестница, ведущая не к нему в кабинет, а в чью-то квартиру.
Ему чудился  бред, как из темных углов появлялся тот незнакомец и его спутница. Людей он не замечал, хоть они и пытались его удержать. Бред. Бред. Бред…
Агония продолжалась долго. Наконец, преодолевая чудовищную головную боль, оказался в каком-то помещении, в полусумерках которого разобрал лишь ветхую кровать.  Наверно, он понимал, что уж точно не у себя дома, но ему было совершенно все равно. Жуткая боль резко прекратилась, граф Арсентьев упал без сознания. 

Глава 2. Сон

Не успел оправиться Арсентьев от агонии, как  оказался ни где иначе, как в абсолютной пустоте. Его окружала вечная  и густая тьма. Причем, ему казалось, что стоит он на твердой поверхности, несмотря на то, что в каждом атоме этой густой и, казалось, плотной тьмы не было ни грамму плотности, ни грамму почвы, ни грамму вынесенной из реального мира материи. Здесь было все иноматериально.
- Я рад, что ты меня послушал, дорогой я! – смеясь, из пустоты доносился голос. Эта его реплика не могла не ввести в обычное для графа замешательство, ведь казалось ему, как, наверное, и многим адекватным людям, что слова эти и впрямь странные – Хотя это происходит и не всегда, ты это хорошо знаешь! Не всегда ведь ты слушаешь самого себя? – с каждой фразой вводя собеседника в исступление, как казалось, сама пустота говорила с ним.
- Что за чушь? – тихо произнес граф, озираясь в попытках опознать, откуда исходит голос.
В следующее мгновение все моментально трансформировалась, и  Арсентьев оказался, бог ты мой, в гостиной собственного особняка девятнадцать лет назад, где он еще мальчишкой на ступенях читает какую-то книжонку неизвестного автора. Не понимая где тут реальность, а где несусветный бред Николай решил сделать шаг к себе прошлому, как и тогда читающему, думающему. Но ведь в то мгновение он чего-то очень испугался и, бросив книжку, побежал со всех ног к себе в комнату, которая, как и тогда находилась на втором этаже, где сейчас кабинет. Наклонившись, разглядывая себя былого, увидел граф в глазах  мальчишки страшный силуэт. Резкий разворот позволил увидеть причину испуга воочию.
Черная дымка аурой окружала этого монстра ночных кошмаров юности. Сам он был сух телом, из-за тощего туловища простирался кнутом хвост, а голова разрывалась из-за гигантского острого языка. От него веяло  таким холодом, что вечерний холодный туман в аллее казался  всего лишь остывшим паром.
Сердце Николая так замерло и замерзло, что он теперь не смог сказать ничего. Каков был испуг? Как в детстве,  когда когда-то забытый демон вновь смотрит на тебя. Да, ничего из человека не уходит просто так – это сейчас, как нельзя ярче понимал Арсентьев.
Демон смотрел с непреодолимой обычному глазу холодящей злобой. Но продолжилось это недолго. Вмиг пропала дымка, и демон растворился в пространстве. Но на этом холодящий испуг не кончался. Стукнула дверь комнаты-кабинета – это, как предположил Арсентьев, заперся он ребенком от тотального душевного страха. В глубине залы из черного угла выходил тот самый незнакомец, что сыграл с графом такую ужасную шутку. Он был в том же самом плаще с твердым воротником, но как только он оказался напротив Николая его плащ, а вместе с ним и таинственность, исчез сам собой. Лицо многим напоминала самого графа, да и внешность и одежда была такой же. Можно было сказать, что граф достопочтенный смотрел в зеркало.
Безумное выражение лица Арсентьева вперемешку со страхом и абсолютным негодованием теперь даже не было похоже на его отражение, казалось, что это тоже часть воспоминания.
- До чего злую шутку ты со мной играешь, кто бы ты ни был! – с явным волнением в голосе лепетал граф.
- Нехорошо - не узнавать своих собственных мыслей, граф Арсентьев! Впрочем, твои мысли соответствуют тебе! – с усмешкой произносил незнакомец, подвигая себе массивное кресло, и присаживаясь на него, расположившись прямо напротив.
- То есть ты – мои мысли? Что за чушь? – скептично отозвался Николай.
-Хм. Давай начистоту! То, что произошло с тобой в аллее – другие бы навали безумием! Ты дергался в жуткой агонии и судорогах и уснул в чьей-то квартире! Чертов ты скептик, ты до сих пор в меня не веришь? Сейчас ты во сне разговариваешь с самим собой, а точнее с незнакомцем, которого случайно повстречал где-то там, в аллее, в сопутствии, как ты помнишь, с куртизанкой! Кстати, она на тебя тогда сильно обиделась!
-   Это все равно чушь! – повторял с упорством и уже большей уверенностью в голосе Арсентьев – зачем же ты пришел? Мне не нужна помощь!
- Понимаешь ли, мой упрямый друг, что мысли имеют вес, а что самое главное, объем?  Конечно, ты все понимаешь! Я – это ты! И если я говорю что-либо, ты знаешь это наперед! И, тем не менее, ты перестарался с тяжкими думами и извечными депрессиями. Принцип шарика – ты надуваешь его все больше и больше, до тех пор пока тот не лопнет от перенапряжения. И я тебе авторитетно заявляю: у тебя лопнуло сознание! А когда лопается сознание появляюсь я! Нет, конечно же, я живу и без того, только ты меня не чувствуешь! – спокойным языком внушал незнакомец.
- Если тебе верить, я все понял! Но кто же ты? – уже абсолютно спокойно продолжал расспрашивать граф.
- Я твой Альтерэго!
- Альтернативная личность? Час от часу не легче…
- Да! И нравиться ли тебе или нет, но пока твое сознание представляет сдутый шарик, я буду самым явным явлением в твоей жизни!
- Мне все ясно! Верни же меня обратно!
- Обратно? Ну что же! Не в силах удержать тебя!
И по щелчку его пальцев белая зала особняка начинает рушиться, исчезает и сам Альтерэго. На какое-то время снова густая тьма и пустота. В следующее мгновение из пустоты густого мрака начинали возникать звуки мира, а сама тьма начала рассеиваться.
Открывши глаза, Арсентьев не понимал где он находиться, во всяком случае, ему так казалось. Эта была весьма просторная, светлая гостиная с креслами и журнальным столом в углу. На одном из кресел сидела молодая девушка, та самая, названная обидным «куртизанка». Она аккуратно кромсала зеленое яблоко ножом, утонченными жестами посылая кусочек за кусочком в рот.
Как же стыдно было от осознания, что необходимо извиниться! Такая прекрасная девушка, теперь он разглядел ее достаточно хорошо, не выкинула его на улицу, или просто не смогла!
Она некоторое время смотрела на него строгим взглядом.
- Да, не каждый день, это точно, на диване в моей гостиной ночует сам граф Арсентьев Николай! – не без иронии произнесла девушка.
- Простите меня за куртизанку, уверен вы знаете, о чем я!  - проговорил тяжело Николай.
-Забыто! Ну что, не свойски графу просыпаться, где попало?
- Да уж! Не подскажите ли, где частная зона? В какой стороне мой особняк?
Девушка лишь учтиво показала на дверь, отчего образ доброжелательности ушел сам собой. Все же люди ставят прежде всего свои интересы, не питая жалости к случайным поводам пожалеть.
- Я благодарю вас, сударыня, за то, что так терпимы ко мне! – говорил Николай, собрав все свои вещи, что были при нем.
- А цилиндр вы,  где свой забыли? – проницательно поинтересовалась хозяйка, ножом указывая на журнальный столик в углу, где лежал цилиндр.
- Должно быть, я забыл его в аллее! – опомнившись, ответил Арсентьев, поднимая цилиндр.
- Мне было совсем не сложно взять его, когда  вы столь быстро убежали! – с кокетливым смешком сказала девушка
-Спасибо вам!
- Ах, да! Покуда мы с вами еще встретимся, то запомните же мое имя: Мария!
- Встретимся?
- Не уделяйте этому внимания! Просто идите и ни о чем не думайте!

На тех словах, следуя ее пожеланию, он так и сделал.
 



Глава 3. Ода испорченности.

Дорога домой заняла не так много времени – как вы помните, он сбился с дороги, когда оставалось всего несколько улиц. Старавшись не принимать в  ум всю абсурдность с точки зрения обывателя, что с ним произошла той ночью, он раза разом пресекал эти мысли. К слову, это было довольно сложно забыть. К тому же, несмотря на все его старания, некоторые старые думы все же не давали ему покоя. Но из всех старых ран души теперь сквозила лишь одна – собственно детство.
Он не помнил, какую книгу читал тогда, но казалось, несмотря на это, книжонка та – важнейшей зацепкой. Надо сказать, что главной больной точкой графа был пробел в душе – он не помнил ни дня собственного детства вплоть до того момента, когда вступил в самостоятельную жизнь. Этот демон вновь показал Арсентьеву такие глубокие места в собственной памяти, к которым тот не обращался долгие года.
Ничего из человека не уходит! Память наша на подсознательной нише хранит все в деталях, а детали эти иногда отображаются во снах. Каждый для себя составляет единую Вселенную, единый макрокосм, и если сознание уязвимо для обмана, то более глубокое подсознание обмануть, как бы мы не старались, невозможно!
Наверно, эти мысли могут заставить человека пересмотреть свои взгляды о миссии в жизни.

А пред ним снова его особняк. Чувствуется суматоха и волнение у крыльца. Прислуга что-то ищет. Они фактически не обращают внимания на него.
-Что вы ищите? – строгим голосом спросил граф
- Оу, Господин, вот вы где! К вам пришли! – наперебой лепетала прислуга – Пришел господин, представился странным именем и теперь ждет вас в зале.
-Странным именем? – с подозрением переспросил Арсентьев
-Да! Аль-т-т…-Попытался садовник- Да черт его знает, граф! Вообще не русский! Сказал, что брат вам и знает вас, как себя! А как  он похож на вас!
- Я знаю, кажется,  о ком идет речь! – поддержал Арсентьев и ринулся в залу, ту самую, что была представлена во сне.
Это был действительно он, демон! Он сидел в том же кресле, в каком сидел во сне. Теперь они встретились с ним на яву.  Вот он, черт! Не успеешь хлопнуть мордашкой, как он уже хозяин наряду с тобой, сидит в твоем кресле, находиться в твоем особняке, и прислуга пред ним клонится, как пред тобой.
- Что ты делаешь здесь? – недовольно спросил Арсентьев – Как ты смеешь?
- Ах, посмотрите какие мы важные – даже себя не признаем! Забыл ты что ль, как той ночью лепетал от страха пред моим величием? А теперь зазнался, покуда я пришел к тебе латать дыры в твоем сознании! Ты, кстати, согласен на это? – снисходительно отвечал Альтерэго
-Согласен на что? На сделку с дьяволом?
- Сделка с дьяволом? В случае, если ты считаешь себя таковым, то… - учинив паузу,  демон взял нож – блестящий острый нож – и провел ее по кисти правой руки, обширно ее, кисть, порезав. Не знаю, какой мистической связью связаны эти двое, но  по мере того, как нож шел по руке Арсентьев чувствовал боль, как раз там же, в правой кисти. А когда обратил все же внимание на руку, то увидел, как с окровавленной руки сочится на пол кровь жирными каплями.  – То да! Это сделка с тобой, дорогой дьявол! – После сказанного Альтерэго более чем заметно ухмыльнулся, а реакция графа была равнодушной. Казалось, он и не волновался из-за руки!
- Что же ты делаешь?
- Помогаю! Не безвозмездно, конечно! Если я тебе помогу справиться с твоей глубочайшей депрессией, то ты мне даруешь волю – вот мои условия!
-Смешно! Впрочем, если это возможно, то я тебе дарую и Марс сверху! Все так просто? – улыбаясь от глупости предложения, отвечал граф.
-Разумеется, нет! Тебе надо вспомнить детство – без прошлого человек слаб перед будущим! Для начала прочти это! Помнишь книжонку? – демон бросил под ноги маленькую книжку в обгоревшем кожаном переплете, ту самую. – Что же, скоро премьера в Озерном театре, и ты прекрасно знаешь, кто там будет!
- Григорьев? – поинтересовался Арсентьев – Его еще не убили?
- К сожалению, отстрел смрадных бесов не прописан! Мести хочешь?
- Еще бы! – высокомерно выразился граф – Он порочит мое честное имя своими россказнями! Язык бы ему долой!
- У тебя будет шанс отыграться, если ты даруешь мне свободу, когда я тебе в этом помогу!
Чувство мести и тотальной жестокости поглотила Арсентьева,  из соображений меркантильности он все же стремился кое-что уточнить.
- Он умрет?
- Ах, как не престыдно графу думать о таких вещах! – иронично заметил демон - Да, он умрет, ведь желание твое для меня – закон! Будь аккуратен со своими желаниями, иногда они имеют специфичную особенность довольно точного исполнения и не все, как ты прекрасно понимаешь, направлены на добродетельность этого мира!
- Я заключаю с тобой сделку! – не слушая предупреждения, заявил Арсентьев – Но только чем, кровью?
-Не стоит! Достаточно честного слова!
- Как все просто!
- Что же, мне пора! До поры до времени… - сказал демон, смотря в часы – сегодня вечером в Озерной аллее, если ты помнишь! – на этих словах он щелкнул пальцами и вмиг испарился.
Тогда Арсентьев поднял книжонку и открыл ее. Какого же было его удивление, когда он обнаружил, что страницы путы.
- Хм… - подумал граф - Должно быть это не все загадки  моего прошлого!

Обескураженный таким расчетом дел он уселся на кресло и мысли его были лишь о Григорьеве, о котором я вам, не восторгаясь, повествую кратко, если позволите. 
Когда-то с достопочтенным графом дворянин Григорьев состоял в довольно крепкой дружбе. Но, видимо, величие графа росло, либо просто  Арсентьев ошибся в друге, но случилась страшная подлость! Помниться, как Лилия, первая любовь графского сердца, оказавшись в компании с этим Иудой  по воле случая, приняла россказни о нем всерьез. Вообщем, чем боле Лилия верила Григорьеву,  тем больше она от него отдалялась. В конечном итоге получилось так, что Иуда просто унизил  Иисуса в глазах Марии Магдалины (да простит меня бог, что я позволяю себе такие аллегории) и та начала от него отдаляться, сомнения ее захватывали. Надо сказать, что наша Мария Магдалина, что и в библейских сюжетах, что и сейчас, по сути, играла одну и ту же роль, только сценарий был вывернут наизнанку!
Но не стоит  грешно приводить святые образы на смертных земных людей! И что делать в этом случае графу? Лишь меркантильная жестокость в угоду собственному эго двигало им. И до поры до времени все это почивало на забвенных лаврах, где-то в самых глубоких местах забытья. Остался лишь  образ бесконечно презренного предателя. Но демон, как вы знаете, колобродит не просто так. Все обиды и образы, что осадком сели на дно душевное, демон потрошит и бурлит  до той самой поры, пока вся душевная муть не поднимется! О, да, это очень больно! Но человек ленив и от лени, как говорил Гете, впадает в спячку, а задача черта – расшевелить человека, неволей побуждая его решать свои проблемы. Очевидно, ему не нужны соседи, ведь проблема нашего душевного дна  - это живущий в нас демон – это наши мысли! И, очевидно, эта единственная проблема, которая достойна  нашего сознания, остальные – долой, выжечь!

А граф наш смотрит в абсолютно пустую книгу. И как он мог ее читать, она же пуста?! Теперь, когда осадок мыслей и переживаний наружу, то,  как в зеркале, в пустой книге он видит самое реальное произведение, произведение собственной жизни. Но поддастся ли он на искушение, ведь слово свое он так и не дал, демон ушел в надежде, что это случиться позже. Так искус мести или пожелание собственной свободы?

- Паж, поддать мой фрак! – гордо поднявшись, громко произнес, заметив пажа, Арсентьев.
- Да, Господин! Сию минуту! – ответил паж и временно скрылся за лестницей.

Что же?!  Хоть финал еще не предопределен, но веру в человечность…
Хотя…  Так тому и быть…

Глава 4. Лицом к лицу 

Пред большим зеркалом во фраке, как и прошлым вечером пред прогулкой. Но лицо еще более холодное, взгляд суров, а бесконечно мучащие мысли достали из ножен свои большие двуручные мечи и готовы биться за их обладателя. Ни грамму теперь сомнений! Как граф сам сказал, ни грамму сомнений – откровенное зло!
А, тем не менее, вечерело. Хоть погода была, как летом безоблачной, но мы застали самый закат. Помня о холодном осеннем ветре, захватив плащ и цилиндр, Арсентьев вышел за ворота. Как на благо, мимо проезжала повозка, весьма уместное средство передвижения. Щедро оплатив червонцем проезд, граф, с каждой секундой все более одержим местью за украденную любовь, был высажен у самого входа. Альтерэго рядом не было, и Николай решил мало-помалу продвигаться к театру.  Как его успокаивало это место!  Днем оно было еще боле лицеприятней, но ночью загадочней.
В редких лужах играла рябь, в воздухе летал один сплошной романтизм. Не самая удачная среда для мести. Сердце из заледеневшего гранита нежелательно таяло, а одержимость пропадала.
То сзади, то справа, то слева слушалось шаги и цоканье женских каблуков. Шаги, уже навязчивые, начали приближаться и, наконец, нагнали. Женская рука проникла под руку, на сгибе которой был аристократичной манерой положен  плащ – эта была Мария. Альтерэго же нагнал графа с другой стороны, слева.  Надо сказать, что граф среагировал спокойно, необычно спокойно, даже равнодушно.
- Вы тоже, Мария, будете за этим  наблюдать?  - поинтересовался Арсентьев
- Такой уж мой крест! -  с улыбкой отвечала девушка – Я никогда не захочу пропустить, как птенец превращается в птицу вольную, как мальчик становиться мужчиной!
- Что же, если это был образ, то я его понял! – парировал Николай, слегка в смущении пребывая
- Ты не передумал? – все о своем интересовался демон.
- Не в моих правилах передумывать такие вещи! Вот моя рука! – слегка в возмущении ответил собеседник, протягивая черту правую руку, заметив при этом, что плащ на себя взяла Мария. Собеседники пожали руки и начали спускаться к театру, а Мария из соображений, что рука будет пассивной, вновь ее обхватила, оставив, однако, плащ при себе.
До премьеры оставалось больше получаса, торопиться было незачем. Мост преподнес сюрприз, от которого, видимо, воздержалась сама судьба. У его берегового начала, оперившись на столб, стояли двое, мужчина и женщина – Григорьев и Лилия.   
- Вот они! – тихо возвестила Мария, которой было бы более обычным этого не знать
Парочка тоже среагировала и по закону этикета, да и по течению плана было необходимо подойти и поздороваться. Согласно ему, именно там должна начаться рознь между Григорьевым и Альтерэго.
- Оу, господин Арсентьев изволил прийти на премьеру? – вслух заметил Григорьев в де-юре вежливым, де-факто лукавом поклоне и речь его была  полна циничности, сарказма и фальши. Лилия же, наслышанная гадостей про честного графа, сухо и холодна, молчала и была равнодушна. 
- Да вот изволил! Как-то стало интересно, какова игра разного сорта притворщиков. А ну для кого же я говорю! Спешу представить своих друзей! Это мой Альтерэго… – немного смутившись, указал демона.
-  Альберт, если без шуток! – Вступил  Альтерэго – А эта прекрасная дама, Мария.
- Очень приятно! – вмешалась, перебив «Альберта» Мария. Надо сказать, что  друзья  Арсентьева интересовали Григорьева куда меньше, чем он сам. Причем,  интересовала графская персона, прежде всего, как предмет козней.
- Оу, когда бы он шутить не отвык!
-  А вот мы с Лилией тоже вновь решили приобщиться к этому преинтереснейшему искусству! Это же так прекрасно, оно полно чувств, которых вам, скорее всего, уже чужды!
- Как там учил апостол Павел? «Если я говорю  на языке людей и ангелов, а любви не  имею, то я – медь звенящая…».  Не находите очевидного ли сходства? – парировал Арсентьев – говорить о прекрасном и совершать такие подлости  – всего лишь дешевые пустословия!
- Ох, пора бы об этом уж забыть! Злопамятство вас не стройнит, граф, ни на йоду!
- Интересное дело!- Возмутился граф - Если бы я не помнил зла, то где бы я был? Если я всех прощал бы, то  кем бы я стал? Предатель говорит мне о том, что мне пора забыть его предательства! Какая наглость! Очевидно, для того, что бы уже с чистой совестью вновь меня предать и так до бесконечности или пока сердце не отстучит?! – уже заметно повышая тон продолжал граф, впадая в ярость – Не быть злопамятным? Да ты хоть знаешь, что ты говоришь?
- А что занервничал-то? – как бы специально стебался над Арсентьевым Григорьев, выводя его из себя. В какой же гнев вошел  внешне спокойный граф! Притом, тот прекрасно понимал, что здорово подставляется, так, как представляет собой сейчас, что еще больше подстегивало его. Общественность прекрасно понимает, что делает Григорьев, она ждет от меня хладнокровия! –  думал Арсентьев, покраснев от его простых, но колких и возмутительных вопросов – Она ждет от меня хладнокровия! А к чему хладнокровие, когда такой накал? К черту хладнокровие, вот к чему! Сейчас ничего не объяснить, каждое слово будет осмеяно и перебито десятью! Действие! Действие! Действие!
Как черт догадался в тот момент выхватить пистолет и пробить ублюдку его смольное сердце! Затем он невероятно ловко вложил пистолет в руку графу, мол, это все он, но не удрал, как ожидалось. Общественность это видела – общественность была повержена в шок!
- Ты что творишь? – схватившись за  ворот плаща,  грозно вопрошал  граф.
- Тихо ты! Не этого разве хотел? Не исчерпан ли вопрос? Я с тобой! Стой и жди, гордо и с достоинством! 
Николай смирился. Восстановил дыхание, и от прежнего волнения и даже ярости не осталось и следа. Молва осуждала его вслух, мол, в тихом омуте черти водятся, и была, может быть, права. Но вот только осуждает она все, что хоть мало-мальски выходит за рамки обыденности…
-Зовите стражей порядка! Я совершил преступление – я за него и отвечу!

Глава 5. Пути расходятся

Они абсолютно спокойно сели на лавочку и стали дожидаться слугу закона, чем еще больше возмутили общественность. Их невозмутимость пред тем, что «натворила эта троица» считалась наглой в умах очевидцев. Надо сказать, что к тому времени, как шло ожидание должного наказания, Лилии в алее уже и след простыл. Нет, она не пошла звать стражей, она просто ушла и боле не хотела появляться нигде, где бы она могла видеть  Марию, Альберта и Николая. Уже серьезно темнело. Люди спешно покидали место прилюдной казни, спеша на премьеру. Кроме осуждений в их сердцах ничего не осталось.
- Зачем ты это сделал, Альтерэго?
- Ты этого хотел, и в данный момент не надо было даже злиться! Он просто издевался над тобой, пуля же уняла его язвительный язык!
- Да, я хотел этого! Никто не вправе пудрить мне мозг! Его язва теперь усмирена!
- Ты жалеешь об этом?
- Нет! Не жалею! За каждое унижение должна быть уплата, в особенности за клевету!
-Да, надо отвечать за свои слова!

Буквально через четверть часа затишья  на место очевидцы привели патруль. Высокие и с виду порядочные офицеры, что предполагали увидеть всю троицу, застали лишь одного графа. Они не знали, что и говорить! До этого честный, граф сидел абсолютно спокойный. Никогда офицеры не видали такого престранного преступника, никогда в их памяти не имело место такое преступление. Конечно, убедившись в лишний раз в  обыкновенности ситуации, которой обыкновенной-то назвать грешно, они  разубеждались в словах очевидцев. Но  с чего бы народу его, названного преступника, клеветать? Тем более, что убит, действительно, Григорьев, и, на самом деле пистолетом, который мирно лежал рядом с графом.
А что же Арсентьев? Граф Николай сидел, абсолютно молча, вглядываясь пустыми глазами в  воздух. Создавалась такое ощущение, что ему было все равно, что происходит вокруг.
Офицеры стояли в полном исступлении. Тот, у которого сомнений было больше, кто представился капитаном Проминым,  решился спросить напрямую. Он  сел на корточки перед графом  и долго не решался завести с ним разговора, но потом все же начал.
-Это вы его убили, граф? –  абсолютно в лоб, с наивной надеждой на лучшее, спросил офицер. Повисла небольшая пауза, настал момент истины.
- Я! – протягивая обе руки для облачения в кандалы, произнес граф – Берите же меня! Я убил его – я отвечу!
-Как вы могли? Убийца! – в голос кричали очевидцы, до этой поры, обуреваемые  такими же сомнениями, как и офицеры.
- Зачем вы это сделали? – в смятение вновь задал вопрос офицер, давая команду напарнику временно отложить кандалы. Взгляд графа сверлил  его, он был явно безумен. Люди же, заглядывавшие  в его глаза украдкой приходили в  шок.
-Он пытался унизить меня! Тот, кто был ниже духом, пытался унизить меня! Я понимаю, что теперь взял его грязную кровь на себя и не четь не жалею об этом!
- В тюрьме, я обещаю, к вам будут относиться снисходительно! Я бы помиловал вас, но судья строг и не допустит поблажек. Да, вы будете  сидеть в тюрьме, но сам тюремный режим будет считать вас невиновным! 

После этих слов он все же дает команду напарнику: заковать. На глазах у народа глубокой ночью октября с Озерной аллеи  уводят прежнего благодетеля, графа Арсентьева Николая Архиповича. Его посадят в камеру под номером девятым городской тюрьмы, как он сам и просил, без суда и следствия. Ему грозит провести еще восемь лет там.
О демоне и  Марии ему ничего неизвестно,  о его особняке, о состоянии хозяйства – тоже.

Глава 6. Амнистия

Темные стены камеры на пятый год превратились в настоящую муку. Зажавшись в углу, доведенный до отчаяния одиночеством и тотальной тоской, Арсентьев целыми днями что-то писал. Измазанная чернилами  бумага, разбросанная по грязному полу камеры, похоже, в полной  мере отражала его душевное состояние. Его каракули почти никто не понимал, кроме, возможно, его самого и строгого  надзирателя, что в порядке огромного исключения сдружился с привилегированным заключенным.
Николай почти не выходил из угла, его лицо никто не видел, потому, что угол был просто пропитан густой, как смола тьмой. Лишь за порцией казенной еды, часть платы которой, кто покрывал изредка, раз в половину  дня вставал граф. Большая порция каши и три,  вместо одного, как обычно, куска мяса – его обед снился в самых ярких снах у простых заключенных. Хоть по аппетитности  такой обед, завтрак и ужин напоминал коровью мину на лопате, но брезговать в таком положении – самоубийственная прихоть. Когда ты  на дне жизни и с  тобой случается вся присущая этому дну дрянь, коли ты будешь брезглив – умрешь раньше всех. Как же сложно провести при этом грань между тем, пред чем не надо показывать свою гордость, и тем, когда не надо ни в коем случае прогибаться.
До чего важны такие уроки жизни! Ведь жизнь это не только не рай, но бывает иногда хуже ада! До чего это правда! Жизнь, как вы и видели в нашей истории и в  жестких ее реалиях – арена, а мы – ее гладиаторы.  Да, жизнь напоминает гладиаторскую битву в Колизее! И вы можете себе представить, что какой-нибудь гладиатор посреди шоу заноет от  мелких ран? Это бы напомнило некоторые судьбы, судьбы тотально слабых и мягкотелых людей. Будьте уверены, как только вы проявите хоть чуточку слабости, судьба, жадная до крови воительница,  без особого труда снесет вашу голову с плеч, и вы проиграете!
Безусловно, есть что-то невыносимо привлекающее в таком вынужденном одиночестве – мощнейшая школа жизни – «я сам»! Но потом оно поглощает все боле и боле, и больно только это поглощение!  Как же ему хотелось вернуться на волю, увидеть еще раз Озерный театр, вместе с его красивейшей аллеей – это било в набат, умирающее чувство человечного, и разносилось эхом по новой личности отшельника. К прежней жизни его уже ничего не вело, а значит прежний граф, светский человек, общительный благодетель, ему больше, вроде бы, не нужен! А до чего красива была его прежняя жизнь, которую личной назвать уже нельзя? Именно при новой истине, при новом царе в голове, возникает это понимание.

Как не ожидаемо отворилась дверь камеры. На фоне тюремного коридора стоял надзиратель, которой с де-юре строгостью смотрел на Арсентьева. Он немного помолчал, пытаясь разглядеть в абсолютно абстрагированном от людей звере, человека.
-Граф Николай Арсентьев, приказом суда вы освобождаетесь амнистией от тюремного заключения! Прошу на выход  и за мной! – объявил надзиратель, улыбнувшись.
- Я боле не граф, признаться! Если бы вы не назвали меня по имени, я бы не понял, куда адресована ваша реплика! – с юмором ответил Арсентьев, поднимаясь с полу – Но за предложение благодарю! Амнистия – слово, которого я ждал долгих пять лет!
- За мной!
Формальные теперь кандалы вновь сдавили кисти рук. В формальном сопровождении Арсентьев шел по коридору.
- По какому поводу амнистия? – позволил осведомиться себе Николай
- В городе самодержавие и разруха! Да, и, к тому же, вас выкупила Мария, что по фамилии не представилась. На суде, на котором вас не было, она взяла на себя все ваше имение, как графа и до сегодняшнего дня Мария управляет вашим  хозяйством. Откуда, как вы думаете,  у вас такая большая порция?! Де- юре вы сами ее оплатили!
Эти слова очень удивили ставшего вновь  графом Арсентьева. По его представлениям, хозяйство пошло в разнос и его выкупили власти, либо отдали компенсацией семье дворянина Григорьева.
- А что за самодержавие?
- Смена власти! Власть перехватил анархист, черт бы его побрал, Альберт, который  как по сговору не раскрывает своей фамилии!
Вот  так новость!

Глава 7. Ах, да, черт, смышленый малый!

Пассажирский экипаж спешно  вез графа в его особняк. Ямщик выжимал из лошадей, как можно больше и это превратилась в довольно опасную гонку за временем. На нередкие позывы Арсентьева,  снизить скорость, ямщик реагировал   странным  испуганным взглядом, брошенным в его сторону. До чего же это было странно! Граф, конечно,  привык к странностям и слышал о самодержавии своего детища, но все, действительно, выходило из-под контроля. Они, в конце концов,  рисковали перевернуться! Но, на самом деле, даже не это заботило его, а то самое самодержавие.
 Наконец, приехали. Немножко потеряв равновесие от бесконечной тряски, граф еле вылезал из кареты, которая подъехала прямо к калитке. Стремительным шагом  в сторону входа. Это было ужасно! Там, где, когда-то росли пышные кустарники – теперь погоревшие скелеты, облепленные сажею. На кресле у самого входа сидела опечаленная Мария, в ожидании, наверно, графа.  Во все лицо, хлыстом,  молнией разнесся шрам.
- Что здесь произошло? – с ужасом и во взоре и в речи восклицал граф – Где этот самодержавник? Это он сделал? Он?
- Да, это он сделал совсем недавно, как только узнал, что я тебя освободила.  Он знает, что ты на равных ему самому правах  можешь все пустить под откос!
- Это был заговор? Он все это знал, верно? Знал, что я возьму на себя вину за смерть Григорьева?
- Знал, конечно! – воскликнула Мария – Все спланировал, скотина!
- Как это возможно? Я его хозяин, ибо хозяин своих мыслей! Он подчиняется мне…   
- Подчинялся! Пока ты не даровал ему свободу, он был полностью от тебя  в зависимости, а теперь его безумие даже тебе, даже по средствам укрощения унять невозможно!
- Но так ведь неправильно! Абсурд, что бы мысли гуляли сами по себе! Неужели нет никаких рычагов воздействия?
- Есть! Больше, чем тебя демон боится потерять жизнь. Ниточка жизни – единственное, что вас может связывать. Если умрешь ты, то умрет и он! Если умрет он – умрет твой разум!
- Неужели без смертей нельзя? Я только покинул тюрьму и мне бы радоваться жизни всласть!
- Все зашло дальше, чем надо! Ты потерял контроль над своим разумом,  и им овладело безумие! Или смерть, или геноцид, который он учиняет ежедневно!
- Где он сейчас?
- На приозерной площади! Он ненавидит горожан за то, что они не признают его власть, стреляет по невинным людям, режет  глотки. Остановить его не так просто, а толпа, как одержимая машина со всей своей терпимостью переносит смерти горожан, диктат и бесчинства.
- Что же он творит такое? Неужели я до этого бы дошел?
- Мысли наши стремятся к причинению боли, если их не контролировать! Подобно тому, как боль причиняли нашим праотцам, наша общая память закладывает все новые уставы!
- Уж лучше сгинуть! Я бы никогда не поднял бы руки на свой народ!
- А он поднял! Нельзя его отпускать, понимаешь?! Нельзя!
- Я его найду!
- Иди! Если смерть придет, не пропадет твое хозяйство!
Он, стало быть, ринулся, но его остановила Мария. Дала ему шашку и отпустила. Извозчика поблизости не было, а действо требовало незамедлительного решения. Тогда граф пустился бежать на приозерную площадь, не зная усталости, считая ее, усталость, вздором. Он бежал довольно быстро. Счастье, что Лоссанская Дубрава  - место не столь большое. Извозчик попался графу, когда  тот был в шести улицах от площади.  Завидев  знакомый экипаж, Арсентьев пулей бросился к нему.
- На приозерную! Скорее! Любые деньги! – выкрикивал граф еще на расстоянии, когда же добежал, то…
- Я не поеду туда! Там Альберт, а у меня еще дети! Не за какие деньги! – в крайнем смущении заявлял извозчик.
- Тогда дай  экипаж! Я сам поеду!
- А бери! Если твои помыслы во благо нашей безопасности – бери!
Тогда граф отцепил от кареты лошадь и сел на нее верхом. Заверив извозчика, который, собственно говоря, не нуждался в подобных заверениях, что так будет быстрее. 
Он хотел получить от кобылы максимальную эффективность, потому с огромной частотой ее подгонял все больше и больше. Наконец, перспектива приозерной оказалась близка. Там собралась большая толпа людей, что в страшном испуге лепетали молитвы. Те даже не заметили Арсентьева, а граф, бросившись в самое сердце толпы, где и был демон – прибывал в своем безумии.
Душа графа тогда испытывала экую смесь чувств, что как пороховая бочка с зажженным в ней фитилем, очень рисковала разнести его. Помимо злости и мании справедливости  он почувствовал какую-то умиротворенность в этом, что провоцировало ненависть  к  себе от мысли, что сейчас негоже расслабляться!
Наконец, протиснувшись,  он увидел, как  и несколько лет назад в  туманной Озерной алее свое Альтерэго.
- Что же ты натворил то? – демон тогда навел шашку на графа. Взгляд его сверлил демона смирением, которое вопреки ненависти все же одержало вверх. Надо сказать, что смирение – та самая Ахиллесова пята демона. Он колоброжен и призван к тому, чтобы ничего не стояло, все циркулировало! 
- Новая жизнь, Арсентьев! Смотри, я творю новую жизнь!
- Ты это называешь новой жизнью? Все это безумие – новая жизнь? На скорби, крови и костях ее не построить!
- Так творился мир! Так государства проявляли свою власть! Так создавал нас творец!
-Вздор! Сколько напрасной боли было пережито, сколько скорби теперь осадком сидят в людских сердцах? Зачем это все, мне не понять!
- Глупый! Я так и знал, что ты будешь пытаться меня остановить, но из принципа я не отступлюсь! Не выйдет!
- Еще как выйдет! – сказав это, граф обнажил шашку и лезвие поднес к нёбу своему – А что мне остается? Ты, образ моих мыслей, вышел из-под контроля теперь от имени моего вершишь насилие! Мне страшно быть злом!
- Убери шашку! Сам хоть живи и мне не мешай!
- Если знаешь, что причинил людям невинным и честным столько боли, то грешно ли желть смерти? Не грешно!
И тем же моментом с огромным усилием лезвие проникло через череп к самому мозгу. Граф Николай Арсентьев упал замертво. Следом прямо на него замертво упал демон.

Погибли два титана мысли в тот день! Все смыло волнами новых радостей, и в Лоссанской Дубраве осталась лишь на той самой приозерной площади лежать шашка Арсентьева, как память тому, что держать мысли свои под контролем – необходимость.