Одинокий волк. Главы 7, 8, 9

  Глава 7         

  Соня ехала по предпраздничному городу и счастливо улыбалась. Как ей повезло! Первый же день практики и сразу такое интересное дело. И попала она в самую лучшую группу. Секретарь ей по секрету сказала, что попасть в группу Трухина на стажировку, это все равно, что выиграть миллион. 
  Поработав с ним полдня, она была полностью согласна с высказыванием секретаря.   Ее приняли на равных, доброжелательно. Ни сальных взглядов, ни приставаний, ни матов, ни горячительных напитков, по поводу вливания в коллектив.  Вот только Власов беспокоил ее. И беспокоила собственная реакция, на его заинтересованные взгляды и показное равнодушие. У нее замирало сердце, когда он смотрел на нее своими янтарными глазами. 
  - Не хватало только влюбиться! 
  По его виду, сразу можно понять, что он из Дон Жуанов,  и ни одной юбки мимо не пропустит. А пополнять собой список его побед не хотелось бы.   Вот с Трухиным и Борисовым, она чувствовала себя легко и свободно.
  Борисов, очевидно,  влюблен в свою жену. А Трухин, он, как папа, такой же надежный, спокойный и уверенный в себе.  Он ее в обиду не даст.
  Соня улыбнулась. Вспомнив свою шумную, немного безалаберную, но дружную, любящую семью.
  Мама хотела, чтобы Соня стала врачом. Ходила в белом халате, со стетоскопом и все больные обращались к ней уважительно по имени и отчеству.
  - Это очень благородная и благодарная профессия, - говорила мама, - что может быть лучше, чем благодарность больного, которому ты спас жизнь?
  Папа хотел, чтобы она стала артисткой. 
  - С твоей внешностью, воздушностью и голосом – ты можешь стать звездой. Аплодисменты, поклонники, разные города, страны. Что может быть лучше, чем доставлять людям радость? Хороший фильм, спектакль или концерт, это самый полноценный отдых.
  Хотя оба они были экономистами и обожали свои цифры, отчеты, балансы, статьи и тому подобное.   Сестра, окончившая Иняз и работавшая переводчиком в СП, уговаривала ее пойти по ее стопам.
  - Это перспективно, высоко оплачиваемо и всегда и везде требуется.   
  Но Соня выбрала  юридический факультет Университета и собиралась работать не адвокатом и не нотариусом, а сыщиком, то есть инспектором  в Уголовном розыске.
Это была ее мечта. Она начала ходить на боевые искусства, тренировать свое тело и закаливать свою душу и сердце.
  Семья была в шоке. Их девочка, их красавица и будет работать с убийцами, отбросами общества? Грязь, мат, разврат, кровь, боль и тупые милиционеры, не особо отличающиеся от тех, кого они ловят?! А потом, девочке пора определяться с замужеством. А спутника жизни чаще всего выбирают в том кругу, в котором вращаются сами.   
  Для родителей: постовой на дороге ни чем не отличался инспектора Уголовного розыска. Это было что-то бесформенное, с красным, пьяным лицом и с запасом слов, состоящих исключительно  из матов. 
  Соня улыбнулась, представив удивленные лица родителей, при знакомстве с Трухиным или Борисовым. Она обязательно должна пригласить их к себе домой, чтобы мама с папой перестали охать и ахать. Она весело рассмеялась, вспомнив, как сегодня они провожали ее на работу. На их лицах читались ужас и обреченность. Их маленькая, чистая девочка, пойдет  сегодня туда, куда собирают все отбросы общества,  и узнает,  и столкнется с тем, с чем им, за всю их жизнь не приходилось сталкиваться.   Ее провожали, как на войну. Мама утирала платочком слезы. А папа, крепко обнял, прижал к себе и подозрительно закашлялся. 
  А вот Власова, она к себе домой приглашать не будет. Зачем? Да он, наверное,  и не пойдет. У него явно есть с кем и куда пойти. А мне какое до этого дело? Пусть хоть с сотней женщин сразу встречается. Ее, Соню, это совершенно не касается. Подумаешь, красавчик нашелся. И не таких видели и не таких «отшивали». Он ее совершенно не волнует.   
  Войдя в Управление, Соня поспешила в информационный отдел. Сделала запрос на Серую Марию Петровну и стала ждать.   
  - Ой, какие у нас красавицы-то появились! Просто конфетка-шоколадка. Так и хочется попробовать. 
  Соня подняла глаза. Перед ней стоял мужчина средних лет, в форме, давно не знавшей чистки и глажки. Он пьяно ухмылялся. Пуговицы на кителе были расстегнуты. Рубашка была мятая и грязная. На криво пришитых погонах было по одной большой звездочке.
  - Майор, - поняла Соня.   
  Тот, окидывая ее сальным взглядом,  продолжил: - Ты, кто? Курьер или новая машинистка? Хочешь, пошли ко мне, кофейку попьем, познакомимся поближе.  Моя фамилия Трушкин. Я начальник группы и мне, как раз нужен помощник. Ну,  просто позарез. Может,  тебя уговорю?   
  Соня встала. 
  - Вряд ли, товарищ майор. Я уже работаю помощником, только в группе Трухина. И место работы менять не собираюсь. А кофе я не пью. У меня от него изжога.
  Трушкин,  хлопнул себя по бокам.
  - Ну, этот Трухин везде успеет. Зачем монаху, в его святую обитель, такой цветочек? Ты же у него там зачахнешь, со скуки помрешь. Они же святоши, - он скривился, - чистоплюи. Даже Власов. Бабник, бабником, а ни одной жалобы на него нет. Не подкопаешься. Уж он-то ублажить умеет. Только ты не в его вкусе. Он пухленьких, беленьких  любит. А такой красивой девушке необходимо внимание, комплементы. У нас бы вы были окружены вниманием, любовью и обожанием. Разве можно такую девушку заставлять работать? Запрашивать какие-то справки? Такую головку можно забивать только нежными, ласковыми словами. А такие губки, - он икнул, - пардон… .
  Соня, с ужасом  подумала, что могла попасть на практику именно к нему. Тогда, опасения родителей, были бы в полной мере оправданы.  Содрогнувшись от отвращения, она быстро произнесла: - Извините, мне пора. Моя справка готова, - она забрала бумаги и быстро пошла по направлению к кабинету группы.   
  И только закрыв за собой дверь на ключ, она почувствовала себя в безопасности.  Нет, она не боялась. Она сумела бы за себя постоять, но неприятный осадок остался.  Вот по таким и судят о нашей милиции. Гнать их надо куда подальше. Наглые, уверенные во вседозволенности, под прикрытием мундира.
  Немного успокоившись, она начала читать справку и чем дальше читала, тем сильнее колотилось ее сердце.
  Она сняла трубку телефона и набрала приемную больницы. Ей ответила Евдокия Кузьминична. Соня попросила соединить ее с Трухиным.  Услышав в трубке голос начальника, она сказала: - Александр Анатольевич, Это Сойка. Соня Сойка. 
  - Да, Соня. Удалось что-то выяснить?
  - Ой, Александр Анатольевич, тут такое!
  Трухин секунду помолчал.
  - Соня, не надо ничего по телефону зачитывать. Приезжайте сюда. Ждем. 
  Соня  надела шапку,  и тут в дверь постучали. Потом, кто-то начал возиться в замке. Она подошла к двери и прислушалась. За дверью кто-то чертыхался и дергал ручку.  Соня тихо повернула ключ и приоткрыла дверь. От вида вспаренного Власова, с огромным котом под мышкой, который,  пытаясь вырваться,  бешено вращал зелеными глазами и шипел, Соня зашлась смехом.
  - Ага, обхохочешься  просто. Ты чего закрылась? У нас вообще-то не принято закрываться на ключ во время рабочего дня.  Красоту что ли наводила?  Я уж хотел мастера вызывать, думал замок сломался. А тут еще этот чертов Афиноген, норовит глаза выцарапать и из пальто все нитки когтями вырвать. - Он выпустил кота на пол и облегченно вздохнул.
  Кот сразу забился под шкаф и сверкал оттуда сердитыми, зелеными глазами.
  Немного успокоившись, Соня спросила: - А откуда этот Афиноген взялся? И почему Афиноген?   
  - Откуда я знаю, почему Афиноген, а не Васька? Так хозяйка назвала. А хозяйкой его была наша убиенная – Титова. Я подумал: на улицу выбрасывать, вроде жалко. Такой красавец.  Замерзнет на улице. Вот, решил сюрприз сделать. Я его Борькиным пацанам,  на Новый год подарю. Лучше всяких игр. Живая игра, а главное – бесплатная. Они уже давно Борьку просили, да тем все места мало, да мороки много. А тут – подарок. Ну, а дареному коню в зубы не смотрят. Ночку тут переночует, а завтра я его и преподнесу. Надо только еды ему купить, а то, он ором своим всех тут на уши поднимет.
  Соня осторожно поинтересовалась.
  - А если жена  Борисова    против  будет? Если люди животных не хотят держать, то вряд ли такому подарку обрадуются. Тогда его куда?
  - Да ты что? Ты Настю не знаешь! Она,  может,  что угодно говорить, но чтоб на мороз животное выбросить? А потом я знаю, она тоже рада будет. Главное, это решиться тяжело на что-то. А если само тебе в руки приплыло. Нет, не выбросят. А ты чего тут, а не в больнице? 
  - Да мне Александр Анатольевич задание давал. Вот сейчас назад еду. А ты?
  - И я туда же. Сейчас только этому зверю в буфете чего-нибудь поесть куплю, воды налью и газету постелю (на всякий случай).  Стой, а ты чего закрытая-то сидела? Я тут с этим котом закрутился,  и чуть было не забыл об этом. Приставал что ли кто? 
  Соня покраснела.
  - Да, нет. Так, глупости всякие нес этот, Трушкин.
  - Нет, точно я ему когда-нибудь физиономию разукрашу,  в темноте. Он дружок нашего зама. Пьют вместе. Рука руку моет. Вот и ходит в начальниках группы. Ты его не бойся, но старайся держаться подальше. Мы тебя в обиду не дадим, но мало ли, нас поблизости не будет. Если Александр Анатольевич узнает, что этот гад тебя достает, пиши,  пропало. Знаешь он какой? Ни черта, ни Бога не боится. Он даже меня предупредил, чтоб я к тебе не подкатывался. 
  Соня, сделав удивленное лицо, поинтересовалась: - А ты собирался?
  - Чего собирался? – Не понял Власов.
  - Ну, соблазнять, подкатываться?
  Власов покраснел.
  - Еще чего. Это он так, для профилактики. А вообще, ты не в моем вкусе. Мне больше блондинки нравятся, - а про себя подумал, - несу,  всякую чушь. Лишь бы не поняла, что я в нее по уши втрескался.
  Соня поправила шапку.
  - Как же, наслышаны,  о блондинках. Ты тоже не в моем вкусе. Терпеть не могу смазливых мужчин. Мужчина должен быть чуть красивее черта. Главное в мужчине – это сила и мужественность. А тебе только героев-любовников играть, - а про себя с ужасом подумала, - что я несу? Оскорбляю, унижаю, а сама, готова на шею к нему броситься.
  Власов, обиженно пыхтя, просипел: - Ну, вот, отношения выяснили. Взаимную антипатию тоже. Я очень рад, а то боялся, втюришься в меня, и что потом с тобой делать? Работать-то бок о бок придется целый месяц. А теперь все нормально. Рабочие отношения, и ничего больше, да? – Он с надеждой услышать отрицательный ответ, посмотрел на Соню.   
  Но Соня энергично закивала головой. 
  - Да, чисто деловые отношения. Я тоже боялась, что ты начнешь ко мне приставать, и в любви объясняться. Я уже так устала от мужского внимания. Это так утомительно, объяснять, что человек не вызывает у тебя никаких эмоций, кроме - отрицательных.   
  Они поглядели друг на друга и отвернулись в разные стороны.
  - Ну, так я быстро, корм коту куплю и вернусь. Ты закройся, я три раза постучу. Хорошо? – Он выскочил за дверь.
  Через десять минут он вернулся, постелил на полу газету и выложил на нее колбасу, хлеб и яйцо. Открыл банку кильки и налил воды в блюдце. 
  - Ну вот, вроде все. С голоду не умрет. Пошли? 
  Молча, закрыв дверь, они вышли на улицу. Молча дошли до остановки. Сев в трамвай, они отвернули головы в разные стороны. Соня изучала пейзаж за окном, а Власов, разглядывал входящих и выходящих пассажиров. Пересев на автобус, они так же молча доехали до больницы.
  Когда они вошли в кабинет главного врача, и все так же молча сели по разные стороны стола, Трухин, с Борисовым переглянувшись, улыбнулись. 
  Борисов, просматривая бумаги, начал напевать: - «Видно не судьба, видно не судьба.  Видно нет любви, видно нет любви.»   
  Власов, кинул на него подозрительный взгляд.
  - Чего это тебя, вдруг, на песни потянуло?
  Борисов сделал удивленное лицо.
  - Вов, а я тебя и не заметил, вернее не услышал. Ой, и Соня здесь. Надо же, вместе пришли. Где это вы встретились? Вроде в разных местах были? А еще говорят город большой. И вошли так тихо, и сели так тихо, и молчите так загадочно. Никак, черная кошка пробежала между двумя, - Власов привстал. Борисов, секунду помедлив, закончил, - коллегами по работе. 
  Власов сел. 
  - Достали уже твои подначки. Устали просто, набегались, вот и отдыхаем. А с Соней, мы действительно только коллеги по работе. Так ведь, Соня?
  Соня энергично закивала головой.
  - Да, да. Мы только коллеги.
  Трухин, поглядев на обоих снисходительным взглядом, сказал: - И так, коллеги, с чем пожаловали? С кого начнем?
  Власов мотнул головой в сторону Сони.
  - У нее короче. Она справку привезла.
  Трухин протянул руку.
  - Давайте, почитаем, что тут пишут о нашем многоуважаемом начальнике отдела кадров. Ого! Ребята, слушайте. Вот тебе и бледненькая, серая мышка.
  Серая Мария Петровна, 1962 года рождения. Родилась в городе Ленинграде. Окончила филфак университета. За спекуляцию валютой была осуждена сроком на десять лет. В лагере заболела открытой формой туберкулеза.  Написано прошение о помиловании, и тут перестройка. Амнистия. После лагеря, подлечившись, недолго работала администратором в гостинице «Европейская», потом диспетчером на станции скорой помощи. И теперь вот здесь. - Потерев подбородок, он задумчиво произнес, - Зачем, скажите мне на милость, менять такое теплое местечко администратора гостиницы, на работу диспетчера? 
  Борисов воскликнул: - Да ведь это дает связь со всеми больницами города! И вот она здесь. А зачем? Что, зарплата выше? Вряд ли. Значит, был резон. В лагере пробыла шесть лет, значит, связи остались, и ей зачем-то необходимо было попасть работать в больницу. Но почему в детскую? Лекарственное обеспечение лучше? Тут два варианта: либо - я дую на воду, как говорится, либо - попадаю в яблочко.   
Первый вариант – абсолютно простой. Женщина больна, туберкулез здорово подкосил ее здоровье, и с лекарствами сейчас напряженка. А здесь, коснись чего, и врачи вот они, рядом, всегда помогут. И подруга заведует аптекой, лекарства всегда будут. Здесь никакого криминала нет, обычное приспосабливание к обстоятельствам. 
Вариант второй – она внедряется в больницу и сводит знакомство с Титовой, по договоренности со своими сообщниками. Одного из них выводит на Титову, и дальше результат известен.
  Трухин покачал головой.
  - Ну, что ж, придется еще раз поговорить с «нашей Машей», и провести обыск ее кабинета. Согласны, или есть возражения, дополнения? Давайте, не стесняйтесь.
  Переглянувшись, все дружно сказали: - Согласны.   
  Трухин вопросительно посмотрел на Власова.
  - У тебя что-то срочное добавить есть? Как твой поход на дом к Титовой?
  - Да, нет.  Особо срочного ничего нет. Засекла, правда соседка Титовой, как-то рано утром ее с мужчиной. Описание есть. Больше, особых новостей нет. Потом, все подробно доложу.
  - Лады! Значит так: сейчас,  снова  вызываем  Серую. Мы с Соней с ней разговариваем,   а вы, дорогие мои, обыскиваете ее кабинет. Ключ запасной должен быть у начхоза. Только тихо. Нас с Соней она видела, говорила. Заподозрить ничего не должна, - он повернулся к Соне, - молодец девочка. Как ты обратила на нее внимание? Не зря профессию выбрала. Толк будет.
  Соня от похвалы покраснела. Власов криво улыбнулся.
  - Мы с Борей, хоть в лепешку расшибись, такого не услышим. Поздравляю, коллега.    
  Трухин улыбнулся. 
  - Вова, не ревнуй. Тебе ли жаловаться? И потом, чего это я тебя нахваливать буду? Это твоя работа. А человек, только начинает работать, и к тому же – удачно. Почему не похвалить? А тебя хвалить – только,  портить. Ты же меры не знаешь. Знаете, Соня, у нас в Управлении о Власове целые легенды ходят. О его подвигах. Могу рассказать.
  Власов покраснел.   
  - Александр Анатольевич, ну,  ладно  вам.
  Трухин деланно удивился. 
  - А чего такого? Вы ведь просто коллеги, и ничего больше? А между коллегами,  какие секреты могут быть?
  Борисов хохотнул, глядя на набычившегося Власова: - Пошли, коллега, а то боюсь, как бы начальник под Новый год на больничной койке не оказался. Что-то ты больно сурово на него смотришь, - и,  схватив Власова за рукав, вытащил его в приемную.   
  Трухин глянул на Соню.
  - Вы не обижаетесь на наши шутки? Мы Вовку очень любим, золотой парень, но его надо постоянно держать в напряжении. Не давать расслабиться. У него энергии через край, интуиция – дай Боже каждому, ну и внешность тоже. Не будем одергивать, мало ли что может случиться. А так, мы его с Борей, время от времени на грешную землю опускаем, чтоб не очень зазнавался. Но делаем это, шутя, беззлобно. Он это знает. И вы не обижайтесь, если где-то вам покажется, что мы перегибаем палку и лезем не в свое дело. Хорошо?   
  Соня нерешительно кивнула головой.
  - Хорошо.   
  Трухин продолжил: - Мы с Борей заметили напряжение между вами. Это настораживает. Обычно, Вова, легко и непринужденно общается с девушками. Значит, вы его чем-то зацепили? Да и вам, я вижу, он нравится? Не краснейте, это все нормально. Только постарайтесь не сделать друг другу больно. Не хотелось бы, чтобы кто-то из вас страдал. 
  В дверь постучали,  и снова вошла Серая Мария Петровна.  Она зябко куталась в шаль.    
  - Что-то еще хотите спросить?
  Трухин пригласил ее сесть.
  - Да, возникли дополнительные вопросы. 
  - Слушаю, - она низко опустила голову, практически спрятав лицо в шаль.
  - Мария Петровна, вам так холодно?  В кабинете, градусов двадцать пять, в пору,  пиджак снимать.
  -  Я же вам говорила, меня знобит. Я еще не до конца поправилась.
  - Я попрошу вас снять шаль и парик, пожалуйста.
  Серая,   с возмущением   поглядела на Трухина.
  - Какое вы имеете право мне приказывать? И почему это я, вдруг, должна раздеваться? 
  Трухин поправил ее: - Я не прошу вас раздеваться. Я только прошу убрать шаль и снять парик. Показаться нам, как говорят – в натуральном обличии.
  Наталья Петровна, вдруг резко соскочила со стула и начала срывать с себя одежду, бросая ее на пол.
  - Нате, давайте, унижайте. Мало вы надо мной поизмывались? Разом больше, разом меньше, какая разница?
  Соня смотрела на нее округлившимися глазами. Трухин  быстро подошел к  Серой,  и схватил  ее за руки.
  - Прекратите  истерику. Успокойтесь.
  Наталья Петровна опустилась на стул и, закрыв лицо руками, заплакала. Она сидела в одной, простенькой комбинации съежившись, такая маленькая и беззащитная. Ее худоба производила удручающее впечатление.  Про таких  говорят:   кожа, да кости. Парик валялся на полу. Волос на голове  почти не было. 
  Трухину стало неловко. Он поднял парик и протянул его Наталье Петровне.
  - Наденьте и оденьтесь. Замерзните.
  Всхлипывая, она начала одеваться. Потом, глянув на Соню, и обращаясь только к ней сказала: - От лекарств, все волосы  выпали. Вы,  наверное,  узнали, что я сидела. Да? Конечно, узнали. И теперь вы подозреваете меня? Думаете, это я убила Лиду? – Она горько засмеялась. – Я убила Лиду. Да она была единственным человеком, кто со мной разговаривал и смотрел на меня по-человечески. Мы были обе,  никому не нужны. Про таких говорят: страхолюдки. Она, хоть здоровая была, а я, - она махнула рукой, - чего уж там.
  Она немного успокоилась, пришла в себя. Трухин налил ей чай и, сев рядом, сказал: - Вы же понимаете, мы не котенка ищем, а убийцу. Все версии должны проработать. А вы скрыли от нас при первой встрече, что отбывали наказание в лагере. Расскажите, почему ушли из гостиницы? Почему устроились работать сюда? Короче, обо всем.   
  Мария Петровна немного помолчала, как бы собираясь с мыслями, потом заговорила. 
  - В лагерь попала по глупости. Молодая, глупая была, как пробка. Влюбилась в сокурсника до смерти. В рот ему заглядывала, каждое слово, дыхание ловила. Все, что не попросит, готова была сделать. Вот он однажды и попросил меня отнести сверток к Гостиному двору и передать одному парню. Объяснил, что ему очень некогда, а сверток надо отдать позарез. Я даже и не спросила, что в этом пакете. Надо, значит надо. Бежала и пела от счастья, что именно ко мне обратился. При передаче этого пакета, нас милиция с тем парнем и взяла. Как докажешь, что я ни сном, ни духом не знала, что передаю? Принесла? Принесла. Передала? Передала. Отпечатки пальцев на пакете мои?  Мои. А там оказалась валюта.
  Вот так и села за решетку. У родителей моих все конфисковали. Любимый мой сказал, что ничего мне не передавал и вообще мало меня знает, только как сокурсницу.  Я от горя онемела.   
  Два года молчала. А тут еще в лагере, за Уралом, болота, мошкара, грязь. Заболела я. Короче туберкулез и перестройка помогли,  выпустили меня раньше срока. Куда пойти? Родители от меня отреклись. Всего их лишила:  и уважения соседей и чести и нажитого. А главное, что обидно?   Теперь на каждом углу этой валютой торгуют. А жизнь-то уже загублена, назад не повернешь.
  Пошла к знакомой. Вместе срок отбывали. Она за меня заступалась там, на зоне. Вот она меня и пристроила в гостиницу дежурной по этажу. И жилье тут же и зарплата хорошая. Все бы хорошо, но начали меня «использовать». Ну, вы понимаете7 Особенно те, кто с отклонениями. Любят поиздеваться. Я же, как после Освенцима, худая, лысая, ну и представляли, что они гестаповцы, а я заключенная. Как-то после такого общения попала в больницу. Скорую помощь,  пришлось,  вызывать. Пока ехала, разговорилась с медицинской сестрой. Она мне и посоветовала диспетчером пойти. Там тоже можно ночевать на кушетке (для дежурных бригад специальные комнаты отдыха есть) и зарплата,  какая никакая.
  Начала там работать. С больницами контакт наладила. Потом узнала, что этой больнице начальник отдела кадров требуется. А у меня все же незаконченное высшее образование. Диспетчером было нормально, только очень уставала за сутки. А тут тихо, спокойно, врачи под рукой, медикаменты. Вот так я тут и оказалась. Сергей Сергеевич меня пожалел и комнату мне здесь, при больнице выделил. Можете пойти, посмотреть. 
  Трухин с Соней переглянулись. Трухин встал.
  - Если вы не возражаете, мы бы посмотрели.
  - Пойдемте, тут рядом, на первом этаже.
  Они спустились на первый этаж, прошли по длинному коридору и подошли к двери, на которой была прибита табличка 111. 
  Серая достала ключ и открыла дверь.
  - Проходите. 
  Комната была метров четырнадцать, с одним окном, вытянутая в длину. У стены, справа, стояла кровать, застеленная серым, казенным одеялом. В углу тумбочка, рядом шкаф. Слева стол и два стула. На столе стояло радио.   
  - Смотрите. Проверяйте, ищите.
  В шкафу висело пальто и куртка. На вешалке сиротливо болталось одно платье. На полке стопочкой лежало нижнее белье, два свитера и брюки.
  На удивленно-вопросительный взгляд Трухина, Серая пояснила: - А куда мне ходить? Здесь,  в халате. На улицу выйти есть в чем. Да и большую часть зарплаты на лекарства трачу и еду. 
  Вернувшись в кабинет главного врача, они застали там Власова, который увлеченно резался с Борисовым  в «Морской бой». 
  - Так, развлекаемся, значит?
  Борисов смущенно развел руками. 
  - Так вас нет. Пришли. А кабинет пустой. Просто так сидеть скучно. А этот, - он кивнул на Власова, - с моими пацанами так натренировался в этот «Морской бой» играть, что они мне все время тычут этим, как он здорово играет и, как я плохо. Обидно же. Вот и решил потренироваться.
  - Ну, и как успехи?
  - Да ни разу еще не выиграл! Вовка, раскрой секрет, а? Не удобно же перед сыновьями. Родительский авторитет поднимать надо. 
  Власов ехидно улыбнулся.
  - Серым веществом надо работать. На то они и клеточки, чтоб крутится, вертеться, работать там в мозгу. А они у тебя такие же, как ты сам – стойкие оловянные солдатики. Ни шагу вправо, ни шагу влево. Попробуй такого, научи. Ты же параграф из Устава. Одно слово – мент.
  Началась шутливая возня. Трухин прикрикнул: - Кончайте! Вы сами, как пацаны. Лучше расскажите, что в отделе кадров удалось обнаружить?
  Власов сделал наивное лицо.
  А что там можно обнаружить? Карточки Т-2, трудовые книжки. Ах, да, еще два шкафа, стол и три стула. 
  - Борисов добавил:  - Про железный шкаф еще забыл.
  - А если без дураков?
  - А если без дураков, то ничего криминального. Один шкаф забит   книгами: КЗОТ, методическая литература, приказы. Другой -  личными делами сотрудников. А в железном шкафу хранятся трудовые книжки. В столе всякая мелочь: ручки, карандаши, бумага,  пачка «Анальгина», «Фтивазид». Вот и все. Даже верхней одежды нет. Убого, голо, серо.
  Борисов поглядел на Трухина и Соню. 
  - А вы куда ходили?
  - Смотрели, как живет начальник отдела кадров. У нее,  здесь в больнице комната. Там, так же,  как и у вас. Пусто, голо и серо. С Марией Петровной у нас получился прокол. Но это хорошо. Зато выяснили, что человек не виновен. С человека снято подозрение, пусть пока и с одного и то праздник. Какие дальнейшие шаги будут, а, сыщики?  Боря, тебе начмед весь список пропавших медикаментов дал? 
  - Да. Серии, номера, количество. 
  - Хорошо. Это надо в Управление отправить. Пусть в базу данных введут. Надо будет отслеживать, где они выплывут. Сонечка, давайте-ка еще разок,  поработайте курьером. Назад можете не возвращаться. Уже поздно будет. А завтра, с утра встретимся на рабочем месте. Хорошо?
  Соня обречено кивнула головой.
  Хорошо. Раз я вам больше не нужна. Ошиблась я с Марией Петровной.
  Трухин улыбнулся.
  - Соня, этому радоваться надо. Мы же доказали, что человек невиновен. Вся наша работа состоит из таких вот ошибок. Убит человек. И  сразу,   сколько подозреваемых  возникает  в его близком,   и в далеком окружении. И нам приходится, словно через сито просеивать всех. Один – убил, а скольких человек подвергают допросам. Скольких приходится подозревать, по малейшему поводу. Понимаете? Это очень сложная, кропотливая и серьезная работа. Доказать невиновность человека, снять с него подозрение. Что может быть лучше и приятнее? Так, что нечего вешать нос. Радуйтесь, ведь на этот раз Мария Петровна не пострадает незаслуженно. А то, что я посылаю сейчас вас в Управление, так это тоже работа. У нас разная работа  и такую,  тоже надо делать. Согласны? 
  Повеселевшая Соня, взяла бумаги, попрощалась  со всеми,  и уехала.
  Трухин посмотрел на Власова.
  - Хорошая девочка. Умница и с характером. А главное, есть интерес к работе. Приглядись  внимательнее. Не пропусти мимо. Ну, это я вроде совета старшего. Решать тебе. А сейчас ребята, давайте, пройдитесь по подвальным помещениям. Сделайте марш-бросок. Чем черт не шутит? Может наркотики еще здесь?
  Евдокия Кузьминична докладывала обстановку в больнице Сергею Сергеевичу каждые сорок пять минут – час. 
  - Снова,  вашу  кадровичку вызывали, потом все вместе куда-то уходили. Говорила я вам, не берите эту уголовницу. Не послушали меня. Вот вам и результат.   «Горбатого, могила исправит».  Это точно, она Лидку грохнула, не зря ведь в подружки к ней набивалась. И тощая она такая, не потому, что больная, а потому, что наркоманка. А вы говорили:  ей легче управлять будет, в кулаке держать буду.  Удержали? И нечего вам сюда приезжать. Лежите себе на здоровье и лечите свои легкие. К чему вам эта нервотрепка?  Ну и хорошо, что температура спала. А зачем, этим, из милиции знать? Может,  вы при смерти лежите?  Ну, это я,  к примеру, не конкретно же. Пусть Дмитрий отдувается. А то, как за медсестрами ухлестывать, да в кабинете их зажимать, так он горазд. Пусть теперь другим делом займется.
  Она с минуту слушала, о чем ей говорил начальник, потом продолжила: - Сергей Сергеевич, не знаю, что с Тамаркой делать? Везде свой нос сует. Какая-то ее девка, видела у Лидки мужика, в ночь перед убийством. Теперь Томка везде похваляется, что если убийцу и найдут, то только благодаря ей.  Орет везде  о своей честности и добродетели. Ну,  ничего, я на нее управу найду! Что вы говорите? Как это не вмешиваться? А кто же будет порядок поддерживать, пока вас нет? А я на что? Не волнуйтесь. Болейте, на здоровье. Я со всем здесь управлюсь и без вас. Ладно. Все. Перезвоню через час.
  Вышел Трухин.
  - Будьте так любезны, пригласите ко мне заведующего лабораторией. Его кабинет,  по-моему,  на том же этаже находится, что и аптека, только в другом конце крыла?  Евдокия Кузьминична поджала губы.
  - Линберга, что ли? Сейчас.  Одну минуточку, – она нажала кнопку на селекторе, - Семен Абрамович, зайдите в кабинет главного врача. Да, его нет. Вас вызывает следователь из милиции. Что значит, через пятнадцать минут? Ах, у вас работа? А мы, значит,  по-вашему тут развлекаемся?  Я не ясно выразилась? Ну, вот так-то лучше, - она поглядела на Трухина, - сейчас придет. Терпеть его не могу. Ставит из себя. Интеллигент гнилой. Сейчас сами увидите. 
  В приемную, быстрым шагом вошел мужчина лет тридцати. Среднего роста, сухощав и строен. На голове короткий ежик, темного цвета. Большой, крупный нос, выдавал национальную принадлежность, как говорится, без паспортных данных. Держался он прямо и чуть высокомерно. Яркие, карие глаза остановились на Трухине, игнорируя взгляд секретарши.   
  - Вы, меня вызывали?
  Трухин, протянул ему руку.
  - Майор Трухин. Да, я. Пройдемте со мной, в кабинет. Я задержу вас не надолго. Я понимаю, у вас работа, больные дети. Врачам требуются результаты анализов. Прошу, - он открыл дверь в кабинет главного врача.
  - Семен Абрамович, я уверен, вы слышали, о ЧП, произошедшем в вашей больнице?
  - Да, конечно. Все только об этом и говорят. Но чем я могу вам помочь? 
  - В каких отношениях вы были с Титовой?
  Линберг задумался.
  - Да, можно сказать, ни в каких. Мы, два подразделения больницы, совершенно не зависящие друг от друга и к тому же изолированные. У каждого своя работа. Виделись в основном на «пятиминутках». А так, порой, случайно столкнемся в коридоре, поздороваемся и не более того.   
  - А реактивы, пробирки, вы получали из аптеки? 
  - Реактивы – нет. Я сам выписывал и получал. Да, и все остальное тоже сам, кроме вспомогательного материала: ваты, бинтов. И спирта. Это из аптеки. Но это редко, обычно раз в месяц. Так, что наши встречи были сокращены до минимума. Да она и не располагала к легкому общению. А потом, у меня свой коллектив – десять человек и все женщины. Мне и со своими общения хватало. Жалобы, обиды, разборки. Не до разговоров праздных.   
  - Семен Абрамович, вы находитесь на одном этаже. Как заведующие,  своих отделений, чаще остаетесь после работы. Я понимаю: отчеты, заявки, сверки. Вы не заметили, случайно, за последнее время, к Титовой приходил кто-нибудь после работы? Может,  видели ее с кем-то уходящей после работы? Я имею в виду незнакомого вам человека. Мало ли,  спускались вместе по лестнице?
  - Вы знаете. Меня спроси, кто из моих сотрудниц с кем ушел, я не отвечу. Я не любопытен. Мне главное, чтобы работа была сделана качественно и к сроку. А рабочий день закончился, какая мне разница, кто с кем пошел и куда? Это уже меня не касается.
  - Значит, никого не видели?
  Линберг,  замялся.
  - Да нет. Этого не может быть, - он махнул рукой, - показалось просто. Чепуха какая-то.
  Трухин остановил его. 
  - Минутку. Что показалось? Даже самые нелепые мысли  и предположения, которые приходят порой в голову, оказываются вовсе не нелепыми. Что вы вспомнили? 
  - Знаете, я пришел сегодня на работу  раньше  обычного. Надо было у одного мальчугана кровь проверить. Предыдущий анализ был очень плох. Я решил, может аппаратура что-то барахлит или лаборантка схалтурила. Решил сегодня сам проверить. Так вот, иду я по коридору, задумался (в таком состоянии,  если даже жена мимо пройдет - не замечу), машинально поздоровался, потом спохватился, с кем это я? Оглянулся, только спину уходящего мужчины увидел, с сумкой. Вы знаете,  если бы наш главный Сергей Сергеевич не болел и не лежал с пневмонией дома, я бы решил, что это он. Но он-то не мог быть. Это точно. Обознался я. Кто это был, сказать не могу. Знать бы заранее, про убийство, так догнал бы и посмотрел.  – Он развел руками.
  - А вы давно здесь работаете? 
  -Да уже лет шесть,  наверное.  Сразу, после распределения, по окончании института. Вот, до сих пор и работаю. Мне здесь нравится. Теперь вот разрешили платные анализы делать, так легче с финансами стало. Основная часть, конечно,  идет больнице, но и нам достается. Прибавка к зарплате не плохая. Жить можно. Пока нас с женой двое, нам хватает.   
  - Спасибо вам за информацию. Не смею больше задерживать. – Трухин пожал руку Линбергу и проводил до дверей.
  Евдокия Кузьминична, глядя вслед заведующему лабораторией, проскрипела: - Задрал нос. Как же, на «историческую родину» собрался сбегать. Туда ему и дорога. Не больно расстроимся. 
  - Трухин удивился.
  - Он уезжает? Когда?
  - А разве он вам не сказал? Уже билеты с открытой датой куплены. На чемоданах сидят. Как только визу откроют, так его тут и след простынет. Сергей Сергеевич ему уже и замену подготовил. Женщину - серьезная,  умная. Моя знакомая. Не то, что этот  франт!
  Трухин, задумчиво потер переносицу.
 - Да, это странно. Знал же, что узнаю об отъезде, почему не сказал?  Не придал значения или побоялся? Побоялся, что могут задержать на время следствия. А ему этого,  конечно же,  не надо. Это может стать помехой. Ну, что ж, придется самому пойти и еще раз побеседовать. Надо довести  разговор до конца.
  В лаборатории сидела только одна лаборантка. Видимо рабочий день уже закончился и для второй смены. Пахло чем-то резким и неприятным. Женщина повернула голову.
  - Вы к кому? 
  - К Семену Абрамовичу.
  Женщина махнула рукой в сторону одного из кабинетов.
  - Он там, стучите.
  Трухин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
  Семен Абрамович клал какой-то пакет в спортивную сумку. Увидев Трухина, он вздрогнул и неловко опустился на стул.
  - Семен Абрамович, оказывается,  мы с вами не договорили до конца. Что же вы мне не сказали, что покидаете пределы нашей Родины навсегда?
  - Сейчас это не запрещено законом. Я имею на это полное право. Я свободный человек и могу выбирать, где мне жить, не спрашивая ни чьего совета и согласия.
  - А я и не собираюсь вам ничего советовать. Но в вашем учреждении, на вашем этаже, убили вашу коллегу. На данный момент, каждый работающий в больнице мужчина, является подозреваемым. А вы скрыли от меня такое важное известие. Почему?  И,  простите, что это вы положили в сумку? Предвосхищая ваш вопрос, отвечаю, я имею на это право. Досмотр всех вещей, вызывающих подозрение или сомнение. Откройте,  пожалуйста сумку и достаньте пакет, - он открыл дверь и окликнул лаборантку, подойдите сюда пожалуйста.
  Семен Абрамович стал пунцовым.
  - Зачем же вы меня позорите перед сотрудницей?  - Он,  вытер вспотевший лоб,  и тяжело вздохнув, стал вытаскивать пакет.   
  Женщина встала у двери. Трухин попросил ее: - Подойдите ближе. Вам должно быть хорошо видно. На данный момент, вы являетесь понятой. Если в этом пакете окажется то, что мы ищем, вы должны будите подтвердить, что это было изъято из сумки у вашего заведующего.
  Дрожащими руками,  вскрыв пакет, Семен Абрамович высыпал его содержимое на стол. Женщина ахнула.
  - Это же реактивы! Для дорогостоящих анализов.
  Трухин взял один из флакончиков  в руки.
  - Каких анализов?  Можете пояснить?
  - Ну, здесь  разные. Вот этот, на вирус гепатита С. А вот этот, на СПИД. Вот эти – на антитела к различным видам гепатита. Эти анализы у нас платные. Стоят очень дорого. Бесплатно делаем очень редко и только по жизненным показаниям.
  - А кто вам эти реактивы оплачивает? 
  Частично ГУЗЛ. Что-то по гуманитарной помощи от Красного креста поступает. Часть, за счет больных.   
  Трухин посмотрел на бледного Линберга.
  - Да, Семен Абрамович, а вы, оказывается, обыкновенный вор. Решили напоследок подзаработать? Ну, что ж, сейчас составим протокол: хищение государственного имущества, используя служебное положение, на рабочем месте. Придется проводить полный обыск и здесь и у вас дома. Вот такие вот дела.
  Губы у Линберга дрожали.
  - Не надо делать обыск. Я сам все отдам, только не задерживайте меня. К убийству Титовой, я действительно не имею ни какого отношения. Клянусь!
  - Нет вам больше доверия, Семен Абрамович. Нет. И обыск делать будем и к уголовной ответственности привлечем. Нашли,  кого обворовывать?  Больных детей, да еще в стране, где государство по крохам собирает деньги на здравоохранение. 
  Трухин,  позвонил Евдокии Кузьминичне и попросил ее разыскать Борисова и Власова, а так же поставил ее в известность, что Линберг задержан за хищение государственного имущества и просил довести это до сведения  главного врача и начмеда. У него  создалось такое впечатление, что секретарь,  осталась очень довольна  тем,   о чем  она услышала. Он позвонил в Управление и попросил выслать машину, для транспортировки Линберга.
  Первым, прибежал Дмитрий Иванович Соловей. Свалившимся на него известием, он был просто убит. Он причитал, как старая бабка, сетуя на то, что в одночасье остался без двух начальников отделений.
  Борисов с Власовым появились несколько минут спустя. Трухин позвонил в Прокуратуру и попросил разрешение на обыск квартиры Линберга.  Повесив телефонную трубку, он повернулся к Борисову.
  - Боря, давай, поезжай к этому «господину» домой. Группа туда уже выехала, - потом, секунду подумав, переиграл, - нет, Вов, тебе придется. Извини, гоняю тебя сегодня. Но ты в лекарствах,  реактивах и прочей дребедени,  лучше разбираешься. Поезжай, посмотри, чем Семен Абрамович «разжился»,  за время своего руководства лабораторией. И проверь, нет ли каких улик по убийству Титовой. Хорошо? 
  Власов, состроив,  кислую физиономию, вздохнул.
  - Чего уж тут хорошего? Опять на холод, в общественном транспорте, на ночь глядя,  и натощак. «Фигаро - здесь, Фигаро – там». 
  Борисов,  изобразив сочувствие в голосе,  произнес: - Ничего Вова, Бог терпел и нам велел. Крепись. На праздники отъешься, а может,  даже и отоспишься, если у нас ночевать будешь. Это я тебе гарантирую.   
  Власов удивился. 
  - А где же еще,  по-твоему, я буду ночевать?
  Борисов, изобразил обреченный вид и тяжело вздохнул. 
  - А я-то надеялся. Не уж-то все подружки разом тебя покинули? Предупреждал ведь я тебя, Вова, не растрачивай себя по мелочам, за всеми не угонишься и всех не ублажишь. И вот результат. Ночевать к себе уже никто не приглашает. Ужином, завтраком – не кормит, кроме нас с Настей. Но видно ты – наш крест. Хочешь, не хочешь, а придется нести.
  Власов насупился.
  - Ну, если я вам так уж в тягость, так бы сразу и сказал. Сам на Новый год приглашал. Раз не нужен, могу и не приходить. И есть больше у вас,  не буду, раз я триглот. Можно подумать объел вас. Жмот ты Боря и не чуткий к товарищу своему человек. Вот Настя твоя – это да, а ты,  - он махнул рукой. 
  Борисов рассмеялся.
  - Все, Вов, ты готов. Юмор уже не воспринимаешь. Где твоя неукротимая энергия? Ты чего раскис?  Александр Анатольевич, можно мы вместе, по быстрому, туда и обратно. Что-то мне наш «младший брат» не нравится.  Душевное состояние в упадке. Сердечный ритм дает сбой, и вообще, в глазах тоска. Мне кажется, что в этом виновата наша новая сотрудница, с которой у нашего многоуважаемого сыщика, - он поднял руки вверх. – Вов, я имею в виду, что у вас с Сонечкой чисто деловые отношения сложились, и никаких больше. Упаси Боже! Какой может быть разговор, о чувствах, о любви? Да и что в ней особенного? Обычная девушка, каких тысячи. 
  Власов, открыл было рот, собираясь протестовать, но увидел улыбающиеся глаза Трухина и Борисова, и махнул рукой.
  - Да, ну вас. Опять разыгрываете. Прикольщики. Ладно, ладно, Александр Анатольевич, я вам припомню. Я, между прочим, вас грудью, можно сказать, закрывал, когда вы с Татьяной Ивановной перед дежурным в Управлении Ромео и Джульетту изображали.   А тебя, Борька, я сколько раз выручал, когда ты про праздники, для Насти памятные, забывал? И не насмехался, потому, что думал – вы мои друзья. А вы!   
  Трухин тревожно посмотрел на Борисова, тот растерянно пожал плечами.
  - Вов, да ты что, правда,  обиделся, что ли? Вот дела! Да кто над тобой смеется? Извини, если мы по топорному,  пошутили. По-моему, ты просто устал, переутомился – вот и все. Вот это дело закончим, и отправим тебя на недельку в отпуск, да, Александр Анатольевич?   А то, правда, навалили на тебя: Вова – туда, Вова – сюда.   
  Трухин согласно закивал головой. 
  - Точно. В Дом отдыха куда-нибудь. На природу. На лыжах покатаешься, воздухом чистым подышишь.
  Власов улыбнулся.
  - Ага, избавиться от меня решили. Не получится. Ни куда я от вас не поеду. От меня не так-то просто отделаться. Да и что вы без меня можете? Только командовать. А кто свидетельницу «разговаривать» будет? Ты что ли, верста коломенская? – Он  ткнул Борисова в бок. 
  Облегченно рассмеявшись, Трухин сказал: - Узнаю коней ретивых. Если Вова начал хвастаться, значит,  все нормально. Вовка, ты нас так больше не пугай. Давайте к Линбергу, время идет. Встретимся в Управлении. Я тут закончу и мы с гражданином, - он кивнул  на съежившегося Линберга, - поедем в контору.   
  Обыск,  в квартире Линберга,  дал много кое - чего, но ни на шаг не приблизил  к раскрытию убийства Титовой.
  Передав все данные по Линбергу в отдел, занимающийся экономическими преступлениями и хищениями, Трухин вернулся в свой кабинет и, окинув друзей уставшим взглядом, спросил: - Ну, что, на сегодня хватит? По домам, или как? 
  Борисов с тоской поглядел на часы.
  - Да, с подарком пацанам, я уже не успел. Время, десятый час. И Насте обещал сегодня помочь квартиру убрать и елку нарядить.
  Власов хлопнул его по плечу. 
  - Не вешай нос,  капитан,  у нас еще вся ночь впереди. Поехали. Давай, звони Насте, что через сорок минут мы будем готовы приступить к внеслужебным обязанностям, и чтоб без нас елку не наряжали!
  Борисов, улыбаясь, снял трубку.
  - Кто же без тебя будет елку наряжать? Только ведь ты можешь повесить на нее свой носок, а утром заглядывать в него, ожидая, что за ночь, Дед Мороз положит тебе туда подарок.
  Настя, это я. Мы сейчас с Вовкой выезжаем. Он просил елку без него не наряжать.    Вов, она спрашивает, ты носок-то приготовил или прямо с ноги снимешь?  Настя, он дерется. Ну, озверел совсем от голода. Чего? Картошка жаренная с огурцами? Насть, пожалей, слюной сейчас подавимся. Александр Анатольевич? Не знаю, сейчас спрошу, - он закрыв трубку, повернулся к Трухину, - Настя спрашивает, может вы тоже с нами? Поздно уже домой ехать, да и поужинать вам надо, а в холодильнике,  поди,  пусто?  Настя картошки нажарила, ждет.
  Трухин отрицательно покачал головой. 
  - Нет. Спасибо. Я обещал к Татьяне заехать. А потом с вами разве выспишься? Будете до утра «пикироваться», а мне подумать надо. Информации, вроде, по делу получили много, а толку пока ни какого. Попытаюсь проанализировать и систематизировать, как говорится. Так, что, «дан приказ ему на запад, ей в другую сторону».    Дежурный, проводив  их взглядом, посмотрел на часы, а потом на помощника и покрутил пальцем у виска. 
  -  Точно с «приветом». Леш, если бы ты не дежурил, ты бы стал сидеть здесь до десяти вечера, по собственному желанию, да еще тридцатого декабря?  А главное – за нашу «зряплату»? 
 Леша хохотнул: - Ну, потому их и называют «святым союзом». А мы, грешные, на такие подвиги не способны.               

 
                Глава 8       

  Трухин шел от метро «Парк Победы» к дому Татьяны, не торопясь. Он размышлял. А размышлять было о чем. Их отношения зашли в тупик, и Трухин не знал, что делать. Он намеревался завтра сделать Татьяне предложение, и понимал, что легко не будет, но и эта неопределенность в отношениях все больше тяготила его. Он видел, что Татьяну как раз это все устраивало. Он понимал ее, входил в ее положение, сопереживал ее страхам, но платоническая любовь в сорок два года? Единственная близость за три месяца никак не устраивала Трухина. Он хотел эту женщину постоянно. Он хотел быть с ней рядом. Засыпать и просыпаться в ее объятиях. Слышать ее голос, ощущать аромат ее духов и запах ее тела. Видит Бог – он был терпелив. Он, конечно, может ждать и еще, но не до бесконечности же? Ему не двадцать лет, когда вся жизнь еще впереди, и ожидание только горячит кровь. Ему хочется иметь нормальную семью. Время уходит! Хочется тепла, уюта, детского смеха. А самое главное – это именно та женщина, которую он ждал всю жизнь. И он от нее  не отступится! 
  Трухин поднялся по лестнице, и нажал кнопку звонка. Тишина. Подождав несколько минут, он позвонил снова. Никого.   
  Открылась соседняя дверь и в проем двери выглянула молодая женщина. Трухин вспомнил, что однажды уже видел ее, и даже разговаривал, когда впервые пришел к Татьяне. У нее вроде есть маленький сынишка, которого Татьяна периодически лечит.   
  - Вот, звоню, договаривались с Татьяной Ивановной, а она почему-то не открывает.
  Женщина улыбнулась.
  - Да она на дежурство ушла. Там у них кто-то заболел, вот ее и вызвали. Она говорила, что вы должны зайти. Вот записку вам оставила, - она протянула свернутый лист бумаги.
  Трухин, поблагодарив женщину,  и поздравив ее с наступающим Новым годом, взял записку, и быстро начал спускаться вниз, памятуя о том, что, если женщина начнет говорить о своем ребенке, то можно застрять на час, а то и больше.   
  Выйдя на улицу, он развернул записку. 
  - Милый Саша, извини, но меня срочно вызвали на работу. Не сердись, что не удалось поговорить. Завтра буду дома после 18-00. Целую. Твоя Татьяна.
  Трухин тяжело вздохнул. 
  - Вот и поговорили. Поставил вопрос ребром, называется, - он глянул на часы, - 23-00. Лучше бы к Борисову поехал.
  Он представил свою темную, пустую квартиру. Такой же темный и пустой холодильник – и, обречено покачав головой, пошел к метро. 
  Дома, найдя на кухне завалявшийся пакетик вермишелевого супа, а в хлебнице, зачерствевший, но еще пригодный к употреблению «Рижский» хлеб, он быстро соорудил себе не хитрый ужин. Потом, сев на диван и включив бра, достал свои заметки-наметки по делу Титовой. 
  - Так все же был или не был этот незнакомый мужчина, о котором все говорят? Или нам специально стараются его навязать? Если он был, почему его никто не видел? Такой огромный коллектив, я согласен, но коллектив уже примелькавшихся друг другу людей. «Чужака» в служебных помещениях заметили бы сразу. Не невидимка же он? Будь ты хоть десять раз осторожным, но в здание надо войти, пройти по нему, и выйти. И что б никто не заметил? Так не бывает. То - слышали голос, то – видели спину – это же не серьезно. Этим человеком мог быть кто угодно из сотрудников. И та же Катя, если бы не произошло убийство, ни за что не обратила бы внимание на услышанный разговор. Напрашивается вывод: если этот мужчина существует на самом деле, и он убил Титову, то он не чужак в больнице – он свой. Его знают все!   Поэтому, никто и не обращал на него внимания. Вовка сказал, что соседка по месту жительства, рано утром видела выходящего от Титовой мужчину. Значит надо взять личные дела с фотографиями всех мужчин, работающих в больнице, и показать ей. Может она кого и опознает. Значит завтра, Власов, первым делом займется этим опознанием. Мы с Борисом проведем беседу со всеми заведующими отделениями. Если главный врач не выйдет на работу, значит, придется ехать к нему домой и беседовать там. Ах,  да, я совсем забыл про практикантку. Соня, Соня, Сонечка. Пусть   будет на подхвате. Мало ли что. Неплохая девчонка, упертая. По моему, Вовка в нее влюбился, а может мне просто хочется, что бы он влюбился в эту девочку. Ладно, пора ложиться спать, а то уже черт знает, что в голову лезет. 
  Он устало  провел рукой по глазам и, накинув на плечи плед, выключил бра, так и оставшись на диване.
  Утром, когда Трухин вошел в Управление, его окликнул дежурный:  - Товарищ майор, можно вас на минутку?   
  Трухин заглянул в окошечко.   
  - Да. 
  - Тут для вас сообщение есть. Вы убийством Титовой, с Обводного, занимаетесь?   
  - Да, наша группа, а что? 
  - Сегодня утром ее соседку убили. Она буфетчицей на вокзале работала. Утром возвращалась с работы. Соседи обнаружили недалеко от подъезда. Удар тяжелым предметом по голове, проломлен череп. Ваши ребята туда уже уехали: и Власов, и капитан. Просили вам сообщить.
  - Спасибо за информацию. 
  Трухин прошел по коридору, подошел к своей двери, вставил ключ в замочную скважину, но дверь открылась. Он удивленно посмотрел на открывшуюся дверь и вошел в кабинет. Из-за стола встала Соня.
  - Доброе утро, товарищ майор. 
  - Да не такое оно уж и доброе, Соня, - Трухин облегченно вздохнул. Он снова забыл о присутствии в их группе практикантки.
  - Старею, - подумал он. 
  - Меня оставили ждать ваших распоряжений. Они уехали….
  Трухин перебил ее: - Я  в курсе. Мне дежурный сообщил. Вот так, Сонечка, мы лишились единственного свидетеля. Где-то мы прокололись. Как он мог узнать о разговоре Власова с этой соседкой? Значит следил? Но ведь то, что она его видела, никто, кроме нас не знал. Просто перестраховался, или действовал наверняка? А может быть, просто стечение обстоятельств? Случайное убийство? Один процент из тысячи, но он существует. Ладно, я поехал в больницу. Ты будь здесь на связи. Я позвоню. Ребят, когда они там закончат, пошли ко мне.
  Соня подошла к окну и уныло посмотрела на улицу. А она-то вчера расхвасталась, перед домашними, что ее  сразу подключили к делам, и она наравне со всеми выполняла оперативную работу.
  И вот она одна, в пустом кабинете, перед молчащим телефоном. Сегодня ночью наступит Новый год. Что он принесет ей: радость, счастье, или огорчение? А может большую любовь? Она вспомнила загоревшиеся глаза Власова, когда сегодня утром, он вошел в этот кабинет, и ее громко застучавшее сердечко.
  Вздрогнув от резкого звонка, она торопливо сняла трубку.
  - Сойка слушает.
  - Что еще за Сойка такая? Я куда попал? Мне нужен майор Трухин, - голос в трубке был сердитым и властным.
  Соня на секунду растерялась, потом четким голосом  отрапортовала: - Стажер Сойка у телефона. Майора Трухина на данный момент нет. Кто его спрашивает?   
  - Ах, стажер? Вернее, стажерка, как же я забыл. Скрябин его спрашивает, деточка, Скрябин. Я надеюсь, фамилия заместителя начальника Управления вам известна? Хотя, вам теперь молодым плевать на фамилии и регалии. Значит, Трухина нет? Как всегда, когда он нужен, его нет.   Конец года на носу, а он мне два убийства вместо подарка повесил? Был один труп, теперь, говорят, второй появился. А еще нос всегда задирает - раскрываемость у него, видите ли, большая. Великий сыщик. Вот подарочек так подарочек подкинул под елку. Ладно, что с тобой-то об этом говорить. Как появится, сразу ко мне. Поняла? А фамилию смени. Не серьезная фамилия, птичья какая-то. Все, отбой. 
  Соня держала умолкнувшую трубку, пытаясь осмыслить услышанное. Она ни как не могла поверить в то, что человек, занимающий такой высокий пост, мог нести, такую чушь. В начале она даже подумала о розыгрыше сокурсников, но потом отмела эту мысль.  И тут телефон зазвонил снова.  Она с опаской сняла трубку.
  - Стажер Сойка слушает.
  В трубке хмыкнули, потом смеющийся голос Власова спросил: - Сонечка, кто это вас так настропалил? С чего это вдруг такой испуганный голосок, а?
  Соня перевела дух, и затараторила: - Какой-то Скрябин звонил, представился заместителем начальника Управления и сильно ругался, на Александра Анатольевича. 
  Власов перебил ее: - А, кстати, где Александр Анатольевич?
  - Он поехал в больницу, меня оставил дежурить на телефоне.  Сказал. Как вы там закончите, что бы к нему туда подъезжали.
  - Все понял. Спасибо Соня.  Я не прощаюсь, пока. 
  И снова в кабинете наступила тишина.   
  Власов с Борисовым зашли перекусить в булочную, где был отдел, торговавший горячим кофе с молоком, и булочками с пирожными.
  Сев на подоконник, Власов отхлебнул кофе, обжегся и, чертыхнувшись, поставил стакан на стойку.    
  - Черт знает, что, кипяток, а  не кофе! – Откусив кусок от слойки, он возмущенно посмотрел на Борисова, - нет, ты посмотри, а этим произведением искусства можно голову проломить. Черствая и холодная, как камень.
  Борисов, успокаивающе похлопал его по плечу.
  - Вов, успокойся. Пойми. Твоей вины нет. Ты же не мог знать…
  Власов взорвался: - Я должен был об этом подумать! Я должен был предположить. Ведь она видела его в лицо! Я должен был позаботиться об ее безопасности. Это моя вина. Ее смерть на моей совести. – Он закрыл лицо руками.  – Но откуда он мог узнать об этом? Тут могут быть только два варианта. Первый – он ее тоже в то утро видел. Она думала, что нет, а он заметил. И на всякий пожарный – убрал ее. Второй – она сама ему об этом рассказала. Может быть, встретила случайно, и проболталась. Теперь не узнаешь. У буфета всегда столько людей толкутся. Никто ведь пассажиров не запоминает. Хотя, - он на минуту замолчал, потом глянул на Борисова, - Борь, эврика! Так, я поехал на вокзал, а ты давай к Трухину.
  Борисов сочувственно покачал головой.
  - Вов, ну что ты там можешь узнать? Ведь убили ее у дома. Соседи спали. Никто ничего не видел. Глухо, как в танке.
  - Ну, попытка не пытка. А вдруг, это то, что я думаю, а, Борь? Ведь там наш собрат милиционер всю ночь дежурит. Работа у него такая: по залу ходит, пассажиров проверяет, за порядком следит. А ночью как? Тихо, люди в основном кимарят.  Ему же скучно. Куда пойти, как не к буфету? И согреется, и потреплется, так и время быстрее проходит. Короче, я поехал. – Он соскочил с подоконника и, залпом выпив остывший кофе, выскочил на улицу.
  На Московском вокзале было такое столпотворение - казалось все население города снялось с насиженного и теплого места, и решило куда-то уехать.
  Плакали дети. Люди сновали с баулами и сумками туда - сюда, казалось беспорядочно и бессмысленно. Диктор, каждую минуту что-то объявляла, но что, невозможно было понять.
  - Да, муравейник, - подумал Власов.
  Он нашел комнату администрации и выяснил, что Валентина работала во втором зале ожидания, в буфете номер четыре.  Заглянув в отделение милиции, он узнал, что этой ночью во втором зале ожидания дежурил сержант Чуйко Дмитрий. На счастье Власова, он еще не ушел домой. 
  Дмитрий Чуйко, оказался молодым, веснушчатым парнем, лет двадцати четырех, худым и смешливым.
  Поглядев на загнанного, потного Власова, он схохмил: - Ты из бани, или за тобой кто-то гнался от самой Москвы? - Но, посмотрев удостоверение Власова, сразу посерьезнел. А узнав об убийстве Валентины, расстроился не на шутку.
  - Хорошая баба была, веселая, безотказная. Ну, это я в смысле подменить сменщицу, сделать что-нибудь, если попросишь. Не вредная. Вот ведь сволочи, такую женщину угрохать! Кому она могла помешать?
  Власов посмотрел на Чуйко.
  - Дима, можно я так тебя буду называть, или величать по отчеству?
  Чуйко смутился, и махнул рукой.
  - Да какое отчество? Конечно, Димой зовите. До Васильевича еще не дорос. Я сам с Кировска, это тут недалеко. Армию отслужил, и пошел в милицию. Сейчас ведь выбор не большой: или в криминал, или на службу государству. Хотя и среди нашего брата гадов хватает: деньги с проституток стригут, бомжей обирают. Зарплата маленькая, а жить хорошо хочется, и не потом, а сейчас.
  Власов прищурился.
  - Ты тоже берешь?
  Чуйко покраснел.
  - Нет, за это и прозвали белой вороной. Не могу я, душа противится. Гоняю эту шушеру, только толку мало. Они на другой участок переходят, а там не такие чистоплюи, как я. Мне поэтому Валя и нравилась. Она такая же была. Пьяного, сроду не обсчитает. Наглого, хамоватого – в два счета,   и глазом не моргнет. А потом на эти деньги всем бесплатный обед устроит: уборщицы, мойщицы, ну и мне перепадало. Я ее за это не осуждал. Да, добрая баба была, - Чуйко вздохнул.
  - Дима, а сегодня ночью, ты ничего необычного не приметил? Может, мужик какой-нибудь возле нее долго стоял? Или разговаривала она с кем-нибудь, не по работе? Это же сразу видно. Ничего не бросилось в глаза? Постарайся вспомнить. Это очень важно.   
   Чуйко почесал голову и задумался. Минуты через две он сказал: - Давайте, я с того момента, как увидел Валю. У нас смены по часам не совпадают. У нее начало с шести вечера, до пяти утра. А я заступил в девять вечера и до девяти утра. Вот эти три часа дежурил Федюнин, но он уехал. Взял отгулы до десятого января и с семьей уехал куда-то в деревню. Я принял у него дежурство, прошел по залу, подошел к Валентине – поздоровались. У нее очередь стояла. Поэтому, перекинулись парой фраз,  и все   Очередь рассосалась где-то к часу ночи. Все поезда на Москву ушли,  и стало по просторнее. Она мне крикнула, чтобы шел кофейку попить.  Ну, сели, как всегда: мойщица, уборщица, да я. Пока ели – болтали. Кто, как Новый Год встречать будет. Так, обо всем, и не о чем. Потом, часа в два ночи, один мужик, пьяный дебош устроил. Я  с ним разбирался. После, у женщины преждевременные роды начались (к матери рожать ехала, а на вокзале родила).   Я Скорую помощь  вызывал, помогал. Короче, где-то часам к четырем утра все более-менее утихомирилось. Я подошел к буфету…   Точно! Вспомнил! Я подошел, а Валя, какая-то дерганая. Я спросил, что смена, мол, тяжелая, или кто обидел?
  А она мне говорит: - Знаешь, Димыч (это она меня так называла), я мужика одного увидела. Не нравится мне этот мужик. Делает вид,  что газету читает, а сам за мной наблюдает.   
  Я посмеялся: - Влюбился, - говорю, - наверное, вот и наблюдает. Ты же баба яркая, красивая. Покажи мужика-то. Подойду, документы проверю. 
  Она глянула, а мужика и след простыл. Пустое сиденье. А она от этого еще больше разнервничалась. Я над ее страхами посмеялся, а выходит зря. 
  - А она его тебе не описала, ничего о нем больше не сказала? 
  Чуйко наморщил лоб.
  - Да, нет, вроде ничего. Нет, сказала, что видела его у своего дома. Да, так и сказала. А потом меня снова отозвали. Ребенок потерялся. Пока мать спала, он ушел «гулять». А ребенку два с половиной года. Пока разыскали, у Вали смена закончилась. Больше,  я ее не видел. Ей сколько раз говорили, чтоб утра дожидалась, а потом уж домой шла. У нее и подсобка с диваном есть. Но она все шутила, что ходьбы до дому пятнадцать минут, и лучше спать на пуховой перине, чем на дырявом диване. Вот и дошутилась. А мужика, она точно не описывала. Сказала только, что видела раньше, и он ей не нравится. 
  Чуйко развел руками.
  - Рад бы помочь, но…
  Власов пожал ему руку.
  - Да, нет. Ты и помог. Теперь я на девяносто процентов уверен, что убийство, это его рук дело. Спасибо тебе,  Дима. Оставайся такой же «белой вороной». Если потребуется помощь, звони. – Он протянул ему номер своего рабочего телефона. – Мы с тобой, брат одной крови. С наступающим тебя Новым годом, и будь здоров!
  Он сел на двадцать пятый трамвай и поехал в больницу.
  Борисов, в это время, докладывал Трухину об убийстве на Обводном. 
  - Вовка очень переживает. Считает, что виноват, «засветил» ее,  а об опасности не предупредил. Помчался на вокзал, где она работала буфетчицей. С соседями говорили. Никто ни чего не видел и не слышал. Слишком рано, все спали. Лампочка в подъезде разбита. Двор не освещен. Удар был по затылку. Смерть наступила мгновенно. Лейтенант этот – Федор Степанович, в трансе. За голову хватается. В одном доме, на одной площадке – два трупа.
  - Он за голову хватается, а нам впору взвыть,  - Трухин устало закрыл глаза.
  - Кто у нас там  его слышал? Белкина Екатерина? Давай ее сюда.
  Борисов вышел в приемную, но через минуту вернулся растерянный.
  - Нет Белкиной. Не вышла на работу сегодня. А телефона у нее дома нет. Может,  заболела? 
   Трухин посмотрел на Борисова тяжелым взглядом.
  - Это было бы просто замечательно, если бы заболела или прогулять решила. Но, что-то подсказывает мне «мой друг Горацио», что нас ожидает еще один «сюрприз», и не из приятных. Давай, узнавай домашний адрес, и пулей к этой Белкиной. Если он убрал и ее, то свидетелей у нас больше нет. Хитрый и безжалостный гад. Вот тебе и Новый год! Если Белкина убита – Скрябин меня живьем сожрет,  и косточки не выплюнет. Вместо ожидаемого подполковника, капитаном стану, если вообще оставят служить в органах. Где-то мы «прокололись» в самом начале. Что-то упустили. На что-то не обратили внимание. Он рядом. Он в курсе всех наших дел. Значит, мы обязаны его вычислить. Он должен был наследить, а у нас глаз замылился. Не видим – того, что рядом - очевидного. Ищем чужака, а это – свой.  Борь, давай к Белкиной и назад. Вовка приезжает, узнаем, что у него и будем думать. Ведь мы же сыщики! А я, пока, снова личные дела всех просмотрю. Через, - он глянул на часы, - час подъедет главный врач. – Эта змея сказала, его секретарша. Слушай, Борь, у нее взгляд, как у удава, даже дрожь пробирает. Посмотрю на этого руководителя, пообщаюсь. Давай не задерживайся. Если что, звони. 
  Когда за Борисовым закрылась дверь, Трухин взял личные карточки сотрудников-мужчин, и в который раз начал внимательно всматриваться в их лица.
  - Кто, кто из вас?               

                Глава  9         

 
  Он пил крепкий, свеже сваренный кофе, и улыбался.  Все складывается, как нельзя лучше. Свидетелей больше нет и быть не может. Он спокоен. Да, он чуть было не проморгал эту буфетчицу. Только его феноменальная память   подсказала ему, о том вроде бы незначительном эпизоде во дворе дома Титовой, о котором ему рассказал этот недоумок.   Он вначале не понял, о чем тот толкует, потом уже сообразил, что к чему.  А тот начал ныть, как баба. Жалко ему,  видите ли,  стало эту уродку. Поперся к ней ночью, домой. Интересно, чем он там с ней занимался? Хорошо, хоть хватило ума, промолчать, а то сорвал бы всю операцию. Надо бы со временем и от этого, так называемого помощника, избавиться, но всему свое время.  Хорошо, что Лидка рассказала ему, что увидела свою соседку.  Смеялась, говорит,  что теперь ее соседка умрет от любопытства, так как считает ее старой девой и синим чулком. А тут мужчина с ней, да еще ночью. Он поинтересовался, что за соседка и как она могла их увидеть – из окна? Она  ответила, что соседка пряталась за дверью в подъезде, а работает она буфетчицей на Московском вокзале.  Он ведь тоже был у Титовой ночью, дважды. Интересно, кого из нас она видела? Вот этот момент он проморгал.    
  Он вспомнил об этом эпизоде, когда узнал, что один из сотрудников УГРо поехал на квартиру, где жила Титова. 
  Такие свидетели ему совершенно ни к чему. Может, она  и не разглядела ночью, в темноте, да еще мельком, черты лица?  Но риск здесь  был совершенно не оправдан. А вдруг она все же запомнила   внешние данные? Так могут выйти и на него, если она запомнила того хлюпика, жалельщтка женщин. Тот  сразу сдаст и себя и его. 
  Пришлось икать эту бабу. Найти ее оказалось довольно просто. Обычная вокзальная дешевка. Наглая, громкоголосая, раскрашенная. Он видел, когда наблюдал за ней, что она боится: чего-то,  вглядывается в лица, вздрагивает от громкого голоса.  Он заметил, как она пристально смотрела на него, там на вокзале.  Как будто что-то заподозрила. Медлить было нельзя.    
  С вокзала ему пришлось исчезнуть. Он боялся только того, что она не пойдет после работы домой, одна.  Это бы усложнило задачу. Но она оказалась дурой. А кто еще мог в пять утра потащиться по пустынному городу домой, без сопровождения? Ну, значит, такая ее судьба. Даже если она что-то успела рассказать менту, то без опознания, этот рассказ не стоит ломаного гроша.
  Больше проколов у него не было. 
  Белкиной, в ближайшее время, тоже будет не до опознаний, и не до знаний.  Это он устроил. 
  Он чувствовал себя кукловодом, дергающим за веревочки глупых и тупых кукол.
  - С кем они вздумали тягаться? – он громко рассмеялся. 
  А самое смешное, что «товар» лежит у них прямо под носом. Но с их скудным умишком и одной извилиной, до этого не додуматься. 
  А эти людишки в больнице? Как они смакуют все подробности убийства их бывшей коллеги. Догадки, предположения, умозаключения – умора. Правильно говорят, человек – хуже зверя, потому, что радуется беде другого. Его возбуждает запах смерти. На данный момент, для них, это вроде развлечения, спектакля.
  Эти охи, ахи, пересуды, на время избавляют их от серых будней, от монотонности жизни.
  Какой подарок он преподнес им к празднику!  Правильно он где-то прочитал и запомнил эти строки:

«Человек? Человек, это зверь, ты поверь.   

Выжидает, когда ослабеет другой

И с улыбкой закроет пред сломленным дверь. 

Упадешь, не поможет, пройдет стороной.   

А в душе у него: только зависть и злость.   

Все готов он за деньги продать и предать. 

А удача другого, застрянет, как кость.   

Будет, словно шакал свой  момент выжидать. 

И набросятся сворой, пощады не жди. 

Сердце вырвут,  и душу распнут на кресте. 

 Жизнь не праздник, а слезы, туман и дожди.   

Каждый сам за себя, Так всегда и везде».          

  Он посмотрел на часы. Подошло время принять «дозу», и погрузиться в мир яркого света и причудливых фантазий. Благо, теперь для этого было все и в достатке.
  Он взял шприц, жгут, ампулу и через минуту его лицо приобрело блаженное выражение. Рот приоткрылся, веки отяжелели.
  Он летел к солнцу, как Икар, не боясь обжечь крылья, и чувствовал себя всесильным Богом!