катамаран Лобачевского книга 2. Женщина глава 7

7 глава

Итак, - начал мужчина и нарисовал на листе цифру 1 – самое главное для нас – это сделать так, чтобы для всех вы и я исчезли, но, посмотрев на недовольное выражение, пересмотрел.
- Вы не хотите  исчезать! Я вас не понимаю.
- Не исчезать, - я злилась, надо погибнуть для всех, формально, официально. Это сделает нас невидимками, нас не будут искать, нас забудут – вот чего я хочу…
Он смотрел на меня… недоуменно.
- И как вы все это себе представляете?
- Я хочу инсценировать взрыв, наверное, или еще что-либо в этом роде… два сгоревших трупа… два наших трупа… никто не нервничает… клиент… стрелок – все… разом … конец…
… Мужчина наморщился…
- А где нам взять два трупа… извините, но мы же не будем убивать других.
- Само собой, нам придется ввести в курс дела человека, без которого нам не справиться.
- Я против, - запротестовал он, - три человека не способны сохранить тайну.
- Смогут – если огласка будет стоить жизни каждому из них.
- Мы запугаем смертью третьего.
- Это я хотела сначала… но надумала другое… Моя мама сгорела со своим любовником … в автомобиле.
Мужчина вопросительно посмотрел на меня…
- Ты  что это подумал, придурок?
- А что я подумал?
- Это не так – что бы ты ни подумал, - я была в ярости… ушла в ванную и долго плакала от обиды.
Он долго стучал…  долго…  просил прощения. Я вышла, простила … но остался осадок… а не будет он меня воспринимать как стрелка навсегда?... и страх приведет к мысли о смерти… моей. А правильный ли я сделала выбор?
А почему я обижаюсь, ведь не воспитатель детского сада… Что я жду?
И еще много, много вопросов…
Я успокоилась…
Неужели я похожа на чудовище?
Я успокоилась…
Нам нужны не просто трупы – нам нужны тела, напоминающие нас…   
- Но ведь они сгорят – зачем умничать на электрическом стуле?
- А затем, что если вас положить старика – это будет просто глупость – подставу вычислят за минуту. Санитар найдет миллион противоречий. Это не наш путь – это первое …
Второе – у трупов должны быть наши зубы. Вы должны вспомнить, где и когда вы лечили зубы, заполнялись ли карточки…
- у меня мост слева, - он ощерил рот и пальцем поднял верхнюю губу.
- Сочувствую, - усмехнулась я.
- Что, плохо сделан? - удивился мужчина.
- Нет, хорошо, но придется повторить потом…
- То есть? – он все еще не понимал.
- То есть – придется его снять и вставить в челюсть трупа. Это червяк, которого сжуют и расслабятся…
Мужчина замер – молчал… пальцем поглаживая свой мост… Шутки кончились, и первый же шаг и первый шок.
- Это еще не все… Операции – все должно быть зазеркальнено… Вы долго думать и записать все оперативные вмешательства.
- А если мертвец – еврей, мне тоже оттяпают плоть? – спросил мужчина, наконец-то вернувшись в наше купе. С улыбкой, деланной, но улыбкой.
- Здравствуйте… располагайтесь, - я тоже попыталась острить, - а аппендицит у вас как?
- На месте – хорошо, что вспомнили… у мертвеца его тоже не будет?  - Улыбка уже естественная, но мне не до смеха.
- Мне не до смеха… просто вы должны все описать, и, я думаю, реконструкция возможна… если будет червяк - зубной протез.
- Мост, - обиделся мужчина..
- Ну мост.… Третье. Обязательно надеть на трупы часы, кольца, цепочки.. Это тоже… червячки… но только как дополнение к протезу…
- К мосту…
- К мосту, - согласилась я, но это было нарочно, назло, на ку-ку.
- Я все больше понимаю, что если возьмутся серьезно – нас раскусят…
Мужчина напрягся.
- Для этого и нужен протез.
- Ну хорошо, - безнадежно махнул, - у меня протез а у вас что..? Ведь если понимаю ситуацию, копать больше будут под вас…
 - А у меня нет операций, поэтому у меня документы, часы, браслет, кольца…
- Вы на работу с документами часами, браслетами, кольцами, цепочками…, - мужчина улыбался почти зловеще, - придется шкуру портить.
- Что вы имеете в виду,  - не спросила, а отмахнулась.
- Шкурный вопрос, - зловеще… злорадно нависал восторг.
- Да, вы правы – шкуры наши под угрозой.
- Нет-нет – у вас шкура.
- У меня? А у вас ее нет? – я опять заводилась, как детский трактор.
- Нет-нет - у меня протез.
- Именно п-р-о-т-э-ззз, а шкура – у вас.
И только теперь он понял… у меня волосы проголосовали все до одного, единонгласно – а я дурак, дурак, дурак.
Плотоядно омерзительно я наблюдала, как он перед зеркалом пудреницы определял объем своей пытки – да, читатель – от большого ума он заклеймил себя в круге средней тарелки татуировкой Наполеона.
- … поэтому, - подытожил мужчина, - я предлагаю просто исчезнуть… и пусть думают, что хотят. – Он закончил и невзначай потрогал Наполеона на груди.
Я возмутилась:
- Неужели вы не понимаете, что нельзя дать им повод думать… по-другому, кроме того, как хотим мы. Нам нужна огромная жирная точка, которая будет видна и самогонщику, и Менделееву… Запятая родит двусмысленность, которая родит много-много вопросов, и есть опасность, что ответы… означают гвозди в наши гробы.
- Но я не понимаю, как первое-второе-третье и четвертое, и, наверное, есть пятое и шестое, мы сможем провернуть… сидя тут… и… понимая, что засветить свои лица – значит все угробить, - мужчина не сдерживался, почти кричал… – Нам нужен кто-то из морга, лучше врач-патологоанатом, которого нам нужно запугать или … убить.
- Детский лепет, - возразила я, - запуганный молчит лишь от боязни обмочиться, но если ему дадут памперсы, он решит, что выйдет сухим… и продаст подороже.
Он перестал сдерживаться:
 - Ты меня не слышишь, ты не хочешь меня слушать!
- Я вас слушаю и повторяю, что молчит тот, кому выгода – молчать.
- И кому выгодно молчать о нас? – не унимался мужчина.
- Да тому, о ком я уже полчаса хочу рассказать.
- Слушаю, - отчаяние.
- Когда сгорела мама и мы пошли в морг на свидание с моим отцом и теткой… отец–доктор, общался с доктором морга в фартуке морковного цвета… отец сказал, что этот Короссер был без ума от мамы… и у них была яростная борьба и я … то есть папа  - победил… он увел ее прямо из квартиры потрошителя…рассказывал, как они убегали, как их догоняли и не догнали… ну а потом попросил и неудачник не стал вскрывать… написал с моих слов… чем болела и как…
- И что?
- Да он не выполнил своих обязанностей и теперь может полететь с места…
- Детский лепет… мы только одним его… Предлагаю понаблюдать за ним… постараться найти слабое место и ударить.
- Может, вы и правы… да… вы правы… Слежку беру на себя. Мне нужно переодеться, парик, очки… и его могут проверить на знакомство с нами.
- И еще одно, - заговорил мужчина. – Нам нужны документы на наши реальные имена, для крючков, и другие, с которыми будем расставаться… У меня есть, а у вас?
- У меня порядок - я готовилась.
- И я готовился, - выдохнул мужчина, - хоть тут без засады!!! С деньгами у нас неплохо…Я, знаете, планировал, на нелегальное положение  переходить – все предусмотрел, кроме трупов, конечно…знал бы прикуп и давно прикупил… и держал … в холодильнике…
- Заморозка…, - ухватилась я, - это правильно… надо узнать, где трупы хранят неопознанные… и, если найти эти холодильники, наш повелитель жмуриков нужен не будет.
Мужчина задумчиво вздохнул:
- Неужели ты думаешь, что мы сумеем сначала выкрасть, чтобы никто не хватился, потом разморозить, потом сжечь?
- Еще как сможем, - ответила я.
- Ты готова меня выслушать?
Я была готова – мне слова его показались очень-очень серьезными и взвешенными… он… мой…сынок, ведет себя довольно органично в этой ситуации… и убедительно…
… ведь если люди, которых ты боишься, узнают о том, что проводят экспертизу по родству и обстоятельствам смерти, сразу наведет их на подвох…
- Но тут, - ответила я, - есть и положительное… те, кто меня будет проверять… не поверят, что с моим послужным списком… с моей чистой репутацией… я никогда не стала бы повторяться – подставляться. Это, скорее, отнесут к мистике… судьбе… року… мужчины любят оккультизм, экстрасенсов…
- А женщины не любят? Да по мне, - огрызнулся мужчина, -  по мне беспомощные женщины и глупо выглядящие – это женщины-юмористы, женщины, поющие шансон, и женщины-экстрасенсы…
- Мужчины-трансвеститы… Я думаю, они не обидятся, что я их … к женщинам…
- Я думаю, не обидятся.
Говорила, а думала о том, что если выпадет десятка – тогда я выложу из рукава, и это… ох, как сыграет.
- Да почему ты так веришь, что сможешь водить с ним хороводы, - не унимался мужчина. – Давайте я пойду и проверю, а потом решать будем… но Олега Валерьяновича Ткачева я держала в голове давно, со смерти мамы, когда я пришла за справкой уж вечером… он, сильно навеселе, спрашивал про мою жизнь. Очень много, много вопросов и уже в конце… махнув полстакана – шепнул мне, что я его дочь…
Я не поверила… нет… врет… может, и поверила, но испугалась морга и волки… но когда решилась на побег… почему я это не рассказала… я нашла его в том же морге спившимся, жит там же и сторожил по совместительству.
Мы общались… три встречи.… На первой у нас оказались одинаковые пальцы, на второй  – глаза, на третьей – прикус и уши.
Я соврала… вернее, не сказала все… но еще боюсь… как часто меня топтали просто потому, что грязные ботинки… и нужно обтереть… у меня было время… смотреть… выскочит или нет подлость на мелочи… я давно уяснила, что мелочь… часто решает… в секунды… то, чего не узнаешь и за год… особенно человек в стрессе… человек в прессе… человек в красе, в газете то есть. Может, не сдерживать своих демонов , и они выскочат из тюбика… и тогда я начищу ими свои сапоги…
- И нам нужна машина, - прервал молчание он… , - предлагаю взть мою… Это подтверждает косвенно, что я в машине, вернее, труп мой… и это… просто – значит хорошо.
Я согласились… он ушел… и его ждать было… очень долго…
Я приучилась, как будто ожидание похорон, сами похороны, поминки – все это медленно… медленно… медленно… время ползет за гробом… и ускорить эту пытку нет никакой возможности.
… Когда… когда все закончится…  скребет скребок ряды кишок внутри…  гребешок. От страха спрячемся в мешок. Апчхи – тут порошок!
Чушь какая-то в голову лезет… и хочется не прислушиваться к себе, изучающей свой собственный ливер, а бежать зажмуриться, не видеть ничего вокруг, махать руками, болтать ногам – что-либо делать… какое-либо движение.
Но не торчать на одном месте и не ждать, когда двигающийся внутри червяк прогрызет – навылет, насквозь.
… Неужели пройдет? Недопустимый и недодуманный проект? Не взятый во  внимание просчет? И я опять у Сиротина в ломах… И будут правила жестче… если вообще будут.
… Он пришел… и успел… вставить чеку в гранату… Я не стала спрашивать, как дела… заперлась в ванной и, прикрываясь шумом воды, плакала от счастья… что он вернулся.
Теперь, когда все хорошо… я признаюсь… до обмочения испугалась, что он бросил меня. И это было потрясением – открытием для меня… для меня… которая удивлялась своей собственной жестокости, отсутствию кошмаров во сне и на свету…
… для меня, которой нажать на курок было как выдох… которая играла в железную кровосекешу, в железную хватку, в железную волю, весь этот металлолом - все это была игра в ледокол, в уговоры, что ледокол, а вот пришел страх потери человека, страх, который почувствовала только со смертью тетки и еще раз, когда из ямы выскочила… но вот так… благодарность к человеку, который не бросил, хоть и мог, - … другой так бы и сделал, чтобы мост не курочить… боль не терпеть… не клялся, но сдержал… пришел и не нарушил несказанную клятву…
Как хорошо не сомневаться и не задумываться, что придет, или ушел спасаться, и то, что в дверь, а не в окно.
Ушел – пришел, и это естественно, и розы пахнут – это тоже естественно… это на Рижском злые люду уверяют, что розы не пахнут – это импортные не пахнут, а отечественные еще как пахнут… Их стирают с прилавков моей родины, а они не стираются… и пахнут, потому что розы должны пахнуть, а люди должны приходить, если их ждут. От этого можно сойти с ума – розы не пахнут!
В России за российские деньги – нероссийские непахнущие розы… она меня обозлила, другие извинялись, придурковато улыбались…моя просьба заводила их в тупик… Я ничего сверхъестественного не просила – просто купить розы и понюхать их. Розы пахнут у всех поэтов, ни один не написал про непахнущие розы… а розовое масло тоже без запаха?
… Правда, это масло питало мигрень Понтия Пилата.
И пахнущие розы стали для меня головой болью. Запах цветка – это его душа. А у этих нет души.… А есть у подмосковных, я нашла: и запах, и душа.
Как это странно – женщина без души.
Она красива как роза.
И она без духа бездуховна.
Ах, как она  красива!
Свежесть,
нежность,
но бездуховна -
и все краски в ералаш,
аляпистость,
в цыганский ералаш непредсказуемый.
А счастье в том, что духовность – это свободный вдох и выдох, выход и вход и ты не задумываешься о последствиях и не ждешь плохого, а просто ищешь розы с запахом.
И мой мужчина пахнет своим, особенным запахом, он не пользуется одеколоном – он часто моется - я посчитала: пять раз за первые сутки.… Один одеколон – один запах.
Что это я про запахи… мою лицо и на выход…я очень долго. это нехорошо. Человек пришел.. – и опять покатились слезы, как мячики выкатились, отталкивались и прыгали дальше вниз…
Ну успокойся…  что тут такого… принял… обычное дело … и уже не сдержалась и заревела снова.
… И не понять, меня никто не поймет, кроме сироты, которому всю жизнь говорили: дай – ты обязан!
Я дала ему жизнь – но разве мало кусающих руку?
Больше в ванной отсиживаться нельзя: неудобно, еще не ушел страх, что уйдет.
Я выскочила из ванной мокрая, красная, а он, сидя в кресле, закрыл глаза, изобразил сон, а может, и уснул, но была рада, что не увидит красных глаз, носа, губ.… На кухне… собирала на стол, мурлыкала под нос: «Чунга-чанга. синий небосвод…».
- Ты боишься услышать, что все плохо? – заговорил он.
Я как дурочка удивилась:
- Ты проснулся? – Сейчас поедим!
Он не обращал внимания на мои слова, продолжал:
- Так у нас - места лучше нет – и, если хочешь, – мы не знаем бед!
И вообще – не покидай нас, удача!
- Вы расскажите потолковее.
- А что говорить – все хорошо.
- А поконкретнее?
- Я пришел – вы в ванной ревете, потом смеялись, пели и разговаривали с собой, а потом попросили новостей потолковее и поконкретнее… резюмирую.
- Испугался, что сошла с ума.… А то, что плохо, – обязательно будет хорошо, как слезы и смех у тела. Да я и удивляться не хочу этому… Лучше… лучше… много… много.
Он не замечал, что ел, - схватил куриную ножку и поднес ко рту и укусил, а сам глядел на меня.
- Кушай ножку – кость ищет кошку, - сотворила и выдала глупость моя творческая душа.
- Сотворили, натворили, насорили и ушли – дверь затворили – и творили, - попыталась сгладить неудачный первый вариант.
- Женщины-поэтессы стараются говорить стихами… или хорошо, или плохо – тогда результат, но если средненько – и стихи средненькие, и все творчество средненькое.… До сих пор злюсь на себя, что средненьких уважали: ну как же, звезды… а Зыкина, Магомаев, Гуляев светили… да мы этого не понимали… ну ладно, не буду морочить голову, -  без паузы говорил и жевал…
Я отсела, чтобы не получить слюной и пищей, но надо отметить, что ел он аккуратно и из рта ничего не вылетало, он не чавкал… А я, дура, о крошках изо рта, хоть это и действительно неприятно… и отрыжка в особенности…
Опять – вот дура – так дура…
- Я взял машину и … поехал в морг, видел Ткачева… и хочу сказать: он прав – вы очень на него похожи.
- Кто вам разрешил. – озверела я.
- А я сам себе командир.
- Я сейчас командира-то… раскомандирую.
Мы оба замолчали… надолго, но он начал первый…
Вы хоть послушайте… зачем лишний раз светиться… а так я подумал… и все ему рассказал.
- Вот как? И что же вы ему рассказали?
- Все…
- Все или почти все? – я онемела от наглости и глупости. – Все - это тридцать процентов?
Мужчина молчал и в глаза не смотрел.
- На пятьдесят процентов? – напирала я.
Молчок.
- На восемьдесят процентов? – закричала я. – Сколько?
- Много, - мужчина даже отодвинулся.
- Сколько… много? – я приподнималась, я нависала.
- Сколько-сколько, - передразнил он. - Сто-сто-сто – вот сколько! – закричал он, вскочил, опасаясь выходки…
Но я как-то сразу обмякла… и с меня вдруг… как тяжесть упала… да чего я бешусь…. ну опередил… ну сама не сделала, и хорошо, и хорошо, что меня никто с ним не видел… села на табурет…
- А вас никто не видел? – опомнилась я.
- Да я дочитал до ста пятидесяти, но за мной никто не следил…
- Итак, вы хотите сказать, что вот так запросто доверились первому встреченному на пути прохвосту, ил как там у Ильфа и Петрова…
- Протестую.. Олег Валерьянович не первый встречный и не прохвост… а ваш отец… и, если серьезно, человек он больной…
 – Очень больной.
- Я бы сказал, очень больной и жить ему осталось недолго и он это знает – сам сказал - а когда узнал от кого…  вздохнул, загорелся, в росте двадцать сантиметров нарастил, плечи распрямились – я сразу и решился… Он парит… он нужен вам. Пробовал вас искать… но ему сказали, что уехала в Таганрог.
- Почему в Таганрог?
- Не знаю.. он так сказал… или еще чего… нет, не сбивайте меня… и он просил передать, что готов жизнь отдать.
Это счастье – жизнь за дочь…
Если бы вы видели глаза его.…Как будто на него благодать сошла… не господня, конечно, но очень- очень близко…Его глаза шарахались по углам, словно хотели что-то найти, сделать, оттолкнуться, зацепиться… пустые… они наполнялись мыслей, идеей…
Ему дали билет до станции «Счастье»… жизнь… ее остаток наполнялся смыслом, а мужчине это важнее, чем эрекция… Можете мне поверить. 
- Не опошляй, - я уже обижалась за второго папу.
- И не думаю – пошло поступил один доцент, услышав от меня слово «оргазм», и залепила мне пощечину… Я не обиделся – пожалел… я сегодня пожалел, что вы не были со мной, не видели этой молнии, чуда, превращения пьяного быдла в великого человека.
И снова!! Не судите!!!
У каждого есть золотая железа.… Только у одних она спряталась глубоко и нужен ядерный взрыв, чтобы вытащить добро на поверхность, оглушить, как рыбу…
Мечта Ткачева – любить – сбывается.


Рецензии